- Как вы сказали? Ве... Великобритания?! Да нет же! Мы сами объявляем войну Советской России, мистер Детердинг объявляет войну этой стране.
      - Сам? Один?
      - У нас предостаточная армия наемных... э-э... ландскнехтов... А если вы помните, один австрийский фельдмаршал еще в семнадцатом веке определил, что для успешного ведения войны нужны, во-первых, деньги, во-вторых, деньги и, в-третьих, деньги. Денег у нас хватает, Езус-Мария!
      Тут на лице Сальникова отразилось некоторое внутреннее смятение:
      - Помилуйте! Так нам с вами по пути! Нам очень по пути!
      Дальнейшие переговоры они вели при плотно закрытой двери, вполголоса, прибегая к иносказаниям, намекам, но достаточно понимая один другого.
      Видимо, переговоры были успешны, так как Сальников вышел от толстяка предовольный. Он потирал руки и нащупывал в кармане солидный чек. И мысли Сальникова были теперь особенно лучезарны, особенно игривы.
      "Если Чичиков додумался, чтобы скупать мертвые души, - потешался Сальников, - то что же можно сказать о деловом человеке, может быть, самом богатом человеке в мире, который скупает акции на предприятия, хотя они давным-давно не принадлежат их владельцам? Что-то Манташов не потрудился поехать на Кавказ и показать свои нефтяные владения покупателю?! Руки коротки! Мертвые акции... Мертвые души... А вот чек, который мне вручен, это нечто ощутимое! Это вам не Елизавет Воробей, которую всучил Чичикову Собакевич!"
      С такими веселыми размышлениями Сальников отправился в Париж. Нужно было повидаться с грузинским меньшевиком - таким же, впрочем, меньшевиком, как сам Виталий Павлович - эсер.
      Ной Жордания являлся одним из звеньев задуманной аферы. Виталий Павлович считал, что ничем брезговать не следует. Привычка этого крикливого человека на каждом шагу клясться, божиться, брать обязательства, заверять нравилась Сальникову: ведь это свойство людей с шаткими понятиями о чести. А поручение, которое возлагалось на Ноя Жордания, не требовало чистоплотности.
      Сальников знал о прошлом Ноя Жордания ровно столько, сколько необходимо. Знал, что это и не Ной и не Жордания. Знал его подлинное имя. Знал, что в 1918 году он служил немцам, возглавляя на Кавказе мифическое правительство. Но вот англичане вытеснили немцев. Англичане так англичане, какая разница! Жордания стал возглавлять Закавказскую республику уже под английским контролем. И это продолжалось не долго. Жордания быстро вылетел в трубу и очутился в Париже, ошеломляя парижан своим экзотическим "кавказским" видом и показной расточительностью.
      Казалось бы, его карьера кончена. И вдруг он снова пригодился. Ему поручалось руководить восстанием на Кавказе. Оружие? Оружие найдется. Конечно, Ной сам понимает, что Кавказ надо занимать по самый Баку, по самые нефтяные вышки. Ведь не ради шашлыка затевается дело! Щедрое французское правительство выделило Жордания субсидию - чистоганом четыре миллиона франков. Что делать? Хочешь ловить рыбку в мутной воде - не бойся замочить руки!
      Ной Жордания согласился не задумываясь. Как зарвавшийся игрок, он готов был обещать все. Желаете Баку? Могу и Баку! Желаете вместе с вышками? Будут и вышки!
      И отправился жечь, громить, убивать: благословясь на грех, как сказал один закоренелый убийца.
      Откровенно говоря, Сальников не слишком-то верил в военные таланты Жордания. Ну да бог с ним! Легковерные французы надеются - этого достаточно. Если же задуманная акция осуществится и Сальников вымахнет одним броском на вершину власти, он этого Жордания прикажет повесить под каким-нибудь благовидным предлогом или даже без всякого благовидного предлога. А пока и Жордания полезен, с паршивой овцы хоть шерсти клок.
