Проблема очевидности

" 99 В этом "ситематическом" рассмотрении субъективности, выполняемом в трансцендентальной редукции, "жизненный мир" играет особую роль. С ней связано и новое понимание того, как трансцендентальная редукция должна функционировать, чтобы феноменологическое исследование само не скатилось к наивному принятию на веру несамоочевидных значений. Жизненный мир опосредует трансцендентальную редукцию: трансцендентальная редукция, как она представлена в "Идеях...", осуществлялась непосредственно в отношении теоретизирующего субъекта. Но этот "субъект" не одинок - теперь он понят как живущий в мире и среди других, ему подобных: переход от теоретической установки к созерцательной, к этому миру, "в котором все мы живем", осуществляется в трансцендентальном эпохе. "Жизненный мир", таким образом, оказывается "местом, из которого" можно двигаться дальше в трансцендентальном направлении. Собственно трансцендентальная редукция, между тем, не теряет своего первоначального значения; имеем ли мы в результате какие-то новые эйдетические усмотрения, принимая во внимания изменение "отправной точки" анализа? Недостаток "Картезианского пути" осуществления трансцендентальной редукции Гуссерль видел в том, что "...он ведет к трансцендентальному ego с одной стороны...он рассматривает это ego как явно содержательно пустое, хотя для такого расмотрения может не быть подготовительных экспликаций...". 100 Путь через жизненный мир раскрывает в первую очередь "универсальное a priori корреляции".101 Ноэтико-ноэматическая корреляция, лежащая в основании предметности - это то, что было представлено в "Идеях..." как результат эйдетических редукций: это сущностное усмотрение того, как есть всякий частный предмет в отношении к его "осознанию". По существу, в "Кризисе..." мы сталкиваемся с тем же самым: отличие заключается в том, что эта корреляция предмета и предметного-осознания с самого начала устанавливается для всего мира как универсума предметности (понятого как жизненный мир). Какого рода "сознание о..." может здесь усматриваться в качестве коррелята? "Для сознания индивидуальный предмет не одинок; перцепция предмета есть его перцепция внутри перцептивного поля. ...он...имеет "внешний горизонт" в точности как предмет внутри предметного поля; а это в конце-концов указывает на "мир как воспринимаемый мир""102. Таким образом, в качестве интенционального коррелята предметности в новом ее понимании выступает не только "внутренний горизонт" (не только "ноэзис"), но и "внешний горизонт" восприятия актуально соданной предметности. Однако, эта группа одновременно актуально перцепируемых предметов "...для сознания не есть мир; скорее, мир показывает себя в ней; такая группа, как моментальное поле перцепции всегда имеет для нас характер сектора мира, универсума предметов возможных перцепций." 103 Осознание всякого частного предмета как предмета в мире предполагает в качестве интенционального коррелята его данности (как именно "предмета в мире") некое сознание мира как целого; при том, что актуально мир как целое нам не дан, но все, что дано актуально, дано как "...в мире" (не забудем, что речь идет в первую очередь о перцептивной данности и ее модусах). Мы имеем, стало быть, мир в указании на него как на некий "предельный внешний горизонт" данности: а интенциональным коррелятом этой данности выступают все интенциональные модусы перцептивности. Жизненный мир не есть некое фиксированное целое, подобное, скажем, некоторым объектам науки (например, физическим телам, замкнутым и однозначно локализованным в физическом смысле), и он даже не есть некое фиксированное целое в смысле актуально воспринимаемого предмета, но именно горизонт, в котором (и в отношении к которому) каждое значение актуализуется как "предмет в мире", принадлежащий этому миру, оцениваемый как часть этого мира и, далее, как более или менее уместный в этом мире. Причем оценка эта имеет как бы две степени: оценка уместности в "мире повседневности", понимание которого во многом сформировано под воздействием "объективных истин науки" или соответствующих теоретических структур, осуществляется в "наивной установке" сознания; оценка уместности в жизненном мире как таковом - то есть, в мире "после трансцендентального эпохе" - может быть осуществлена в критической установке. Стало быть, вместе с актуализацией некой предметности заданы (что и обозначается как ее данность в горизонте жизненного мира) не все прочие предметные содержания, какие только возможны как могущие здесь быть актуализованы, но сущностное отношение всякой предметности к тому, частью