- Заклятье... Образа... - прохрипела Клотильда. - Что ты... там... видела? С-с-с-ка-жи-и-и...
      Ралина посмотрела на нее сверху вниз, едва ли не с сожалением, но промолчала. Тогда Клотильда из последних сил приподняла голову и протянула дрожащую руку к сестре.
      - Заклинаю... скажи-и-и...
      - Ты и перед смертью не унимаешься, сестричка, - сокрушенно покачала головой друидесса. - Кроме "заклинаю" в тебе уже ничего живого, по-моему, не осталось. Эх, ты...
      - С-с-с-с... - из горла старой ведьмы вырвался только воздух, у нее уже совсем не было сил даже пошевелить языком.
      Ралина привстала, подобрала с травы свой грязный и мокрый плащ, свернула его валиком и, приподняв сухонькую головенку сестры, подложила Клотильде эту последнюю в ее жизни подушку. Затем поджала губы, вытерла рукавом свое грязное и взмокшее лицо и проговорила мягко и укоризненно, чуть ли не с сестринской заботой:
      - Я видела твою душу, сестричка. Пустую и сгоревшую дотла, в которой уже нет места даже для ненависти. Это был последний костер твоей души, Клотильда.
      Старая друидесса выговорила имя сестры с явным усилием, как что-то забытое, очень далекое и уже никогда не возвратимое. Клотильда молча лежала, судорожно хватая беззубым ртом воздух, и в горле у нее тихо булькало.
      - Прежде я бы сказала, что это выглядело очень страшно, - старая друидесса, казалось, разговаривала сама с собой, но она знала наверняка сестра ее слышит. Пока еще слышит.
      - Теперь же отвечу: нет! Поскольку я не знаю, какой мою душу видела ты, сестричка. А теперь вот что я тебе скажу, Клотильда.
      И высокая могучая старуха с грустью взглянула на старуху-сестру, хилую и тщедушную. Быть может, это было случайным совпадением, но в ту же минуту хрипы и клокотание в горле и груди Клотильды утихли, и ее лицо стало понемногу светлеть и разглаживаться.
      - Твое время вышло, и настает смертный час. Я больше не держу на тебя зла, Клотильда. Ты же - как знаешь, - друидесса сокрушенно покачала головой и тяжело вздохнула. - А теперь тебе пора заснуть. Уже очень поздно. А я посижу тут немного возле тебя, пока ты не уснешь.
      И Ралина, некогда - Верховная друидесса балтов и полян, а в этот миг просто смертельно усталая старая женщина, знающая все небесные сроки, но не знающая сроков земных, опустила руку на маленькую, совсем крошечную головенку младшей сестры и провела ею по жиденьким седым волосам. Тело ведьмы вздрогнуло, по нему раз за разом пробежала длинная и мучительная судорога. Ралина скользнула рукой по худенькой шейке сестры и по-сестрински заботливо поправила воротничок и застегнула отошедшую пуговку веселого малинового цвета. Рука Клотильды, глаза которой уже закрылись, вдруг ожила, медленно поднялась, затем потянулась к горлу, опустилась на руку старой друидессы и накрыла ее ладонь слабеющими, уже совсем безвольными пальцами. Они медленно сжались, бессильно обхватив руку сестры, и осторожно, чуть ли не с нежностью, коснулись согнутого уродливого безымянного пальца Ралины. И в этот миг душа ее отлетела.
      А Ралина еще долго сидела у изголовья сестры, задумчиво глядя невидящими глазами в непроглядную темень весенней ночи. А когда звезды стали бледнеть, и вдали забрезжил рассвет, она поднялась и отправилась в лес собирать сучья для костра, думая и внутренне ужасаясь тому, в какие несусветные дали отправилась эта бесконечно одинокая и заблудшая душа.