      Виталий Павлович Сальников нисколько не заблуждался в отношении белой эмиграции. Единственное, на что они способны, считал он, это слать проклятия на голову коммунистов да скулить о погибшей России. Как никчемны были все эти князья, светлейшие и несветлейшие, зачастую потомки деятельных и одаренных людей! Сальников помнит, что который-то из Шереметевых сражался со шведами, один из Шуваловых участвовал в штурме Очакова, один из Гагариных открыл в Париже "Musee Slave", а кто-то из Волконских был основателем русского генерального штаба. А эти, что образовали так называемую русскую заграницу? Вздорные, бездеятельные, не способные не только отстаивать свои права, но даже натянуть штаны без помощи лакея, - они просаживали свои состояния и ждали, когда им преподнесут на блюде в готовеньком виде снова, как прежде, покорную и безответную Россию.
      А вся эта военщина, примчавшаяся оттуда, с фронтов? Им бы только обивать пороги "союзников"! Сальников встречался с Меллер-Закомельским. Незамысловат генерал!
      - Установить виселицы от Москвы до Владивостока... Без царя и земля вдова! - вот и вся его программа, вся философия.
      Бурцев в Париже, Мережковский в Варшаве, Набоков в Берлине тратили много чернил, призывая к интервенции. Но так медленно раскачивались иностранцы! Они ведь пробовали - ничего не получилось. А как известно, ожегшись на молоке, дуешь на воду.
      Сальников надеялся только на себя да на свою зеленую гвардию. Эти не подведут! Эти способны на все! Головорезы! Не чета всевозможным присяжным поверенным и банковским служащим, наползшим во все щели малых и больших европейских полатей.
      Беседовал Сальников с одним таким субъектом в Праге, в ресторане "Золотой Гусь". Тот с сознанием полной правоты рассказывал:
      - Знакомые, услышав, что я решил дунуть из Москвы "туда", обиделись: "Разве вы не верите в приход Колчака и Деникина?" - "Верю, но вопрос, когда это совершится? Если они придут скоро, превосходно, значит, я раньше вернусь. Затянется дело - опять хорошо! Я могу дожидаться их победы в спокойной культурной обстановке, в комфортабельной квартире, и чтобы бутылка белого вина стоила один франк, и чтобы были бриоши и крутоны из ослепительно белой муки..."
      - Каким же образом вам удалось уехать из Советской России? - спросил Сальников.
      - Стал хлопотать, выхлопотал назначение в Минск, а Минск, как известно, вблизи границы... Там таких, как я, собралось достаточно. И мы ждали, пока Минск займут поляки. Они-таки заняли Минск, и, понимаете, не я перешел границу, а граница перешла меня! De facto я оказался за границей! Ну, и у меня были маленькие сбережения...
      Сальников возмутился:
      - А почему вы у них хоть какой-нибудь склад не взорвали? Почему не помогали бороться с большевиками? Так вот просто сидели и ждали, когда чужой дядя все сделает? Вы-то, сами вы за кого? За нас или за них?
      - Он спрашивает! Разумеется, за вас!
      После таких бесед Сальников падал духом. Но не надолго. Может быть, даже выгодно, чтобы водились такие? Особенно если ему, Сальникову, придется управлять страною. Бриоши он постарается обеспечить! А может быть, таким любителям бриошей запретить возвращение?
      3
      Поистине Сальников был сыном своего века. И почему бы Сальникову не претендовать на роль русского диктатора, формирующего с помощью иностранных штыков новую, вполне приемлемую для делового мира Россию?
      Ведь это было время, когда нефтяной промышленник Детердинг один, самолично объявлял войну Советской стране - огромному, многомиллионному государству, строй которого, видите ли, ему не нравился. Ведь это было время, когда несколько никому не известных молодых, необразованных, морально неустойчивых людей в Германии готовились не больше не меньше как захватить весь мир и орали об этом во всех пивных Мюнхена. Ведь это было время, когда в Японии вынашивались сумасбродные планы о некоем азиатском веке, грядущем на смену нынешнему. Когда американские бизнесмены откровенно заявляли, что согласны зачислить Европу в качестве еще одного штата в состав Соединенных Штатов Америки. Когда капитулировавшая Германия у всех на виду вооружалась, вопреки условиям мира, и фирма Борзиг в лесу под Берлином открыла секретную лабораторию, где готовили оружие для новой войны. Их смертоносные творения вскоре должны были предстать перед ошеломленным человечеством.
