Глава 2. ТУРБОРЕАЛИЗМ.

Погода, будто по заказу, стояла прекрасная. На небе ни облачка, почти полная луна заливала серебристым светом вершины гор. На фоне россыпи ярких звезд не то что самолет, птицу можно было разглядеть с расстояния в километр.

— Бог на нашей стороне, — констатировал Влад, поудобнее пристраиваясь у скального обломка.

— Он всегда на нашей, — тихо ответил Срджан, — только мы не часто это понимаем… Ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша[4].

— Кучеряво, — оценил Рокотов. — Слушай, а ты никогда не задумывался о карьере проповедника? — Срджан открыл термос и разлил кофе по кружкам.

— Не а… Чтобы пойти по церковной стезе, надо иметь особенный склад души. Как у владыки Павлия, нашего митрополита. Мне это не по силам. Я уж лучше образование после войны продолжу, больше пользы принесу людям.

— Логично, — кивнул Владислав. — Химики всегда в цене. А я вот пока не знаю, чем займусь. Правда, мне еще нужно до дома добраться… Что в свете последних событий становится все более и более проблематично.

Срджан помешал ложечкой сахар и отхлебнул из кружки. До обычного времени появления штурмовиков Альянса оставалось часа два, так что можно было спокойно побеседовать на отвлеченные темы. Да и разговор помогал расслабиться, не накручивать нервы перед вероятным боем.

— А почему тебе просто не обратиться в свое консульство? Сделают дубликат паспорта, переберешься в Венгрию и из Будапешта улетишь домой.

— Легко сказать. — Рокотов закурил. — И вообще — меня терзают смутные сомнения: не списали ли Влада Рокотова на боевые потери? Ни в белградских, ни в московских радиопередачах, которые мы оба слышали, про исчезнувшего без вести биолога не было сказано ни слова. И в телерепортажах тоже… Мне Мирьяна говорила, что по сведениям официальных источников всех русских отсюда вывезли еще две недели назад.

— Ну и что? Ты вот он, жив-здоров. Материальное тело, можно сказать, а не фантом. Ваш посол вынужден будет с этим считаться…

— Ага, и согласиться с тем, что раньше он врал, — усмехнулся Владислав. — Ты наших не знаешь. Они ради карьеры меня собственными руками задушат. Ибо нет человека — нет проблемы. Конечно, в фигуральном смысле… В идеале для наших бюрократов было б лучше, если б я погиб. Меньше хлопот. А если жив — тут возможны варианты. Вдруг я доброволец, который в обход всех кордонов пробрался в Югославию повоевать на стороне Милошевича? Или шпион, использующий такую диковатую легенду для проникновения в Россию? Или проверяющий из МИДа, провоцирующий сотрудников посольства на незаконные действия?

— Почему незаконные?

— А потому! — Рокотов закинул руки за голову. — Мало ли что им в башку втемяшится. Душа бюрократа есть сумеречная зона. Они, сволочи, всего боятся. Кроме, конечно, взяток… Да у меня и денег то нет. Эх, надо было Коннора на золотишко растрясти! Ему ведь двадцать монет выдали, по десять граммов каждая. Какой никакой гешефт… А так — с голым задом и без документов; все имущество — автомат Калашникова. Лепота! Впору становиться вольным сербским абреком и промышлять грабежами на большой дороге. Жить в пещере, питаться дичью, по ночам спускаться в деревни и похищать златокудрых девушек. Хотя куда мне девушки? Их ведь тоже кормить придется…

— Не все так безнадежно. У меня двоюродный дядя в Белграде служит, в генеральном штабе. Он поможет. Особенно если сегодняшняя охота пройдет удачно.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — Влад постучал костяшками пальцев по автоматному прикладу. — Дядя — это, конечно, хорошо. И к этому вопросу мы с тобой еще вернемся. Однако попозже. Мне и Мирьяна обещала посодействовать через свои каналы в полицейском ведомстве.

— Хорошая девушка, — мечтательно заявил Срджан. — Только неприступная. Не знаешь, как и заговорить с ней…

— Да уж, — подтвердил Рокотов и отвернулся, пряча улыбку. С Мирьяной он провел бурную ночь после того, как они наконец добрались до Блажево. По всей видимости, журналистке надо было снять стресс. Да и Владиславу разрядка не помешала, тем более что соблазнительные формы черноокой сербки настраивали любого мужчину исключительно на похотливый лад.

