СНОВА В РНИИ

В конце 1958 года после первых неудачных попыток пусков с прямым попаданием по Луне СП вызвал меня, Тихонравова, Бушуева и объявил, что Келдыш пригласил посетить Лихоборы (то есть НИИ-1) и ознакомиться с предложениями по системе управления ориентацией для спутников и лунных аппаратов.

Тихонравов сказал, что он об этих разработках слышал. Ведет эту работу в НИИ-1 Борис Викторович Раушенбах, и, по отзывам наших сотрудников Рязанова и Максимова, предложения очень интересные.

Я напомню читателям, что в Лихоборах в 1933 году по инициативе маршала Тухачевского был организован РНИИ — Ракетный научно-исследовательский институт. Королев и Глушко до арестов 1938 года работали в этом институте. В 1938 году РНИИ был переименован в НИИ-3. Тихонравов также работал в РНИИ с 1933 года. В 1944 году НИИ-3 был переименован в НИИ-1 и передан в авиационную промышленность.

С этого времени и до командировки в Германию я работал в НИИ-1. После возвращения из Германии я был переведен из НИИ-1 в НИИ-88 — «из Лихобор в Подлипки».

Вместе со мной из «Лихобор в Подлипки» перешли Мишин, Бушуев, Воскресенский, Чижиков и еще ряд соратников по Германии. В 1948 году это же переселение совершила вся команда Исаева. В 1946 году вместо генерала Болховитинова научным руководителем НИИ-1 был назначен молодой академик Мстислав Келдыш.

Королев напомнил, что Раушенбаха он хорошо знает еще по работе в РНИИ. В начале войны Раушенбах, невзирая на заслуги, как все немцы, был интернирован. Сидел в каком-то лагере, случайно остался жив. После освобождения вернулся в некогда родной институт. СП сказал, что, по-видимому, у Келдыша сейчас «кризис жанра». Работы по крылатым межконтинентальным ракетам, которые он опекает, будут прикрыты. Келдыш все большее внимание уделяет нашей тематике. «При разговоре в Лихоборах учтите, что Келдыш — наш союзник, а не конкурент», — сказал Королев.

Королев добавил, что нам пора всерьез заняться управлением спутниками. Он об этом уже говорил с Пилюгиным и Кузнецовым. Они оба настолько загружены работами по «чисто» ракетным системам, что занятие экзотическими спутниками считают несерьезной забавой. Он, Королев, с этим несогласен. «У Келдыша, — сказал Королев, — есть серьезные предложения, и нам не следует терять времени. А ты, Борис, не обижайся. Нам с твоими рабятами всю эту работу даже с Пилюгиным не потянуть. Надо искать для космоса новую кооперацию».

Эти мысли Королева поддержал Тихонравов. Его проектанты уже пытались сотрудничать с «пилюгинцами» по системам ориентации для спутников, но ничего хорошего из этого пока не вышло.

Должен признаться, что Тихонравов со свойственной ему мягкостью уже обращался ко мне с просьбой поехать с ним в нашу «альма-матер» НИИ-1 и посмотреть, что делает Раушенбах. Но я, замотанный командировками на полигон и аварийными комиссиями, так и не собрался.

Здесь я считаю нужным прервать повествование и напомнить о роли Келдыша в истории нашей космонавтики. Звание «главного теоретика космонавтики» было Келдышем вполне заслужено.

После окончания войны Министерство авиационной промышленности, которому подчинялся НИИ-1, решило сделать институт базой для исследований по прямоточным воздушно-реактивным и турбореактивным двигателям для авиации. ЖРД для самолетов, разрабатываемые во время войны нами и немцами, оказались неконкурентоспособными с турбореактивными двигателями.

В это время головным по этому типу двигателей стал ЦИАМ — Центральный институт авиационного моторостроения. Министерством было для начала принято решение о присоединении НИИ-1 к ЦИАМу на правах его филиала. Наш старый патрон Болховитинов попал в немилость к руководству МАПа и ушел из НИИ-1 на преподавательскую работу в Военно — воздушную академию имени Н.Е. Жуковского. Некоторое время институтом руководил начальник ЦИАМа профессор Поликовский.

