Но над этой пьесой уже витала смерть, и актеры еще не успели предъявить друг другу свои главные аргументы, а сколько их еще припасено, на что они способны в открытом противоборстве - можно было только догадываться. И Ян шагал прямо по раскрывающимся цветам, и ему было страшно, горько и стыдно за Птицелова, если только это его настоящее имя; он шагал рядом с Книгочеем, размышлял над недоступной ему логикой старшины, и ему даже в голову не приходило, что опасности, может быть, подвергается именно он, он и его спутники. В нескольких шагах от костра Травник дал знак остановиться, и друиды выстроились полукругом, кинув к ногам дорожные мешки.
      Сидящие у огня не двинулись с места, только дремавший человек приподнялся и иронически взглянул на друидов. В нем Ян сразу узнал старшину, которого Гвинпин называл Птицеловом. Его спутники были в прежних одеждах, видимо, они пришли сюда не так давно - костер еще горел, а угли, на которых пеклись два насаженных на вертела кролика, еще только набирали силу. Наступила тишина.
      <Кто из них первый начнет?> - промелькнула в голове Яна непрошеная, какая-то ненужная мысль, как будто действительно имело какое-то значение то, кто из них первым перейдет в наступление. Молчаливая дуэль длилась несколько минут, только потрескивали ветки в костре.
      - Ты хотел с нами говорить, Волынщик, - негромко промолвил Травник, глядя на улыбающегося старшину сверху вниз.
      - А ты думаешь, что это я? - спросил Птицелов, и в его голосе слышалась едва заметная хрипотца.
      - Так говорят пастухи и охотники, так рассказывают и старики, и дети, ответил Травник, внимательно оглядывая сидящих у костра.
      - Ошибаешься, друид, - возразил Птицелов. - Волынщик - это легенда, Волынщик - миф, который придумали неграмотные и невежественные люди. Каждая сказка, даже самая добрая, рано или поздно обрастает страшными подробностями. Так и Волынщик: тихий странник бродит по лесам, жжет костры и подыгрывает ветру, но кто-то обязательно награждает его в своих рассказах железным сердцем и стальными когтями, которыми тот режет и людей, и зверей в холодных осенних лесах. Ты-то ведь знаешь, друид, что это не так?
      С минуту Травник смотрел на старшину, и Ян еще раз подивился выдержке своего спутника, хладнокровно внимающего злейшему врагу.
      - Ты убил моего учителя, - просто сказал Травник. - Я знаю, что ты привел его к смерти, но перед этим пытался поработить его душу. Что ты на это скажешь, Волынщик?
      Очевидно, старшина ждал от друида иной реакции, потому что взглянул на Травника с интересом.
      - Мы все убиваем своих учителей, лесной Служитель, рано или поздно. Мы убиваем их в себе, мы мстим им за то, что они когда-то в свою очередь поработили наши души, пусть даже из лучших побуждений. Но кто знает, каковы они - лучшие побуждения? Порой обман идет во благо, а еще покойнее - благословенное незнание.
      Травник не изменился в лице, и лишь ноги его словно вросли в землю. Март с тревогой переводил взор с Травника на Птицелова, а Гвинпин спрятался за кряжистой фигурой Лисовина, испуганно поглядывая из-за его спины на своих бывших хозяев, не обращавших на куклу никакого внимания.
      - Ты можешь думать и говорить все, что хочешь, сегодня это еще в твоей власти, - почти прошептал Травник. - Но завтра я уже не буду разговаривать с тобой, хотя и буду искать встречи...
      - Ну что ж... тогда и ты послушай меня, друид. Тем более что и твое время не бесконечно, песок уже отправился вниз. Ты не соперник мне в этих краях, и все же выслушай, я хочу предостеречь тебя от необдуманных поступков.
      На мгновение глаза Птицелова сверкнули, с его лица стерлось выражение ироничного превосходства, и Яну почудилось в облике старшины что-то нечеловеческое, он даже сделал шаг назад. Старшина заметил это движение и проницательно усмехнулся, после чего вновь перевел взгляд на Травника.
      - Садись, друид, навоеваться мы еще успеем. По правде говоря, я уже давно зарекся убеждать вашего брата, вы служите чему угодно, но только не здравому смыслу. Я почувствовал сразу, когда ты взял наш след, но сначала приглядывался, пока не понял, что это именно ты. Да и кому еще дело нынче до сгинувшего старика, да еще и вступившего в сговор с побежденным врагом!