Наутро Мирьяна взяла с Владислава слово, что после войны он найдет ее в Белграде, и даже всучила ему запасной ключ от своей квартиры. Биолог слово дал, дипломатично не оговорив сроки визита. Рассчитывать свое будущее более чем на три дня вперед он не мог. Хотя понимал, что втрескался в Мирьяну по уши. Рокотов был реалистом и знал, что пламенная страсть имеет обыкновение гаснуть столь же быстро, как и возникает. Поэтому он решил отдаться на волю случая и ничего не планировать загодя.

— Повезло ей, что тебя встретила, — продолжал Срджан, не подозревая, что своими воспоминаниями о Мирьяне вызывает у командира неуместные в боевой обстановке мысли. — А какие глаза! Чудо! А ноги…

— Все, хватит, — Владислав поднял палец. — Давай сменим тему. О женщинах мы с тобой и в лагере поговорить успеем. Тоже мне, менестрель нашелся! Глаза, ноги, пупок и все остальное — это анатомия. И к проблемам стрельбы по низколетящей цели не имеет никакого отношения. Для нас нынче главное — попасть по самолету, а не в койку к красавице.

— Прекрасному есть место везде, — не согласился Срджан, — и в мирное время, и на войне. Женщины — это огонь, освещающим мужчинам дорогу к самосовершенствованию…

— Ага, — улыбнулся Рокотов, вспомнив генерала из «Особенностей национальной охоты». — Ну, за философию!

— Это не просто философия, это жизненное кредо, — завелся Срджан и подсел поближе к Владиславу. — Вот скажи: ради чего мужчины из кожи вон лезут, чтобы добиться в жизни хоть какого нибудь успеха? Все — ради женского внимания. Исключительно для того, чтобы иметь возможность обладания понравившейся дамой…

— А педики? — поинтересовался педантичный Рокотов.

— То же самое! Только у них чувства к женщинам сублимировались в тягу к мужчинам. Произошла подмена понятия, но суть его осталась прежней! По большому счету голубые — несчастные люди, они все время проводят в борьбе с самими собой. И не только с собой, но и с обществом, которое их отторгает. У меня в университете приятель был — так его буквально затравили насмешками, чуть с собой не покончил…

— Не такие они и несчастные. Просто лечиться не хотят.

— Как так?

— А вот так, примитивно! Видишь ли, мой юный друг, педерастия — это не психологическое свойство, о котором так любят поговорить гомики, а обычнейшее заболевание. И поддается современному лечению.

— Нет, подожди! В обществе всегда существовал определенный процент голубых. И ни о каких болезнях я не слышал.

— Это ты не слышал, — зевнул Владислав. — Про методы лечения вообще стараются не говорить. Иначе придется признать, что все гей-клубы, гей-культура и прочая дребедень — не более чем порождение кучки больных людей, которые возвели свое заболевание в ранг «высокой идеи» и «элитарности»… Гомосексуализм — просто-напросто наследственная болячка. Если мамаша в период со второго по четвертый месяц беременности перенесла краснуху или еще какую вирусную инфекцию, то в девяносто девяти случаях из ста ее сыночек станет педрилой. Рано или поздно, но станет… Избежать же этого элементарно — своевременно вакцинировать беременных женщин. И все, с гомиками будет покончено за одно поколение.

— Интересно, — Срджан почесал переносицу. — А что делать с теми, кто уже?..

— Лазерная нейрооперация. Выжигается один кубический миллиметр мозга, как хроническому наркоману, и вперед, на женщин! Дело в том, что вирусные инфекции малость видоизменяют структуру некоторых участков коры головного мозга. Конкретные точки известны, методика проведения таких операций в общем и целом отработана. Конечно, требуются дополнительные исследования, но это уже рабочие вопросы… Основное препятствие в другом: на фиг это никому не надо. Ну и деньги не последнюю роль играют. По моему мнению, бурное развитие педерастии и гей-культуры имеет самое прямое отношение к плану так называемого «золотого миллиарда». Не слышал о таком?

Серб удивленно покачал головой.

