Государственная комиссия, насколько я помню, скандал этот замяла. Во всяком случае, никто не был репрессирован. Ограничились административными «втыками».

Допрошенные на заседаниях комиссии специалисты по взрыву объяснили, что взрыва и не должно было быть. Взрыватель взводится только по электрической команде выключения двигателя. Поэтому взрыва не последовало при падении, а пожарные успели водой охладить «голову», и все обошлось.

Этот случай мы часто вспоминали, когда в 1953 году впервые начали встречаться с создателями атомной, а потом и водородной бомбы.

Королев и Мишин получили приглашение на испытания атомной бомбы на казахстанский полигон в районе Семипалатинска. Вернулись они совершенно потрясенные.

Мишин сказал нам, что если своими глазами не видеть результатов взрыва, то представить себе это просто невозможно.

Теперь перед нами была поставлена проблема совершения качественного скачка в надежности и безопасности носителя такого страшного заряда. Вспоминая случай с Королевым, который бросился к горящей ракете с бесполезным огнетушителем, Воскресенский полушутя-полусерьезно предложил для начала удалить старт от бункера километров на двадцать, а пуском ракеты с атомным зарядом управлять по радио: «Чтобы Сергею неповадно было бегать с огнетушителем». Фантастическое предложение о пусках по радио было реализовано спустя тридцать пять лет, но по совсем другим соображениям.

Эта пожарная история случилась за три года до выхода постановления правительства о создании ракеты Р-5М — носителя атомного заряда. Ракета Р-5М проектировалась на базе Р-5, которую мы должны были переделать так, чтобы она могла быть надежным носителем атомной бомбы.

По немецкому и своему, уже многолетнему, опыту мы понимали, что никакими приказами и заклинаниями нельзя гарантировать надежность всего электрооборудования, бортовой кабельной сети и приборов управления, если один любой отказ типа обрыва провода, потери контакта в штепсельном разъеме, случайного замыкания приводит к аварии ракеты. Одноступенчатая Р-5 к тому же была статически неустойчивым летальным аппаратом: в отличие от Р-1 и Р-2 она не имела стабилизаторов. Только после тщательного анализа и изучения поведения этой длинной ракеты в полете мы начали понимать опасность игнорирования явлений упругих колебаний всей конструкции и влияния жидкого наполнения баков. Система управления должна и по своим динамическим характеристикам иметь значительно больший запас устойчивости и управляемости, чем ее предшественницы.

Новым и сильным средством для отработки надежности было создание многоканальной телеметрической системы. От службы телеметрического контроля и ее специалистов требовалась неустанная бдительность, даже если полет внешне заканчивался вполне благополучно.

В технологии подготовки пуска и анализа итогов пуска обязательной стала процедура «доклад по пленкам». Иногда внимательный просмотр пленок, проводимый натренированными глазами телеметристов после пуска, выявлял замечания, над которыми, хочешь не хочешь, главные конструкторы должны были ломать голову, чтобы найти объяснения.

Виртуозами по отысканию труднообъяснимых флюктуации показаний различных датчиков, записанных на кинопленку, были Николай

Голунский и Ольга Невская, ставшие впоследствии супругами. Невская имела «телеметрический» стаж еще со времен «Бразилионита». Мы привыкли к спокойным докладам Лели Невской, которые затем с позиций теории пытался толковать Вадим Чернов. Практическое объяснение этим процессам давал Аркадий Осташев. Коля Голунский быстро пошел вверх по служебной лестнице. Он монополизировал права на взаимодействие с разработчиками телеметрии, персоналом службы полигона и доклады руководству.

Наличие такого постоянного недремлющего контроля имело большое значение для всего процесса повышения надежности ракет. Разработчики систем после удачного пуска всегда были весьма оптимистически настроены. Удовлетворение, общественное признание и похвалы за хорошее поведение в полете иногда разрушались последующими докладами телеметристов, из которых следовало, что ракета чудом дошла до цели.

В таких случаях, если замечания относились к системам Пилюгина или Глушко, они возмущались, требовали перепроверок и высказывались в адрес Богуславского: «Это твой „Дон“ опять врет. Ракета хорошо летает, а телеметрия пишет непонятно что».