      ГЛАВА 7
      ДУДОЧКА
      Молчун неожиданно остановился: он вдруг ощутил, как в его голове быстро кольнуло. Казалось, кто-то осторожно ввел ему в висок длинную и тонкую иглу, причем настолько тонкую, что немой друид даже не почувствовал сколько-нибудь острой боли, а только лишь легкий укол, холодный и осторожный. Затем кольнуло еще раз, снова и снова. Он затряс головой, чтобы избавиться от наваждения. Это, конечно, были только нервы, которые были напряжены столько дней и ночей, что должны были уже давно лопнуть. Ничего не произошло, но тут же послышался укол в другом виске. Именно послышался - теперь это было похоже на звон тоненькой льдинки, легко обломившейся в голове немого друида. А затем обе иглы в его голове удлинились и медленно поползли навстречу друг другу.
      Молчун затряс головой что было сил, но ничего не помогало. Тогда он быстро вонзил кончики мизинцев в отверстия каждого уха и стал медленно поворачивать пальцы, как будто пытался добраться до заползшей в ушную раковину уховертки. Но Молчун никогда не верил в глупые россказни базарных баб, пугающих детей, чтобы они не лазали на сеновал. Это была последняя мысль Молчуна, после чего в его голове мгновенно сверкнула молния - это обе невидимые иголочки встретились. Боль была страшная, нестерпимая, и друид замычал от боли. В ту же секунду боль стала медленно уползать куда-то вглубь, жжение в голове прекратилось, и в глазах Молчуна выступили слезы. Он вытер лицо рукавом и замер. В голове его раздался далекий звук, как будто кто-то сильно и протяжно дул в невидимую дудочку. Затем звук сменился новым, потом пришли еще несколько других, появилось некое подобие мелодии, словно некий ребенок-несмышленыш осторожно пробовал извлечь звук, и у него это только что начало получаться. Это действительно была дудочка, но даже не это поразило немого друида в самое сердце. Это была Его Дудочка! Та, что когда-то он смастерил впервые в жизни и подарил странному и доброму парню по имени Коростель.
      Молчун ни за что на свете не сумел бы объяснить, как же он все-таки понял, что это играла именно та, его дудочка, но он даже и не думал об этом в эти мгновения. Его дудочка играла, и она звала его! Немой друид обхватил руками голову, в которой один далекий и печальный звук сменялся другим, и медленно обвел взглядом лес.
      Рута увидела, что с немым друидом что-то происходит, после того, как тот вдруг остановился как вкопанный и схватился за голову. По его искаженному болью лицу невозможно было прочитать, что случилось, и Руте даже показалось, что к немому вернулась одна из давних, так и не залеченных ей хворей. Но тот уже пришел в себя, мрачно посмотрел на девушку и пошел к ней, на ходу снимая с пояса ножны.
      "Вот и все, наверное", - устало подумала она. "С этим дьяволом мне никогда не сладить". Но пока Рута примеривалась, как бы получше изловчиться и ударить предателя в глаза ногтями, немой друид остановился и протянул ей свой зачехленный нож. Она непонимающе смотрела на него, не двигаясь с места, и тогда Молчун нетерпеливо топнул ногой. Рута робко протянула руку, и друид вложил ей в ладонь ножны.
      Губы его дрогнули, и ей даже показалось, что он сейчас наконец-то хоть что-то ей скажет. Но немой друид только молча указал девушке куда-то за спину, туда, где между двумя чащами могучих, неудержимо устремленных ввысь сосен, начиналась просека. Туда, где начинался путь к свободе. Если только это не было ловушкой, и ее не ждала неумолимая стрела в спину. Она знала, что друид бьет без промаха из лука, с которым всегда был неразлучен.
      Рута повернулась и сделала шаг. Потом другой и третий. Ничего не произошло, во всяком случае, со стороны друида до нее не донеслось ни звука. Тогда она осмелела и ускорила шаг, вознося про себя отчаянные молитвы, зажмурившись и ожидая каждой клеточкой напряженной спины, что вот сейчас, в это мгновение ее и настигнет смертельный удар в спину. Девушка осторожно повернула голову и краешком глаза увидела позади темную фигуру, стоявшую с широко расставленными ногами, словно под ними была не земля в снегу, а палуба корабля, попавшего в безнадежный шторм вдали от родных берегов. Рута глубоко вздохнула, пытаясь унять бешеное колотящееся сердце, и быстро пошла под пологом заснеженного леса, мечтая поскорее добраться до спасительной просеки и остаться живой. Над ней летели снежинки, но это только ветер тревожил кроны сосен, а в глубине чащи было тихо.
