ПОЛЕТ НА КОШКУ 

Прилетев в Москву, 6 октября я собрал совещание, пытаясь прежде всего понять состояние работ по аппаратам для Венеры. Сроки пусков на Венеру определялись небесной механикой и опоздание хотя бы на неделю означало перенос сроков по меньшей мере на год. В первые же полчаса разговоров я понял, что подготовка АМСа для Венеры в катастрофическом состоянии. Однако мои намерения переключиться с Луны на Венеру оказались явно преждевременными.

Раздался неожиданный звонок Королева:

— Борис, быстро ко мне! Никаких бумаг с собой не бери. Учти, что к себе ты сегодня уже не вернешься.

— Сергей Павлович, а как же Марс и Венера? Положение тяжелейшее!

— Нет, ты понял, что я сказал?! У тебя достаточно заместителей. Быстро ко мне!

СП, когда я к нему зашел, по «кремлевке» договаривался с Владимирским, потом с Келдышем и Рязанским о часе вылета из Внукова. Вызванный вслед за мной Осташев пытался что-то сказать, но СП не стал слушать.

— С АС очень плохая радиосвязь. Не удалось получить телеметрию. На борт не проходят радиокоманды. Мы вылетаем в Крым и должны быть на месте до сеанса связи, который начнется в 16 часов — это время радиовидимости из Крыма. У подъезда внизу уже стоят две машины. Кому какая — сами разберетесь. Заедете домой, возьмете самое необходимое — и во Внуково. Там нас ждет Ту-104 — спецрейс. Вас пропустят прямо к самолету. Вылет в 12.00. Надо прибыть пораньше, чтобы разобраться и решить, что делать.

Мы оба поняли, что на расспросы и обсуждение времени нет. По дороге во Внуково я заехал домой на 3-ю Останкинскую и в уже привычном для Кати темпе уложил в прилетевший со мной вчера с полигона чемоданчик свежее командировочное снаряжение.

У въезда на летное поле дежурный только спросил: «На спецрейс? Ваши уже проехали — торопитесь», — и указал направление для поиска самолета. Ту-104 был первым реактивным лайнером нашей гражданской авиации. Для внутрисоюзных линий он был еще большой редкостью. Найти такой самолет на летном поле оказалось просто.

Поднявшись в самолет, я, к своему удивлению, обнаружил там улыбающихся Келдыша, Владимирского, Рязанского и раздраженно-озабоченного СП. Он набросился на меня:

— Где Осташев? Я вам дал две машины!

— Но, Сергей Павлович, две машины не сокращают дорогу и не удваивают скорость, — возразил я. — Аркадий с минуты на минуту появится.

В таких случаях оправдываться или возражать было бесполезно. Для СП ждать в бездействии, если надо очень спешить, было невыносимо. Ругать Келдыша он не мог. На Владимирском и Рязанском он, как потом выяснилось, уже разрядился за «непрохождение радиокоманд». Теперь его заместитель Черток опоздал, а Осташева вообще нет! И в такой обстановке Келдыш еще позволяет себе улыбаться!

СП распалялся все больше и через минут десять после моего появления скомандовал экипажу выруливать и взлетать. Возбуждение СП достигло предела. Чтобы успокоиться, он прошел в кабину экипажа:

— Мы не можем больше ждать.

Трап отвели, двери задраили. Реактивные двигатели заревели, и самолет начать выруливать на взлетную полосу.

Вдруг, пересекая все бетонные дорожки, наперерез выруливавшему самолету вылетела автомашина, из которой выскочил Осташев и отчаянно замахал чемоданчиком. Самолет остановился, быстро выбросили бортовую стремянку и приняли на борт лайнера опоздавшего пассажира.

СП вышел в общий салон, погрозил Осташеву кулаком и произнес слова, о смысле которых в нарастающем реве двигателей можно было только догадываться.

По тогдашним временам Ту-104 был комфортабельный, престижный и скоростной самолет. Вместо сотни с лишним пассажиров нас было только шесть. Все, кроме Келдыша, впервые оказались на борту такого самолета. Он, хитро и добродушно улыбаясь, продолжал подшучивать, что такой полет — это причуды Королева. Если уж так получилось, то воспользуемся положенными услугами и сервисом по «мировым стандартам».

Нам, летавшим только в своих служебных полугрузовых Ил-14 либо Ли-2, нарядные стюардессы были непривычны. Самолет неожиданно для экипажа был снят с зарубежного рейса, и поэтому милые девушки имели возможность сервировать общий стол и угостить отменным обедом.