чего оно является (так понято и, как так понятое, представлено в конкретной ситуации предметного сознания a priori), а именно - как "предмет в мире". С другой стороны, переход внутри актуального "сектора" мира от одной предметности к другой, выбор между соданностями, никак не определяется общим для всякой предметности пониманием его как части мира, не указывает на "целое" жизненного мира как на возможное основание такого, а не иного выбора, переноса преимущественного внимания на одну предметность "в ущерб" остальным. То же можно сказать о ситуации "произвольной данности": хотя ее объекты с необходимостью должны пониматься как объекты в мире, их появление здесь и теперь никак не задано в горизонте жизненного мира - на это нет никаких указаний. Собственно, здесь подразумевается более пространное заявление: "предельный горизонт" всякой данности (как бы он ни был обозначен) никак не может быть связан с конкретностью появления этой данности здесь и теперь, иначе как "предельно" ее фундировать. Но "предельно фундировать" значит задавать нечто как вообще возможное, безотносительно к какой-либо конкретизации осуществления этой возможности - то есть "предельно фундировать" не значит фундировать актуально. Значение этого различия в контексте трансцендентальной феноменологии, в частности, и в связи с проблемой поиска оснований знания вообще мы рассмотрим в последней главе.
      Глава 6. "Трансцендентальная логика" и интенциональная структура удостоверения. а. "Предпочтения" в ситуации удостоверения.
      Терминами "очевидность" и "самоочевидность" Гуссерль обозначает пределы удостоверения: материальные и эйдетические. Эйдетические самоочевидности, достигнутые в трансцендентальной редукции, должны представлять собой предельные удостоверяющие усмотрения для любого вида опыта: они как бы представляют собой априорную структуру опыта, которая предполагается наличествующей всегда здесь, "под рукой" - только обратиться к ней нелегко. Эйдетические самоочевидности, таким образом, предполагаются исчерпывающими любую ситуацию удостоверения. Понятие о "самоданности" объекта выражает одно из таких предельных усмотрений: его можно понимать как результат редукции над ситуацией актуальной данности чего-либо в перцепции. Описывая актуальную данность как предметную "самоданность", мы как бы описываем существенное для ситуаций данности и восприятия. К этому "существенному" относится, в частности (но для нашего обсуждения это не частность, а скорее, главное), признание фиксирующей и пассивно регистрирующей роли воспринимающего сознания; хотя вроде бы явление данного объекта в восприятии может быть интенционально задано, а сам предмет как горизонт "значений", как смысловое единство, конституируется в процессе восприятия. Но здесь вроде бы нет никакого противоречия: пассивно регистрирующий характер восприятия - это одно, регистрируются, например, чувственные данные; в то же время само явление чего-либо может быть формально и материально подготовлено (задано). "Пассивное сознание" здесь как бы играет роль индикатора данности: то, что дано - дано, или то, что должно быть здесь дано - либо дано, либо не дано... Однако, как мы видели на примере "неожиданной данности", контекст, в котором имеет смысл "пассивное сознание" может расширяться: пассивным образом зарегистрированная данность может стать источником нового направления активности сознания. В этой связи интересно было бы рассмотреть возможность сходного расширения контекста для "пассивного сознания" собственно в ситуации удостоверения в истинности чего-либо. Ведь как индикатор данности пассивное сознание уже выполняет удостоверяющую функцию. Как это происходит, мы и рассмотрим. Жизненные ситуации, в которых мы реально доходим до каких-либо аналитических пределов в отношении конкретных предметов и тем, отличаются от прочих обыденных ситуаций, когда мы как бы принимаем все, с чем актуально имеем дело как с таким, на веру, не столько степенью ясности, которой мы здесь можем достичь, сколько наличием интенции ясности как таковой. Такого рода ситуации интенционально обособлены "на фоне" прочих жизненных ситуаций, поскольку их характеризует сомнение в отношении некоего положения дел и "интенция ясности", как бы задающая дальнейшее развитие конкретной ситуации в новом направлении, ее аналитичность. Предмет анализа, соответственно, оказывается особым образом интенционально выделен на фоне прочей актуальной данности: мы имеем здесь предмет превиллегированного рассмотрения в ситуации удостоверения. Но как выполняется "интенция ясности"? К чему мы обращаемся за