Но союз, образованный разработчиками телеметрической аппаратуры и анализаторами записей, редко ошибался. После того как в записях поведения Р-5 в полете даже при благополучном исходе обнаружились необъяснимые по амплитуде и частоте колебания, Пилюгин обвинил систему измерений, высказав предположение, что это действие на нее электромагнитных наводок, не имеющих ничего общего с системой управления. После тщательного анализа было показано, что система измерений не ошибалась.

Евгений Богуславский, трудившийся вместе с командой Голунского несколько суток над анализом последнего и всех предыдущих пусков, торжествуя, заявил: «Николай мне друг, но истина дороже. Записи телеметрии соответствуют поведению ракеты и системы управления».

После многочисленных дискуссий на Советах главных и других самых разных уровнях были выработаны положения по надежности, которые меняли традиции, установившиеся за семь лет нашей ракетной деятельности.

Основным мероприятием было введение резервирования в систему управления. Начиная с гироприборов и вплоть до рулевых машин все электрические цепи дублировались. В гироприборах переделывались командные потенциометры так, чтобы любой один обрыв в любом месте не лишал систему управляемости по любому из каналов. Вводилось дублирование в усилитель-преобразователь так, чтобы в параллель работали два контура по каждому из трех каналов стабилизации.

Отказ любого контура меняет параметры системы, но эти изменения должны оставаться в пределах, обеспечивающих устойчивость. Вместо четырех рулевых машин устанавливались шесть, обмотки реле в машинах дублировались, и каждая из них имела свой тракт к УП. Отказ одной рулевой машины не должен был привести к потере управляемости. Этот тезис вызвал много споров. Скептики считали, что, несмотря на положительные результаты моделирования в лаборатории, в реальном полете при отказе рулевой машины все равно авария неизбежна.

Тогда мы с Пилюгиным предложили включить в программу предстоящих летных испытаний один пуск с заведомо отключенной рулевой машиной.

Нас поддержал Мрыкин, но ядовито спросил: «Надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы именно на этой ракете была испытана атомная голова?» Мы обещали не настаивать. Эти шутки мы позволяли себе до начала общения с легендарными атомщиками.

Сейчас, когда мы стоим перед фактом, что ракетно-ядерная война может не только уничтожить государство, но привести к гибели жизни на Земле, полезно вспомнить историю появления термина «ракетно-ядерное оружие».

Впервые ядерное оружие было применено американцами в 1945 году.

Ракеты Р-1 и Р-2 были приняты на вооружение соответственно в 1950 и 1951 годах. И только в 1953 году возникли вполне реальные идеи объединения этих двух, ранее совершенно независимо разрабатываемых видов вооружения. Все существовавшие до этого принципы войны, разработанные многими теоретиками, оказались после объединения этих двух достижений человеческой мысли и современной технологии интересными только для историков.

Практическое начало разработки ракеты Р-5М явилось первым шагом к превращению ракеты в средство массового уничтожения.

В августе 1953 года на сессии Верховного Совета СССР с докладом выступил Председатель Совета Министров Маленков. Его доклад содержал много новых положений по внешней и внутренней политике. В конце своего выступления он сказал, что у СССР есть все для обороны, есть своя водородная бомба!

Мы уже имели первые контакты с атомщиками, поскольку приступили к проектированию ракеты Р-5М — носителя атомной бомбы. От них ничего о новом виде оружия — водородной бомбе — еще не слышали. Да и не принято было в нашей среде задавать вопросы, на которые человек не имел права отвечать. Испытания первой водородной бомбы в СССР были произведены 12 августа 1953 года. Скрыть факт испытаний от мира было невозможно. Физики уже тогда научились регистрировать каждый испытательный атомный взрыв, где бы он не происходил.

Но невольно мы, а надо полагать, и не только мы задавались вопросом, а на чем такая бомба будет доставляться до цели?

В 1953 году достаточно успешно разрабатывались ракетные средства противовоздушной обороны. Со своего полигона в Капустином Яре мы имели возможность наблюдать эффективность новых зенитных управляемых ракет Лавочкина, которые испытывались на полигоне ПВО, километрах в 50 от нас. В качестве объекта-цели использовались самолеты, заранее покинутые экипажем и управляемые автопилотом.