СП вскоре пришел в хорошее настроение. В ответ на похвалы в адрес самолета, обеда и стюардесс он заявил:

— Ничего, скоро и мы заведем себе такие самолеты и переманим этих девушек. Но имейте в виду, пускать в такой самолет будем только при хорошем поведении. А если, Михаил, — обратился он к Рязанскому, — твои радиокоманды не будут проходить, будешь летать на Ли-2 и таких стюардесс долго не увидишь.

— А теперь, субчики-голубчики, -продолжил Королев, — имейте в виду, что мы садимся на военный аэродром. Нас ждет вертолет, на котором долетаем до Ай-Петри. Там нас встретят крымские власти и доставят прямо на пункт управления. Для отдыха, если таковой будет, нам забронированы люксы в «Нижней Ореанде».

Решение о вылете нашей компании в Крым Королев принял только утром. За час с небольшим он умудрился блестяще организовать эту неожиданную экспедицию, которую обеспечивали Аэрофлот, Военно-Воздупшые Силы, Крымский обком КПСС и Управление делами Совета Министров СССР. Даже в таких, казалось бы, отнюдь не системотехнических проблемах проявлялись его способности блестящего организатора.

Этот наш полет в Крым показал, что Королев умел поддерживать хорошие отношения с высшими чиновниками партийно-правительственной иерархии. Для них не было секретом имя Королева, они прекрасно знали, кто действительно обеспечил доставку лунных вымпелов в два адреса, и учитывали расположение Хрущева к Королеву.

На военном аэродроме мы тепло простились с гостеприимным экипажем Ту-104. У трапа нас приветствовали командиры военной авиации, и мы втиснулись в вертолет с уже раскрученным винтом. Перевалив через Крымские горы, вертолет пошел вдоль побережья.

Вот Коктебель и Карадаг, Золотые Ворота — места, в которых последний раз я был в предвоенный год с Катей, Исаевым, командой нашего ОКБ Болховитинова. Не выдержав, под грохот вертолетного мотора я продекламировал:

Прекрасны вы, брега Тавриды,

Когда вас видишь с корабля

При свете утренней Каприды,

Как вас впервой увидел я.

— Ну, Бориса понесло! — засмеялся СП. Ему было явно приятно, что все проходит в точности по расписанию. И сверх расписания удалось посмотреть на Коктебель — место его романтической планерной юности.

Поэтический настрой был прерван командиром вертолета. Он вошел в пассажирскую кабину и, без ошибки распознав в Королеве главного, доложил:

— В районе Ай-Петри идет мокрый снег, видимость практически нулевая, садиться нежелательно.

Королев понял, что решение принимать ему.

— Мы очень торопимся. На Ай-Петри нас ждут автомобили. Может быть, рискнем?

Командир согласился, что рискнуть на посадку можно, но не сдался:

— На машинах при такой погоде спускаться с Ай-Петри неразумно. Это большой риск.

Тут уже все заговорили, что автомобильные аварии нам ни к чему. Командир предложил сесть на вертолетную площадку в горах вблизи Ялты. Королев согласился. Командир вышел на связь с горкомом КПСС Ялты и попросил прислать за нами автомобили. Говорить по радио, кто мы и почему садимся вблизи Ялты, он не имел права. О нашем прилете в Крым по правилам спецслужб вообще никто из местного аппарата властных структур не должен был знать. Тем не менее, когда мы вышли из вертолета и прощались с летчиками, нас уже встречали партийные руководители Ялты на «ЗИМе» и «Победе».

Секретарь ялтинского горкома был явно доволен нашим удивлением:

— Вы думали, что находитесь у нас нелегально? Отправка автомобилей на Ай-Петри не могла пройти без моего участия. Как видите, информация у нас оперативная. За вертолетом следили. Мы готовы вам и вашим спутникам создать все условия для отдыха после напряженной работы. Нам это приятнее, чем удовлетворять капризы жен разных высокопоставленных деятелей.

От имени всех Королев поблагодарил, выразил сожаление, что у нас нет даже часа для отдыха и прогулок:

— Очень торопимся и просим доставить нас в Симеиз на пункт управления.

Хозяин Ялты был явно разочарован. Он надеялся, что в лучшем из курортных дворцов доставит все удовольствия сверхзасекреченным разработчикам таинственных лунных ракет, а заодно и сам попирует с ними.

Втиснувшись в «ЗИМ», мы на предельной скорости по узкой извилистой крымской дороге понеслись в сторону Симеиза. Выехав из дома в 11 часов, сменив автомобиль на реактивный лайнер, затем на вертолет, снова автомобиль, в 14 часов 30 минут мы были на горе Кошка, возвышающейся над Симеизом — известным курортом южного берега Крыма.