удостоверением, на что опираемся, проясняя? По своему характеру тот опыт, который мы, действуя в рамках феноменологического рассмотрения, оцениваем как "предельный" в отношении анализируемого предмета, представляет собой самоочевидные усмотрения. Возможность "удостоверения" как такового, таким образом, обуславливается в этом контексте возможностью самоочевидных усмотрений. С другой стороны, это самоочевидные усмотрения тех или иных "положений дел". Достигая этих "самоочевидностей", исследователь проходит определенный путь - путь актуализации тех или иных объектов как бы из множества потенциально актуализуемых в данной ситуации, можно сказать, заданных в горизонте анализируемой предметности. Как заданных? Мы обычно пользуемся различными способами удостовериться в чем-либо: одни - наиболее приемлемы в одних ситуациях, другие - в других, с другой стороны, оценка приемлемости метода, его удостоверяющей силы, и т.д. как бы лежит вне контекста собственно ситуации удостоверения (можно сказать, подлежит этой ситуации). В этом смысле как бы сам предмет и тот способ, каким он представлен в сознании (тип предметной данности), задает способ анализа и удостоверения: вместе с этим, можно сказать, задаются и "предельные" для данной ситуации удостоверения усмотрения, поскольку соответствующие методы и техники уже определены в отношении своих "предельных усмотрений". Ситуации удостоверения - это то, что привычно практикуется людьми, это то, что знакомо, и т.д. Все определенности, связанные с методами анализа и удостоверения, с их применением, с их отношениям к предметам удостоверения и анализа, можно сказать, относятся к контексту жизненного мира и "оттуда" привходят в ситуацию удостоверения. Между тем, практикуя удостоверение, мы отдаем предпочтение одним объектам, обходя вниманием другие. Это "предпочтение" осуществляется на нескольких уровнях: например, на уровне выделения "сомнительного" объекта на фоне других, актуально данных - это с одной стороны, с другой стороны, имея "на готове" приемлемые способы удостоверения, мы можем применять их выборочно к данному предмету - но это, скорее, означает, что "предел" удостоверения здесь уже полагается до осуществения собственно удостоверения; самая же важная для самого процесса удостоверения актуализация "предпочтения" связана с тем, что в поле зрения попадают новые аспекты данного - иначе на что же опереться в удостоверении. Как это происходит? Где были эти аспекты раньше? - были ли они актуально даны или нет? Как предельное для данного способа удостоверения усмотрение соотносится с возможными актуализуемыми аспектами данного? и какое значение в связи с этим имеет "предпочтение" в контексте удостоверения? Эти вопросы мы рассмотрим далее. Обстоятельство, на которое следует прежде всего обратить внимание - чтобы увидеть новые аспекты, в предмет приходится "вглядываться", либо рассматривать его с другой "точки зрения", либо рассматривать его вместе с областью его употребления, и т.д. Все эти процедуры отработаны, они практикуемы. Но вместе с тем, отработано и практикуемо - то есть зафиксировано как некая более или менее стабильная величина - какого рода аспекты в ходе осуществления этих процедур могут быть замечены. С другой стороны, горизонт возможных "новых аспектов" данного, как бы заданный применяемым в конкретной ситуации методом удостоверения, значим как таковой только в случае, если данный метод еще и понимается как приемлемый для данной ситуации (для данного и так данного предмета). Что это значит? Это значит, что последствия интенции ясности в отношении данного предмета могут быть большими, чем конкретная ситуация, ограниченная применением приемлемого метода удостоверения: кинтекст удостоверения расширяется, если сам метод и имплицированные в нем предельные усмотрения становятся объектом удостоверения в его приемлемости и т.д. Интенция ясности, таким образом, задает более широкий контекст удостоверения (предполагает более далекоидущие последствия), чем интенция удостоверения в истинности данного положения дел. Но такое развитие ситуации (расширенное) привиллегированной актуализации предмета, вовлекающее в рассмотрение в качестве нового предмета анализа приемлемый для данного (изначально выделенного на фоне остальных актуально данных) предмета метод удостоверения, предполагает возможность применения к этому предмету других удостоверяющих методов или, по крайней мере, других техник усмотрения новых аспектов данного. При этом может оказаться, что в качестве материала удостоверения в ситуации первого приближения к ясности было усмотрено некое множество аспектов