— Ну как же! Его и не скрывают вовсе. Просто слишком много людей умеют проводить аналогии между очевидными вещами. Короче, слушай сюда. Лет двадцать назад в Штатах группа ученых-социологов вкупе с экономистами выработала идейку «золотого миллиарда». Дескать, комфортно на нашей планете может жить только один миллиард человек, остальное население Земли непринципиально. Конечно, оно тоже должно существовать, но только в роли «обслуживающего персонала». Работать в сельском хозяйстве, на вредных производствах и все такое прочее. Уровень жизни — соответствующий, как у скотины в стойле. В случаях неподчинения — ракетный удар со стороны армии «золотого миллиарда». Естественно, одновременное ограничение рождаемости в «неразвитых странах». Типа вашей, моей, Китая и тому подобных. Улавливаешь мысль?

— Улавливаю, — нахмурился Срджан.

— В «золотой миллиард», как ты понимаешь, входит население Америки и некоторых стран Западной Европы. Примерно миллиард и получается. Все, другим места не остается. Если судить по происходящим в последние десять лет событиям, то программа «золотого миллиарда» уже принята к действию в развитых странах. Вот что такое педики с пропагандой своего образа жизни — они как бы отвлекают здоровых производителей от продолжения рода, тем самым способствуя уменьшению рождаемости. Потому-то в их тусовках крутится столько денег… Но навязывание элитарно-голубого образа жизни — это только часть плана. Попытки поссорить православных с мусульманами и поощрение коррупции в бывших странах соцлагеря — из той же оперы. Мы просто-напросто не вписываемся в картину мира, который пытаются построить американцы и европейцы. А строят они успешно, надо признать…

Срджан потряс головой.

— Неужели этого никто не понимает?

— Понимают, наверное, — пожал плечами Рокотов. — Но нынешним политикам на будущее наплевать. Они заняты другим: как бы удержаться у власти да набить собственную мошну потуже. Что будет через пятьдесят лет, их не интересует. Кстати, планчик «золотого миллиарда» имеет серьезные минусы, которые почему-то не усекли сами западники. Я тебе как биолог могу сказать — миллиардная популяция человеческого рода очень быстро исчерпает ресурсы генетического многообразия и вымрет. Не сразу, естественно, но достаточно быстро, за триста-четыреста лет. Так что наша цивилизация ныне стоит на краю гибели. Еще одно-два поколения — и регресс станет очевидным.

— И сегодняшняя война — один из этапов? — грустно констатировал Срджан.

— Думаю, да.

— Черт, но ведь тогда вся дальнейшая жизнь — бессмыслица…

— Не совсем. Лично я не теряю оптимизма. Происходящее на Балканах — я говорю о глобальных процессах, не только о проблеме Косова — это удар по странам, которые именуют себя «цивилизованным миром». И прежде всего — в части идеологии. Я это ощутил на собственной шкуре. Когда «морские котики», прибывшие спасать Коннора, не вытащили заодно меня, стало ясно: у западников трещит по швам их основная константа — уважение к закону и неукоснительное его соблюдение. Все, аут… Коли армейская элита позволяет себе такие фокусы, значит, поражена вся государственная система. И это не частный случай, это тенденция. Поддерживать сепаратистов оружием; намеренно срывать переговоры, пытаться изменить государственные границы, бомбардировать мирные объекты. Во Вьетнаме штатовцы вытаскивали даже своих местных агентов, а здесь — не только не спасли, но и хотели убить гражданина дружественного государства. К тому же того, кто спас жизнь их летчику. Кранты, в общем, образу солдата миротворца… Налей-ка мне еще кофейку. А то что-то в горле пересохло…

— Непременно, — Срджан потянулся за термосом. Впереди у них еще была куча времени и масса вопросов, которые стоило обсудить. Беседы с начитанным Рокотовым были интересны и расширяли кругозор студента химика, родившегося в маленьком местечке Сичево, что располагается в двадцати километрах от города Ниш.