Пункт управления размещался рядом с филиалом Пулковской обсерватории. Основным сооружением была плоская поворотная антенна площадью 120 квадратных метров. Приемопередающая аппаратура размещалась в автофургонах. Сам пункт управления теснился во временном деревянном бараке. В одном из закутков были установлены фоторегастрирующие приборы. На термочувствительной бумаге этих приборов, не требующей процесса проявления, должно было появиться изображение обратной стороны Луны. Одновременно изображение регистрировалось и на обычную кинопленку, требовавшую длительного процесса химической обработки. Проявка кинопленки на месте была невозможна. Предполагалось, что это будет проделано в Москве.

Личный состав пункта — военные и гражданские специалисты — жил в палатках. На территории дымила походная кухня, обычная для военного времени. По всему чувствовалось, что здесь полные хозяева — военные. Они уже капитально строили новые пункты управления под Симферополем и Евпаторией. Пункт на горе Кошка был временным, поэтому все носило отпечаток походности.

На первом оперативном сборе Богуславский, считавшийся техническим руководителем, доложил, что основной причиной неустойчивой связи на первых сеансах, по-видимому, являются неудачные диаграммы направленности бортовых антенн АС.

Что есть — то есть. Диаграммы не исправишь. Королев пожелал лично поговорить с непосредственными операторами, отвечающими за радиосвязь. Среди всех прочих редких качеств СП обладал еще, как мы говорили, седьмым чувством обнаружения «непорядка и разгильдяйства». Он сразу заметил и ухватил, что на пункте одновременно командуют любимый им Богуславский, будущий доктор технических наук, будущий Герой Социалистического Труда, будущий лауреат Ленинской премии, и полковники Сыцко и Бугаев (в будущем тоже лауреаты и руководители новых пунктов дальней космической связи).

Во время сеансов связи операторы крутили многочисленные ручки настроек и регулировок не очень согласованно. Не все понимали, когда и чью команду надо исполнять. Богуславского все уважали, но для любого офицера стоящий над ним полковник был более реальной властью.

— Внимание! — скомандовал Королев. — Во время сеансов связи я прошу, чтобы все доклады шли Евгению Яковлевичу Богуславскому. И всех операторов прошу выполнять только его команды.

Простейшее, казалось бы, распоряжение, но сразу на пункте установился новый порядок. Богуславский почувствовал себя хозяином и принял всю ответственность за «связь с Луной» на себя. Полковникам, оказывается, и так вполне хватало хлопот. Они перестали дублировать Богуславского.

В 16 часов 6 октября прошел сеанс приема телеметрии. К всеобщему удивлению, постепенно, по мере обработки выяснилось, что на борту все в порядке.

Когда спало всеобщее напряжение после сеанса, мы с Богуславским вышли покурить. Дул холодный ветер. Со смотровой площадки открывался чудесный вид на зеленеющий внизу курортный берег, голубой залив подсвечивался заходящим солнцем. По неспокойному морю неспешно двигался одинокий катер.

— Видишь катер? — спросил Богуславский. — Это я потребовал. Военный катер Черноморского флота патрулирует залив. На нем стоит аппаратура поиска источников помех. Кроме того, на время сеансов связи, по нашему предупреждению, Черноморский флот «затихает» — радиопереговоры, по возможности, прекращаются. А внизу ГАИ не пускает автомашины на горную дорогу. Помехи сведены к минимуму. Честно говоря, мощность передатчиков маловата. Но думаю, что если «банно-прачечный трест» не подведет, все будет в порядке. Как ни как, прием картинки будем вести с дальности не более пятидесяти тысяч!

Говоря все это, он жадно курил «Беломор», отказавшись от моего «Казбека».

Когда мы вернулись после перекура, Королев уже снова «завелся». Он потребовал доложить точное расписание следующих сеансов и действий на случай отказов.

Ориентация на обратную сторону Луны, а затем включение ФТУ должны начаться рано утром 7 октября. Брацлавец неожиданно высказал опасение, что по предыдущему опыту тренировок с ФТУ время фотографирования может оказаться более часа, а здесь на пункте, оказывается, израсходован запас специальной магнитной ленты для последующей записи изображения неведомых лунных ландшафтов. Ну, тут СП пришел в ярость. Я его понимал. Ведь если бы нас предупредили, мы могли бы захватить с собой из Москвы эту дефицитную ленту. Он «из всех стволов главного калибра» выдал Рязанскому, Богуславскому и Брацлавцу.