Х, а в другой ситуации, назовем ее вторым приближением к ясности, когда была применена другая техника аспектных усмотрений, было усмотрено некое множество аспектов У, отличное от Х (пусть даже отличие составляет только один аспект). Что это может означать в контексте логики удостоверения? То, что актуально в основании выполнения интенции ясности и достижения предельных самоочевидных усмотрений может иметь место некая неопределенность в подборе удостоверяющих факторов, связанная с тем, что сам подбор осуществляется более или менее произвольно - как отработанная практика (смысл этой "произвольности", несомненно, следует прояснить). Нужно экстраординарное - то есть обычно в данном контексте не практикуемое усилие, чтобы заметить здесь еще что-то; но если это "что-то" результат экстраординарного усмотрения - замечено, что с ним делать? Предполагается, что этот аспект также относится к множеству (условному) потенциально здесь актуализуемых ("здесь" в данном случае - в ситуации достижения предельной ясности или предельной достоверности). Тем не менее, обычно этот аспект и подобные ему (если их также удается обнаружить) не участвовали в удостоверении: останутся ли результаты удостоверения теми же с учетом новых аспектов? Таким образом, ясно, что означает в контексте удостоверения "предпочтение" одних данных другим из числа потенциально актуализуемых. Понятно, что термин "предпочтение" здесь уместен лишь если мы принимаем, что не участвующие в удостоверении аспекты данного каким-то образом тоже "здесь даны" и остаются незамеченными (или "квазинезамеченными"), скажем, по привычке или что-то в этом роде. Однако, независимо от корректности частного термина, проблема выглядит достаточно ясной: как усмотрения новых аспектов данного и основанный на них отбор удостоверяющих факторов связан с достижением предельной достоверности - это вопрос об основании удостоверения. Термином же "предпочтение" обозначим тот факт, что в отношении некой комплексной данности (например, впечатлений x,y,z и воспоминаний X,Y,Z и т.д.) осуществляется преимущественная тематизация некоторых объектов из горизонта возможных (например, впечатления x и ассоциированного с ним воспоминания X), при том, что и другие элементы первоначальной комплексной данности остаются ретенциально в "поле зрения".104 Следует, стало быть, обратить внимание на различие "механизмов" удостоверения, на то, как одни "предельные" усмотрения могут поверяться другими. б. Типы удостоверений.
      Человеческий разум осуществляет свое стремление к достоверности различными путями, извлекая ее как "извне", так и "из себя". Между тем, разум полагает себя "здесь", а все, что не подходит под определение - "я сам" - "не здесь", а если "здесь", то в каком-то другом, соотносимом, но отличном от "я - здесь" смысле. Эти первичные интуиции, локализующие субъектное "Я" в определенном месте - месте, обозначаемом как "здесь" могут быть осмыслены по крайней мере в двух направлениях: пространственном и метапространственном - и могут получить соответствующие выражения, предполагающие как различия в понимании того, что есть "внутреннее" и что есть "внешнее", так и различия в осмыслении "достоверности" как таковой. "Я - здесь" в пространственном смысле означает указание на определенное место в окружающем мире. Здесь же, со мной, мое тело, здесь же могут находится другие предметы окружающего мира, тогда как остальные предметы - там. "Там" - это место, отличное от того, которое я занимаю; там располагается все остальное, что только я могу актуально "иметь в виду" и что не находится "здесь, со мной". Это различие может варьироваться: в том месте, где Я нахожусь, я могу полагать - реально или в качестве мысленного эксперимента, в воображении - различные предметы, которые уже были осмыслены как там-расположенные. И я сам могу менять свое местоположение, придавая значение пространственного "здесь" другому месту, бывшему "там", при этом мое прежнее местоположение, будучи зафиксировано как такое, становится относительно меня "там", но одновременно, в рефлексии, может быть понято как мое бывшее "здесь". Так, в "Картезианских Медитациях", описывая конституирование другого Я, указывает на возможность вариации своего местоположения и местоположения Другого так, что я могу полагать себя на его месте, а он - на моем, как на важный конститутивный момент интерсубъективного осмысления мира. Таким образом варьируя всякое доступное моему актуальному восприятию или воображению место окружающего мира я могу установить его потенцию быть моим "здесь". Однако, в обыденном смыслополагании мне