- Почта пришла? - после некоторой паузы спросил Сарафанов из-за шкафа.
      - Кажется, какой-то сверток упал с полки. - Вячик осмотрелся.
      - Не удивляйтесь, так оно обычно и происходит. Подвиньте сюда, шкаф встал неудачно...
      Вячик попытался просунуть пакет в узкий просвет между полом и шкафом.
      - Не лезет? Тогда развяжите, пожалуйста. Там должна быть книга Теуна Мареза "Путь Жонглера". из серии "Учение Толтеков". Он возражает Кастанеде по поводу схоластических аппроксимаций. Но я считаю, что это не самая его сильная вещь...
      - Каких-таких проксимаций? - вяло реагировал Вячик.
      - Это долго объяснять. Вы вообще знакомы с теорией о визуализации?
      - Смутно... - Вячик развязывал бандероль. - Тут новая книжка о Гурджиеве...
      - Прекрасно, очень кстати. Просовывайте все сюда!
      Подсовывая книги под шкаф, одну за другой, Вячик осматривал заголовки: "Адаптированное Учение Будды", "Разговоры о вечной жизни", "Практический Шуй", "Карма на каждый день", "Метемпсихозия - система верований Ирокезов", пока стопка не перекочевала на сторону Сарафанова. Вячик и сам был не против прочесть кое-какие из книг. Будучи совсем молодым человеком, пока не открыл для себя девушек и крепленые вина, Вячик много и увлеченно читал, что называется, дружил с книгой (как, впрочем, и после, только оставалось для этой дружбы все меньше свободного времени). Он, действительно, родился и вырос в интеллигентной семье, это его потом иммиграция обломала. Он и выпивать-то начал благодаря (или, как он предпочитал говорить, "вопреки") иммиграции.
      - Хорошие книжки, - сказал Вячик, просовывая под шкаф последнюю, носившую, по-видимому, неслучайное название: "Вход - доллар, выход - два".
      - Последние достижения философской мысли, - важно произнес Сарафанов. - А вы, кстати, как относитесь к проблеме оккультизма в определенных кругах?
      - А что, есть такая проблема? - ответил Вячик, еще не понимая, что позволяет спровоцировать себя на дальнейшие ненужные разговоры.
      - Разумеется! Знаете, сколько в прошлом году население Америки потратило на гадалок, хиромантов и прочих профессиональных предсказателей? Хотя бы приблизительно? Так я скажу - сумасшедшие деньги! Это тоже в определенной степени свидетельствует, что закон жизни, так называемая карма, играет определенное значение и имеет роль...
      - Играет роль и имеет значение, - поправил Вячик, пытаясь сосредоточиться.
      - Не важно. Лично вы что думаете о постулатах вечной жизни, бессмертия души, реинкарнации и бесконечном милосердии Сами Знаете Кого?
      - Я об этом, честно говоря, последнее время не особенно часто думал...
      - Плохо. Это, очевидно, потому, что ваш кармический сосуд переполнен. Впрочем, и у меня с этим не все гладко, шестнадцатый Кармапа в последнее время как-то плохо визуализируется
      Сарафанов, казалось, был готов говорить не смолкая. Вячик затосковал. Он был не то чтобы смущен приглашением к философской дискуссии. В иное время Вячик дал бы в этом деле фору даже и вышесреднему демагогу. Его обескураживало очевидное непонимание Сарафановым неуместности посторонних разговоров в данном контексте...
      - Честно говоря, мне сейчас некогда, в другой раз, если не возражаете, я зайду... - миролюбиво, догадываясь, что беседует с ненормальным, начал было Вячик.
      - Вы все еще думаете, что куда-то идете?
      - Естественно. Я не думаю, что иду, я уверен... - чуть более твердо, чем следовало бы для выражения спокойной уверенности, сказал Вячик.
