ЗАВОД №22

На двадцать втором заводе я проработал восемь лет. В августе 1930 года я был принят на работу в электроцех отдела оборудования (ОБО) — электромонтером 4-го разряда. В августе 1938 года я занимал должность начальника конструкторской бригады «спецоборудования и вооружения самолетов». По тем временам это была высокая инженерная должность, но диплома о высшем образовании я еще не имел и поэтому в сентябре уволился для окончания института.

Четыре курса Московского энергетического института я одолел без отрыва от производства. Последний — пятый — курс требовал ежедневных посещений.

Директору завода Борису Николаевичу Тарасовичу я обещал через год вернуться и сделать дипломную работу по перспективной тематике — новому скоростному пикирующему бомбардировщику. Мне была гарантирована работа в заводском КБ с существенным повышением оклада и даже обещана квартира. Однако через год на завод № 22 я не вернулся.

Только через тридцать лет я прошел через ту же проходную на территорию, бывшую некогда заводом № 22. Теперь здесь был завод имени М.В. Хруничева — ЗИХ. С тех пор уже по делам космическим мне приходилось часто бывать на ЗИХе и каждый раз я вспоминал свою юность.

Теперь все по порядку. Начну с истории завода.

Авиационный завод на Филях ведет свою родословную с 1923 года. Все начиналось с затерявшихся в лесном массиве недостроенных корпусов Русско-Балтийского вагоностроительного завода. В 1923 году эти корпуса начала осваивать фирма «Юнкерс».

В те годы немецкая фирма «Юнкерс» была единственной в мире, которая освоила технологию строительства цельнометаллических самолетов.

В 1926 году Советское правительство расторгло концессионный контракт с немцами. Перед оставшимися на заводе немногочисленными советскими специалистами была поставлена задача использовать немецкий опыт и освоить серийное производство разработанных Андреем Николаевичем Туполевым первых отечественных цельнометаллических самолетов. Это были двухместные разведчики АНТ-3 (Р-3) и истребители АНТ-5 (И-4).

Первый директор завода Федор Малахов с трудом набрал группу из 40 конструкторов и технологов, которые начали переделывать под серию чертежи туполевских самолетов.

Оборудование и корпуса завода были в плачевном состоянии. С наступлением холодов прямо в цехах рабочие разводили костры, чтобы обогреваться, — отопление еще не работало. Рабочие жили в окрестных деревнях, москвичи приезжали на работу по железной дороге и от станции вышагивали километры по грязи.

Сорокачетырехлетний, богатырского сложения, русоволосый директор Малахов сплотил коллектив под лозунгом «Трудовой народ, строй воздушный флот!» Было решено построить на Филях авиазавод-гигант. Завод вошел в подчинение наркомвоенмора Ворошилова, получил № 22 и наименование «имени десятилетия Октября». С большим размахом развернулось строительство новых корпусов, ангаров, бараков-общежитий и многоэтажных жилых домов.

Летом 1928 года с заводского аэродрома вместо «юнкерсов» начали взлетать туполевские Р-3 и И-4. Их облетывали первые заводские летчики-испытатели Моисеев и Лозовский.

В 1928 году конструкторское бюро завода, именовавшееся КОСТР, стало выпускать для серийного производства чертежи самолета ТБ-1 (АНТ-4). На заводе опытных конструкций ЦАГИ их было построено всего два экземпляра.

ТБ— 1 был в то время лучшим в мире цельнометаллическим тяжелым двухмоторным самолетом-бомбардировщиком. Его схема свободнонесущего моноплана с низким расположением крыла стала в дальнейшем основой для развития дальних тяжелых бомбардировщиков, причем не только в СССР. Инженеры фирмы «Боинг» не скрывают, что их первые «летающие крепости» и «сверхкрепости» ведут свою родословную от схемы ТБ-1. Американцы впервые увидели ТБ-1 -самолет «Страна Советов» 30 октября 1929 года в Нью-Йорке.

Я видел этот самолет, когда он в 1930 году вернулся из США для ремонта на завод. Серебристая поверхность дюралевой обшивки сплошь была испещрена автографами восторженных американцев. Мне запомнилась одна из надписей на русском: «Я, русский, царский жандарм, восхищен подвигом своего народа». Подпись неразборчива. ТБ-1 строился на 22-м заводе серийно до начала 1932 года и состоял на вооружении до 1936 года.