Однажды мы увидели идущий на большой высоте Ту-4. Это был самолет, воспроизводивший американский «Боинг-29» — последнюю модель летающей крепости. С таких самолетов были сброшены атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Мы были предупреждены заранее об испытаниях новых зенитных ракет Лавочкина.

В ярких лучах утреннего солнца стремительного полета ракеты я не разглядел. Но когда на фоне синего неба вместо четкого контура самолета образовалось бесформенное серое облачко, из которого высыпались какие-то поблескивающие обломки, мне стало жаль самолет. Такой носитель водородной бомбы не мог быть опасен для США — нашего потенциального противника.

В самом конце 1953 года состоялось заседание президиума ЦК, на котором Вячеслав Александрович Малышев, новый руководитель атомного ведомства — Первого главного управления и одновременно заместитель Председателя Совета Министров СССР делал сообщение о последних достижениях в разработке ядерного оружия.

На этом заседании было принято два постановления. Первое касалось разработки и испытаний термоядерной бомбы. В отличие от водородной бомбы, взорванной 12 августа, эта должна была стать пригодной для транспортировки. Идея этого нового «изделия» была предложена Андреем Сахаровым. Второе постановление обязывало наше министерство (тогда оно уже именовалось Министерством оборонной промышленности) под этот термоядерный заряд разработать межконтинентальную баллистическую ракету, а Министерство авиационной промышленности — межконтинентальную крылатую ракету. В своих «Воспоминаниях» Андрей Сахаров по поводу этих постановлений писал: «Существенно, что вес заряда, а следовательно и весь масштаб ракеты, был принят на основе моей докладной записки. Это предопределило работу всей огромной конструкторско-производственной организации на многие годы. Именно эта ракета вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли в 1957 году и космический корабль с Юрием Гагариным на борту в 1961 году. Тот заряд, под который все это делалось, много раньше, однако, успел „испариться“, и на его место пришло нечто совсем иное…»

Что собой должна представлять межконтинентальная ракета, тогда еще было не очень ясно.

К этому времени нами были проведены очень основательные, но пока только поисковые работы. Прежде всего следует упомянуть проект ракеты Р-3. Продолжением поисков путей достижения межконтинентальных дальностей была также тема Н-3 и ее дальнейшая детализация — тема Т-1. Тема Т-1 предусматривала исследования различных схем, позволяющих создать двухступенчатую баллистическую ракету на дальность 7000 — 8000 км.

Проект ракеты Р-3 так и не был реализован. Может быть, это и к лучшему. Он бы отнял много сил, а дальность 3000 км, которая в нем предусматривалась, не давала существенных преимуществ перед реальной ракетой Р-5 и ее атомной модификацией Р-5М.

Работы по теме Н-3 формально закончились в 1951 году. В выводах по этой работе Королев писал, что «наиболее надежный путь достижения дальности полета 7000-8000 км — создание баллистической составной двухступенчатой ракеты…».

Однако термоядерный заряд, предложенный в 1953 году Сахаровым, не мог быть доставлен на дальность 8000 км двухступенчатой ракетой, имевшей стартовую массу 170 т.

Я не могу судить, в какой мере Андрей Сахаров лично определил конструкцию и массу заряда, предназначенного для первой межконтинентальной ракеты. Но, безусловно, именно то, что делал Сахаров, потребовало создания такой ракеты, какую мы разработали под шифром Р-7. И имя Сахарова тоже должно упоминаться в истории космонавтики!

Наше приобщение к атомным секретам началось в 1953 году. Для работ по первой атомной головной части Королев создал особо закрытую группу. Формально эта группа, которую возглавлял Виктор Садовый, входила в состав проектного отдела, подчиненного Константину Бушуеву. Документы переписки с атомщиками шли под грифом не ниже, чем «совершенно секретно». Но сверх того еще появлялись бумаги и с грифом «особой важности». Но не только документы содержали государственные тайны «особой важности».

Разработка атомного оружия велась в закрытых городах, куда въезд и проход не только простым смертным, но даже нам, имеющим доступ к совершенно секретным работам, был заказан. Эти города не значились ни на одной географической карте. Только теперь, в 1990-х годах, из многочисленных сенсационных публикаций можно составить представление об условиях работы лучших физиков страны, ученых других специальностей и, наконец, рабочих, служащих и членов их семей в таких городах.