      Когда девушка исчезла за поворотом лесной дороги, Молчун сплюнул, оставив маленькую окровавленную лунку на снегу, вытер губы, нахлобучил шапку и побрел обратно. В голове у него шумело, словно это целый сонм ветров сошелся в схватке за право властвовать над всеми флюгерами мира, в ушах поминутно поднимались ватные волны, и только где-то в глубине души, словно в пустом, всеми брошенном замке, звучала далекая и одинокая дудочка. Ей уже не суждено было умолкнуть, как любой Истине на этом свете, которой однажды посчастливилось быть Услышанной.
      Он сам себе сейчас казался узлом, в который кто-то невидимый, но, несомненно, могучий и сильный, связал две крепкие нити, что прежде были отчего-то разорваны. Ему казалось, что сейчас он знает все обо всем на свете и даже - о себе, о себе самом; том человеке, который всегда казался ему самой большой для него загадкой на свете. Он жил и ощущал себя, но проходил день, и Молчун забывал себя вчерашнего, а каким он будет днем завтрашним, немой друид и представить себе не мог. В горле у него стоял ком, на лбу выступили крупные капли пота, несмотря на легкий морозец стылого леса, а в голове продолжала звучать дудочка. Это уже были не первые робкие потуги, это начиналась музыка, и она волновала сейчас Молчуна. Он словно чувствовал себя нерадивой заблудшей овцой, которая вдруг услышала далекую дудочку родного пастуха, собирающего стадо, и радостно встрепенулась, услышав знакомые звуки обещания тепла и покоя. Немой друид сделал шаг, не зная еще куда, и в этот миг с деревьев стал падать снег, закачались могучие стволы, а заснеженная земля под ногами задрожала.
      Ничего не понимающий Молчун от неожиданности потерял равновесие и упал наземь, неловко подвернув ногу. По всему лесу вокруг него, куда ни кинь взгляд, огромными белыми шапками падал снег, обламывались сучья, и некоторые стволы молоденьких сосенок уже начинали предательски трещать. Происходило что-то странное, даже страшное, причем где-то совсем неподалеку, потому что звуки дудочки, в такт которым аккомпанировали порывы сильного ветра в лесу, становились все громче, вырисовывая замысловатую вязь мелодии, которая уже начала бесконечно повторяться. "Кто-то рисует последние круги", - невесть откуда возникла и пропала у него в голове мысль, мысль чужая, непонятная, поскольку он не знал, о каких кругах только что прошептал ему этот неведомый кто-то. Он вскочил и ошалело закачал головой, пытаясь стряхнуть наваждение и избавиться от тошнотворного головокружения, которое немедленно навалилось на него.
      В голове немного прояснилось, но тут же вновь потемнело в глазах, и перед немым друидом стремительной, ослепляющей чередой понеслись события его минувшей жизни, последних минут, часов, дней, а, может быть, и лет. Неизвестно, сколько бы это могло продолжаться и кончилось ли когда-нибудь, но Молчун вдруг ощутил весомый тычок в спину, и тут же в бок ему уперлась массивная рогатина. Позади стояли два саамских воина, лица их были решительны - выйдя из леса, они увидели, как Молчун отпустил пленную девушку, с которой самый страшный человек из всех колдунов велел всем не спускать глаз. Духи вновь обуяли молчаливого человека, решили саамы и, отрядив одного молоденького и самого легконого охотника в погоню за беглянкой, они подкрались к друиду, который, по-видимому, был не в себе, не иначе, как из-за этих самых духов. К тому же только что в лесу тряслась земля, и угрожающе качались и ругались страшные деревья, и это тоже, без сомнения, были проделки злобных духов, с которыми Служители леса водили отвратительную и колдовскую дружбу.
