На самом деле {Но тут сделка, она и важна для твоего смысла, публика,} она чем-нибудь вроде воскресной школы или {Далее было начато: бесплатной средней} - ближе к подлинной правде - вроде ежедневной бесплатной школы, не {только не} для детей, а для взрослых, - но для хода самого рассказа ведь это все равно, а мне показалось, что вместо дела, более или менее известного, описать такое, которое очень мало известно у нас.
      Больше, кажется, не в чем мне объясняться. Начну ж досказывать то, что, по моему мнению, надобно досказать. {Окончания романа, соответствующего журнальному тексту, в черновой редакции нет: вероятно Чернышевский спешил с отправкой очередной части в "Современник" и приступил к переписыванию последних главок (их см. ниже, стр. 731-743). После перебеленной XVII главки он записывает шифром XVIII-ю, которою и завершается роман в рукописи. }
      =
      ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ, ВАРИАНТЫ, НАБРОСКЙ
      {*}
      {* Публикуемые ниже черновые и беловые тексты представляют собой редакции, варианты или наброски различных мест романа: большею частью они образовались при переписке текста перед отправкой его в редакцию "Современника". Здесь же помещены наброски неосуществленных глав. Коренным образом отличается от окончательного текста глава "Обыкновенные люди и особенный человек". Тексты печатаются в порядке, соответствующем хронологии романа. В зависимости от характера автографа зачеркнутые варианты даются либо в подстрочных примечаниях, либо в квадратных скобках.}
      На Гороховой, между Садовою и Семеновским мостом, стоит дом, надпись на котором в 1852 году говорила, что он - дом статского советника Ивана Захаровича Сторешникова, - так сказывала надпись, но статский советник Сторешников умер, еще в 1837 году, и в 1852 году дом принадлежал его сыну, Михаилу Ивановичу Сторешникову, - так сказывали документы, но на самом деле
      IV ГЛАВЫ ВТОРОЙ>
      Лопухов наблюдал Верочку - и убедился {Далее было: что ее} в ошибочности своего понятия о ней как о бездушной девушке, холодно выходящей по расчету за человека, которого презирает: она от души танцевала, шутила, веселилась. Да, к стыду ее надобно сказать, что она забыла на время {Далее было: о своем} свою грусть, - потому что, к новому {К тексту: Лопухов наблюдал ~ к новому - помета: Черновой 3.}
      - Мсье Лопухов, я никак не ожидала видеть вас танцующим, - начала Верочка, - к ее стыду, надобно сказать, что она была весела, - выставки избежала {Далее было: и рад - это хорошо, да и то хорошо} - этому она еще и вчера была рада, а теперь рыла рада и тому, что не успела вовсе избежать всякого вечера: к новому ее стыду, надобно сказать, что она любила танцы, а в эти лета так не хочется грустить, что при малейшем случае забыть забывается грусть.
      - Почему ж? разве это так трудно танцовать? {уметь танцовать}
      - Вообще нет, но для вас - да.
      - Почему ж это для меня?
      - Потому что я знаю вашу тайну, - вашу и Федину: вы пренебрегаете женщинами.
      - Федя не совсем верно понял мою тайну: я не пренебрегаю ими, но я избегаю, - и почему, знаете ли? - Я знаю {Далее было: а. Начато: их б. вашу тайну. - Мою? Это интересно. Вы кол} все их тайны, и одна из этих тайн заставляет меня избегать их.
      - Скажите, какой знаток женского сердца. {Далее было: Вы колдун?}
      - Нет, но у меня есть верный источник знать их. И чтобы доказать вам это, я скажу вам вашу тайну.