Но простым криком дела не исправишь. Удовлетворение СП получал только в конкретном действии после разноса. Он тут же позвонил в Москву, нашел Руднева, объяснил ситуацию и попросил помощи. Потом еще звонки в наш ОКБ-1, там все растолковал. Успокоившись после многих переговоров с Москвой, сказал, обращаясь к полковнику Бугаеву:

— В Симферополь рейсом таким-то приходит Ту-104. У командира корабля будет коробка с пленкой. Я сейчас договорюсь, чтобы в аэропорту к моменту посадки был вертолет. Вы должны на этом вертолете доставить сюда эту пленку. Простите, но эти хлопоты по вине моих товарищей.

Инцидент с пленкой был исчерпан. Все сработало по королевскому расписанию.

Уже поздно вечером, глядя на мирно дремавшего у какой-то приборной стойки Келдыша, СП дал последнее ЦУ:

— Осташеву оставаться на ночевку здесь, а мы поедем осваивать «Нижнюю Ореанду». На спокойное утро не надейтесь, мы вернемся рано.

С продуваемой холодными октябрьскими ветрами Кошки мы на горкомовском «ЗИМе» спустились в теплую курортную зону и помчались в «Нижнюю Ореанду». Несмотря на поздний час, в фешенебельном правительственном санатории вымуштрованный персонал развел нас по роскошным «люксам» и объявил, что «ужинать уже подано». За столом с яствами и винами СП строго предупредил:

— Не пить! Завтра выезжаем в 6.00.

Спать оставалось четыре часа.

7 октября в 6 часов 30 минут на борту АС начало работать ФТУ. Станция при этом находилась на прямой между Луной и Солнцем. В сеансе связи на Кошке лихорадочно расшифровывали телеметрию, которая шла со сбоями. Я не стерпел и сказал:

— Это Луна мешает прохождению информации.

Надо было экономить электроэнергию, чтобы не разрядить аккумуляторы при работе ФТУ, поэтому телеметрию выключили. Фотографирование уложилось в положенные сорок минут. На летящей уже к Земле станции начался ответственный процесс проявления и фиксирования в «банно-прачечном» отделении.

Для нас было крайне интересно, с какой высоты велось фотографирование. Обработка траекторных измерений производилась параллельно в баллистическом центре НИИ-4 и ОПМ. Теперь уже Келдыш сидел на телефоне. Королев проявлял нетерпение. Своим спокойным голосом Келдыш сказал:

— Они в третий раз пересчитывают, но это на всякий случай. А пока уверяют, что над поверхностью Луны мы прошли не более чем в семи тысячах километров и все, как будто, идет по расписанию. Теперь надо смотреть, чтобы станция не зарылась в атмосферу. Луна возмутилась, что заглядываем в ее запретную зону, и теперь баллистики выясняют, как это возмущение скажется на траектории движения к Земле.

Пошли часы мучительного ожидания, во время которых я и Осташев не переставали теребить Брацлавца, чтобы по телеметрическим данным он нас заверил в безотказном функционировании ФТУ.

По приглашению Келдыша на Кошку приехал астроном Андрей Северный — директор Крымской солнечной обсерватории. Он пытался внести панику в атмосферу напряженного ожидания. По его словам, не было никаких оснований волноваться по поводу исправной работы ФТУ. Никакого изображения мы в принципе получить не сможем, по той простой причине, что космическое облучение засветило пленку. Ее могла бы спасти только свинцовая защита толщиной, по крайней мере, в пять-шесть сантиметров.

Будем ждать!

Я пристроился рядом с Богуславским у аппарата открытой записи на электрохимической бумаге.

С приемного пункта докладывали:

— Дальность — пятьдесят тысяч. Сигнал устойчивый. Есть прием!

Дали команду на воспроизведение изображения. Опять ответственность лежит на ФТУ.

На бумаге строчка за строчкой появляется серое изображение. Круг, на котором различить подробности можно при достаточно большом воображении.

Королев не выдержал и ворвался к нам в тесную комнатку.

— Ну что там у вас?

— У нас получилось, что Луна круглая, — сказал я.

Богуславский вытянул из аппарата записанное на бумаге изображение, показал Королеву и спокойно разорвал. СП даже не возмутился.

— Зачем же так сразу, Евгений Яковлевич? Ведь это первый, понимаешь, первый!

— Плохо, много всякой грязи. Сейчас мы уберем помехи и следующие кадры пойдут нормально.

Постепенно на бумаге появлялись один за другим все более четкие кадры.

Мы ликовали, поздравляли друг друга. Богуславский успокаивал, что на фотопленке, которую обработаем в Москве, все будет гораздо лучше.