      Казалось, мир неудержимо приближается к страшной катастрофе, готовой смести все накопленные веками материальные и духовные ценности.
      Капиталистический мир буксует, работает на холостом ходу. Колеса вертятся, государственные мужи заседают, рабочие трудятся, ученые проводят бессонные ночи - и все впустую. Ведь оттого, что будет изготовлено еще столько-то снарядов, народ не станет лучше жить.
      Старый мир, как неудачный наследник, просаживающий отцовские накопления, живет за счет прошлого. Давно минула его пора! Склеротическая старость сковывает движения. Слабеет рассудок. Все чаще случаются просчеты. Тускнеет взор. Уже не видит капитализм того, что впереди. Тычется невпопад. В припадке ярости наносит удары вслепую, отрицает даже то, что очевидно, восстает против здравого смысла и никак не может поверить, что пришел его конец.
      Но разве видел и понимал это Сальников, ослепленный всепоглощающей манией величия, охваченный жаждой власти? Поистине он был сыном своего века, когда из небытия, из неизвестности, путем одних интриг и вздорных деклараций выскакивали, как мыльные пузыри, диктаторы, "батьки", "спасители России", чтобы тут же бесследно исчезнуть. Каждому из них казалось, что те, до него, - бездарные выскочки, неудачники, а он - совсем другое дело.
      Вот и Сальников непоколебимо верил в свою звезду.
      4
      В Париже первым, кого встретил Сальников, был фон дер Рооп.
      "Что это? Случайность или предзнаменование?" - размышлял Сальников.
      Фон дер Рооп просил устроить ему свидание с господином Рябининым. Сальников охотно согласился: если к его посредничеству обратились, значит, он будет присутствовать при встрече, а Сальников любил знать все тайные нити, весь клубок интриг.
      - Все шпионят, - говаривал он в кругу сообщников. - А мы должны перешпионить всех. Отсталого и собаки рвут.
      Виталий Павлович никогда не выкладывал все, а этак пятьдесят шестьдесят процентов. Так и на этот раз он умолчал, что знает все и о своих сообщниках, и о тех, кто поставляет ему сведения о его сообщниках. Недаром Сальников даже Гарри Петерсона порой удивлял своей осведомленностью.
      Сейчас перед Сальниковым стояла загадка: чего домогается фон дер Рооп? Денег хочет выцарапать? Прощупать настроение торгпромовских кругов? Заручиться согласием Рябинина на участие в какой-нибудь новой авантюре?
      Рябинин, выслушав Сальникова, не выразил особого восторга:
      - Чего они там? Полковник Вальтер Николаи что-нибудь выдумывает? Деньги понадобились? Обеднели Крупп и Тиссен? Фирма Борзиг обанкротилась со своей секретной лабораторией под Берлином?
      "Оказывается, знает о лаборатории!" - с удовольствием отметил Сальников.
      Рябинин был его маленькой слабостью. Сальников считал его очень и очень толковым, даже намечал на министерский пост в своем будущем российском правительстве.
      - На каком языке будем разговаривать? - спросил Рябинин, когда они расположились в роскошном раззолоченном салоне гостиницы "Континенталь", так сказать, на нейтральной почве.
      Фон дер Рооп пробормотал:
      - Entschuldige... - И посмотрел вопросительно на Сальникова.
      Сальников поспешно пояснил:
      - Господин фон дер Рооп предпочитает говорить по-немецки, он об этом меня просил, но готов перейти на французский или английский, как будет удобнее вам, Сергей Степанович.