      - Естественно? Боюсь, что у нас с вами разные представления о естественном. Вам, например, может казаться вполне естественным, что вы куда-то идете, но одновременно с этим вы будете оставаться на месте, а процесс передвижения - оставаться исключительно в вашем воображении. Как и все остальное, движение является одновременно источником и продуктом. В мире, как мы его знаем, вообще сплошные загадки. Ведь кто-то уже из наших современников сказал: "Мир безусловно познаваем, только, увы, не человеком".
      - Послушайте, Сарафанов, что вы придумываете? Я вам сказал, что оказался здесь в результате несчастного случая, и не по своей воле. Хотя то, о чем вы говорите, - интересно, и при других обстоятельствах я бы с удовольствием с вами поговорил, но сейчас не могу...
      - Напрасно. Вы можете быть интересным собеседником, а мне всегда приятно поговорить с начитанным человеком, даже если его знания поверхностны...
      Тут Вячик, что называется, так и обомлел.
      - Не раз, не раз, вьюжными зимними вечерами мы будем рассуждать о возвышенном, - как ни в чем не бывало продолжал Сарафанов. - О том, например, почему на нашем родном языке тряпки и рухлядь называют "добром", а супружество, наоборот, - "браком", тогда как одновременно на том же языке утверждается, что "Бог есть добро", "браком" называется то негодное, что пролетарий выкидывает в мусорную корзину, профессия золотаря имеет весьма косвенное отношение к золоту, а сексота - к сексу. Я уверен, что даже и на лингвистическом уровне у предметов и природных явлений существует мистическая связь. Об этом писал еще поэт Андрей Белый. Для того, чтобы понять эту связь, необходимо лишь поглубже вникнуть в морфологическую суть этих явлений, познать их, так сказать, семиотику...
      На этих словах пространный монолог Сарафанова перекрыл нечеловеческий вопль и грохот. Это был, разумеется, Вячик. С отчаянием осатаневшего запертого животного он всем телом обрушился на стену злополучного шифоньера (шкаф не поддался, даже не дрогнул), упал, тут же поднялся, снова бросился, снова упал, при этом пребольно ушиб плечо и колено и порядком напугал собеседника. Выплеснув, таким образом, избыток негативной энергии в окружающее пространство, хотя и замкнутое во всех отношениях, Вячик, изрядно прихрамывая, поковылял искать выход, который, как он полагал, должен был находиться где-то неподалеку. Сарафанов, со своей стороны, теперь имел прекрасный повод порадоваться, что на протяжении всего разговора был отгорожен от этого дикого господина обширным славянским шкафом, на который он еще две минуты назад так несправедливо пенял.
      * * *
      Темный коридор, куда направился Вячик, на поверку оказался параллельным тому, перегороженному злокозненным шифоньером. Здесь проход пока что оставался свободен. Он успокоился и даже начал поглядывать по сторонам. Неожиданно коридорчик вывел его в анфиладу комнат и залов, в соответствии с законами перспективы уходивших вдаль. Вячик поспешил вперед, на ходу осматривая помещение. Это было нечто среднее между музейной коллекцией и блошиным рынком (также называемым "вшивым"), которые Вячику в молодости случалось видеть в провинциальных городах своей родины, и напоминало закрытую и забытую всеми кунсткамеру, куда помешавшийся хранитель, давно находящийся на пенсии, по привычке стаскивает разный хлам. По обе стороны высились застекленные шкафы с бесконечными рядами полок. Вячик пробирался среди нагромождения предметов, расставленных на стеллажах, этажерках и тумбочках, а то и просто сваленных по углам.