как сущему в мире задан определенный предел относительно того, что может быть моим "здесь" в пространстве окружающего мира: так, моим "здесь" не могут быть в обыденном смыслополагании, например, звезды на небе. Здесь также могут иметь место вариации степени близости того, что находится "там", к моему "здесь" и, соответственно, отдаленности того, что "здесь" от меня: это суть вариации "на тему" принадлежности чего бы-то ни было из горизонта того, что вообще может быть "там", моему "здесь". В зависимости от того, в какой позиции по отношению к "миру" мы находимся, мы можем осмыслять эту "принадлежность" как принадлежность вещи мне как человеческому существу, как принадлежность мне моего собственного тела, моей души, моих мыслей и так далее; в предельном смысле мы здесь можем интуировать принадлежность чего-либо, осмысленного соответствующим образом, моему "Я" (безотносительно к тому, что именно мы актуально понимаем под "собственным Я"). Я - здесь, в этой комнате (например, в моей комнате), в этом городе, и так далее: соответственно, все, что также находится в этой комнате, городе..., каким-то образом принадлежит к моему "здесь", даже если оно мне актуально не дано. Соприсутствие со мной в одной комнате и в одном городе, разумеется, разного рода и объекты такого осмысления осмысляются по разному, но и те, и другие по характеру своего местоположения отличаются от предметов, не находящихся в этой комнате и в этом городе. Предельным образом к моему "здесь", так понятому, может относится все, что находится в "поле моего зрения", например, включая звезды на небе, или все, что относится к некоему умозрительному единству как его часть - к такому умозрительному единству как, например, "моя страна" или "вселенная". Понятно, что в зависимости от того, какое понимание различия между "здесь" и "там" лежит в основании конкретной ситуации удостоверения, будут различаться и методы удостоверения, первоначально (в качестве "имплицированных" в ней по принципу приемлемости) задействованные в ситуации. Различие местоположения в метапространственном смысле - это различие между моим "внутренним миром" и внешним - окружающим миром как таковым. Или по другому это различие может быть выражено как различие между "идеальным" и "реальным", при том, что "идеальное" локализовано "здесь", там, где я: более того, это мои переживания, мысли, чувства, интенции, и так далее, усматриваются как сущностные характеристики этого моего "здесь", понятого как "здесь" моего "внутреннего мира". С другой стороны, осмысление всего, что относится к моему "я" таким образом - не "внешним", как предмет сам по себе, но "внутренним", как содержание сознания, или как конституированный предмет - в свою очередь, может быть положено в основание различия между "идеальным", моим "внутренним миром" и "реальным" предметным миром. Мои мысли, чувства, желания, интенции, разнородные содержания моего сознания - это то, что всегда "здесь" со мной в некоем предельном смысле, отличном от того, в котором могут пониматься как находящиеся "здесь" со мной предметы окружающего мира.
      Мое тело пространственно тоже всегда здесь, но оно в то же время "вовне". Я могу его частично видеть, более того - я имею определенный, регулярно практикуемый - "обыденный" - взгляд на мое тело, так что в "поле зрения" попадают определенные его части. Мое тело представляет собой расширение пространственного горизонта моего "здесь" - мое "здесь" оказывается пространственно распределенным между различными "местами", которые непосредственно телесно ощущаются как различные места. В противоположность этому расширению, "здесь", из которого осуществляется видение в собственном смысле этого слова ("место" зрительных впечатлений), представляет собой пространственное сужение горизонта моего "здесь". Даже мое собственное тело по отношению к этому "здесь" "там". Однако, уместно все же полагать, что именно ощущение собственного тела задает ближайший пространственный горизонт моего "здесь": в этот горизонт входит все то, до чего я могу телесно "дотянуться", на что могу "воздействовать", соответствующим образом - тактильно - воспринимать. Другой пространственный горизонт моего "здесь" задается непосредственным "полем видения": сюда попадает все, что я актуально могу видеть воспринимать соответствующим образом. "Здесь" того, что я сейчас вижу, и "здесь" того, что сейчас находится в пределах моей телесной досягаемости, различны. Каждый пространственный горизонт моего "здесь" заданный телесно, зрительно, звуковыми впечатлениями и так далее - имеет также свое инструментальное расширение.