      Саамы не раз слышали о духах деревьев, а некоторые охотники даже видывали их своими глазами, поэтому они относились к друидам - служителям Леса с опаской. Наставив на Молчуна снятый с него его собственный лук и подталкивая рогатиной, они повели немого друида на опушку, где у костра, окруженный четверкой воинов, сидел человек, закутанный в теплый серый плащ. Воины его явно побаивались, потому что этот зорз прослыл среди чудинов и саамов великим колдуном, которому подвластны пути даже в саму смерть. Северные воины даже иногда задумывались, не состоит ли зорз со Смертью в родстве. Ведь лекари нужны везде, а старые женщины, каковой северяне без сомнения считали Смерть, должны нуждаться в них особо.
      Рута, все еще не веря тому, что произошло, не выдержала и, едва только скрылась за деревьями у просеки, бросилась бежать во весь дух. Она знала, что где-то неподалеку должна быть река, изгиб которой они видела еще издали. Кроме того, эти места были ей хорошо знакомы - неподалеку от берега должен был стоять дом Коростеля. В лесу лежал глубокий снег, и она поминутно проваливалась в предательские ямы и сугробы, но Рута их словно не замечала, не переставая твердить себе: свободна, свободна, свободна... Чутье девчонки, выросшей в деревне, и память детства ее не подвели: скоро меж деревьями замелькали просветы, они становились все шире, и, наконец, Рута выбежала на берег реки. Случайность ли это была, или судьба все-таки подвела ее к этому своей заботливой и уверенной рукой, но она остановилась, задыхаясь и переводя дух. И сразу же Рута увидела на другом берегу человека. Он держал что-то в руках, прижимая его ко рту. Рута вгляделась и чуть не вскрикнула от неожиданности. Это был Ян, и он играл на дудочке. Эта картина была столь же неуместна в этот холодный зимний день на берегу почему-то все еще так и не замерзшей до конца реки, сколь и удивительна. Ян был без шапки, ветер со снегом трепали его волосы, и он увлеченно дул в свою дудочку. Но Рута не могла расслышать ни единого звука, сколько ни напрягала слух! Но Коростель на мгновение отнял дудочку от губ и тут же увидел ее. Он в замешательстве даже сделал шаг назад и покачнулся. Рута всплеснула руками и закричала ему, но в этот миг жесткая рукавица крепко зажала девушке рот, и она задохнулась от неожиданности.
      - Зачем ты это сделал, паршивый друид? - тихо спросил зорз. Молчун, понятное дело, ничего не ответил, и вдруг услышал, как голос Лекаря тут же повторился в его голове, отзываясь в каждом уголке души и неприятно резонируя в ней. Он замотал головой, чтобы вытряхнуть его, со злостью подумав, что в последнее время почему-то всяк норовит пробраться к нему в душу и с наслаждением приказывать, заставлять, принуждать. Одновременно он шагнул к воинам, стремясь оказаться с двумя ближайшими к нему на одной линии.
      - Ах, да, я и забыл, ты ведь не говоришь, - притворно покачал головой Лекарь, ощупывая друида колючим взглядом. - Совсем не говоришь, верно?
      Молчун стоял перед ним, и выражение его лица было совершенно безучастным; казалось, он просто до конца не понимает смысла обращенных к нему слов. Лекарь пожевал губами, погрел длинную кисть у огня, пошевелил ей, всячески разминая.
      "Чтобы лучше производить магические пассы", - мелькнуло в голове у Молчуна, почувствовавшего, как по спине побежала тонкая струйка пота.
      - Не говоришь, зато делаешь, верно? - почти дружески обратился к нему Лекарь, и Молчун не нашел ничего лучшего, как дурашливо кивнуть в ответ. Зорз оценил жест, согласно кивнул и печально усмехнулся.
      - Теперь перестанешь!
      И он властно щелкнул пальцами.
      "И для этого он так грел руки?!", - мелькнула мысль у Молчуна, но его тело уже само делало свою работу.