      - Мою? Это любопытно. Познакомьте меня саму с нею. {Над текстом: - Мсье Лопухов ~ с нею. - помета: Черновой 4.}
      Однажды [они] сидели у Лопуховых вчетвером, он и борец-атлет. Атлет не принимал никакого участия в разговоре: он пришел только [попросить Веру Павловну побольше играть и петь] послушать пенье Веры Павловны и не охотник был говорить ни о чем, кроме серьезных вопросов науки и дел жизни, а [потому] разговор был, на его беду, легкий, поверхностный, - он курил, слушал и наблюдал. Не было заметно ровно ничего особенного: Кирсанов не взглянул ни одного лишнего разу на Веру Павловну, не отвел от нее своего [Я [ненавидела] не любила бы видеть вас в гостях у себя, Александр Матвеевич, если б обязана была наливать вам чай, - только и спасает вас от моего ожесточения наш договор, что вы сами заведуете своим чаем, - посмотрите, эти господа уже давно освободили меня от забот [угощ] хозяйки, а вы все еще пьете и пьете.
      - Он всегда отличался этим, - сказал Лопухов, - [всегда сидит] когда мы с ним жили вместе, всегда сидит и за обедом и за чаем вдвое дольше меня: он гастроном. [А мне было бы скучновато сидеть долго за] В старину, когда я кутил, у меня с вином было то же, что с чаем [я одним разом]: я очень любил его, но не любил отдавать ему много времени.
      - Да, у Дмитрия совершенно другая привычка, - посмотрите, как он курит: большими глотками.
      - С вином было то же, что теперь с чаем: - я очень любил его, но не любил отдавать ему много времени. [Поэтому] Я и теперь не, люблю слабых вин, - их скучно пить. Я понимаю, что хороший сотерн - прекрасное вино, но оно не для меня [мне нужно].
      - Это односторонность, Дмитрий: я точно так же люблю сотерн, как и самое крепкое] взгляда ни одного лишнего раза, держался совершенно непринужденно [безукоризненно], как и всегда: ведь, кажется, Лопухов был зоркий [наблюдательный] человек, да и Вера Павловна тоже, - не замечали ж они ничего. Но Нальчин явился на другое утро к Кирсанову.
      - Скажите, Александр Матвеевич, люблю я мешаться в чужие дела?
      - Ваша единственная слабость [Ник], Петр Захарович, [состоит] то, что вы думаете, будто вы не любите мешаться в чужие дела, между тем как вы беспрестанно заняты ими, - отвечал Кирсанов голосом, шутливость которого была несколько натянута.
      - Да, я мешаюсь в них не по охоте, а потому, что так надобно, - но люблю я мешаться в них, Александр Матвеевич?
      - Кто же это знает? - отвечал Кирсанов тем же тоном.
      - Хорошо. Все-таки вы признаете, что я никогда не мешаюсь в дела пустые, что я высказываю свое мнение [только тем людям, дела] только тогда, когда от того или другого решения дела зависит что-нибудь важное. Но это предисловие лишнее. Вы видите, что я хочу говорить с вами о вашей поездке. Имеете ли вы право уезжать? Я не знал этого, вчера я увидел, что вы не имеете его. Вы знаете, я личные дела рассматриваю с общей точки зрения. Для меня лиц нет. Для меня [еще только факт] человек, о котором я говорю, существует только как представитель тех или других сил, имеющих известное влияние на жизнь других людей. Вы держали себя вчера так, что и наблюдатель более проницательный, чем я, не заметил бы ничего, если б [не был занят] смотрел на вас только как на частное лицо. Но я был занят вашею поездкою с общей точки зрения, и потому я понял ее причину. Общей, научной или какой-нибудь другой причины я найти не мог для нее, - следовательно, она должна иметь какую-нибудь личную причину. Я видел вчера, что
      - Да знаете ли, мой идеал, к сожалению, недостижим. Я встретился с ним в почтовой карете, когда за год до окончания курса ехал к родным на каникулы. В карете было четыре места. Подле меня сидел молодой русский купец, [порядочно образованный] очень порядочный человек, против меня старичок-немец, подле немца, против купца [девуш], немка, девушка [очень хорошей фамилии, она мало была знакома со всеми главными] вовсе не родная и не знакомая соседу-немцу - он был из Ревеля, она ехала в Москву из Штутгарта. Немец не обращал на нее внимания, купец не говорил по-немецки, один я почувствовал призвание развлекать ее [и мы разговорились с], и она стала рассказывать мне, что едет в Москву из Штутгарта, всего только 4-й день в России, однако уж успела заметить много печальных странностей в наших привычках, на все смотрела с любопытством, потому что остается жить в России. Мы с купцом не курили из уважения к даме, которой, может быть, это было бы очень неприятно. Ведь она разговаривала со мною и могла бы сказать мне, чтоб я не стеснялся курить, спросить меня, не курю ли я [если бы ей не был неприятен табачный запах]? Но она не говорила, чтоб мы курили, не стесняясь ее, - значит табачный запах неприятен для нее. Но немец не поцеремонился и с первой станции вернулся в карету с сигарою в зубах. Мы посмотрели, что из этого будет. Прошло четверть часа, полчаса - дама не морщилась. Купец ободрился [вынул сигару] и закурил папиросу. - Но когда он докурил до половины, моя немка [очень деликатно] сказала: извините меня перед вашим спутником, но у меня начинает болеть голова, я очень досадую.