Первые личные контакты с атомщиками начались с их визита в НИИ-88. Я запомнил встречу в конце 1953 года с Самвелом Григорьевичем Кочерянцем и генералом Николаем Леонидовичем Духовым. Кочерянц работал в ныне уже знаменитом, а тогда совершенно секретном городе Арзамас-16 непосредственно над конструкцией атомной бомбы. Духов еще во время войны получил звание Героя Социалистического Труда. Он был главным конструктором тяжелых танков, в том числе танка «ИС». Ему поручили в Москве возглавить КБ и завод, которые разрабатывали и изготавливали всю электроавтоматику атомной, а затем и водородной бомбы. Ведущий специалист завода Духова Виктор Зуевский отвечал за разработку общей электрической схемы, ее стыковку со схемой ракеты. Поэтому я имел дело прежде всего с ним.

В Арзамасе-16 разрабатывался сам заряд и его механическое обрамление. Там же, в Арзамасе-16, жили и творили знаменитые впоследствии физики Юлий Харитон, Яков Зельдович, Андрей Сахаров, Кирилл Щелкин, Самвел Кочерянц и многие другие.

Какое деление обязанностей было между ними в то время, мы толком понять не могли. Но четко восприняли, что среди них есть деление на великих теоретиков, далеких от прозаических проблем надежности, и инженеров-чернорабочих, отвечающих за конструкцию, вплоть до последней гайки.

Кто есть кто среди физиков подробно с характеристиками чисто человеческих качеств описал в своих воспоминаниях Андрей Сахаров. По-видимому, он имел мало контактов с конструкторами и непосредственными исполнителями, которые своими руками изготавливали, собирали и испытывали «изделие». «Изделием» тогда для секретности называли все. Мы называли изделием свою ракету, атомщики — свои атомную и водородную бомбы.

Кроме простого понятия «изделие», было и более сложное — «изделие в целом». Оказалось, что Духов отвечает за «изделие в целом», поскольку «изделие», снаряженное атомной взрывчаткой, может сработать только с помощью второй части — ящика, начиненного всяческой электроавтоматикой. В головной части ракеты Р-5М надо было разместить все «изделие в целом». Вот для этого требовалась совместная работа конструкторов из Арзамаса-16 с нашей группой Садового.

Группа Садового была у нас на правах представительства другого государства, имела специальные закрытые от прочих рабочие комнаты, свое «особой важности» делопроизводство, чтобы документы с атомными секретами не путешествовали по первым отделам и десяткам исполнителей.

Нам предстояло разработать технологию совместных испытаний двух «изделий в целом» после их стыковки и весь многоступенчатый технологический план работ на стартовой позиции. Эту работу Королев поручил молодому заместителю Воскресенского Евгению Шабарову. Почему не самому Воскресенскому? Здесь в который раз я убедился в умении Королева выбирать людей для соответствующей задачи.

Воскресенский был испытатель высшего класса, одаренный необычайной интуицией. Кто-то метко его охарактеризовал: если бы он был летчиком, то рисковал бы, как Чкалов. В отношениях с атомщиками партизанские действия были абсолютно недопустимы. Кроме существа дела, требовалась и его четкая, последовательная формализация.

Что будет, если при подготовке ракета с атомной бомбой свалится у старта по причине, аналогичной упомянутому выше разгильдяйству с незакрытым баком перманганата натрия? Методика работы атомщиков предусматривала тройной контроль всех операций по сборке и испытаниям. Руководитель сборки или испытаний держит инструкцию и слушает, как испытатель громко читает содержание операции, например: «Отвернуть пять болтов, крепящие крышку такую-то». Исполнитель отворачивает. Третий участник работ докладывает: «Пять таких-то болтов отвернуты». Контролер — представитель военной приемки — докладывает, что выполнение операции принял. Об этом делается роспись в соответствующем документе. Только после этого вся компания может переходить к следующей операции. Работа идет медленно, скрупулезно, с обязательной громкой читкой, обязательным громким докладом об исполнении и распиской в особом технологическом журнале.