      - Я буду говорить только по-русски, - отрезал Рябинин, - и я не помню, чтобы я выражал пылкое желание встретиться с... э-э... с мосье... Напротив, он хотел меня видеть.
      - Я буду переводить, - усмехнулся Сальников, - для меня это не составит никакого труда.
      Фон дер Рооп начал с комплиментов. Он много слышал о деятельности Рябинина, об уме Рябинина, о высоком положении Рябинина. Он счастлив, что Рябинин был настолько любезен... и так далее и так далее.
      Сальников с большой тщательностью переводил, но не придерживался дословного перевода, сохраняя только общий смысл.
      Рябинин слушал с чуть затаенной насмешкой. Его вид говорил: "Слыхали мы эти штучки. Выкладывал бы сразу суть".
      Но фон дер Рооп поспешно заявил, что ничьих поручений не имеет, не предполагает ни о чем просить, а хотел бы только проконсультироваться по некоторым вопросам и выслушать авторитетное... компетентное... ценное... мнение глубокоуважаемого, выдающегося, достопочтенного герра Рябинина...
      Тут Рябинин специально для Сальникова, но отнюдь не для того, чтобы это было переведено, ввернул:
      - Лай не лай, а хвостом виляй. Так, что ли, получается?
      - Was? - переспросил фон дер Рооп, осекшись.
      Сальников опять усмехнулся и перевел, что господин Рябинин привел русскую пословицу, суть которой заключается в том... тут Сальников на какой-то миг приостановился и бодро закончил, что суть пословицы приблизительно такова: "Всякая встреча начинается с приветствий".
      - O! Bitte schon! O! Kolossal!.. - закивал фон дер Рооп, чем сильно насмешил Рябинина.
      Далее начался более содержательный разговор. Фон дер Рооп стал излагать достаточно известную и достаточно нелепую теорию о том, что на Германии лежит некая историческая миссия спасения цивилизации, что неравенство - закон природы, что история - это борьба рас и сильная раса должна господствовать над слабой, что материализм - философия низших классов, что жизнь есть воля к власти и что рабство необходимо.
      - Простите, - прервал его наконец Рябинин, - не думаете ли вы, герр фон дер Рооп, убедить меня, чтобы я вступил в вашу партию?
      - O! Bitte schon! O! Kolossal!.. - пришел почему-то в восторг фон дер Рооп, но продолжал развивать те же общеизвестные положения о том, что объективная истина - один из философских предрассудков, что можно только говорить - полезна ли данная истина для меня или вредна, а отсюда вытекает оценка фальсификации, вымысла, лжи.
      - Взять такое понятие, как клевета, - глубокомысленно рассуждал фон дер Рооп. - Клевета - одно из ценнейших средств, я бы сказал сильнодействующих средств политики. Зачем же неискренне отрицать пользу клеветы, притворяться?
      - Это нам известно, - проворчал Рябинин, опять-таки не для перевода фон дер Роопу, - я давно наблюдаю, как немцы фальсифицируют русскую историю, издавая псевдонаучные труды якобы разоблачения, из которых явствует, что в России все плохо, что Петр Великий был сифилитик, Екатерина Великая - развратница... То же самое проделывается и в отношении других стран. Я читал изданную в Германии искаженную историю Соединенных Штатов - недобросовестную подборку всего отрицательного...
      Рябинин не обращал внимания, переводят фон дер Роопу его слова или не переводят. Рябинин не привык считаться с чужим мнением и вообще не любил в чем-нибудь стеснять себя. И он принялся с большим удовольствием поносить немецкие нравы, ругать немецкую политику.
      Фон дер Рооп смотрел с явным интересом, Сальников забыл об обязанностях переводчика и тоже внимательно слушал.