      Кичовые картинки с котами и купидонами располагались на одной полке с аутентичными античными амфорами, оставшимися тут, по-видимому, от каких-то академических выставок прошедших годов. Уроды в банках, пригодных скорее для маринадов, нежели для людей, возвышались на изысканных восточных подносах. В африканской керамической чаше - глиняный горшок с каким-то засохшим растением, на стульях в стиле Луи-Каторз - гора грязной посуды, в уральской шкатулке из камня "змеевик" - прах, грязь, тлен и песок. Иногда пыльная стопка книг или картина в массивной раме золотого багета перегораживали проход. На поломанных пластмассовых вешалках - небрежно накинутые парчовые камзолы, несомненно мавританского происхождения. Некоторые из полок изнутри заклеены плотной бумагой. Одна дверца была приоткрыта. Вячик, проходя мимо, заглянул было внутрь и в ужасе отшатнулся. С полки на него смотрело несколько человеческих черепов. Они встретили появление Вячика жизнерадостным оскалом. К каждой мертвой голове была привязана бирочка с тщательно выписанными латинизмами.
      "Имена и фамилии таких же, как я, попавших сюда и сгинувших тут человеков?" - с ужасом подумал он, а дверца, издав отвратительный скрип, только утвердила его в наихудших подозрениях. Из одной из склянок внимательно наблюдал за происходящим налитый кровью заспиртованный человеческий глаз. Вячика прошиб холодный пот. Стоп! Стоп.
      Он решил перевести дух и взять себя в руки. "Ну и что, в самом деле? Попал в какой-то идиотский музей или склад. Скоро, ой скоро все разьяснится и виновники понесут заслуженное возмездие в рамках гражданского иска!" С застекленных полок тем временем на Вячика пялились, не мигая, чучела разнообразных животных и птиц. Его собственное отражение, двигавшееся в стеклах, оживляло выражение неопределенной угрозы в раскрытых зрачках то одной из невинно убиенных Божьих тварей, то другой. Были тут и твари живые. Всегдашние обитатели заброшенных помещений, крысы, бросались врассыпную, когда он входил в очередную залу, и шуршали за стенами. Имелись и насекомые, во всяком случае, Вячик определенно чувствовал, как кто-то очень мелкий, проникнув к нему под одежду, ползает по телу и активно покусывает его под пальто.
      Анфилады, в которых двигался Вячик, время от времени открывались в стороны буколическими ландшафтами и казались настолько правдоподобными, что хотелось завести пару-тройку овечек и остаться тут навсегда, время от времени наслаждаясь их обществом. Однако стоило Вячику сойти с тропы и сделать несколько шагов, как пейзажи неизменно оказывались нарисованной декорацией, театральным задником из грубой крашеной холстины. Ему казалось, что, сверни он вправо или налево, он наверняка вышел бы к какому-либо человеческому жилью. Время от времени до него доносились приглушенные звуки музыки и обрывки невнятных разговоров. На горизонте появлялись дымки и ощутимо пахло кухней. Из этого можно было сделать вывод, что где-то поблизости жили люди и даже готовили себе еду. Люди эти, правда, если это действительно были они, предпочитали не показываться на поверхности и при его приближении замолкали, так что, где они конкретно располагались, выяснить он также не мог.
      И вдруг - эврика! (что, как известно, означает: нашел!) - в углу зала, справа, Вячик увидел табличку с надписью "EXIT", которая, имея в виду скандинавские ассоциации, теперь уже воспринималась двояко. Растолкав на ходу чучела, разодетые в костюмы всех времен и народов, Вячик устремился туда. Ну и что? Пустая комнатка, можно сказать - закуток. В углу - ведро и швабра с ободранной щеткой. Но здесь - лифт! Предвкушая освобождение, Вячик ввалился в кабину и пальцем прижал до отказа кнопку первого этажа. Двери закрылись, и лифт деловито загудел. Произошел и некоторый турбуланс. Через минуту двери открылись, и Вячик шагнул из кабины. Ведро и швабра с ободранной щеткой... как похоже на каморку, из которой он только что переместился. Те же пугала, надвинув разномастные шляпы, ермолки-камилавки, декадентские береты и пролетарские кепи, смотрели высокомерно. "Тэк-с, ошибочка. Я попал сюда из подземки, - впрочем, в этом он был не уверен. - Значит, нужно жать кнопку верхнего этажа!" Вячик снова вошел в кабину. Двери затворились. Некоторое время он опять куда-то ехал, во всяком случае лифт снова гудел и поскрипывал. Однако, когда двери открылись, пугала вновь приветствовали его, еле сдерживая усмешечки. Он нажимал на все кнопки, но ни одна попытка не увенчалась успехом. Деловито погудев, кабина неизменно останавливалась напротив зала с пугалами..