У нас таких строгих формальностей не было. Когда Шабаров обо всей этой методике рассказал Королеву, тот решил, что там, где мы будем работать вместе, надо «им показать, что мы не хуже». Ну, а что касалось нашей собственной деятельности, то для ракеты Р-5М необходимо было пересмотреть все инструкции по подготовке на технической и стартовой позициях и тоже ввести тройной контроль: основной исполнитель — воинская часть (офицер или солдат), контролирует офицер — специалист соответствующего управления полигона и обязательно представитель промышленности.

Испытания Р-5М предусматривали два этапа: летно-конструкторские и зачетные. Имелось в виду, что на летно-конструкторских отрабатывается надежность носителя со всеми его бортовыми и наземными системами, проверяется документация, обеспечивающая надежную эксплуатацию. Начались летно-конструкторские испытания весной 1955 года, всего через полтора года после окончания летных испытаний ракет Р-5. На первый этап было представлено 14 ракет Р-5М. Кроме дублирования в системе управления на этой серии были реализованы и другие мероприятия по повышению надежности. Двигатель на многочисленных огневых стендовых пусках проходил испытания на крайних режимах, существенно превосходящих штатный. Бортовые приборы предварительно трясли, «жарили и парили», отсеивая все, внушавшие сомнения в процессе лабораторных и заводских испытаний.

Разработали мы и новую аварийную систему АПР — автоматический подрыв ракеты. Имелось в виду, что если по вине каких-либо отказов в полете ракета идет сильно в сторону от цели или вместо территории противника грозит поразить свою, ее надо уничтожить в полете.

Но! Как уничтожить, чтобы не распылять где не положено радиоактивную начинку? За разработку системы АПР я нес персональную ответственность. Главный конструктор атомного «изделия в целом» Николай Духов меня успокаивал: «Вы дайте нам только электрический сигнал, что случилась беда и ракету следует ликвидировать. Обо всем остальном мы позаботимся сами».

Атомная бомба имела в своем составе и довольно мощный заряд обычного ВВ, который использовался в качестве детонатора для атомного взрыва. Каким образом сработает этот детонатор, не разрушая атомный заряд, — на этот вопрос Королев хотел получить ответ от меня. Я не смог в этом разобраться и признался, что атомщики мне этого секрета не объяснили.

Обругав меня за беспринципность, Королев сказал, что в таком случае он будет возражать против задействования системы АПР. Мало ли от чего сработает эта опасная система, и мы будем виноваты в провоцировании атомного взрыва. Так как все летные испытания первого этапа проводились без атомной головной части, то система АПР могла спокойно летать для проверки надежности в телеметрическом режиме. Я удивился на первых порах, почему Королев не хочет сам выйти на непосредственный контакт с атомщиками и потребовать у них разъяснений. Только позднее понял, что для работы с нами приезжали не первые лица из Арзамаса-16.

В методику подготовки Р-5М мы ввели понятие боевых готовностей и для каждой из них разработали технологический план действий боевых расчетов. Технология подготовки предусматривала проведение всех видов испытаний до подстыковки на старте головной части. Ракета вывозилась на стартовую площадку, как «всадник без головы». Головную часть собирали и готовили к стыковке с ракетой далеко от старта в специальном особо охраняемом корпусе. Головная часть оснащалась различными датчиками для определения условий, в которых будет находиться в полете боевой заряд. Стыковка с ракетой производилась непосредственно на стартовой позиции.

Ракета прибывала на стартовую позицию на специальном транспортном агрегате одновременно со стартовым столом. Этот агрегат ставил ракету с головной частью вертикально. После операций прицеливания, установки бортовых батарей проверялись только операции перехода питания «земля-борт» и на всякий случай «отбой пуска».

Затем шли операции заправки и давалась готовность к пуску. Все эти работы надо было уметь надежно выполнять не только днем, но и ночью, пользуясь индивидуальными автономными светильниками.

Летные испытания проводились с января по июль 1955 года. Из 17 ракет 15 достигли цели. Две ракеты отклонились более чем на семь разрешенных градусов, и двигатель был выключен системой АПР.

К зачетным испытаниям были представлены пять ракет. Головные части четырех оснащались действующими макетами атомного заряда. По существу это были не макеты, а все, что нужно для атомного взрыва, кроме продуктов, вызывающих цепную реакцию. Проверялись стыковка с системами ракеты, технология подготовки и надежность работы в полете всей автоматики.