Министерство авиационной промышленности, стремясь привлечь к своим проблемам новые научные силы, вскоре освободило Келдыша от работы в ЦАГИ и назначило руководителем НИИ-1. Оказавшись во главе некогда ракетного института, Келдыш увлекся новыми проблемами и организовал совместные исследования ученых — математиков и НИИ-1 по новым направлениям, далеким от классической авиации. Это ему легко удалось, потому что он продолжал руководить Отделением прикладной математики Математического института имени В.А. Стеклова Академии наук.

ОПМ был создан специальным решением правительства для удовлетворения математических нужд атомной науки. Этому отделению отдали корпуса Физического института на Миусской площади, в котором работал академик Сергей Вавилов. После приобретения первой советской ЭВМ «Стрела», а затем и других вычислительных машин ОПМ превратился в мощный вычислительный центр и вскоре был преобразован в строго закрытый Институт прикладной математики (ИПМ) Академии наук СССР.

Наше ОКБ-1, как и другие ракетные фирмы, охранялось обычной военизированной охраной, состоявшей главным образом из женщин и пенсионеров. Мы не были уверены, что при необходимости они смогут вовремя выхватить из кобуры и использовать старые наганы.

В Отделении прикладной математики даже в бюро пропусков и на всех постах находились молодые военной выправки офицеры госбезопасности. При входе в ОПМ они, не в пример порядкам в нашей проходной, тщательно изучали документы, внимательно смотрели на посетителя и сверялись с фотографией. При всем при том были они отменно вежливы, даже когда находили непорядок и отказывали в пропуске.

Келдыш был открыт, пока находился в дворцовом здании Академии наук. Как только он перебирался на Миусскую площадь в ОПМ, приезжал к нам в ОКБ-1 или прилетал на полигон, он превращался в «главного теоретика космонавтики», теряющего для средств массовой информации имя и фамилию так же, как таинственные главные конструкторы, которые были личностями, неведомыми до самой смерти.

Келдыш, таким образом, осуществлял в конце 50 — х годов одновременно руководство ОПМ (ИПМ) и НИИ-1. После 15 лет работы в авиации проблемы ракетной техники и космонавтики, по — видимому, были Келдышу ближе, чем вспомогательная математическая деятельность для атомщиков. По образованию, опыту работы и даже складу характера Келдыш был совсем не физик — теоретик. Его как ученого увлекали проблемы теоретической механики, связанные с аэрогидродинамикой, теорией колебаний и перспективными летательными аппаратами. Но еще более заманчивыми для молодого талантливого ученого, облеченного доверием и властью научного руководителя ОПМ и НИИ-1, представлялись перспективы исследований по ракетодинамике и космонавтике. Творческие интересы Келдыша из авиации довольно быстро сместились в область ракетно — космическую.

В 1948 году Келдыша привлекли вначале для консультаций, а затем и для совместной работы в НИИ-88. Здесь он впервые знакомится с Королевым и его планами.

На протяжении 1948 — 1954 годов совместно проводились комплексные исследования путей создания межконтинентальных баллистических и крылатых ракет. Именно Келдыш с согласия Королева выступил с предложением передать все работы над крылатыми ракетами дальнего действия в авиационную промышленность. Для научного руководства разработкой крылатых ракет «Буря» и «Буран», которые вели Лавочкин и Мясищев, в НИИ-1 были созданы специальные отделы. Келдыш проявил инициативу и фактически спас затираемую в НИИ-88 лабораторию астронавигации, забрав ее к себе в НИИ-1 и затем организовав на ее базе самостоятельное ОКБ.

Круг интересов Келдыша был необычайно широк. По его инициативе еще задолго до запуска первого спутника проводились фундаментальные исследования по механике космического полета и был выполнен цикл работ, посвященный анализу и выбору оптимальных схем составных ракет. Эти работы помогли нашим проектантам в окончательном выборе пакетной схемы ракеты Р — 7. Впервые НИИ-1 и ОПМ совместно исследовали крайне важное для нас влияние подвижности жидкости в баках ракет на процессы стабилизации и управления. Работы НИИ-1 1958 года по выходу из «резонансного тупика» способствовали дальнейшему сближению Королева и Келдыша. К тому времени Келдыша уважали уже не только как ученого. Он проявил себя и весьма способным организатором науки, обладающим той практической хваткой, которой так иногда не хватает абстрактно мыслящим теоретикам.