      В самую минуту прощанья, уже через баллюстраду сказал: - Ты вчера написала, что еще никогда не была так привязана ко мне, как теперь, - это правда, моя милая Верочка! И я привязан к тебе не меньше, чем ты ко мне. А расположение к человеку - желание счастья ему, мы твердо знаем. А счастья нет без свободы. Ты не хотела бы стеснять меня, и - и я тебя тоже. А если б ты стала стесняться мной, ты бы меня огорчила. Так ты этого не делай, а пусть будет с тобою, что тебе лучше. А там посмотрим. Когда мне воротиться, ты напиши: я пришлю адрес. До свиданья, мой друг: второй звонок, слишком пора. До свиданья, мой друг.
      XXVII
      Это было в конце апреля. В половине {В последних числах} июня Лопухов возвратился. Пожил недели три в Петербурге, потом поехал {уехал} в Москву, по заводским делам. 9-го июля он уехал, а 11 июля поутру произошло недоумение в гостинице у станции Московской железной дороги, по случаю невставанья приезжего, а часа через два потом сцена на Каменноостровской даче. Теперь проницательный читатель уже не промахнется в отгадке того, кто это застрелился. - "Я уж давно видел, что Лопухов", говорит проницательный читатель. - "Конечно", отвечаю я. - "Да он и не застрелился, я с самого начала знал, что не застрелился", - в восторге от своей догадливости вопиет проницательный читатель. - "Так куда же он девался, и как фуражка его оказалась простреленною по околышу?"
      - "Нужды нет, это все его штуки, а он сам себя ловил бреднем, шельма этакой", - ломит себе проницательный читатель. - Ну, бог с тобою, как знаешь, - ведь тебя ничем не урезонишь.
      XXVIII
      ОБЫКНОВЕННЫЕ ЛЮДИ И ОСОБЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
      Часа через три после того, как ушел Кирсанов, Вера Павловна опомнилась, и одною из первых ее мыслей было: нельзя же так оставить мастерскую. Да, хоть Вера Павловна и любила доказывать, что мастерская идет сама собою, но ведь в сущности знала, что только обольщает себя этою мыслью, а на самом деле мастерской необходима руководительница, иначе все развалится. Впрочем, теперь дело уж очень установилось, и можно было иметь очень мало хлопот по руководству им. У Мерцаловой было двое детей, но час-полтора в день, - да и то не каждый день, - она может уделять; она, наверное, не откажется, - ведь она и теперь много занимается в мастерской. Вера Павловна начала разбирать свои платья, свои вещи для продажи, - а сама послала Машу: сначала к Мерцаловой - просить ее приехать, потом к торговке старым платьем, а подстать и всякими вещами, Рахели, одной из самых ловких и оборотливых евреек, но доброй знакомой Веры Павловны, с которой [как со] Рахель была безусловно честна, как со всеми порядочными людьми почти все еврейские мелкие торговцы и торговки. Сначала Маша должна была заехать с Рахелью на городскую квартиру, собрать там все оставленные в городе платья и вещи, по дороге заехать к меховщику, которому отдано было на сохранение зимнее платье, и потом со всем этим [добром] ворохом Рахель должна была приехать на дачу, чтобы хорошенько оценить все и купить все гуртом.