      "Надо было ехать прямо домой, зачем я связался к этими черномазыми девками", - думал Вячик, по крупицам восстанавливая содеянное и ужасаясь тому, как все дальше и дальше в бездну влекут последствия его безобразных в своем идиотизме поступков. В душе крепло родственное отчаянию чувство. Впрочем, это и было отчаяние.
      Тут его осенило: Вячик вдавил до упора кнопку аварийного вызова. Сейчас явится какой-нибудь местный мудила-монтер и выведет меня отсюда! Ожидая, Вячик придумывал этого бога по своему образу и подобию, как и подобает творить богов, даже дал ему в руки потертый чемоданчик. Но этот бог оказался ленив или пьян (как это часто бывает с богами), а может, просто был недоволен таким вот образом и подобием? Могли бы, в крайнем случае, прислать и богиню...
      Подождав еще немного, Вячик выбрался из лифта и присел, прислонясь, что называется, к дверному косяку. Где вы, боги, путевые обходчики своих неисповедимых путей, с керосиновыми фонарями и шелудивыми песиками? Где вы, когда вы особенно необходимы?
      Вокруг по-прежнему было тихо. "Сарафанов, падло, хорек, видимо, там у себя затаился, увлеченный чтением каких-нибудь "Разговоров о вечной жизни". Сейчас отдохнуть, а потом кто-то придет, ведь не может же быть, чтобы никто никогда не пришел!" - думал Вячик. Он прикрыл глаза лишь на миг, для того чтобы перевести дух и двигаться дальше, но мгновенно отключился от сети, может на минуту, может на час. Время, казалось, остановилось. Во всяком случае, когда он проснулся и посмотрел на часы (прежде безукоризненно надежный "Лонжин"), стрелки по-прежнему показывали половину четвертого.
      4
      Два часа в резервуаре. Дас ист нох маль. Сейчас бы шнапсу... это... абгемахт.
      Внимание Вячика привлекло легкое "всхлапывание" (иначе этот звук и не определить), доносившееся из коридора. "Сарафанов, придурок, думает, небось, что я тут у него все разобью, - думал Вячик. - Кстати, прекрасная мысль!" Он поднялся на ноги, действительно с намерением взять что-нибудь тяжелое и на глазах у хозяина именно разбить, хотя бы ближайшие стеллажи. Всхлапывание затихло. "Припух! Боится, как бы и ему не перепало ненароком". Вячик держал в руке увесистый глиняный кувшин. Он ожидал увидеть незнакомую виноватую физиономию, и если не разбить стеллаж, то по крайней мере сделать Сарафанову соответствующее внушение, когда из-за угла высунулась костлявая рука и потянулась к выключателю на стене. Мгновенно в сознании всплыли черепа на полках и смутный разговор с хозяином. "Я же его никогда не видел, был только невыразительный голос. Неужели я все время разговаривал с мертвецом?" Немедленно ужас-ситуация, разговор с воображаемым собеседником и безумие залов выстроились в стройную систему похмельного бреда, где к выключателю на стене могла бы тянуться такая вот костлявая рука. И сейчас она дотянется до выключателя, погаснет свет, и настанет уже полный, всеобъемлющий абзац!
      Этого Вячик допустить не мог. Собрав всю волю, он восстал и рванулся к выключателю, бросив кувшин и ухватив подвернувшуюся под руку швабру. Из-за угла, в полном соответствии с развитием сюжета, появился безносый череп, прикрытый полувоенной фуражечкой, глянул пустыми глазницами из-под козырька: "Предъявите входной билетик".