По вечерам российский Президент уже едва держался на ногах. Телохранители буквально таскали на себе грузное тело от кабинета до машины и от машины до кресла на веранде правительственной дачи. Глава Государства что-то недовольно бурчал под нос, отпихивал плечистых профессионалов, пытался ходить сам — но спустя два шага тяжело кренился на бок, и все начиналось по новой. Телохранители подскакивали с обеих сторон, начальник охраны контролировал тыл — и так они доводили Президента до нужного места. А заодно и до бешенства, ибо стареющий царь весьма болезненно реагировал на любое проявление своей немощи. Сибиряк, который в молодости гнул дюймовые гвозди и выпивал в один присест литр самогона, к своему шестидесятишестилетию подошел дряхлой развалиной, которую любой детсадовец может проткнуть палочкой от мороженого.

И Президенту было обидно.

А тут еще окружение! Вор на негодяе и подлецом погоняет… Нет чтобы дать старому человеку отдохнуть! Лезут и лезут, толкутся у трона, протягивают свои загребущие ручонки к президентскому фонду, тащат на подпись указ за указом, наушничают, кляузничают, пытаются сожрать друг друга. Пропихивают на доходные места тупорылых родственничков, якшаются с преступными авторитетами, насылают на конкурентов команды беспредельщиков, сводят счеты через газеты, перетряхивая грязное белье на людях…

Гады.

И дочь любимая туда же! Ах, доченька, доченька… Не сидится ей на месте. Все крутится, аки пчела, медок в свои швейцарские и американские ульи таскает. А медок-то сладок, почитай двадцать-тридцать туесков в месяц. То есть не туесков, конечно же, а миллионов этих противных зеленых бумажек, с которых надменно таращится ихний Президент. Не оскудевает рука дающих, ох не оскудевает! А по другому никак. Один за квоты поднесет, другой — за льготы таможенные, третий — просто так, за будущее расположение. И попалась птичка, увяз коготок.

И зятьки туда же.

Шустрые зятьки попались: у старшенькой муженек нефтью промышляет, у младшенькой — авиаперевозками. Интересно, а не наркоту ли он бортами возит? Живет больно красиво. Не по средствам. И никак уж не по статусу скромного чиновника. Только кто ж зятя президентского проверить осмелится?

Сволочь эта бородатая, что в Главы Администрации пролез, сопли распускает… Замолил грехи, гадина, в ножки бухнулся, ковер слезами своими оросил. Словно пес смердячий по кабинету ползал, о жене и детках своих орал. Такие же небось вырастут. Маленькие, плешивые и подленькие. Династия, одним словом… «Гомочиновникус», мать их!

Остальные не лучше. Ни на кого положиться нельзя. Одна отрада — жена. Никуда не лезет, ни во что не вмешивается, только слушает внимательно и жалеет. Эх, сбросить бы годиков двадцать! Да на природу, на озерцо с блескучей рыбешкой, подальше от дрязг, разборок, нытья, удушливого галстука, который он ненавидит с юношеской поры, слюнявых и неискренних поцелуев многочисленной родни… Сесть с удочкой и забыться на сутки. А ежели поклевки не будет — не страшно, можно и динамитиком с катера жахнуть! Вот именно, динамитиком! А в озерцо всю чиновную братию предварительно загнать, пущай плещутся! Сволочи, одно слово…

В последние месяцы ему все чаще и чаще приходили мысли о добровольной отставке. Парадоксально, но факт — при всей своей бешеной жажде власти и хватке почище бурого медведя Президент довольно здраво оценивал свои силы и понимал, что в том сумасшедшем ритме, в котором он жил уже десяток лет, ему долго не протянуть. Годы, здоровье, хронические болячки… И он бы передал власть в надежные и крепкие Руки.

Но где их взять?

Не премьеру же вручать символы президентского могущества. Тот либо не удержит бразды правления, либо скатится до братаний с красным сектором в Думе и окончательно завалит страну. В роли «стабилизирующего фактора» внутренней политики нынешний премьер еще как то справлялся, но даже тут не обходилось без накладок. То председатель российского правительства с журналистами чего-то не поделит и своим распоряжением перекроет кислород какому-нибудь телеканалу, то примется вещать о марксизме как о «науке», то начнет неумело вилять, когда встанет вопрос о нечистых на руку членах его кабинета.

Коммуняка со стажем, одним словом. Лез, лез по карьерной лестнице, всегда хотел быть и незаметным, и «предельно правильным» одновременно (чтобы оценили и не забыли), тонко интриговал… А в результате?