      В тот миг, когда, повинуясь условному сигналу Лекаря, дюжий чудинский богатырь в волчьей шапке широко и картинно размахнулся копьем, Молчун скользнул за спину стоящему рядом низенькому воину, схватил ничего не подозревающего саама за пояс, увенчанный огромными ножнами, и заслонился его телом. Оттолкнув разом обмякшего саама, из живота которого торчало длинное древко, Молчун в мгновение ока сорвал с себя меховой малахай и что было сил швырнул его в костер, возле которого рослый саам натягивал тугой лук. Из пламени поднялся сноп искр, и рука испуганного стрелка дрогнула - стрела прянула в небо. Лекарь громко закричал что-то, и с его пальцев сорвалась струйка огня. Но ему было далеко до Птицелова: тонкая пламенная струйка на лету уплотнилась, превратившись в сгусток маленького трескучего огня, который почти сразу позорно шлепнулся в снег, не долетев до Молчуна нескольких локтей.
      "Стоило руки греть", - презрительно шепнул кто-то внутри Молчуна, и на этот раз немой друид с ним полностью согласился.
      Молчун стремительно нагнулся, выхватил из ножен убитого широкий меч и бросился вперед, к огню. Ему сейчас нужно было прорываться к лесу, но он избрал тактику, которую счел неожиданной для врагов, и не ошибся. Союзные воины и сам Лекарь были уверены, что немой друид сейчас повернется и бросится как заяц назад, к просеке. У них и в мыслях не было, что Молчун решит иначе и попытается пройти сквозь них, как горячий нож через подтаявшее масло.
      Саамы, те, что привели Молчуна к Лекарю, вообще застыли, разинув рты, ошеломленные всем происшедшим. Один воин даже позорно выронил рогатину из рук. Молчун между тем в два прыжка достиг костра и сверху донизу резко потянул лезвием меча лучника, который уже достал из колчана длинную стрелу и теперь прилаживал ее на ложе. Брызнула кровь из рассеченного лица и горла, саам вскрикнул и ничком повалился в огонь, а Молчун, крутнувшись, отбил могучий удар меча, который обрушил на него чудин, прикрывавший собой Лекаря. Удар был столь силен, что друид еле удержал в ладони бешено загудевшую рукоять. "Дрянь меч", успел подумать друид и пожалел о том, что с ним нет его неразлучного лука. Второй удар едва не вышиб клинок из руки друида, и Молчун, изловчившись, что было сил пнул здоровенного мечника в колено. Тот взвыл, не ожидая от уже почти побежденного врага такого коварства, и на миг потерял бдительность. Молчун же, видя, что даже в этот миг чудин прикрывает грудь вертикально стоящим лезвием, скользнул вниз, уйдя от нерасчетливого взмаха вражеского меча, и полоснул мечника поперек живота. Немой друид тут же выпрямился, как разогнувшаяся пружина, и перешагнул тело рухнувшего в снег чудинского мечника. Теперь двое воинов были сбоку от костра в отдалении, пара его конвоиров позади только-только очухалась, и перед Молчуном стоял Лекарь. Это был самый опасный противник, который мог применить совершенно незнакомые друиду приемы боевой магии, а у Молчуна и телесные, и душевные силы были уже на исходе. Но выбора у него не было, друид покрепче сжал рукоять меча и приготовился к любой неожиданности.
      Зорз, однако, не стал полагаться только на колдовство, которое единожды сегодня его уже подвело. В руке Лекаря был короткий светло-серый, почти серебристый жезл, которым он ловко, чуть ли не играючи, отбил первый натиск друида. Молчуну даже почудилось, что его меч начинает увязать в воздухе, еще даже не коснувшись посоха зорза. Он понял, что посох укреплен боевой магией, и закружил вокруг зорза, ища обходные пути. На это у Молчуна оставалось всего несколько мгновений - к нему уже осторожно приближались двое чудинов и саам со злополучной рогатиной.
      Пару раз Молчун еле увернулся от быстрых взмахов посоха, угрожавших ему с разных сторон. Он отчетливо видел, как посох один раз стремительно удлинился и вырос в руке Лекаря, а отбивал удары меча он с такой легкостью, словно был, по меньшей мере, втрое массивней и тяжелее. В нападении же посох вел себя подобно обычному мечу, остро рассекая воздух.