      - Вам самим кажется, что вы очень хитрые. А ведь все у вас белыми нитками шито. Бросились вы вслед за другими живоглотами прибирать к рукам африканские земли и рвать друг у друга из рук золотые россыпи в верховьях реки Фоле, алмазы в нижнем течении Вааля, всяческие Занзибары, Камеруны и Сомали... Тотчас нашлись у вас почтеннейшие профессора, которые, как снисходительные исповедники, дали вам отпущение грехов. "Вы безжалостно истребляете негритянские племена? - вопрошали они. - Ничего, это можно, ведь негры даже не люди. Иначе ими не торговали бы, как всяким другим товаром - слонами, бананами, лошадьми". И вот уже вам кажется, что ничего преступного нет в истреблении негритянских племен: ведь это оправдывает этот... ваш профессор... Иоганн-Фридрих Блюменфельд!
      - Не Блюменфельд, а Блюменбах, вы хотите сказать? - вдруг на чистейшем русском языке поправил фон дер Рооп.
      - Пусть Блюменбах, - согласился Рябинин. - Но какого лешего вы прикидывались, будто не говорите по-русски? А вы, Виталий Павлович, напустился он на Сальникова, - разве не знали, что господин фон дер Рооп владеет русским языком?
      - Конечно знал, - невозмутимо ответил Сальников. - Как же не знать, если мне известно, что господин фон дер Рооп родился под Ревелем, учился в Петербурге и только в девятнадцатом году стал, так сказать, иностранцем.
      - Как?! - в свою очередь удивился фон дер Рооп. - Вы помните моего отца?
      - У меня такая работа, - уклончиво пояснил Сальников. - Приходится быть как можно более осведомленным.
      - Если вас не затруднит, - обратился фон дер Рооп к Рябинину, - может быть, вы продолжите ваши любопытные экскурсы в историю? Мы остановились на Иоганне-Фридрихе Блюменбахе... Что же этот Блюменбах?
      - Блюменбаху уплатили, и он старается лгать на всю уплаченную сумму. Он готов заявить что угодно, даже что все расы, кроме белой, зря обременяют землю.
      - Может быть, так оно и есть?
      - Дело в том, что у вас этот прием повторяется. Сейчас вам хочется слопать Францию, поэтому вы в своих псевдонаучных сочинениях утверждаете, что французы - это помесь негра с евреем... По тем же соображениям вы клянетесь, что чехи и поляки неполноценны, что русских следует истребить... Вы посмотрите на себя в зеркало - я не хочу ничего обидного сказать о вашей наружности, но не можете же вы отрицать, что вы самый, что называется, брюнет, а как же быть с выкриками ваших единомышленников в Германии, что историю творят блондины?
      Видимо, фон дер Роопа трудно было привести в замешательство. Он снисходительно улыбнулся и стал объяснять Рябинину, как непонятливому ученику:
      - Но боже мой! Ведь вы же, господин Рябинин, умный человек! Да, мы проповедуем, что представители северной германской расы высоки и стройны, ноги у них длинные, но не слишком, глаза голубые или серые... Что германская раса - носитель культуры, что низшие расы не способны подняться на высшую ступень развития, что древний германец - вот высокий идеал... И что же отсюда вытекает?
      - Да, именно, что отсюда вытекает?
      - Вытекает то, что ничего не вытекает! Теория - одно, практическая политика - другое. Истины, которые мы провозглашаем, святы для толпы, не подлежат обсуждению и должны бездумно приниматься чернью. Но не считаете ли вы нас такими идиотами, чтобы серьезно верить, будто французы никуда не годятся, будто русские не создали величайшие ценности культуры... Это все пропаганда. Массы в общем ограниченны, тупы, им надо давать броские, ошеломляющие лозунги. Если мы начнем немцам растолковывать, что русские ученые, писатели, художники, музыканты, полководцы, мореплаватели гениальны, что без таблицы Менделеева ни один ученый в мире не садится завтракать, что Лев Толстой едва ли не величайший писатель мира, что Суворов и Кутузов не знали поражений, а Глинка и Чайковский владеют сердцами человечества, если мы все это начнем говорить, то как же мы заставим наших солдат убивать детей, женщин, стариков - все подряд население России?
      - А вы хотите их заставить делать это?