А в результате получился ни рыба, ни мясо. Ни демократ, ни марксист, ни дипломат… Так, серединка на половинку. Велеречивый, всегда чуть-чуть погруженный в себя, демонстрирующий окружающим собственную значимость. А копни поглубже — пшик. Осторожность превращается в элементарную трусость, взвешенность — в отсутствие собственных мыслей, мудрость — в ограниченность. Как у Анастаса Микояна: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича». Пятьдесят лет «в струю». Тьфу…

Нет, премьер ни по каким статьям на роль преемника не подходит. И экономику завалит, и внешнюю политику, и с раздухарившейся Думой справиться не сможет.

Дал Бог помощников!

Президент до хруста сжал в кулак здоровую руку. Желание физически набить морду ближайшему окружению в последнее время накатывало все чаще. Особенно хотелось дать по харе пресс-секретарю и почему-то садовнику. Хотя бывший гэбист, подстригающий кусты и копавшийся на грядках с клубникой, вроде бы ничем Президенту не насолил. Однако желание смазать его по физиономии не проходило. И даже возрастало… Видать, совсем этот старичок лицом не вышел.

Глава Администрации уместил краешек задницы на кромке стула и подобострастно уставился на мрачного Президента.

— Ну шта… опять, понимаешь, указы притащил? — Скрежещущий голос не предвещал ничего хорошего. Когда Президент начинал скрипеть, словно несмазанный токарный станок, это служило верным признаком приближающегося гнева. Подчиненные в такие моменты прятались по своим щелям и захоронкам, моля Бога, чтобы пронесло. Недовольство Президента обычно прекращалось быстро, но только в том случае, если удавалось поймать за руку какого нибудь несчастного и с треском уволить.

— Тут немного, — заискивающе молвил Глава Администрации, ерзая на неудобном стуле. Недавно он осознал себя иудеем, срочно сделал обрезание и теперь мучился, если приходилось надевать тесные брюки. Ранки еще до конца не зажили.

— Не суетись, — махнул рукой Президент, будучи не в курсе страданий свежеобрезанного чиновника. — Давай, понимаешь, сюда…

Глава Администрации осторожно положил перед седым стариком кипу бланков. Президент нацепил очки и углубился в чтение, изредка хмыкая и прочищая горло.

Пауза затянулась почти на час.

Глава Администрации искоса поглядывал на все еще опасного старца и прикидывал, как бы половчее подать вопрос, ради которого он, собственно, и прибыл к руководству. Указы были лишь прикрытием, их можно подать в любой другой день, хоть через месяц. А можно и вообще не подавать, все равно от них никакого толку.

Истинной причиной приезда чиновника была проблема космической станции «Мир». Его заокеанские друзья из трехбуквенного учреждения в местечке Лэнгли настойчиво требовали прекратить финансирование орбитального проекта и в самое ближайшее время обеспечить затопление станции в Тихом океане. Где их специалисты по глубоководным работам смогут без помех поднять аппаратуру со дна и изучить на военных базах в штате Мэриленд.

Вопрос о «Мире» был щекотливым. Основным препятствием благоприятного для чиновника и его покровителей развития событий являлись расходы, которые должна будет понести Россия, если согласится затопить свою станцию. Ежегодно на обслуживание орбитального комплекса уходило сто миллионов долларов, которые всякий раз выбивались с кровью, но все-таки тратились по назначению. Амбициозная же космическая программа под названием «Альфа», в которой России была отведена роль «принеси, подай и пошла вон!», обошлась бы бюджету в девять миллиардов за три года — неподъемная задача для казны. Президента тщательно оберегали от любого упоминания о будущих тратах, ибо высочайшая виза на документах, обрекавшая страну на работу «за долги», сулила узкому кругу посвященных солидные переводы на именные счета в офшорных зонах.

Мимо семизначной цифры Глава Администрации пройти не мог. Это было немыслимо для закомплексованного профессора математики, волей случая вознесенного к главной кормушке страны. Это вам не мелочь по карманам тырить и даже не липовыми акциями торговать!