      В каждом из обозначенных горизонтов пространственной ориентации мы имеем свой способ удостоверения в истинности чего-либо. Имея некий предмет в "поле зрения" и сомневаясь в отношении каких-то его деталей (например, если это дверь, то плотно ли она закрыта, или приоткрыта), мы можем присмотреться внимательнее, вглядеться и, таким образом, достичь новой зрительной очевидности по отношению к данному предмету. В горизонте, заданном зрительным восприятием, у нас "под рукой" только один способ удостоверения, но мы обретаем дополнительные возможности зрительного удостоверения, достижения зрительных очевидностей, расширяя соответствующий перцептивный горизонт за счет использования инструментов. Например, мы можем посмотреть на дверь в бинокль. Этот метод также относится к числу отработанных для данного типа объектов удостоверения; более того, если с помощью самого совершенного из оптических приборов оказывается возможным увидеть что-то такое в предмете, что опровергает прежде достигнутые очевидности, связанные с его актуальной данностью, то, пожалуй, именно очевидности второго типа, достигнутые инструментально, будут полагаться для данной ситуации предельными, если только под рукой (и в ближайшей перспективе, пока еещ значима интенция удостоверения) нет более совершенного в "инструментальном" (приближающем к объекту) смысле прибора. В случае тактильности взаимоотношение между телесным удостоверением и его инструментальным расширением несколько иное: вернее сказать, в ситуации удостоверения инструментальное расширение пространственного горизонта телесности не будет расширением возможностей удостоверения как в случае зрительного удостоверения. Более того, если что-то дано нам чисто тактильным образом и мы не можем на ощупь определить, что это за предмет, то нам бессмысленно тыкать в него палкой или циркулем: инструменты, пригодные для их телесного использования не "приблизят" к нам предмет так, как приближает его, скажем, бинокль, расширяя горизонт видимости. С другой стороны, здесь имеет место чисто пространственное расширение, но также пригодное для удостоверения: скажем, если рука не достает до какой-то поверхности, а необходимо выяснить, поверхность это или нет, то, достав до нее палкой и ощутив "рукой" твердость, мы достигаем желаемого результата и в то же время обнаруживаем, что палка функционировала в этой ситуации "как рука". Однако, часто единственный способ достичь ясности в той же ситуации, когда имеют место чисто тактильные данные и их первоначальная интерпретация вызывает сомнение обратиться к другому источнику впечатлений: например, открыть глаза или расспросить кого-нибудь об этом предмете. Между тем, как правило, именно телесный способ удостоверения расширяет возможности удостоверения во множестве жизненных ситуаций, когда сомнительным оказывается что-либо видимое (тогда как, скажем увидеть что-то чаще означает идентифицировать какие-либо звуковые данные, чем наоборот). Сколько бы мы не вглядывались, мы можем так и не понять, реален ли очаг или только нарисован на стене - пусть мы даже разглядываем его в лупу. Мы исчерпали зрительные способы удостоверения и нам остается только подойти ближе и потрогать то, относительно чего мы находимся в сомнении. В каждом таком случае, как и в случае адекватного использования инструментов, удостоверение означает "приближение" предмета; предмет становится для нас "досягаемым". Удостоверяясь тактильно, я делаю "там" предмета своим "здесь" в пространственном смысле. Удостоверяясь зрительно или инструментально, я расширяю горизонт своего "здесь", при том, что сам предмет все-таки остается тем, что находится "там". В этом смысле тактильное удостоверение по отношению к другим способам пространственного удостоверения можно обозначить как удостоверяющее "ближайшим образом", как удостоверяющее посредством изменения предметного местоположения (его "там" становится моим "здесь").