Келдыш, рассматривая предложения по новым летательным аппаратам, всегда учитывал возможность их реализации. Он уже имел богатый опыт совместной работы с промышленностью и прекрасно понимал, что любое его предложение, связанное с созданием принципиально новой крылатой или баллистической ракеты, требует участия десятков НИИ, КБ, заводов и огромной организаторской работы. Келдыш видел в Королеве человека, который избавит его от труднейших организационных технологических забот. Своей задачей он считал проблемные исследования и организацию научных коллективов, выступающих в роли генераторов идей.

Это были идеи высшего качества. Любое предложение, исходившее в виде отчета или другого документа за подписью Келдыша, было итогом строгого анализа, тщательных расчетов и самых придирчивых обсуждений на семинарах и НТСах.

В 1954 году Келдыш совместно с Королевым и Тихонравовым выдвинул предложение о создании искусственного спутника Земли и участвовал в подготовке докладной записки правительству на эту тему. Уже в следующем году он был назначен председателем специальной комиссии Академии наук СССР по ИСЗ. Во всех требующих высококвалифицированной оценки космических программах Келдыша назначали председателем экспертных комиссий.

После запуска первого ИСЗ Келдыш стал непременным участником Совета главных. Правда, далеко не все обсуждавшиеся на Совете вопросы требовали его участия. Неоднократно приходилось наблюдать, как на затянувшихся совещаниях Келдыш закрывал глаза и уходил в себя. Все считали, что Келдыш заснул. Но немногие знали его удивительную способность в таком полусне пропускать в сознание нужную информацию. К всеобщему удивлению, он неожиданно подавал реплику или задавал вопрос, которые попадали «в самую точку». Оказывалось, что Келдыш ухватил всю интересную информацию и своим вмешательством помог принятию наилучшего решения.

Сразу после запуска первых ИСЗ по инициативе Келдыша развернулись работы по обеспечению слежения за полетами космических аппаратов и прогнозированию их орбит. В ОПМ была создана небольшая, но очень сильная группа Охоцимского (в будущем академика РАН), Энеева (в будущем члена — корреспондента), Белецкого, Егорова, Лидова и других, которая впервые разработала методику определения орбит с помощью ЭВМ. Созданный вскоре на базе этих работ баллистический вычислительный центр тесно сотрудничал с координационно — вычислительным центром НИИ — 4 Министерства обороны, баллистиками нашего ОКБ-1 и НИИ-88. Позднее эта кооперация оформилась в виде системы координационно — вычислительных центров СССР, получающих общую информацию от наземного командно — измерительного комплекса, находящегося в ведении Министерства обороны. Союз этих центров под научно — методическим руководством Келдыша участвовал во всех проектно — баллистических работах, в работах по баллистико — навигационному обеспечению полетов космических аппаратов для исследования Луны и планет. Охоцимский в ОПМ, Эльясберг и Тюлин в вычислительном центре НИИ — 4, Лавров и Аппазов в ОКБ-1 развивали методы и программы для определения оптимальных дат старта, суммарных погрешностей управления и оптимальных условий для осуществления коррекций траектории полета, передаваемых на борт КА с помощью радиосредств.

За результаты вычислительной деятельности, связанной с коррекцией орбит и прогнозированием траекторий КА сотрудники Келдыша несли не меньшую ответственность, чем их коллеги в НИИ — 4 и ОКБ-1.

В данном случае коллективная ответственность не приводила к безответственности. Баллистики всегда выручали друг друга.

С согласия и при поддержке Келдыша будущий академик Раушенбах в 1954 году собрал в НИИ-1 небольшую группу, которая начала разрабатывать системы стабилизации и ориентации ИСЗ. Одними из первых сотрудников этой команды стали выпускник МВТУ Виктор Легостаев и дипломник первого выпуска МФТИ Евгений Токарь. В 1956 году Келдыш утвердил первый фундаментальный отчет Раушенбаха и Токаря «Об активной системе стабилизации искусственного спутника Земли». В этой работе предлагались вполне конкретные технические средства, анализировались трудности осуществления задачи и содержались предложения, которые впоследствии легли в основу проектирования систем управления космическими аппаратами и не потеряли актуальности до нашего времени.