      - Хм... Э-э... - спохватился фон дер Рооп, сообразив, что беседует с двумя русскими, а не сидит за кружкой пива в кругу мюнхенских друзей где-нибудь в Аугустинербрау или Францисканербрау. Но тут же с чисто немецкой невозмутимостью продолжал: - Глубокоуважаемый господин Рябинин! Будем называть кошку кошкой. В конце концов разве вы сами не даете указание какому-нибудь Деникину или Колчаку, Иванову-Ринову иди Калмыкову безжалостно убивать ваших соотечественников? А вы, господин Сальников, разве не стреляете в своих земляков из-за угла? Убивать - это прирожденное свойство человека. Убивать - это благородно. Война - самая захватывающая из страстей. Совесть, свобода, обоснованность, цель, прогресс - это все пугала, выдуманные самими же нами и перепугавшие прежде всего нас...
      - Когда я думаю о немцах, я всякий раз вспоминаю обгорелые спички, откровенно в лицо фон дер Роопу расхохотался Рябинин, ничуть не затронутый рассуждениями и парадоксами собеседника.
      - Спички? - не понял фон дер Рооп. - Какие спички?
      - Обгорелые. Во время войны четырнадцатого года все страны облетел рассказ о немецкой обгорелой спичке, в английской газете "Daily Mail" даже поместили снимок этой спички и пояснили: "Вот урок, достойный подражания!"
      - Что-то не помню...
      - А как же? Даже обгорелые спички не пропадают в Германии даром! Немец, закурив папиросу, не выбросит потухшей спички, а спрячет ее бережно в коробочку, чтобы спичечные фабрики приделали к ней головку и пустили бы вторично в оборот...
      - O! Kolossal! - завопил фон дер Рооп. - Теперь я припоминаю! Поучительный урок!
      - А я своим слабеньким умишком прикидываю: если уж ты такой сознательный, если такой патриот - какого дьявола тебе собирать обгорелые спички? Перестань курить! Вот тогда ты сэкономишь миллионы плюс сбережешь здоровье! Призадумайся, сколько расходует государство на покупку табака, на его обработку, на транспортировку, сколько рабочих рук ты освободишь, бросив курить! А спичечные коробки! Тоже целое производство! А мундштуки? А портсигары? Но куцый германский патриотизм - увы! - способен только собирать обгорелые спички.
      - Вы строго судите нас, - вздохнул фон дер Рооп, закатывая глаза, - а ваша проповедь против курения дышит таким задором. Я даже подумал, уж не баптист ли вы!
      - Мы же условились называть кошку кошкой? Не надо сердиться, фон дер Рооп. Правда глаза колет, но, хотя вы и рекомендуете ложь, для приправы можно положить в вашу густую похлебку и ломтик правды.
      Сальников наблюдал эту перепалку с невозмутимым спокойствием. Но чтобы разрядить сгущавшуюся атмосферу, решил увести беседу на нейтральную почву:
      - Господа! Вы мне доставили неизъяснимое удовольствие остроумными и, я бы сказал, острыми суждениями. Позвольте и мне напомнить два момента, тоже о роскоши и экономии.
      - Пожалуйста! - быстро согласился фон дер Рооп, в расчеты которого не входила ссора с русским промышленником.
      - Воображаю, какой номер отколет нам Виталий Павлович! - развеселился Рябинин, полагая, что и Сальников проедется насчет пресловутой немецкой аккуратности.
      - Один пример из жизни англичан, если позволите, - начал вкрадчиво Сальников. - В годы той войны, о которой вспомнили вы в связи с курением, в Англии леди Корнелия Уимборн основала женскую лигу военной экономии "Women's War Economy League". В лигу вступили самые богатые женщины Англии, такие, как герцогиня Сутерлэнд, герцогиня Бьюфорт, маркиза Рипон. Они решили носить старомодные платья, ходить пешком, не приглашать никого к обеду, не покупать заграничных товаров и рассчитать лакеев и дворецких. Жест?