      - А такого не хочешь?! - задействовав последние резервы организма, Вячик рванулся и метнул швабру в направлении мертвой головы, но промахнулся (обычная, к сожалению, история). Мертвый кондуктор, или вахтер, нырнул обратно и, по-видимому, решив ретироваться, исчез за углом.
      Несмотря на бодрое "А такого не хочешь!", сопровождавшееся ненормативной лексикой, Вячик, понятно, шел навстречу конфронтации с мощами умершего кондуктора неуверенно, и намеренно замешкался на повороте, дав возможность противнику отступить, и когда завернул за угол, скелета нигде уже не было. Зато рядом с большими напольными часами, как и давешний шкаф, перегородившими боковой проход, появились новые персонажи, склонились над шахматным столиком, как бы в раздумье над партией, двое мужчин. Первый, сидевший спиной, был одет в парусиновую тройку, другой, сидевший лицом, - в красноармейский френч стиля "арт-деко", дизайна художника Васнецова, со шпалами в петлицах и в синих штанах-галифе. Вместо островерхого шлема на голове у него почему-то помещалась тюбетейка. Блюхер, подумал Вячик, переводя неприличную фамилию с английского на русский лад, понимая, что и на этот раз не получится, и к играющим, на всякий случай, не приближаясь.
      Шпалы в петлицах у мужчины, сидевшего лицом, были хотя и не маршальские, однако указывали, что за свою, судя по синим штанам, нескучную жизнь, он успел дослужиться до старшего командира, званием типа штурмбанфюрера, т.е. старшего командира, значит, руководил заградительной ротой, а может быть, и полком. Вячик полувысунулся из-за угла, но так и не смог разглядеть непонятно откуда взявшихся людей. До него доносились лишь отрывки их разговора. Очевидно, тот, что сидел спиной, недавно познакомился с "особистом".
      - Мы с Андреем Ивановичем тоже искусствоведы, хотя и в штатском, - говорил парусиновый. - Мы и очередное звание получили за диссертацию "О природе возвышенного". А Родина прикажет, мы еще одну диссертацию защитим, "О природе возвышенного - 2", после этого нас вообще на лафетах возить будут, папахи мерлушковые выдадут, а наши безутешные вдовы будут беспрекословно интриговать, чтобы нас похоронили не на Ваганьковском, и даже не на Новодевичьем, а непременно в Кремлевской стене. Будем там лежать, а нам будут все завидовать. Ведь мы и есть средний класс, полковники и полуполковники от искусствоведения, а не эти жидочки самозабвенные, которые что-то еще там программируют, пока мы их на шконку припухать не отправили...
      "Однако..." - подумал Вячик, но решил все же выбираться из укрытия. Какие-никакие, это все-таки были люди, и они, конечно, выведут его отсюда. Несмотря на сомнительные разговоры, это были, по-видимому, персонажи волевые и, как полагается военнослужащим и искусствоведам в штатском, не склонные к рефлексии. Вот бы кому попал Сарафанов под горячую руку, они бы ему показали "теорию выхода". Мало ли какие у них могут быть политические убеждения, зато именно такие, конкретные, наверняка помогли бы, спасли, если, конечно, правильно с ними себя повести. Вячик вообще-то уважал и побаивался так называемых "сильных мужчин" и в форме и в штатском. Те, к счастью, относились к нему более или менее равнодушно, наверное, ни в каком отношении не видели в нем соперника, что ли? Не считая, конечно, военкоматских, те в свое время проявляли к Вячику активный интерес и изрядно попортили ему и родителям крови, насилу отмазал его папаня.
      - Физкульт-привет! - не зная, как надо правильно обратиться к товарищам, окликнул их Вячик, на всякий случай издалека и не то чтобы особенно громко. На его возглас, впрочем, ни один из сидящих не отреагировал, даже не поднял глаз, а "особист", продолжая сидеть лицом к Вячику, в буденновском френче, даже и не сморгнул. Его неуставной головной убор стал сползать и, достигнув критической точки, соскользнул с головы. Присмотревшись, Вячик заметил у "особиста", там, где была тюбетейка, розовую, как у кукол, деревянную голову с аккуратно спиленным верхом. Видимо, тут поработал неплохой театральный художник. На затылке у "особиста" оказалась, видимо лобзиком выпиленная, дырка сантиметра три-четыре в диаметре.