      Но поединки на мечах долго длятся только в романтических рыцарских романах. Отбив очередной взмах посоха, Молчун ловко перекинул свое оружие из одной руки в другую и, уйдя в сторону, длинным выпадом пронзил бок зорза. Лекарь судорожно вздохнул, посох в его руке покачнулся и задрожал. Второй удар в грудь опрокинул Лекаря, и Молчун, даже не оглянувшись, опрометью бросился бежать к спасительным деревьям. В лесной чаще он почувствовал бы себя увереннее, кроме того, немой друид рассчитывал вынудить союзных воинов сражаться с ним между деревьями и поодиночке. У костра же его ждал натиск сразу четырех свежих противников, а этого не выдержат ни один меч и ни одна рука.
      И действительно, чудины, видя, как страшный молчаливый друид поверг наземь их колдуна, остановились в замешательстве, а трусоватый обладатель рогатины тут же залопотал что-то на языке страны озер и болот. Чудины немедленно вступили с ним в яростную перепалку, а Молчун уже достиг полога спасительного леса. Не слыша за собой погони, он остановился, чтобы вдохнуть воздуха после яростного бега, и в этот миг в спину ему ударила тяжелая стрела. Молчун замер на полувздохе, ухватился за толстый сосновый ствол и, удержавшись на ногах, медленно обернулся.
      Низенький саам, стоя возле затухающего костра, натягивал лук Молчуна, который они отобрали у него еще в лесу. Молчун, пошатываясь, молча смотрел сквозь пелену, понемногу застилающую ему глаза, как лучник отпустил тетиву, с лука сорвалось что-то серое, бесформенное, и в тот же миг вторая стрела пронзила сердце отважного друида, пригвоздив его к дереву. Тело Молчуна вздрогнуло, выгнулось и тяжело осело, ломая древко убийственной стрелы. Голова друида запрокинулась, губы вдруг приоткрылись и тихо, с трудом прошептали:
      - Й-о-о-нас...
      В следующее мгновение алая кровь хлынула у него изо рта, и в глаза пришла темнота.
      Двое чудинов осторожно приблизились к убитому, обыскали тело в поисках оружия, вынули из неподатливых пальцев меч, но тут же бросили его в снег клинок был изрядно выщерблен и для серьезного боя уже не годился. Перебросившись парой слов, воины быстро зашагали к костру. Оставшись без предводителя, союзным воинам предстояло решать, что же им теперь делать здесь, в чужой стране литвинов, среди чужих лесов, под чужими деревьями, заваленными тяжелым, густым снегом.
      Серая лесная птица тихо слетела с небес на грудь мертвому Молчуну. Она шагнула на покачивающихся тонких лапках к его лицу и легонько клюнула друида в подбородок. Кровь уже перестала вытекать из уголков приоткрытого рта друида и начала понемногу запекаться. Птица наклонила голову, словно прислушиваясь к навеки замершему сердцу человека. Затем сделала еще один шажок и быстро клюнула густую капельку крови, скатившуюся ниже всех. Затем - еще и еще. Острый клювик тут же окрасился темно-алым, птица весело подпрыгнула на груди Молчуна и неожиданно проговорила, смешно коверкая звуки, на игрушечном птичьем языке:
      - Й-о-о-нас!
      - Й-о-о-нас!!
      - Й-о-о-нас!!!
      После чего она смешно пожевала клювом, словно пробуя человеческое слово пополам с кровью на вкус, взмахнула крыльями и легко вспорхнула с мертвого тела.
      Глаза Молчуна уже припорошило легким снегом, но, несмотря на тепло еще не остывшего лица, снежинки на ресницах друида таять уже не хотели.
      А где-то высоко над лесом летела и весело кричала серая лесная птица. Словно чья-то душа устремилась в неведомые и счастливые дали, теперь уже успокоившаяся, просветленная и свободная, отныне и - навсегда.