Уже совсем поздно, распрощавшись с участниками «страды» на Кошке, мы снова уехали в «свой санаторий». На этот раз Королев разрешил Осташеву ехать с нами. Я разделил с ним роскошный «люкс». За ужином уже не было запрета на потребление вин из правительственных подвалов.

Во время раннего завтрака Королев предложил проверить, как идет строительство нового Центра дальней космической связи под Евпаторией.

Из Симеиза в Евпаторию мы выехали вчетвером: Королев, Келдыш, Рязанский и я. Через три часа автомобильного путешествия по Крыму нас встречал заместитель командира в/ч 32103 полковник Павел Агаджанов. Напомню читателям, что в/ч 32103 — это военная организация, которая фактически была хозяином всего командно-измерительного комплекса.

Евпаторийский центр, именовавшийся просто НИП-16, строился силами военных. Гражданские специалисты участвовали в монтаже и отладке аппаратуры систем, которые разрабатывались в НИИ-885, СКБ-567, ЦНИИ-173, МНИИ-1. Грандиозная по тем временам антенная система возводилась в непосредственной близости от великолепных черноморских пляжей. В этом районе крымское побережье было малолюдным. В пиковые периоды курортных сезонов песчаные пляжи, протянувшиеся на десятки километров, казались пустынными.

По предварительным расчетам для надежной связи с космическими аппаратами, находящимися внутри Солнечной системы, на Земле надо построить параболическую антенну диаметром около 100 метров. Цикл создания таких уникальных сооружений оценивался оптимистами в пять-шесть лет. А до первых пусков по Марсу в распоряжении антенщиков было меньше года! К тому времени уже строилась параболическая антенна симферопольского НИП-10. Эта антенна диаметром 32 метра возводилась для будущих лунных программ. Была надежда, что ее эксплуатация начнется в 1962 году.

Главный конструктор СКБ-567 Евгений Губенко принял смелое предложение инженера Ефрема Коренберга: вместо одного большого параболоида соединить в единую конструкцию восемь двенадцатиметровых «чашек» на общем опорно-поворотном устройстве. Производство таких средних параболических антенн уже было хорошо освоено. Предстояло научиться синхронизировать и складьшать в нужных фазах киловатты, излучаемые каждой из восьми антенн при передаче. При приеме предстояло складывать тысячные доли ватта сигналов, доходящих до Земли с расстояний в сотни миллионов километров.

Разработка металлоконструкций механизмов и приводов для опорно-поворотных устройств была другой проблемой, которая могла потребовать нескольких лет. Не лишенный чувства юмора Агаджанов объяснил, что существенную помощь космонавтике оказал запрет Хрущевым строительства новейших тяжелых кораблей Военно-Морского Флота. Готовые опорно-поворотные устройства орудийных башен главного калибра строившегося линкора были быстро переадресованы, доставлены в Евпаторию и установлены на бетонных основаниях, сооруженных для двух антенных систем — приемной и передающей.

Двенадцатиметровые параболические антенны изготавливал Горьковский машиностроительный завод оборонной промышленности, металлоконструкцию для их объединения монтировало НИИ тяжелого машиностроения, приводную технику отлаживал ЦНИИ-173 оборонной техники, электронику системы наведения и управления антеннами, используя корабельный опыт, разрабатывал МНИИ-1 судостроительной промышленности, линии связи внутри НИП-16 и выход его во внешний мир обеспечивало Министерство связи, Крымэнерго подводило линию электропередач, военные строители прокладывали бетонированные автодороги, строили служебные помещения, гостиницы и военный городок со всеми службами.

Масштабы работ впечатляли. Но фронт был столь широк, что с трудом верилось в реальность сроков, которые называл Агаджанов.

Во время разговоров подъехал Геннадий Гуськов. Он был заместителем Губенко, здесь руководил всей радиотехнической частью, но по необходимости вмешивался и в строительные проблемы.

— Обе АДУ-1000, приемная и передающая, будут сданы в срок! Мы не подведем, — бодро доложил он.

— Почему тысяча? — спросил Келдыш.

— Потому что общая эффективная площадь антенной системы -тысяча квадратных метров.

— Не надо хвалиться, — вмешался Рязанский, — общая площадь у вас будет не более девятисот!

Это был спор приверженцев разных идей, но в это время было не до какой-то сотни квадратных метров.

Для Агаджанова и Гуськова НИП-16 послужил стартовой площадкой, с которой они вошли в историю космонавтики. Агаджанов многие годы осуществлял руководство полетами и одновременно руководил кафедрой в МАИ. В 1974 году профессора Агаджанова избрали членом-корреспондентом Академии наук СССР. В это время он работал над созданием больших электронно-вычислительных систем управления видами вооруженных сил.