      В тот же миг открылось окошко часов, и оттуда, вместо птички, появилась на этот раз натуральная человеческая голова: "Hello again! - с каким-то неуместным пионерским задором произнесла голова. - Извините, это я решил вас развеселить, чтобы вы не сердились!"
      Голос принадлежал Сарафанову. Это он и был. Невыразительное лицо без особых примет не соответствовало звонкому голосу. Лет ему не могло быть более сорока. Выпуклые глаза навыкате и отсутствие подбородка делали его похожим на рыбу хариус. Типичный шизоид, командир, стало быть, всего этого хозяйства. Вячик отодвинул деревянного особиста и присел к шахматному столу. Этот чокнутый продолжает свою идиотскую феерию. Но, кроме него, тут, похоже, никого нет, значит, придется договариваться. Ни упрекнуть, ни тем более как следует покошмарить Сарафанова у него просто не было ни моральных, ни физических сил.
      - Осмотрелись? Вот и славно, - тем временем говорил Сарафанов. - Могу сообщить, что здесь все экспонаты подлинные и расставлены в особом порядке. Тут раньше устраивались представления с музыкой и стриптизом. Обратите внимание и на часы. Они здесь самые точные. Знаете, какие часы показывают правильное время два раза в сутки? Вот именно!
      Вячик посмотрел на циферблат. Стрелки поворачивались одновременно. При этом они не были соединены между собой, но в своем вращении подчинялись одному ритму. Цифры располагались не в обычном порядке, а как бы в зеркальном отражении, когда единица располагается слева от двенадцати, еще левее двойка, тройка и так далее, так что стрелки, хотя и двигались, совершенно ничего не показывали.
      - Это просто наглядная демонстрация того, что времени в обычном понимании тут не существует, впрочем, как и пространства. - Сарафанов искоса, все еще с некоторой опаской посматривал на Вячика. Откуда-то издалека донеслось громыхание. - Мне еще не все пространство удалось организовать, как хотелось, - неожиданно закончил Сарафанов, - хронически не хватает обстоятельности.
      Вячику показалось, что собеседник вроде бы проглотил половину фразы.
      - Послушайте, Сарафанов, к чему весь этот балаган: скелет, чучела военных? Я уважаю странности и понимаю, что вы - человек неординарный, но вменяемый, ведь вменяемый, правда? Вы можете объяснить, что все это значит? И потом, я, конечно, дико извиняюсь, не найдется ли у вас хоть чего-нибудь выпить?
      - Ни слова больше! - Сарафанов был рад, что его гость, кажется, сменил гнев на милость. - Пожалуйста. Хотя сам я к этому делу равнодушен, но понимаю, что человеку в вашем положении сложно привыкнуть к мысли, что придется остаться тут навсегда, и не опохмелиться. Это естественно, тем более вы вчера позволили себе, что отчасти и стало причиной...
      - Умоляю, плиз! - прервал его Вячик, готовый, в принципе, стать на колени и ударить лбом прямо в грязноватую половицу. К счастью, этого не потребовалось.
      - Извините, заболтался! - Сарафанов хлопотал, сама предупредительность. Там, на вашей половине, должна быть кладовочка, если, конечно, там все осталось по-прежнему, в этой кладовочке должно быть одно славное старинное винцо. Я хотел предложить, но вы заругались и убежали. Кладовочка располагается...
      Через полминуты Вячик уже выковыривал замысловатую пробку из заплесневевшей бутыли, и еще через минуту припал губами к спасительному источнику.
      - Довожу до вашего сведения, это то самое вино, которым дон Антонио Сальери угощал маэстро Амадеуса в день смерти последнего...