      - Воображаю, как они топали, бедняжки, пешком! - рассмеялся Рябинин. - И все-таки это кое-что, особенно если сэкономленное они отдавали на военные нужды.
      Фон дер Рооп молча выслушал рассказ. Сальников покосился на него и продолжал:
      - Иначе обстояло в России. Там где-то война, а в Петрограде рождественские балы, маскарады - под предлогом благотворительных сборов и без всякого предлога. Пасхальные визитеры, сдобные куличи - пир горой, море разливанное. Пасха празднуется неделю. Троица три дня, а потом еще воздвиженья, вознесенья, царские дни... Словом, пир во время чумы. Вы говорили о спичках. Пачка спичек стоила до войны десять копеек, а в шестнадцатом году - пятьдесят. Хлеб вместо четырех копеек за фунт стал шесть копеек. Сахар вместо семнадцати копеек стал по двадцать две...
      - Вот она, эсеровская закваска! - воскликнул Рябинин. - Все цены помнит назубок!
      - Я цены мимоходом упомянул. Я коллекционирую редкостные документы и храню, между прочим, реестр доходов брата царя великого князя Владимира...
      - Неужели доходы у него были больше моих? - не утерпел и похвастался Рябиннн.
      - А вот считайте. Как великий князь он получал два с половиной миллиона ежегодно. Его собственные земли, рудники давали еще полтора миллиона. Двадцать четыре тысячи он получал за генеральский чин, пятьдесят - как начальник петербургского военного округа, сорок - как член Государственного совета, ну и еще по мелочам наберется. Такие, как он, не увольняли своих дворецких в годы войны, пешком не ходили, вообще чихать хотели на патриотизм.
      - Вот и прочихали страну, а господин фон дер Рооп собирается и то, что уцелело, выкорчевать.
      - Да-да! - согласился фон дер Рооп. - И рассчитываю на вашу помощь. Наши интересы совпадают.
      - Читал, читал вашу "Фелькишер беобахтер"! Бойкая газетка! "Настанет день - и грянет гром у восточных границ"! "Наше дело - выставить сотню тысяч человек, готовых пожертвовать жизнью"!.. Звучит, как пророчества Иеремии... или Иеремия не пророчествовал?
      - Вы помните, еще на конференции в Рейхенгалле, в Баварии, было решено восстановить в России монархию. С тех пор прошло четыре года.
      - Да. И монархи что-то перевелись.
      - Господин Рябинин! За этим дело не станет! Но вы не можете отрицать, что без войны тут не обойтись. А если без войны не обойтись, как вы обойдетесь без Германии? Понятие войны вечно.
      - Это все так, господин фон дер Рооп. Только если оглянуться на историю, у вас часто случается просчет. И еще имейте в виду: вам до зарезу хочется завладеть миром - а кому этого не хочется? Америке приспичило создать империю, Японии тоже, все спят и видят зацапать вселенную. Поэтому возможны самые невероятные вещи. Нет, серьезно! Ну кто вам позволит лезть до самого Томска, заглотать такой кусок? Не испортите желудка, герр фон дер Рооп!
      Рябинин все ждал, когда же немец попросит у Торгпрома ссуду. Но тот так и не попросил, а Рябинин так и не понял, зачем он ему был нужен.
      Свиданием остался доволен один только Сальников. Он учел, что немцы новейшей формации щупают почву, примеряются, прежде чем ринуться в очередную военную авантюру. Он понял, что торгпромовские воротилы не слишком жалуют немецких искателей "пространства". Сальникову казалось, что ни тот, ни другой не имеют ясного представления о Советском Союзе, о состоянии Красной Армии, о готовности русских к войне. Только он, Сальников, учитывает все возможности. Только он все знает.
      Фон дер Рооп откланялся и оставил Рябинина и Сальникова продолжать беседу вдвоем.
      Рябинин был задумчив. Весь вечер ему вспоминался разговор с Бобровниковым, и он чувствовал, что насчет немцев тот был прав.