      Птицелов саркастически всплеснул руками и возвел очи долу.
      - Воистину не Птицеловом тебе бы ходить, шутовской колпак лицедея тебе сподобился бы более, - пробормотал Травник, усаживаясь на траву. Следом за ним опустились в одуванчиковое море и остальные друиды, причем Гвинпин опять поспешил спрятаться за широкой спиной своего рыжего приятеля.
      Ян прилег, подложив под руку дорожную котомку, ему хорошо были видны лица Травника и Птицелова. Спутник старшины, которого, как помнил Ян, звали Старик, снял с вертела одного зайца, разломил пополам и предложил друидам. Никто из лесных служителей не шелохнулся, и Старик, пожав плечами, бросил тушку длиннорукому приземистому Коротышке. Тот принялся быстро и ловко разрезать мясо, движения остро отточенного ножа завораживали, притягивали к себе. Покончив с разделкой, он раздал по куску товарищам, а сухопарый, как жердь, Кукольник достал из мешка хлеб. Снегирь и Книгочей едва заметно переглянулись, и Ян сообразил: караваи были из деревни, в которой они были день назад, ноздреватые, с заостренной корочкой по краям.
      - А ты тоже носишь маску, друид, - заметил Птицелов. - Я помню тебя еще в Аукмере, когда старик держал речь перед королями. Надо заметить, распинался он зря. После всякой победы общее дело сразу разбивается на кучу маленьких, как вода, пролитая на стол, растекается в разные стороны; остается только лужица, да и она скоро высохнет на солнце, а еще лучше - на ветру. Каждый знает, что делать в поражении, во всяком случае, он делает свой выбор: борется, лавирует, на худой конец - идет ко дну или плывет, как дерьмо по течению. Но что делать с победой, когда ты хозяин положения, все на тебя смотрят снизу вверх, ждут приказаний, раболепствуют? А ты все машешь мечом по инерции и лихорадочно соображаешь, что же тебе теперь делать со своей победой, теперь, когда уже не с кем бороться?
      Твой старик знал, что нужно было делать. Если ты одержал победу, о ней нужно сразу же забыть - только так ты сможешь спокойно жить дальше. Вы разбили свой мир на части, раскрасили в разные цвета. Вам и в голову не может прийти, что мир не ваш по одной простой причине - он не может принадлежать кому-то одному, он сам по себе. Вы живете прошлыми победами над собой и себе подобными, и вдруг утром вас будит некто и говорит: пора освобождать место, вы тут, судари, засиделись! Не каждый способен трезво взвесить свои силы, тут немалая мудрость нужна.
      - Это ты о храмовниках говоришь? - спросил строгий Книгочей.
      - Вы и об этом знаете? - удивленно протянул Птицелов. - С ними я был вынужден встретиться, когда они нам преградили дорогу. Иной раз в закрытые ворота лучше постучать посохом, чем с ходу тараном молотить.
      - И что же, убедил? - презрительно пробормотал Лисовин. Яну показалось, что все это время бородач, слушая старшину, тихо чертыхался про себя.
      Неприязнь друида не ускользнула от Птицелова, он усмехнулся краешками губ и неожиданно хищным движением ласки откусил добрый кусок зайчатины, Ян даже непроизвольно вздрогнул.
      - Я умею находить веские доводы, - сказал Птицелов, недвижно глядя перед собой, потупив взор, и все вокруг словно заледенело. Только в костре тихо шипели серые угли, и за спиной друида шумно сопел оробевший Гвинпин.
      Пять слов сказал старшина, но друидам послышались не обычная для молодых людей бравада и даже не холодный, трезвый расчет. За Птицеловом угадывалось дыхание иного мира со своими, отличными от этого законами, и совсем другие, чужие и незнакомые силы ворочались в его чреве, как в тесном гнезде клубятся черные лоснящиеся змеи, прекрасно знающие день и час своего выхода на свет. Мудрость подавляет нетерпение, но она никогда и не опаздывает. В глазах Птицелова читалось знание этого дня и часа, и окружающим стало не по себе. В этом человеке скрывалась иная натура: движения зрелого мужчины сочетались с холодным спокойствием глаз умудренного опытом и годами старика, помнящего о днях, когда он был молодым. Только Травник сохранял невозмутимость и молча смотрел, как ветерок раздувает над углями маленькое пламя. Коростель прилег сбоку от друидов, и ему хорошо было видно лицо старшины. Ян вдруг заметил, что челюсти Птицелова ритмично передвигаются, словно он что-то пережевывает. Опустив глаза, он увидел, что в руке, выглядывающей из-под полы плаща, зажата заячья кость. Старшина все это время потихоньку ел зайца. И вдруг Ян неожиданно для себя почувствовал, что его начинает разбирать приступ бешеного смеха, просто какая-то волна накатила. Смех неожиданно овладел всем его существом, засвербило в носу, как при чихании, и Ян оглушительно расхохотался.