Когда я поступил на завод, началось освоение серийного производства нового туполевского самолета Р-6. По замыслу это должен был быть самолет дальней разведки и «воздушный крейсер» для сопровождения бомбардировщиков и для воздушного боя. Завод № 22 выпустил всего полсотни таких самолетов, после чего передал их производство на другой завод.

В 1930 году на заводе № 22 началось производство первых туполевских пассажирских самолетов АНТ-9. Это был трехмоторный самолет на девять мест при экипаже в два человека. В отличие от пассажирских самолетов того времени «юнкерсов» и «фоккеров» он имел более просторную кабину, удобные плетеные кресла и даже буфет.

В 1929 году М.М. Громов с восемью пассажирами на борту самолета АНТ-9, получившем название «Крылья Советов», выполнил выдающийся перелет Москва — Травемюнде — Берлин — Париж — Рим -Марсель — Лондон — Париж — Берлин — Варшава — Москва протяженностью более 9000 км за 53 летных часа.

Я застал в 1930 году уже развернутое серийное производство этих самолетов. Всего завод выпустил более семидесяти АНТ-9 и в 1932 году их производство прекратил.

Наибольшую славу заводу № 22 принес выпуск сотен тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 (АНТ-6). В то время это было наиболее выдающееся творение Туполева. ТБ-3 был первым в мире четырехмоторным свободнонесущим монопланом, построенным как дальнейшее развитие схемы ТБ-1. Первые ТБ-3 имели скорость 200 км/ч и при радиусе действия 1400 км были способны нести три тонны бомб. Семь пулеметных точек должны были надежно защищать бомбардировщик от истребителей. На заводе снова развернулось строительство — на этот раз просторного высотного цеха окончательной сборки, ангаров и малярных для самолетов.

Серийному производству ТБ-3 в авиационной промышленности начала 30-х годов лично Сталиным и командованием Военно-Воздушных Сил уделялось исключительное внимание. Большое влияние на доктрину воздушной мощи оказывала модная теория итальянского генерала Джулио Дуэ. Дуэ утверждал, что появление самолета революционизирует всю военную стратегию, и возводил в абсолют значение стратегических бомбардировок. Концепция Дуэ исходила из необходимости создания мощных и независимых воздушных сил, способных решать исход войны самостоятельными действиями.

На лекции для руководящего состава завода, которую я слушал в 1932 году, один из преподавателей Военно-воздушной академии утверждал, что сотни бомбардировщиков ТБ-3, идущие сплоченным строем, будут охранять друг друга от истребителей. Сбросив тысячи фугасных и зажигательных бомб, они обеспечат стратегический успех. Общая победа будет гарантирована.

Запуск самолета ТБ-3 в серию происходил в 1932 году.

Самолет ТБ-3 подвергался в процессе производства различным модернизациям, связанным с установкой более мощных двигателей и изменениями состава вооружения. На самолетах ТБ-3 было установлено несколько мировых рекордов высоты с большими грузами. Всемирную известность эти самолеты получили в связи с высадкой экспедиции Папанина на Северный полюс в 1937 году.

Всего с 1932 по 1937 год завод выпустил более 800 бомбардировщиков ТБ-3. В боевых условиях он прославился в 1939 году на Халхин-Голе. Это было последним успешным применением ТБ-3. В начальный период Великой Отечественной войны самолеты ТБ-3 почти безнаказанно уничтожались немецкими истребителями, имевшими мощное пушечное вооружение.

Но вернемся к истории завода.

В 1927 году начальником заводского технического бюро — по-современному это отдел главного технолога — был назначен двадцатипятилетний выпускник Военно-воздушной академии РККА имени Н.Е. Жуковского Сергей Петрович Горбунов. Еще при немцах, в 1924 году, он проходил практику на этом заводе. Во время учебы в академии были замечены его блестящие способности. Сергей Горбунов мог бы стать выдающимся авиаконструктором. До поступления в академию Горбунов был секретарем комсомольской, а затем и партийной организации Зарайского уезда Рязанской губернии. Он был делегатом III съезда комсомола и слушал знаменитую речь Ленина. Возможно, что стремление к активной организаторской деятельности взяло верх. Дни и ночи он проводил на заводе, разрабатывал планы капитальной реконструкции и нового строительства. В те годы не было многочисленных проектных институтов. Горбунов вместе с директором Малаховым и небольшой группой энтузиастов сами проектировали авиационный завод-гигант.