      Когда Маша выходила из ворот, ее встретил [Рахманов] Рахметов, уже с полчаса бродивший около дачи.
      - Вы уходите, Маша? Надолго?
      - Должно быть, придется воротиться уж поздно вечером. Много поручений.
      - Вера Павловна остается одна?
      - Да. Одна.
      - Так я зайду, посижу вместо вас, - может быть, случится какая-нибудь надобность.
      - Ах, пожалуйста, а то боялась за нее.
      Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова, - и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся ничего и никого, иногда чувствовали перед ним некоторую трусоватость. Но Маша и равнявшиеся ей или превосходившие ее сильно благоволили к нему. Он вошел, сказал Вере Павловне, что уж он все знает и приехал просидеть у нее вечер, на всякий случай, не понадобятся ли ей его услуги. Услуги были бы нужны, пожалуй, хоть сейчас - помогать в хлопотах по разборке вещей, и всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но Вера Павловна, поблагодарив его за внимательность, не попросила пособить ей разбирать вещи, и он не вызвался, а сказал: "Я буду сидеть в кабинете; если что понадобится, вы позовете; и если кто придет, я отопру дверь, вы не беспокойтесь сама", - и преравнодушно ушел в кабинет. Долго пересматривал он полки с книгами, все раздумывая, какую взять, наконец с радостью сказал: "А, вот это хорошо, что попалось" - это он сказал, прочитав на переплете нескольких томов: "I. Newtonii Opera [quae super sunt] omnia" - "Полное собрание сочинений Ньютона", - торопливо стал перебирать томы, один за другим, отыскал, какой нужно, и с любовною улыбкою перечитал заглавие сочинения [которого] [встречею с ко], мысль о котором так его одушевила: "In Apocalypsis Commentariorum libri V", то есть [Комментар] "Толкование на [книгу] Апокалипсис".- "Да, эта сторона истории знания до сих пор оставалась у меня пробелом. Ньютон писал этот комментарий в старости, когда был наполовину человеком в здравом уме, наполовину помешанным. Книга классическая по вопросу о смешении безумия с умом. Ведь это смешение почти во всех книгах, почти во всех головах. Но здесь оно должно быть в образцовой форме. Во-первых, гениальнейший ум, во-вторых, и приметавшееся к нему безумие - признанное, бесспорное безумие. Значит, книга капитальная по своей части. Тончайшие черты общего явления должны выказываться здесь рельефнее, чем где бы то ни было, и никто не может подвергнуть сомнению, что это терты именно того явления, которому принадлежат, - черты смешения безумия с умом. Сочинение, достойное изучения". Он с усердным наслаждением принялся читать книгу, [читать которую так] которую в последние сто лет едва ли кто мог прочесть, кроме несчастных [занимавш] корректоров ее: читать ее для кого бы то ни было, кроме Рахметова, то же самое, что [куша] есть песок или опилки. Но ему было вкусно.
      [Если б я был художник вроде наших великих художников [имеющих], я присочинил бы [к тому, что было] какую-нибудь пружину, чтобы Рахметов [принимал участие в развит] участвовал в действии романа. Если б я был истинным художником, я взял бы предметом рассказа те стороны жизни, в которых Рахметов был главным действующим лицом, - и это мне очень хотелось бы сделать, но с такою задачею я не справился бы. Но хоть я и плохой писатель, а все не]
      Если бы я был художник вроде наших великих художников, имеющих куаферские понятия об искусстве и взгляд очень благородного и образованного фата средней руки на жизнь и людей, я присочинил бы к [своему] тому, что я рассказываю, какую-нибудь пружину [и], чтобы Рахметов стал участвовать в действии романа, и [изоб] нарисовал бы фигуру, на лбу, у которой красивым и четким шрифтом было бы отпечатано: "видите, добрые люди, как тупоумен мой автор и как ни бельмеса не понимает [ни в чем, что выходит] из того, о чем пишет, и что он не человек, а кукла [свернутая] из старого тряпья".