      Птицелов вздрогнул и тревожно посмотрел на парня. А тот хохотал и никак не мог остановиться, в промежутках между новыми взрывами силясь выдавить из себя отдельные бессвязные слова или фразы.
      - Он... он жует мясо... всю дорогу, пока он... властелин мира, вы подумайте! И жует этого... худосочного кролика... грызет, как мышь... жует украдкой... а в это же время... вещает... вы видите сами, он жует... а меня... меня обманул... и убил! Он убил твоего старика, Травник... а ты тут сидишь спокойно... внимаешь! А он убил... ведь убил же... и меня обманул, и сидит тут перед вами, зайчика жует!
      Ян неожиданно вскочил на ноги и, уставя на Птицелова палец, закричал хриплым, срывающимся голосом, как несправедливо обвиненный в воровстве деревенский мальчишка-оборвыш:
      - Да ты сам волк, слышишь! Ты сам и есть этот волк, которого мне давеча показывал... Что же ты сидишь, Травник! Он же оборотень самый настоящий! Сидит тут, поучает, а сам втихомолку зайчиков пережевывает. Ты нелюдь, вот ты кто!
      Збышек и Лисовин бросились к Яну, обхватили его за плечи, усадили на траву. Там Ян и остался сидеть, тихо вздрагивая и качая головой, сам как большой одуванчик на ветру. Март и бородач уселись по бокам и поддерживали его. Очень скоро Ян успокоился и, привалившись плечом к Лисовину, затих, полузакрыв глаза.
      Травник в течение всего припадка не шелохнулся, он не сводил глаз с Птицелова. Тот никак не отреагировал внешне на гневные слова Дудки, только с жалостью и сочувствием смотрел на парня, а пальцы его вертели и перебирали злосчастную заячью косточку. Затем он перевел взгляд на Травника и небрежным жестом зашвырнул кость далеко в поле.
      - Твой молодой спутник не очень готов к испытаниям, которые ему предстоят, если он и дальше будет водить с вами компанию. Ему бы дома сидеть, огород разводить, а не совать нос в дела нечеловеческие.
      - Ошибаешься, зорз, - ответил друид, поигрывая желваками. - Он еще и в музыке искусен, насилу оторвешь его от музыкальных забав в минуты отдыха, особенно дудочка ему подвластна. Да ты, припоминаю, музыку не особенно жалуешь, верно?
      Птицелов ответил ему откровенно злым взглядом и холодно пояснил:
      - Я к ней равнодушен, мне более по душе искусство танца. Сожаление вызывают у меня те, кто не способен взвешивать свои силы и самонадеянно шагает в огонь. Не столько о твоем неразумном проводнике печалюсь я, сколько о тебе самом, друид. Вы зовете нас зорзами, мы же на самом деле именуемся <друды>, что созвучно с вашей стезей. Но я не против и вашего слова, ведь на языке одного из местных народов <зорза> значит <заря>. С нашим приходом на земле восходит новая заря, и она будет видна не только из ваших замков и крепостей, но и из лесных хижин и сельских хат. Нас примут все, и только от вас и вам подобных глупцов будет зависеть, не окрасится ли она в кровавый цвет.
      - Если ты такой знаток местных наречий, Волынщик, ты должен знать, что на языке другого народа, живущего южнее этих лесов и рек, <зорза> означает <ржавчина>. Кровь на воздухе запекается, и цвет ее - цвет ржавчины. Вы появились несколько лет назад, но это имя обогнало вас. Не правда ли, зорз, в этих краях дают меткие прозвища, и границы лесных стран не помеха, ведь птицу не удержишь, хотя твое имя и говорит о другом... - Травник невесело улыбнулся, но на его лбу предательски блеснула бисеринка пота.