      Самой "напряженной" и проблематичной ситуацией удостоверения, несомненно, представляется удостоверение в метапространственном горизонте: тот способ удостоверения, который здесь имеет место, если его рассматривать в чистом виде, уместно будет обозначить как "умозрительный". Какими способами мы можем "приблизить" идеальный предмет с целью его прояснения? Рассмотрим сперва синтетический случай удостоверения: "атомы", которые непосредственно не представлены ни в каком пространственном горизонте - их бытие в этом смысле идеально - мы можем увидеть в электронный микроскоп, приблизив их, таким образом, инструментально. Мы в этом "приближении" делаем "атомы" пространственными объектами, вводим их в горизонт пространственного удостоверения. Однако, совершенной ясности, как представляется, в этом (синтетическом) горизонте можно достичь, когда есть перспектива варьирования пространственных способов удостоверения - например, если бы была возможность пощупать атомы руками. В противном случае, в отношении того, представляют ли собой атомы пространственную реальность или "иллюзию" (в пространственном же смысле), будет сохраняться неопределенность. Принадлежит ли наблюдаемый в электронный микроскоп атом событию "наблюдения в микроскоп"? Восприятие объекта "накладывается" на восприятие инструмента, но эта ситуация не есть просто феномен многонаправленности сознания, а представляет собой специфическое единство инструментальной данности. "Событие атома" в смысле его восприятия как объекта "внешнего" мира есть также и "событие микроскопа"; очевидности "атомной" данности основываются на очевидностях "микроскопной" данности, хотя и не только на них, но и на том, что, например, предполагалось "здесь" (в ходе такого рода наблюдения) наличие "атома". Микромир в нашем сознании также неотделим от специфических инструментов его наблюдения-конституирования, как цвет от "органов зрения" (имеются в виду, конечно, значения, обуславливающие понимание объекта как "внешнего"), и так далее. Эта ситуация отсылает к более общей ситуации: способ данности объекта - то, "как" (в том числе, и "посредством чего") он стал содержанием сознания - есть конститутивный "момент" осмысления объекта, то есть, составляет часть его "значения". Соответственно, и приемлемые методы удостоверения во многих случаях основываются на этом опосредующем характере человеческих органов чувств и инструментов: это, что касается пространственного удостоверения, но зачастую такие опсредующие методы применяются и в метапространственном контексте. В имманентном времени конституирования предметного смысла того, что инструментально воспринимается - "перцепт" наблюдаемого объекта - неразрывно связан с "перцептом" инструмента наблюдения, лишь на концептуальном уровне - в интерпретации - эта связь понимается как связь опосредующего данность и опосредованной данности. Таким образом, очевидности "атома" отсылают к очевидностям "микроскопа" как к своему достаточному основанию в не меньшей степени, чем к очевидностям самого чистого сознания. При этом "атом" остается идеальным объектом - но то, что является здесь объектом наблюдения в электронный микроскоп, также полагается как "атом". Означает ли такая, обоснованная инструментально материализация атома, что идеальный объект "атом" с его описанными идеальными свойствами - теперь ни что иное, как модель или даже образ того самого, что можно наблюдать в микроскоп? Проблема здесь состоит в том, что признаваемая связь микроскопа с объектом наблюдения как чисто опосредующая некую другую реальность актуально не верифицируема, поскольку никак иначе "проникнуть" в эту реальность мы не в состоянии (соответственно, не верифицируем и статус наблюдаемого в микроскоп как особой "реальности" - микромира): таким образом, микромир продолжает оставаться идеальным объектом. Во многих же случаях метапространственного удостоверения мы вообще не можем "приблизить" идеальный предмет путем его пространственной или инструментальной "материализации". Между тем, к "метапространственному удостоверению" мы вынуждены обращаться всякий раз, когда критический разум не удовлетворяется очевидностями, достигнутыми в отношении предмета в горизонте его пространственного удостоверения - очевидностями, которые можно обозначить общим термином (характеризующим их соответствующим образом по способу обнаружения этих очевидностей) - "очевидности присутствия".