      ГЛАВА 8
      ДВЕ ПТИЦЫ И БЕСКРЫЛАЯ ДУША
      Когда Лисовин понял, что ему давно уже перестали встречаться приметы, которые он хорошо запомнил еще во время их прошлого пути в Подземелье, он решил остановиться и как следует все обдумать. Мысль о том, что они с Гвинпином позорно заблудились, рыжебородый друид упорно гнал от себя, хотя, как ему казалось, Гвинпин при желании мог быть весьма проницательным и, скорее всего, уже обо всем догадался и сам. Лисовин дождался, когда его нагонит, кряхтя и бормоча себе под нос вычурные проклятия всем подземельям мира, деревянный приятель, после чего решительно опустился наземь и скомандовал привал. Гвинпину не нужно было повторять дважды: он попросту шмякнулся на каменный пол и выразительно застонал. Однако друид тут же пресек бурные проявления дорожных чувств и взял быка за рога.
      - Не хотел бы тебя расстраивать, дружище, но я отчего-то не узнаю тех мест, по которым мы сейчас шагаем с тобой.
      Горестный всхлип массивного деревянного клюва был ему ответом.
      - Отчаиваться, конечно, не стоит, - поспешно заметил Лисовин, - но нам теперь, думаю, стоит как следует все обмозговать. Видишь, что нас ждет.
      И он кивнул вперед, туда, где их дорога упиралась в стену, где зияли три почти одинаковых входа в следующие галереи.
      - Нам, похоже, предстоит сделать выбор, хотя, честно признаться, я не помню вообще этого места и не думаю, чтобы мы когда-нибудь здесь шли в прошлый раз...
      - Ну, так сделай его, этот самый выбор, - прошипел Гвинпин, - или ты хочешь, чтобы я все делал один?
      Лисовин за время их совместного путешествия уже порядком притерпелся к сварливому характеру своего напарника, поэтому просто выразительно помолчал, после чего кивнул на крайний ход.
      - Самое простое - это начать с крайнего хода, затем, если там будет тупик, вернуться и обследовать средний, а уж потом...
      - А если тупика там не окажется? - перебила его кукла. - И к тому же, вдруг мы там угодим в какую-нибудь крупную неприятность?
      "Крупнее неприятности, чем ты сам, приятель, на целом свете нет, поэтому можно дальше не беспокоиться", - завертелось на языке у друида, но он, понятное дело, проглотил эту мысль, немного помолчал и развел руками.
      - Тогда можно разделиться и попытать счастья в одиночку. Ты этого хочешь?
      По нынешнему виду Гвинпина и выражению его деревянной физиономии, самой подвижной частью которой сейчас являлся уныло поникший клюв, можно было с уверенностью сказать лишь одно: он предпочел бы остаться здесь до той поры, покуда друид сам не исследует все галереи и не определится с их дальнейшей дорогой. Понял это и Лисовин, и его брови стали сердито сдвигаться к переносице - обычный признак надвигающейся бури.
      - А нельзя ли нам чуточку передохнуть, мой друг? - осторожно поинтересовался Гвин, у которого всегда было повышенное чутье на трепку, будь то физическое притеснение либо моральное уязвление самолюбия.
      - Это конечно, - согласился Лисовин. - Но когда-нибудь решать-то ведь все равно что-то придется!
      - Тогда я предлагаю, уж коли другого выхода нет, пойти в средний коридор, - скрипнул душой Гвинпин. - Этим путем у нас будет больше шансов и слева, и справа.
      Лисовин удивленно взглянул на куклу, отдавая должное логике Гвина, правда, не столько внутренней, сколько внешней - так убедительно была построена фраза. Кукла немедленно прочитала взгляд друида и решила развить успех.
      - В случае чего всегда можно будет поворотить либо туда, либо сюда, блеснула логикой деревянная птица. - И так у нас будет больше шансов не свернуть с главной дороги, ведь боковые пути чаще всего и норовят непременно увести куда-нибудь в сторону.
      - Ладно, - согласился Лисовин. - Что туда, что сюда, один конец - все равно не знаем, куда выйдем. Хотелось бы, конечно, к Храмовникам поближе, к их замку. Но если промахнемся, останется только гадать, когда еще дневной свет увидим.
      Они передохнули и вновь двинулись в путь, избрав предложенный Гвинпином средний подземный ход. Своды там были высокие, шагалось легко, во всяком случае, друиду, а кукла поспешала за человеком как могла.