      Если бы я был истинный художник, я взял бы предметом рассказа те стороны жизни, в которых Рахметов был главным действующим лицом, - это мне очень хотелось бы сделать; но с такою задачею я не справился бы. Но хоть я и плохой писатель, а все же [не считаю нужным присочинять пружин, все же могу понимать и] могу исполнять требования - если не искусства, то [хоть] по крайней мере сносной беллетристики - лучше наших великих художников, - я знаю, что для этого надобно просто рассказывать без [фигляр] присочинений все, что нужно для оттененпя главных лиц и положений рассказа: потому [хоть Рахметов и не принимал никакого участия в действии, я все-таки скажу о нем, что нужно для] не присочиняю пружин для введения Рахметова в участники действия, а просто: да, он не был действующим лицом в [рассказываемой] истории, которую я рассказываю, а все-таки [без него нельзя его] [лицо его нужно] [без знакомства с ним, нельзя понять в истинном] его лицо не было бы поставлено в романе подле главных действующих лиц, как стоит подле них в жизни, то черты главных действующих лиц не будут иметь [живой] своей житейской определенности [для читателя].
      Без Рахметова огромное большинство читателей сбилось бы с толку насчет главных лиц романа. Ведь оно уже готово назвать Веру Павловну, Лопухова, Кирсанова - героями, лицами идеальными. Точно, в сравнении с [лицами] людьми других типов, они герои. Но те читатели, которые близко знают живых людей этого типа, видят, что мои три героя - нисколько не герои, а люди вовсе не выше [самого обыкновенного] общего уровня людей своего типа, что каждый из людей этого типа переживал много событий, в которых действовал точно так же, как они действуют у меня, - положим, не тех именно событий, как рассказываемое мною: ведь вовсе не каждая порядочная женщина чувствует страстную любовь к приятелю мужа, не каждый порядочный человек борется со страстью к замужней женщине, да еще целые три года [не каждый], и принужден бывает застрелиться ли на мосту, или так, неизвестно куда, пропасть из гостиницы; но каждый порядочный человек не счел бы ровно никаким геройством точно так на их месте, и много раз поступал не хуже в случаях, не менее или и гораздо побольше трудных, и все-таки не считает себя удивительным человеком, а только думает о себе, что, дескать, я так себе, ничего, довольно честный человек. Так и смотрели на себя и Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, и смотрели на них все хорошие знакомые их, то есть люди в их роде, - как на людей обыкновенных в своем роде. Но Рахметов и в их кругу считался человеком особенным. Таких людей - немного. Но знать их не мешает: кроме того, что они дают своим высоким станом [средство] мерку судить о росте массы людей их типа, они важны и сами по себе: это двигатели двигателей, это теин в чаю, букет в благородном вине, это соль соли земли.
      Таких людей, как Вера Павловна, Лопухов, Кирсанов, я знаю сотни и забыл сотни. Таких людей, как Рахметов, я встречал только [пять] [шесть] [семь] девять человек, и никогда не сгладится ни одна черта ни одного из них в моей памяти. [Один из них] Двое из этих людей - женщины, [остальные пятеро] семеро - мужчины.