      Впрочем, Вячик даже и не поперхнулся, не оторвался губами от горлышка, глоток за глотком втягивая маслянистую жидкость, верный признак доброго старинного напитка, держа бутыль кверху донышком и запрокинув голову, - поза, известная в кругах люмпен-богемы как "сыграть горниста", не реагировал, только жадно глотал, проливая и разбрызгивая вино.
      - Возьмите хотя бы стакан, - без осуждения посоветовал Сарафанов.
      5
      "Моцартовка", омывая сирую душу, распространилась благою вестью. Уже через несколько минут Вячик почувствовал себя значительно лучше. Голос Сарафанова вернул его к реальности. На этот раз хозяин рассуждал о "реактивности", присутствующей, по его мнению, в самосознании удачно опохмеляющегося человека. Впервые за это время Вячик почувствовал по отношению к нему не злобу, не раздражение, а что-то вроде умиления. К тому же было понятно, что силой он от Сарафанова ничего не добьется, действовать, стало быть, приходилось убеждением и лаской.
      - Вы извините, пожалуйста, что я там несколько погорячился. Нервы совершенно ни к черту... Спасибо вам за вино, - с чувством добавил Вячик.
      Сарафанов аж зарделся, сознавая масштаб своего великодушия, с точки зрения отдельного опохмеляющегося человека.
      - Знаете, некоторым людям просто нельзя употреблять алкоголь, от этого у них едет крыша, а неосторожный опохмел, как известно, ведет к продолжительному запою.
      - Я, вообще-то, не по этому делу, - ответил Вячик, отхлебнув еще винца, просто со мной вчера произошел несчастный случай. Так что, если это вы обо мне...
      - Что вы! Я просто хотел узнать, как вы относитесь к легализации канабиса. Тут, конечно, не все так просто, поскольку легализации противостоит мощное алкогольное лобби, производители виски, бурбонов и тому подобного пойла. Но если оставить в стороне политику, мне легализация представляется весьма логичной мерой, принимая во внимание то, к скольким трагедиям приводит злоупотребление алкоголем. А под его воздействием, как вы, конечно, знаете, в мире совершается большинство преступлений, самоубийств, автомобильных аварий, бытового и производственного травматизма, не говоря уже о насилии в кругу семьи. Ну, а если вы покурили канабиса, то самое ужасное, что вы можете сделать со своей женой - это съесть ее ужин...
      - Я все понимаю, Сарафанов, может, у меня вчера действительно слегка поехала крыша, но вы мне все-таки объясните, что происходит и где я нахожусь...
      - А вы больше не будете обзываться?
      - Обещаю.
      Сарафанов выдержал паузу.
      - Скажите, - издалека начал он, - вы в свое время хорошо учились в школе?
      - Ну, более или менее, хотя это было давно, и какое, собственно, имеет отношение...
      - Самое прямое. Если так, вы должны быть знакомы с теорией черных дыр, хотя бы в рамках школьной программы по астрономии?
      - Разумеется. Я же не совсем от сохи, худо-бедно закончил два гуманитарных факультета, некоторое время работал по творческой специальности. Конечно, я знаю, что такое черные дыры. Это экстремальный случай сверхсильных полей тяготения, как бы сферическая воронка во времени и пространстве, в нее все входит и ничего не выходит обратно. Любой предмет, свет и даже информация затягивается туда и пропадает. Но какое это имеет отношение...
      - Я же говорю, самое непосредственное. Да вы пейте винцо-то, пейте...
      Вячик сделал несколько глотков. Несмотря на то, что физически ему полегчало, нехорошее предчувствие, снедавшее душу, только усиливалось.
      - Все, что вы сказали, - чистейшая правда. Черная дыра образуется, когда бесконечно малая область имеет конечную массу при бесконечной плотности, и копит все, что туда попадает под воздействием гравитации, создаваемой собственным тяготением. И, как вы справедливо заметили, никакое тело, даже астральное, не может пройти вблизи от черной дыры, чтобы не оказаться втянутым внутрь. Черные дыры - это название, ярлык, который человечество навесило на это явление, суть же так и осталась непознанной. Непонятно и следующее обстоятельство, - продолжал Сарафанов, так ничего и не объяснив и уводя разговор опять куда-то вкривь и вбок, - что для попавшего в дыру объекта ничего не происходит, тут важно присутствие внешнего наблюдателя. Например, однажды вы возвращаетесь домой - и хлоп...