Подворовывать бородач начал еще в институте. То лишнюю пачку бумаги спишет, то коробку скрепок домой уволочет, то из библиотеки книгу под плащом вынесет. Подлинный же азарт он испытал, когда из портфеля своего коллеги украл квартальную премию — аж сто восемьдесят рублей. Ротозей доцент бросил свой потертый портфельчик в незапертой аудитории и отправился на лекцию. Как он визжал, обнаружив пропажу! Кричал, что на эти деньги собирался купить пособия своим студентам. И купил бы, вот в чем парадокс! Этот доцент вечно подбирал на улице щенков и котят, выхаживал их, а потом раздавал бесплатно всем желающим. Гуманист хренов! Нынешнего Главу Администрации, тогда простого кандидата наук, доцент не любил. Видно, чувствовал в нем червоточинку.

«Где он теперь? — подумал чиновник. — Небось все там же. Несет в народ знания. Сеет, так сказать, разумное, доброе, вечное. Дурак недоделанный! Так ему и надо. Как жил в своей живопырке, так и живет, как жрал магазинные пельмени, так и давится… На говно исходит, когда меня по телевизору видит. Эх, надо бы в институт родной заехать, в глазенки ему взглянуть. То-то залебезит перед начальством!»

После ухода с кафедры он подвизался на поприще коммерции, соорудил в составе коллектива таких же прохиндеев несколько финансовых пирамид и по протекции одного из «коллег» был заброшен на самый верх бюрократической лесенки, где вцепился зубами в открывшиеся перспективы. Нюх на халявные деньги у Главы Администрации был развит отменно.

Президент отложил бумаги и жестом подозвал стоящего у двери охранника.

— Чаю… И распорядись, понимаешь, об ужине…

Телохранитель передал пожелание Президента по рации. Отлучаться от охраняемого объекта он не имел права. Даже на полминуты.

Президент в упор уставился на чиновника. Тот попытался выдержать тяжелый, как асфальтовый каток, взгляд Главы Государства, но не сумел и опустил очи долу. Президент умел прожигать взглядом насквозь, лишая воли, пригвождая к месту. У человека, на которого так смотрел Президент, появлялись дурные мысли о камере в Лефортово, толстом томе уголовного дела и многих годах за колючей проволокой где нибудь под Нарьян-Маром. Глава Администрации исключением не был и даже более других опасался президентской немилости. Справедливой, надо признать.

— Ну сколько можно? — неожиданно гундосо протянул Президент. — Это, понимаешь, мелочи… Ну не ко мне с этим надо. Такие вопросы и председатель правительства решить в состоянии…

— Требуется ваша виза, — облегченно выдохнул чиновник.

— Поставь факсимиле, — Президент вяло махнул рукой на Главу Администрации. — Ты документы по Франции подготовил?

— Завтра представлю.

— Смотри у меня! Сколько уже тянешь…

— Министерства только сегодня обсчет представили, — виновато потупился чиновник. Речь шла о новой нитке газопровода в обход Прибалтики, которая ставила под удар доходы вице-премьера, имевшего долю в старом проекте. Строительство нового газопровода тормозили всеми возможными методами, начиная от передачи заказа по цепочке фирм-посредников до откровенной фальсификации документов. Ибо реализация проекта означала, что одна маленькая, но гордая прибалтийская республика лишится половины своего бюджета и разорится за год. Прибалтийские эмиссары уже трижды подвозили вице-премьеру чемоданчики валюты, но этих средств на окончательные похороны проекта было недостаточно. Хапуга, занимавший пост председателя совета директоров российского газового гиганта, требовал в несколько раз больше. Ситуация складывалась патовая, вице-премьер нажимал на все имеющиеся у него рычаги, однако его влияния не хватало. Хапуга встал стеной, даром что ростом был метр с кепкой. Стороны конфликта ввели в бой тяжелую артиллерию. Глава Администрации Президента пока держался вице-премьера, но уже подумывал, не перейти ли под другие знамена — правительство доживало последние дни, а естественный монополист был непотопляем.

— В Париж сам поедешь. — Президент бросил в стакан ломтик лимона. — Выступишь по Югославии, нашу позицию еще раз доведешь. Ну, шта у тебя еще ко мне?

Чиновник мысленно перекрестился, забыв о смене вероисповедания.

— Тут вопросик по нашей совместной программе с американцами. Касательно новой орбитальной станции…

Президент благожелательно кивнул.