      Тот из них, которого я встречал в кругу Лопухова и Кирсанова и о котором расскажу здесь, служил живым доказательством, что в сне Веры Павловны рассуждения Лопухова и Алексея Петровича о почвах требуют оговорки: нет такой почвы, в которой не [встре] попадались бы хоть маленькие клочочки, на которых могут вырастать здоровые колосья. Генеалогия Веры Павловны, Лопухова, Кирсанова не восходила дальше дедушек с бабушками. Рахметов был из фамилии, известной с XIII века: в числе татарских темников корпусных начальников, - перерезанных в Твери вместе с их войском за [покушение] намерение обращать народ в магометанство, - намерение, которого наверное не было у них, а [проще] правду сказать, просто за притеснения, был Рахмет. [Маленький] Сын Рахмета, Латыф - Михаил, рожденный от жены русской, насильно взятой, племянницы тогдашнего тверского "дворского" [нечто] звание, похожее на французских майордомов или коннетаблей, - был пощажен за мать, и от этого Михаила Рахметовича пошли Рахметовы. Они в Твери были боярами, в Москве стали только окольничими, в Петербурге в прошлом веке делались генерал-аншефами, - конечно, далеко не все: фамилия разветвилась очень многочислен.
      если я знаю, то мало ли чего я знаю, чего тебе [не нужно] проницательный читатель, во веки веков не узнать. А вот чего я действительно не знаю, так не знаю: где теперь Рахметов, и что с ним, и увижу ли я его когда-нибудь. Об этом я не имею никаких других ни известий, ни предположений, кроме тех, какие имеют все его знакомые. Когда прошло месяца три-четыре после того, как он пропал из Москвы, и не было никаких слухов о нем, все предположили, что он отправился путешествовать по Европе. И догадка эта, кажется, верна. По крайней мере, она подтверждается вот каким случаем. Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне по дороге из Вены в Мюнхен молодого человека, русского, который говорил, что проехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался на столько, чтоб иметь достаточное понятие о нравах, понятиях, образе жизни, степени благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах, и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, - потом точно так же познакомился [с населением северной Г] румынами и венграми, с населением северной Германии, из которой опять [проехал] подвинулся к югу, в немецкие провинции Австрийки вот теперь все с тою же целью едет в Баварию, оттуда через Вюртейбург и Баден, проедет в Швейцарию [где], потом во Францию, объездит и обойдет всю ее, потом Англию, - и на это употребит еще год, - если останется из этого года время, то он познакомится с Италиею и Испаниею, если же нет, то так и быть, "потому что это не так нужно, а те земли осмотреть нужно" зачем же? - "для соображений", а что через год во всяком случае ему "нужно" быть уже в Северо-Американских штатах, изучить которые более "нужно" ему, чем какую-нибудь другую страну, - что он даже не знает [останется ли он], возвратится ли он в Россию, или найдет себе дело в Северо-Американских штатах, - если найдет, то не возвратится, - но вероятнее, что возвратится, потому что кажется, в России, - не теперь, а через несколько времени, - он [будет более "нужен", чем] может быть полезнее, чем в Америке.
      Все это очень похоже на Рахметова - даже и эти "нужно", случайно оставшиеся в памяти рассказчика. Наружностью, летами, чертами лица проезжий тоже подходил к Рахметову [насколько можно], но рассказчик тогда не обратил особенного внимания на своего спутника, который к тому же и скоро вышел из вагона, в какой-то деревушке, - поэтому рассказчик мог описывать его наружность лишь слишком общими выражениями, и полной достоверности нет; по всей вероятности это был Рахметов, а впрочем, кто ж его знает? - может быть и не он. Был еще слух, что один молодой русский являлся к одному немецкому философу, и сказал ему так: "у меня 30000 талеров; мне нужно только 5000; остальные я прошу вас взять у меня". - "Зачем же?" - "На издание ваших сочинений". Философ, натурально, не взял, но русский, будто бы, все-таки положил деньги у банкира на имя философа и [принес] [оставил у него] прислал ему такую записку: "Я оставил деньги на ваше имя. Распоряжайтесь ими". [Философ этот действительно очень беден. Если бы] Философ этот действительно живет в бедности, а Рахметов очень уважал его. Если б этот слух был верен, не было бы никакого сомнения, что к философу являлся именно Рахметов.
      Так вот каков был господин, сидевший теперь в кабинете Кирсанова.