Пуски начались холодным январем 1956 года.

Четыре пуска прошли нормально. Последний пятый пуск был «страшный самый». Королев нервничал по поводу задержек с подготовкой ракеты. Он никак не хотел допустить, чтобы руководивший подготовкой головной части с боевым зарядом Павлов доложил Неделину, председателю Государственной комиссии, что заряд подготовлен к вывозу, а задержка пуска идет по вине ракетчиков.

Я на правах заместителя технического руководителя отвечал за подготовку ракеты на технической позиции. Там проводились автономные испытания всех систем и комплексные горизонтальные испытания всей ракеты с электрическим эквивалентом головной части.

Леонид Воскресенский в таком же звании отвечал за работы на стартовой позиции, подготовку и осуществление пуска. Шабарову

Королев поручил контакт с базой атомщиков и наблюдение за подготовкой у них всей головной части. Шабарова допустили к «святому месту» только после прибытия на полигон заместителя главного конструктора боевого заряда Негина. Ночью я доложил Королеву, что при испытаниях автомата стабилизации есть замечание, предлагаю заменить усилитель-преобразователь и повторить горизонтальные испытания, что потребует еще три-четыре часа. Он ответил: «Работайте спокойно. У них тоже отказала нейтронная пушка». Моих познаний в ядерной технике не хватало, чтобы осознать, какой выигрыш во времени мы получаем.

Наконец, все готово и подтверждена дата старта 2 февраля. Всех, кроме боевого расчета, со старта убрали. Пуск прошел без всяких накладок.

Ракета Р-5М впервые в мире пронесла через космос головную часть с атомным зарядом. Пролетев положенные 1200 км, головка без разрушения дошла до Земли в районе Аральских Каракумов. Сработал ударный взрыватель и наземный ядерный взрыв ознаменовал в истории человечества начало ракетно-ядерной эры.

Никаких публикаций по поводу этого исторического события не последовало. Американская техника не имела средств обнаружения ракетных пусков. Поэтому факт атомного взрыва был отмечен ими как очередное наземное испытание атомного оружия.

Мы поздравили друг друга и уничтожили весь запас шампанского, который до этого тщательно оберегался в буфете столовой руководящего состава.

Позднее, когда мы уже вернулись с полигона и снова перенастраивались на проблемы межконтинентальной Р-7, Королев на узком сборе сказал «под большим секретом»: «Знаете, что мне передали? Мощность взрыва была 80 килотонн. Это в четыре раза больше Хиросимы».

Рязанский мрачно пошутил: «А вы не боитесь, что нас всех когда-нибудь будут судить как военных преступников?».

Через несколько лет для ракет Р-5М, уже принятых на вооружение и находившихся на дежурстве в Прибалтике и на Дальнем Востоке, начали поступать не атомные, а термоядерные заряды эквивалентной мощностью до одной мегатонны.

Вскоре после первого успешного пуска ракеты Р-5М с настоящим атомным зарядом Королев и Мишин были удостоены звания Героев Социалистического Труда. Еще двадцать сотрудников НИИ-88, в том числе и я, получили ордена Ленина. Трудовой энтузиазм всего нашего коллектива был подкреплен постановлением правительства о награждении НИИ-88 орденом Ленина.

На нашей улице был настоящий праздник в самый разгар работ по созданию первой межконтинентальной ракеты Р-7.

Золотые звезды Героев Социалистического Труда получили Глушко, Бармин, Рязанский, Пилюгин и Кузнецов. Ордена и медали щедро получили большое число участников работ почти во всех смежных организациях.