Идеи, высказанные в этом отчете, вскоре стали достоянием наших проектантов Максимова и Рязанова, подчиненных Тихонравову. Тихонравов доложил Королеву, и оба решили поддержать эту инициативу, до поры не привлекая к этим работам ни меня с подведомственным мне мощным конструкторским коллективом и приборным производством, ни наших коллег Пилюгина и Кузнецова, в распоряжении которых были несоизмеримые с НИИ-1 технологические возможности воплощения в металле и электронике любых новых идей.

Пожалуй, они поступили правильно. Небольшие самостоятельные группы — или маленькие лаборатории, не обремененные связями с громоздкими структурами производственных гигантов и хлопотами по массе текущих неприятностей, не опекаемые сверху постоянным контролем за сроками, графиками и всяческими показателями по социалистическому соревнованию, иногда способны произвести на свет технические новшества в фантастически короткие сроки. При этом реализуются идеи, которые на большой фирме были забракованы по принципу «этого нельзя сделать потому, что это не может быть сделано никогда». В лучшем случае будет сказано: «Мы можем это сделать. Для этого нам необходимо постановление правительства: построить специальный корпус, получить право на увеличение численности, установить еще три десятка телефонов с выходом на московскую АТС, получить дополнительно пять служебных автомашин и лимит на прописку в Москве и Ленинграде не менее чем ста человек».

Подобный перечень мы называли «типовым джентельменским набором», который в различных вариантах обычно сопровождал в виде приложения проекты постановлений ЦК и Совета Министров по созданию новых образцов военной техники. Всесильные клерки в высших органах власти тщательно редактировали проекты постановлений правительства. В их задачу входил выпуск текста постановлений в таком виде, чтобы все работы были четко расписаны по срокам и конкретным исполнителям с минимальным объемом приложений, содержащих материальные блага. Эти блага называли «сено — солома». Когда выходило очередное постановление, исполнители прежде всего интересовались, что осталось от «сена — соломы». Наступало горькое разочарование, когда убеждались, что работа возложена и поручена, а «сено — солому» выбросили. Разыскать тех, кто непосредственно вычеркивал «сено — солому» из текста постановлений, было невозможно. Аппарат умел хранить свои корпоративные тайны.

Раушенбах, Легостаев и Токарь постепенно увеличивали свою инициативную группу, тщательно отбирая кадры. Обязанности кадровика исполнял Токарь — будущий профессор и крупный авторитет в области механики и теории гироскопических систем. Он комплектовал кадры по строгому принципу: «нужны умные и инициативные, а не послушные». Так в группу, а впоследствии в отдел Раушенбаха попали Владимир Бранец, Дмитрий Князев, Борис Скотников, Анатолий Пациора, Евгений Башкин, Игорь Шмыглевский, Эрнест Гаушус, Владимир Николаев, Лариса Комарова, Алексей Елисеев, Владимир Семячкин и многие другие.

Компания, собравшаяся в НИИ-1 и опекаемая Келдышем, не знала, какие непреодолимые конструкторские, технологические и организационные трудности следует преодолеть для создания надежной системы управления летательными аппаратами, если пользоваться академическими трудами классической теории автоматического управления и опытом реально разработанных систем управления ракетами. Не мудрствуя лукаво, они предлагали и разрабатывали системы для ориентации космических аппаратов исходя из основных законов механики, электротехники и оптики. В те годы разработчики систем управления любили похвастаться необычайной сложностью своих приборов, труднейшими технологическими процессами, блеснуть богатством лабораторного оборудования и не забывали повторять, что для новых задач всего этого мало!

То, что предлагалось на первых порах группой Раушенбаха, требовало основательной теоретической проработки, тщательных расчетов. Но, при всем том, в итоге предложение выглядело необычайно простым. Однако, чтобы все это было реализовано быстро и на должном техническом уровне, потребовались интуиция Келдыша и воля Королева.

На этом и последующем примере я хотел бы показать, как удивительно один из них дополнял другого.

В январе 1958 года Келдыш направил лично Королеву письмо с грифом «секретно», в котором писал, что успешный запуск двух искусственных спутников Земли позволяет перейти к решению проблемы о посылке ракеты на Луну. В этом письме предлагались только два варианта:

1. Попадание в видимую поверхность Луны. При достижении поверхности Луны производится взрыв, который может наблюдаться с Земли. Один или несколько пусков могут быть осуществлены без взрыва, с телеметрической аппаратурой, позволяющей производить регистрацию движения ракеты к Луне и установить факт ее попадания.