      - Да-а, с одной стороны, конечно, без них не обойтись. Но пусть не воображают, что приберут завоеванную Россию к рукам. Вооруженная борьба за освобождение России будет отнесена к одной из справедливейших и наиполезнейших войн. Но время, по-видимому, еще не настало. Сейчас специалисты берутся осуществить всю операцию в шесть месяцев с армией в один миллион человек. Нерентабельно! Расходы в таком случае выльются в кругленькую сумму - в сто миллионов английских фунтов! Согласитесь, Виталий Павлович: дороговато.
      - Но внутренний плацдарм, который я берусь обеспечить, - возразил Сальников, - разве это не упростит задачу? Не удешевит предприятие?
      - Наивный народ! У всех у вас путаница в голове. Вы смешиваете то, что вам хотелось бы, с тем, что осуществимо. Немцы заладили свой "блитц". Вы тоже надеетесь на какое-то чудо. Скажите откровенно, сколько времени, по вашему мнению, потребуется вам, чтобы где-то там, в некоем районе, при самых благоприятных обстоятельствах захватить солидный, как вы изволили выразиться, плацдарм? Захватить, закрепиться на нем и объявить себя верховным правителем, с которым иностранные державы могли бы установить дипломатические отношения?
      - Сейчас трудно сказать... Может быть, год... или два...
      - Год или два? Реально! И это изменит весь расчет. Вероятно, пятисот тысяч человек и трех-четырех месяцев будет тогда достаточно для окончания работы вчерне. Я человек коммерческий, и деятели Европы - тоже люди здравого ума. Никто никогда не пойдет на заведомо нерентабельное предприятие. Донкихотов в деловом мире нет. Ну что ж. Действуйте, Виталий Павлович, с богом, как говорится. Я со своей стороны буду ратовать за вас. Я так считаю: затратив один миллиард рублей, человечество получит доход не менее чем в пять миллиардов, а ведь это пятьсот процентов годовых. Дело доходное. Я не могу представить такого дельца, который отказался бы от пятисот процентов прибыли. Единственная опасность, которую я предвижу, это драка из-за дележа шкуры еще не убитого медведя. Такая драка неизбежна - кому не захочется получить побольше? Вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что Россию обкарнают в случае интервенции? Придется попуститься многим, ох многим, Виталий Павлович! Отхватят и с юга, и с востока, и с запада. Вероятно, из России получится некая Русь допетровского образчика. Оставят нам с гулькин нос. Кавказ в первую очередь откромсают. Крым, видимо, тоже. Сибирь... Как вы думаете насчет Сибири? Урал, Урал бы сохранить, хотя бы даже при условии концессий! Боюсь, что и Петербург от России отпадет (тьфу, черт! Никак не привыкну говорить Ленинград!) и вообще Балтика, так что снова придется впоследствии ногою твердой становиться у моря. Выкроят из матушки-России нечто вроде Люксембурга...
      - Какие мрачные мысли! Какая безнадежность! Я думаю, все ограничится концессиями. Петроград?! Что вы! Петроград не отдадим! И не привыкайте называть его Ленинградом - он Петроградом и останется!
      На следующий день Сальников присутствовал на сверхсекретнейшем совещании представителей деловых кругов и некоторых военных.
      "Кажется, все. Теперь действовать!" - сказал Сальников, возвратясь с совещания к себе в отель и разглядывая в зеркало свое лицо, бледное, напряженное, с синими тенями под глазами.
      Т Р И Н А Д Ц А Т А Я Г Л А В А
      1
      Отправляясь по делам службы в Киев, а затем на съезд Советов в Москву, Котовский временно возложил командование корпусом на начальника штаба Гукова. А тут как раз выдалась очередная годовщина существования отдельной кавбригады Котовского, вошедшей в состав 3-й кавалерийской дивизии, как 1-я Бессарабская кавалерийская бригада.
      Дивизия торжественно отпраздновала этот юбилей. В специальном приказе отмечались заслуги бригады, говорилось, что ее путь - это путь побед, что неувядаемая слава котовцев вышла за пределы Союза Республик.