Во время работы над Р-5М и Р-7 Королев не единожды организовывал встречи с ведущими и «самыми-самыми» главными атомщиками. Мы шутили, что он приглашает «узкий круг своих ограниченных людей» на встречи со знаменитыми учеными. Во встречах, на которых мне довелось присутствовать в разное время, с нашей стороны обычно участвовали Мишин, Бушуев, Прудников, Садовый. Несколько раз приезжал Юлий Борисович Харитон, Кирилл Иванович Щелкин, Николай Леонидович Духов. Их всегда сопровождали «секретари» — офицеры госбезопасности, отвечающие головой за своего подопечного. Ни разу за время совместных работ мне не довелось встретиться с Сахаровым. Между тем, в своих воспоминаниях Сахаров пишет о том, что он был у нас и встречался с Королевым: «Вскоре после возвращения с полигона Малышев организовал для нас ряд „экскурсий“, в том числе поездку на завод, на котором изготовлялись баллистические ракеты. Мы считали, что у нас большие масштабы, но там увидели нечто, на порядок большее. Поразила огромная, видная невооруженным глазом, техническая культура, согласованная работа сотен людей высокой квалификации и их почти будничное, но очень деловое отношение к тем фантастическим вещам, с которыми они имели дело. Во время экскурсии, перемежавшейся демонстрацией фильмов, пояснения давал главный конструктор Сергей Павлович Королев, тогда я его увидел впервые».

23 октября 1953 года Королев и Глушко были избраны членами-корреспондентами Академии наук. Для Королева, пока известного очень узкому кругу ученого сообщества, это была победа, означавшая, что в него верят, на него делают ставку. В те годы быть выбранным в Академию наук вопреки воле ЦК было невозможно. Более того, если ЦК считал очень необходимым, чтобы кого-либо обязательно выбрали, то при соответствующей обработке академиков это удавалось.

На этом же общем собрании Академии в академики был выбран научный руководитель Арзамаса-16, по существу самый главный конструктор ядерных зарядов Юлий Борисович Харитон.

Членами-корреспондентами были выбраны заместитель Харитона Кирилл Иванович Щелкин и Николай Леонидович Духов.

Сразу в академики, без прохождения традиционной ступени члена-корреспондента, общее собрание выбрало доктора физико-математических наук тридцатидвухлетнего Андрея Сахарова.

Всех атомщиков на академическом собрании украшали одна, а то и две золотые звезды Героев Социалистического Труда. До 1953 года Королева и Глушко их недруги при случае упрекали, что вся их деятельность сводится к воспроизводству немецкой техники. Включение их в такое сверкающие созвездие было в какой-то степени авансом. Из членов Совета главных больше в 1953 году никто не был избран в Академию наук. В члены-корреспонденты из сотрудничавших с нами ученых были избраны Вадим Трапезников и Борис Петров.

Выборы 1953 года были началом формирования в составе Академии наук мощной коалиции ученых, работавших в военно-промышленном комплексе.

С позиций большой «фундаментальной» науки наша деятельность была отлична от атомщиков. Мы начинали развивать свое ракетное направление, опираясь на технику, технологию производства, чисто инженерные науки, и, только углубившись в работы по межконтинентальной ракете, столкнулись с проблемами, требующими фундаментальных исследований, с тем, что в академических кругах любили именовать большой наукой.

Почти все атомщики в начале своей деятельности были теоретиками, служителями чистой науки или физиками-экспериментаторами. Они поклонялись науке как таковой. Прежде всего потому, что человек должен знать, почему мир устроен так, а не иначе и из каких кирпичиков он состоит. Уже потом, когда они разобрались, что теоретически объяснимое на бумаге превращение вещества в энергию можно реализовать практически, им пришлось привлечь инженеров и самим уйти с головой в проблемы технологии.

Нам потребовалось выпустить более конкретное и детализированное постановление, дающее возможность разработать предварительно эскизный проект новой ракеты и приводящее в действие ради достижения этой цели многообразную кооперацию, подключающее новые производственные мощности.

Создание межконтинентальной ракеты-носителя термоядерного заряда, который вместе с конструкцией головной части предположительно составлял массу 5,5 т, требовало больших капитальных вложений для строительства новых производственных корпусов, испытательных стендов и поисков нового полигона.

Проект нового постановления до его представления в ЦК и правительство был тщательно проработан многими специалистами всех смежных министерств. Как всегда, хотелось как можно больше получить, предусмотрев все возможное, ничего и никого не забыть. Впрочем, многолетний опыт показывает, что как бы тщательно не готовились подобные постановления, уже через несколько дней после их выхода выясняется, что обязательно что-то упустили. В таких случаях утешают: «Ждите следующего. Кроме вас еще много забывчивых».