      Иногда им встречались стены, обильно поросшие бурым мхом, но в полутьме Подземелья источник влаги отыскать было невозможно, и Лисовин полагался на авось. Он пока надеялся, что либо их пути под землей скоро придет конец, либо запас воды во фляжке друида будет таять не так скоро. Между тем в коридорах и галереях становилось все холоднее, и у друида изо рта все чаще вылетала тонкая струйка пара.
      Однажды они даже потеряли друг друга. Лисовин отправился на разведку в очередной поворот коридора, где ему послышался тихий шорох, а Гвинпин, занятый своими мыслями, так и продолжил путь вперед, успев углубиться далеко в основной ход, который, к счастью, привел его в тупик, вынудив возвращаться. Несколько раз им встречались на пути большие лужи, невесть откуда взявшиеся на ровных каменных плитах, когда ни вверху, ни в боковых стенах не было никакого дуновения воздуха - явный признак какого-нибудь отверстия.
      Их подземное путешествие завершилось неожиданно. Дорога привела их в тупик - вокруг вздымались глухие стены, однако над головой Лисовина белела круглая дыра
      - Ну, хвала Создателю, - удовлетворенно прошептал бородач. - Теперь надо думать, как будем вылезать.
      - А как? - не понял Гвинпин и обалдело уставился на Лисовина. Затем медленно перевел взгляд и запрокинул голову. После чего вновь вопросительно взглянул на приятеля.
      - Ну, тебе-то, положим, беспокоиться нечего, - подмигнул ему Лисовин. - Ты же у нас пернатый - одно слово, птица!
      И бородач поучительно поднял палец. Затем проследил, куда он устремлен, крякнул и опустил глаза.
      - В общем, взмахнешь своими култышками и прямо-таки воспаришь. А вот я и рад бы - при этом друид похлопал себя по загривку, - да грехи, как видишь, не пускают. Ну, да не беда. Есть у меня одна мыслишка. Только надо, - Лисовин уже внимательнее взглянул на шахту колодца, отвесно уходящую вверх, - поискать, где тут место немного поуже будет.
      И он принялся вышагивать вдоль стен, запрокинув голову и шепеляво насвистывая в бороду невнятный мотивчик. Затем удовлетворенно крякнул и как-то оценивающе посмотрел на Гвинпина.
      - Чего это ты на меня уставился? - осторожно поинтересовалась кукла. Взгляд друида ей очень даже не понравился.
      - Думаю, что с тобой делать. Ты, братец, немного коротковат будешь.
      - Это еще для чего? - Гвинпин внимательно смотрел на своего приятеля, силясь проникнуть в мысли рыжебородого друида.
      - Нужно же тебя как-то поднимать, - усмехнулся Лисовин.
      - Если у тебя есть план, - поспешно предложил Гвиннеус, - то ты мог бы забраться и потом поднять меня.
      - И чем прикажешь тебя тащить? - иронически взглянул на него Лисовин. Вся моя снасть, увы, осталась под землей...
      - Ну, чем-чем? - Кукла замялась. - Веревкой, наверное, какой-нибудь, или канатом.
      - А ты уверен, что наверху я найду лавку, где можно купить веревку? Или, может быть, там стоит парусник, для которого канатом больше, канатом меньше все одно?
      Гвинпин счел лучшим промолчать. Впрочем, Лисовин никакого другого ответа от своего приятеля и не ожидал. Настало время вспомнить навыки лесной жизни, которые уже не раз выручали друида тогда, когда он об этом и не думал.
      Борода снял с плеч свою котомку, сунул внутрь руку и что-то там отстегнул на дне. Тут же мешок увеличился чуть ли не вдвое, и друид стал разъяснять кукле, что она должна будет сделать. Во время этого разговора Гвинпин пару раз что-то возмущенно возразил, но Лисовин властно шикнул на него и принялся объяснять дальше. К тому времени, когда он закончил свои пояснения, Лисовин только еще не трясся от страха и поминутно поглядывал вверх, прикидывая высоту.