В 1929 году Горбунова назначили главным инженером, а в 1930 году — техническим директором. Он внедрил новые для самолетостроения идеи: поточное производство, цеха с замкнутым циклом, лабораторные проверки новых технологий, создал богато оснащенную общезаводскую лабораторию, цеховые испытательные стенды, регулярно проводил конференции по качеству с представителями воинских частей.

В 1930 году завод перешел в подчинение наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе. По его предложению вся авиационная промышленность объединилась в единый «Авиатрест». В августе 1931 года Орджоникидзе назначил Малахова начальником «Авиатреста». Сергей Горбунов в 29 лет стал директором крупнейшего в Европе авиационного завода. Всего два года суждено было Горбунову быть полновластным руководителем завода. Беру на себя смелость сказать, что в довоенной истории завода это были лучшие годы. В эти годы Горбунов успел вмешаться и в мою судьбу.

В августе 1930 года перед окончательным оформлением в отделе кадров завода № 22 я был принят начальником отдела ОБО, который интересовался моей трудовой биографией, общеобразовательной подготовкой и знанием основ электротехники. Подобные собеседования проводились руководителями производственных отделов и цехов с каждым подавшим заявление о приеме на работу. Если на завод направлялись группы выпускников профтехшкол, ФЗУ или перебрасываемые с других предприятий, то собеседование проводил главный инженер или технический директор. Каждого молодого специалиста, окончившего вуз и желающего работать на заводе, принимал лично директор.

Уже через день после беседы я получил пропуск с фотографией, карточку для проставления в часовом автомате времени прихода и ухода с работы, карточку на право обеда в столовой и, что было в то время особенно ценным, точно по росту рабочий комбинезон с массой карманов. Начальник электроцеха объяснил, что минимум три месяца я буду дежурным электромонтером по заводу в трехсменной бригаде.

Работа дежурного электрика вынуждала изучать общую структуру завода и технологические процессы каждого цеха. Я получил за короткое время представление о том, как строятся самолеты. Дежурства во второй и ночной третьей смене давали возможность внимательно приглядываться к производственным процессам в каждом цехе, знакомиться с людьми, выслушивать их жалобы на оборудование или похвалу новым приспособлениям. Больше всего хлопот дежурным электрикам доставляли работавшие круглосуточно механические цеха.

Сотни новых импортных металлообрабатывающих станков были сгруппированы по однотипности технологических операций. В безлюдном отделении автоматов «Питлер» точилась почти вся номенклатура «нормалей»: винты, болты, гайки. Станки имели многоступенчатую ременную передачу от общей трансмиссии, которая приводилась единым на всю линию электромотором. Если обрывался приводной ремень электромотора, останавливалась линия из пяти — восьми автоматов. Мастер цеха метался по заводу в поисках дежурного электрика, который был обязан сшить и снова натянуть ремень, запустить трансмиссию всей линии, проверить смазку подшипников и не перегружен ли электродвигатель. При этом в журнал дежурного вписывалось время простоя станков. Превышение нормы общего времени простоя за месяц существенно сказывалось на заработке.

Куда приятнее было иметь дело с отделениями фрезерных станков. Фрезерные станки фирмы «Вандерер» имели индивидуальные электроприводы со своими автоматами защиты. Считалось, что работа на фрезерных станках — дело женское. Фрезеровщицы выигрывали у мужчин соревнования по чистоте станков и всего рабочего места. Но по производительности, особенно в ночную смену, женщины проигрывали. Для передышки наиболее смышленые научились выбирать такой режим, что срабатывало реле автоматической зашиты. Тут уж встреча с дежурным электриком была неизбежна. Взаимный обмен любезностями по случаю аварии мог закончиться поучительным наставлением и даже уговором о встрече на заводском стадионе, где готовились к сдаче норм на значок ГТО — «Готов к труду и обороне».