      Да [совершенно особой пород] особенный человек был этот господин, особой, редкой породы экземпляр был, и не затем описывается экземпляр этой редкой породы, чтобы научить [вас] тебя, проницательный читатель, обращению с этою породою; тебе, ни одного такого экземпляра не видать в глаза, - твои глаза, проницательный читатель, не так устроены, чтобы видеть таких людей для тебя, они невидимы, их видят только честные и смелые глаза, - а для того я описываю такого человека, чтобы ты хоть понаслышке знал, какие есть люди на свете.
      Да, смешные люди, - очень забавны. Это я для них самих говорю, что они смешны: потому что мне жалко их. Это я для тех благородных людей говорю, которые очаровывают. А тебе, проницательный читатель, я скажу, что это недурные люди, - а то, ведь ты, пожалуй, и не поймешь сам-то: да, недурные люди, - мало их, но [ими] они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись, - ими движется жизнь, - без них, она заглохла бы [замерла бы], прокисла бы, - это [среди хор] двигатели двигателей, это теин в чаю, букет в благородном вине, это соль соли земли.
      Вот какой человек сидел теперь в кабинете Кирсанова
      И вот таким образом шло это дело доброжелательства, и поэтому или не поэтому {или не поэтому вписано.} стали Вере Павловне сниться сны, из которых вот один, {Далее было: последний} который она видела уж после той, другой свадьбы, еще не рассказанной мною, когда семейный кружок Кирсановых состоял уж не из двух лиц, а из четырех, - так что этот сон помещается здесь вовсе не по хронологическому порядку, - и зачем он помещается здесь, а не там, где следовало бы ему быть по хронологическому порядку, неизвестно; да и вообще зачем он помещается, тоже неизвестно - все это надобно объяснить просто тем, что я плохой рассказчик, говорю о многом не на тех местах, где сообщил бы его хороший рассказчик, и говорю много лишнего, {такого} чего не стал бы говорить хороший рассказчик, - но {но что ж} уж каков я есть, таков пусть и буду, - откуда ж мне взять уменье рассказывать хорошо, если не дано мне природою этого уменья? - уж извини, пишу как умею, и если что-нибудь выходит не у места или что-нибудь выходит лишнее, не взыщите.
      Итак, вот один из снов Веры Павловны. {Далее начато: И снится Верочке сон, - [будто] Она входит в ком}
      ПЯТЫЙ СОН ВЕРЫ ПАВЛОВНЫ {*}
      {* На полях дата: 4 март. Выше, и далее пометы: а. (? Зачем? Лишнее? Или глава V?) И снится Вере Павловне сон. б. Итак, вот один из снов Веры Павловны; но прежде чем начинать сон, надо
      Кирсановы сидели и с ними общество - Мерцаловы, Катерина Васильевна с мужем (Катерина Васильевна давно уж была замужем), еще два-три семейства, несколько человек молодежи [о чем же шел разговор, это все равно] в. Однажды Вера Павловна была в своем обществе, и как очень часто бывает, больше чем наполовину [случаев] раз (так в рукописи) и на этот ее г. Однажды [Вера Павловна] вечером Вера Павловна была в своем обществе, и как бывает часто, больше чем наполовину [случаев] раз, был с нею там и на этот раз муж; он кончил свои дела прежде, чем она успела кончить беседу с своею компаниею. д. Итак, Вере Павловне стали сниться сны, - но о снах после, а кроме снов, наяву, разумеется, были разговоры о том, как надобно сжиматься, и как неприятно сжиматься, и как вредно сжиматься, почему все-таки плохо сжиматься. - Однажды у [Мерцаловых] е. Лишнее? Или [это из следующей главы, которой еще нет? 5-ой главы?] Глава 5-ая?}
      Она входит в комнату мужа, - муж лежит и читает книгу.
      - Я тебе помешала?