      - Сарафанов, сколько можно бередить душевную рану? Я же объяснил...
      - Не важно! Я имел в виду не конкретно вас. Просто, когда жизнь прожигается до дыр, они возникают в самых неожиданных местах. Вот и вы, выпав из семьи, единственного коллектива, где вас еще терпели, вследствие своих же поступков оказались втянуты... Вы ведь не помните момента падения, так?
      - Что за бред идиотский?!
      - Послушайте, вы ведь обещали не обзываться. Так вот, вы попали сюда, или "туда", называйте как хотите, потому что со временем начинаешь сознавать, насколько относительны все пространственные понятия. Впрочем, "со временем" тоже некорректная формулировка, ибо здесь относительны и временные понятия.
      - То есть, вы хотите сказать, что мы находимся не в Нью-Йорке? - после некоторой паузы осторожно поинтересовался Вячик.
      - Именно это я и пытаюсь вам объяснить уже битый час.
      - Какой битый час? Мы и пяти минут не разговариваем...
      - Об этом я и говорю. Кому пять минут, кому битый час. Помните часы? Вы сами имели возможность убедиться, что время движется по кругу, каждая минута, каждый час замыкаются в себе самих, их начало означает их же конец и, наоборот, конец означает их же начало. Цейтнот, одним словом. То же относится и к здешнему пространству. Куда ни пойдешь, возвращаешься в первоначальную точку. Таким образом, Космос и Хронос...
      - Послушайте, за вино спасибо, конечно, но вы кончайте это, "космос и хронос". Где мы конкретно находимся?
      - Я же говорю - в черной дыре.
      - И эта черная дыра находится не в Нью-Йорке? И даже не в Соединенных Штатах?
      - И в этом смысле не могу вас ничем порадовать...
      - Да, попал... - после некоторой паузы сказал Вячик.
      - Вот именно, попали, только в хорошем, хорошем смысле, понимаете? Древние религии называют это областью Бардо, попасть куда считается большой удачей.
      - Это либо бред сумасшедшего, либо ад... Скажите, я вчера вечером умер?
      - Нет, успокойтесь, вы пока еще, временно, живы.
      - Значит, я сошел с ума? У меня белая горячка?
      - Ни в коем случае. Вы совершенно здоровы, хотя и не очень сообразительны. То, где мы находимся, нельзя определить, можно только представить. Это не земля, не вода и не небо, ни одна из известных стихий, которых, как известно, имеется ровно пять. Это, если хотите, одна из щелей между стихиями. Вокруг темень и пустота, и только воображение по привычке говорит, что это один из знакомых миров. - Сарафанов получал наслаждение от разговора. - Вы просто забыли, как все в мире относительно, и тот, кто на первый взгляд кажется сумасшедшим, оказывается нормальнейшим человеком, и разгуливает себе на свободе, а пока он разгуливает, в психушку увозят именно вас. И наоборот. Если вам кажется, что вы сходите с ума, это и есть лучшее подтверждение того, что вы нормальны. Улавливаете? А с загробным миром еще проще. Он не "наступает" после смерти, как принято думать, а всегда окружает нас, представляя собой одно из параллельных измерений, сосуществующих рядом, причем все это вместе находится опять-таки в нашей голове, которая, в свою очередь, находится... Впрочем, если допускать существование черных дыр в условиях Космоса, почему вам кажется странным, что они имеют место в повседневной реальности? И когда вы начинаете "ходить по краю", то ходите именно по краю черной дыры.
      Сарафанов сделал паузу, позволяя Вячику пережевать, проглотить и усвоить информацию.