Боеголовка с упавшего советского спутника КН-710 представляла собой конус высотой сто восемьдесят сантиметров, с метровым диаметром основания и весом триста килограммов. На поверхности конуса располагались чешуйки из металлокерамики, призванные оберегать внутреннее устройство от перегрева при вхождении боеголовки в плотные слои атмосферы.

Схема ядерного заряда была проста, как солдатский сапог. И так же надежна. Советские инженеры, рассчитавшие долговечное устройство, по замыслу его создателей должное отработать на орбите не один десяток лет, использовали самые примитивные технологии, не подверженные случайному отказу даже в экстремальных условиях космического вакуума и при отсутствии периодических регламентных работ.

Ядром системы являлись двадцать килограммов урана 235, как апельсин разделенного на шесть равных долек. Дольки были проложены многослойными пластинами, в состав которых входили свинец, платина и оксид титана. Урановый сердечник окружала сфера из пирамидальных блоков взрывчатого вещества, дающая усилие при горении в несколько миллионов ньютонов на квадратный сантиметр. Каждый блок приводился в действие троекратно дублированными криотронными переключателями, подсоединенными к управляющему чипу с помощью световодов. И, наконец, внешние границы замыкала сфера, изготовленная из трехсантиметрового листа бериллия, служащая отражателем нейтронов и удерживающая ядерную реакцию в течение одной десятитысячной доли секунды. Потом бериллий испарялся, и огненный шар вырывался наружу, уничтожая все живое в радиусе семи километров.

Расчетная мощность боеголовки составляла сто пятьдесят килотонн.

Когда проект только начинался, некоторые инженеры предлагали использовать оружейный плутоний, но от этой идеи пришлось отказаться — уран был гораздо надежнее, не требовал постоянной очистки и его было много. При желании Советский Союз мог создать десятки тысяч подобных боеголовок, многократно превосходя все мыслимые и немыслимые потребности своих вооруженных сил.

Но было у боеголовки и слабое звено.

Даже в самых невероятных сценариях никто не мог предвидеть, что целый, неповрежденный заряд попадет в руки посторонних людей. По замыслу конструкторов, ракета могла оказаться на земле в одном единственном случае — при ударе по избранному объекту. Поэтому не были предусмотрены ни система самоуничтожения, ни система радиомаяков. Равно как в управляющей схеме не существовало блокировки внешней команды на подрыв устройства.

Конечно же, простой обыватель ничего с боеголовкой сделать не смог бы, сколько бы ни соединял провода и ни пытался замкнуть реле. Однако человек, знакомый с подрывным делом, в принципе сумеет привести устройство в действие. Достаточно разрезать бериллиевую сферу и заменить криотронные взрыватели на подчиняющиеся иной команде. Такой специалист, без сомнения, получил бы изрядную дозу радиации, но при быстрой работе смог бы переориентировать заряд на подрыв с внешнего пульта. И при благоприятных обстоятельствах даже выжить.

У косовских такие специалисты имелись. Но при, скученности населения на Балканах взрыв стапятидесятикилотонной ядерной бомбы приведет к заражению слишком большой территории, а практический результат будет нулевым. Косово превратилось бы в опасную для проживания зону, что только повредит целям Освободительной армии. Подорвать же боеголовку в Белграде возможным не представлялось, ибо доставка ее выглядела слишком уж проблематичной.

Но и отдавать боеголовку суверенной Албании тоже не хотелось. Тирана не могла заплатить достаточную сумму, да и зачем стране с воздушным флотом в два с половиной «кукурузника» современное ядерное оружие?

Поэтому заряд доставили в подземное хранилище сверхзаконспирированной базы партизан и принялись за поиск покупателя, способного и деньги выложить, и увезти боеголовку подальше от Косова.

А до той поры темно-серый конус обложили мешками с песком и заперли за ним стальную дверь бункера. О местонахождении заряда знали всего восемь человек, шестеро из которых на следующий день были расстреляны из гранатомета, когда на открытом джипе выезжали для осмотра позиций своего отряда. Оставшиеся в живых разделились: один остался рядом с товаром, другой отправился на просторы огромной северной страны, где и была произведена боеголовка, чтобы попытаться раздобыть хоть какую нибудь документацию на изделие. При повальной продажности местных властей сия задача не представлялась особо трудной.