На токарных станках самых разных фирм работала в основном старая рабочая гвардия. Токари старались превзойти друг друга и получить наряды на самые сложные операции. Они сами умели устранять простые электрические отказы, если станок имел индивидуальный привод, и электриков понапрасну не беспокоили.

Цеха центропланов, крыльев и фюзеляжей были заполнены грохотом сотен пневматических молотков. Чтобы изготовить один цельнометаллический самолет, требовалось расплющить сотни тысяч заклепок. Гофрированная наружная обшивка из дюралюминия закрытой клепкой крепилась к ферменной конструкции лонжеронов, нервюр и шпангоутов. Лонжероны во всю длину крыла клепались из труб в специальных стапелях. Закрытый «слепой» метод клепки требовал обязательного участия двух человек: квалифицированного сверловщика-клепальщика и подручного, который специальным приспособлением поддерживал невидимую в длинной трубе заклепку. В стапелях затем производилась и сборка клепаных конструкций всего центроплана, крыла и фюзеляжа. Клепка сопровождалась такими пулеметоподобными очередями, что объясняться можно было только жестами. Для электриков основной заботой в этих цехах было обеспечить все стапели переносными лампами и проверить надежность изоляции шнуров к электродрелям. Технике электрической безопасности рабочих не обучали. Электрики обязаны были следить, чтобы на стапелях клепальщиков не трясло напряжение в 220 вольт. Это не всегда удавалось.

Однажды в вечернюю смену ко мне в дежурку молодой парень на руках принес девушку — свою подручную по клепке. Она получила удар током от поврежденной электродрели и, потеряв сознание, упала со стапеля. Медпункт почему-то не работал, и парень решил, что помощь обязан оказать виновный в электрической неисправности. Я, как и каждый электромонтер, сдал экзамен по технике оказания первой помощи после удара током и по всем правилам, впервые в жизни, приступил к оживлению приемами искусственного дыхания. Минут через пятнадцать девушка пришла в себя, а парень, богатырского сложения, в восторге начал меня обнимать. «Ты ее обнимай, а не меня», — посоветовал я ему. «Не могу — больно она строгая, не простит», — возразил он.

Несколько раз, проходя цехом центроплана, когда смены совпадали, я видел эту пару, сосредоточенно работающую на стапеле. Парень, увидев меня, приветливо улыбался, а девушка делала вид, что ничего не замечает.

Опасность поражения током снижалась по мере замены электрических дрелей на пневматические. Через год полностью завершился переход на пневматические дрели. Грохот пневматических молотков дополнился характерными завываниями сжатого воздуха, вырывающегося из сотен дрелей.

Наименьшие хлопоты дежурным доставляли заготовительные цеха и шасси-рамные. В них трудились квалифицированные слесари, жестянщики и сварщики.

В цех окончательной сборки я входил с восторгом и трепетом, как верующий в храм Божий. Здесь было чисто, тихо, светло. Механики — сборщики самолетов считались рабочей аристократией. Дежурных по пустякам не вызывали. Там были свои электрики по самолетам, которые справлялись и с текущим ремонтом подсобного оборудования и электроинструмента.

На высшей ступени рабочей иерархии стояли аэродромные бортмеханики. От них зависела подготовка самолетов к сдаче военному представителю и к заводским летным испытаниям. Руководителем всех бортмехаников был Николай Николаевич Годовиков. О его способности по шуму определять дефекты винтомоторной группы ходили легенды. От дежурных электриков он требовал безотказной работы в ночное время мощных осветителей на открытых стоянках и переносных ламп, с которыми можно дотянуться до любого места внутри самолета.

В течение первых месяцев работы дежурным я постепенно пропитывался культивируемым на заводе духом поклонения технике. Стены цехов были украшены лозунгами: «Техника решает все!», «Технику — в массы», «Каждый рабочий должен быть рационализатором и изобретателем», «Что ты сделал для овладения техникой?». Эти лозунги не оставались пустыми призывами. Они находили живейший отклик в массе рабочей молодежи. Каждое рацпредложение быстро рассматривалось цеховыми комиссиями и, если принималось, поощрялось ощутимыми материальными благами. Были введены книжки «ударников» и «стахановцев», дающие право посещения лучшей столовой, выдавались ордера на приобретение одежды, которую другим способом приобрести было практически невозможно. За особо ценное предложение выдавались и ощутимые денежные премии.