      - Нет, это я от нечего делать пересматриваю, чтоб припомнить, а то уж начинаю спутывать {позабывать} подробности, - надобно рассказывать детям, что годится им рассказывать. {Вместо: им рассказывать - было: для них}
      - Позволь, милый, тут картина, что это за чудовища? {Далее было: Ах знаю, этот одноглазый - это Фенри}
      - Эта огромная собака - Фенри; эта змея - средисветная змея, эта бледная женщина - Гела. Вспоминаешь? Вероятно, тебе случалось читать рассказы из "Эдды"?
      - Да, теперь вспоминаю, - это, должно быть, Один, - ведь одноглазый, {он одноглазый} это он, да? - А {вот и} этот, с молотком, Тор? - А вот этого я не помню, однорукого, - кто это?
      - Тир.
      - А это, должно быть, Локи?
      - Да.
      - Локи, Гела - знаешь что, мой милый, {Далее было: мне кажется, они оклеветаны Эддою?} ведь "Эдда" писана приверженцами {сторонниками} их врагов. Помнишь, этот чудный {дивный} эпизод в "Консуэло", рассказ о чешском поверье {Вместо: о чешском поверье - было начато: а. чеха б. чешского патриота в. чешского исто г. чешского } про "того, кого обижают", {Далее было: мне кажется, что и эти лица ок} кого оклеветали, кого не понимают. {кого оклеветали ~ не понимают, вписано.} Локи, Гела - мне кажется, что и они оклеветаны.
      - Благодарю тебя, - говорит Локи, - он выступил из картины, он вырос, он стоит перед нею {Далее было: гигантом} с грустною {грустною и злою} улыбкою, - благодарю. {Далее дата на полях: 5 м и пометы: Перечитыванье. Дополненья и поправки, [человек] (1) Но человек до последней крайности старается сохранить отношения, с которыми сжился, - в самой глубине нашей природы лежит консервативный элемент, от которого мы отступаем только по необходимости - в этом, по моему мнению, заключается объяснение [того] моего [положенья] предположенья, что мне хотелось думать и подумалось, что ] жизненного материала. Это элемент вводится в жизнь [личностью] уж самой личностью [самим индивидуумом] [личность хочет быть своими индивидуальными удобствами] Поэтому (внизу стр) продолжения фразы внизу страницы нету. Тут личность хочет сделаться уж главной (3) и я буду употреблять его слова, передавать вам его мысли собственными его словами. Вот его суждение о деле, почему я не только буду излагать [его мысли] исключительно его мысли, но я постоянно буду употреблять его собственные выражения, почти без всякой перемены. Вот его мысли, его взгляд на дело, объяснение которого представлено им мне письмом. [(3) почему я буду не только [содержание] [сохранять] передавать содержанье его мыслей [без всякого] с совершенною точностью,] (3) почему я буду передавать его мысли собственными его словами [без всякого изменения), как бы говорил он сам. Вот его слова о деле, объяснение которого составляет цель моего письма. (4) Никогда паши прежние отношения |(5) Я желал бы, чтобы она ясно представляла себе эту сторону моего характера, в которой заключается разгадка всего. Это не легко. Поэтому я хотел этого, [я должен говорить] и потому довольно долго остановлюсь на этом письме, довольно долго, потому что мне самому очень трудно] (5) Каждому из нас довольно трудно быть натуральным. 6 март. (6) Но - это вещь, объяснение которой очень щекотливо для нее, - однако мне тогда должно было, сделать, - но как мне представлялось (7) которой я отдал несколько вечеров. (8) [этим] разговором была занята (9) И потом (10) невозможно удержать прежних отношений. Я стал (11) Я не стал отрицать (12) не пошатываться туда и сюда, не делать лишней суеты [ни для], неприятной другим, не изменять [своего решения] своей обязанности. Это легко, когда обязанность - влечение собственной натуры. }
      а. Ей постоянно приходилось видеть через год опять в прежнем затруднении то семейство, которое за год было выведено ею из затруднения. В ней явились сомнения, для разрешения которых понадобилось серьезное чтение, и она стала искать ответов в серьезных книгах.