      - Твой старик тоже был мастер играть словами, видимо, он учил тебя этому ремеслу. Но где он сейчас, друид Камерон, сведущий во многих искусствах и посвященный в тайные и сокрытые знания? Защитили они его душу, его правду, жизнь, наконец? Нет, он и после смерти останется чудаком, одиночкой, а то и отступником, переметнувшимся в черный лагерь. Ведь многие из ваших удельных властителей всерьез считают себя светлыми государями, как бабочки-корольки, порхающие в березовых рощах. А их соперники, враги, видите ли, черные, словно в смоле вымазались. То, что дозволено себе, всегда хорошо, даже злодеяния можно объявить необходимой или вынужденной мерой, но те же действия соперников именуют чудовищными преступлениями и происками чернокнижников и колдунов. Почему тогда нет слова <белокнижник>? Может быть, потому, что разноцветной магии не существует, а есть только одна, которую исповедуют и те, и другие? Вы просто очерняете других, особенно когда не можете обелить себя. И это служители справедливости, поборники добра? Кто вам дал право присваивать себе благие помыслы и наделять других злом только потому, что их планы расходятся с вашими устремлениями? Не много ли взваливаете на себя, ответчики за судьбы мира?
      Когда ваш Камерон выступил на совете послов и правителей со своей наивной проповедью, я пришел к нему в крепость, и мы говорили ночь напролет. Я пытался объяснить всю ошибочность его позиции, и некоторые мои доводы произвели на него впечатление. К сожалению, он не придал должного значения нашей встрече, у него уже был свой план жизни на захваченных территориях.
      - И тогда вы решили его убить... - полуутвердительно проговорил Травник, глядя на посеревшие угли, присыпанные золой. Друиды молчали, и Ян молчал вместе с ними. - Пока я слушаю тебя, зорз, - молвил Травник, - слушаю, пока ты говоришь сегодня, но завтра все изменится. Ты враг мой и этих людей в зеленых одеждах, и они не успокоятся до тех пор, пока друид Пилигрим Камерон не будет отмщен. Вряд ли ты сумеешь сейчас объяснить им, почему ты убил их учителя. Вряд ли ты сумеешь избежать их кары - ты можешь только попытаться остановить их, зорз!
      - Ты забавляешь меня, друид, - усмехнулся краешками губ Птицелов. - Твой учитель не поверил, что существует на свете сила, которая вершит свои дела и не советуется, как ей поступать с низшими существами.
      - На земле не существует сил превыше людских, - твердо сказал друид. При этих словах Книгочей поднял глаза на Травника и покачал головой.
      - Ты отрицаешь божественное провидение, Служитель злаков? - удивился старшина. - Оно ведь частенько вмешивается, особенно когда ваше детское ведовство оказывается бессильным! Кто уводит с опустошенных земель эпидемии, кто оберегает людей и скот в голодные, неурожайные годы?
      - Не боги насылают ветры, не им и дуть в паруса, - ответил Травник.
      - Когда возникает необходимость, боги снова вспоминают, как обжигать горшки. Они-то уж прекрасно понимают, что гуманнее и быстрее вырезать болячку, чем пестовать нарыв. Если один стоит на пути счастья сотен и тысяч, его устраняют с пути, и мудрые принимают такое решение без тени сомнения. Они мудры, и они всегда среди людей, в этом миссия мудрости. Они - сама плоть и кровь человечества, кому, как не им, мудрым, знать нужды и чаяния простых смертных!
      Травник потрепал по плечу Яна, и тот поднял тяжелую от утихающей злости голову и в недоумении посмотрел на друида. Травник ободряюще улыбнулся и кивнул на старшину:
      - Посмотри на мудрого, Ян! Он претендует на это звание, злобный колдун и убийца, для которого на этой земле нет ничего, что он не сумел бы перешагнуть во имя его собственной несправедливости - выгоды, власти, порабощения низших. Но даже убить ему мало - нужно навести морок, оклеветать и после смерти, чтобы боялись и перешептывались по темным избам. Ты даже не враг, зорз. Ты просто чужой, порождение другого мира с другими правилами и законами. Поэтому сидишь тут перед нами и поучаешь, поучаешь тех, кто день и ночь ищет тебя, чтобы убить. Ты хозяйничаешь на земле, как в собственном чулане. Но запомни: я последую за тобой хоть на край света и не успокоюсь, покуда не настигну тебя и твоих адептов!
      - Если только останешься жив, друид, - добавил Птицелов, лениво пожевывая одуванчиковый стебелек. - Если останешься жив...
      Длинный и тощий как жердь Кукольник поднялся с колен и пристально оглядел друидов, каждого по отдельности, включая Коростеля и Гвинпина.
      - Мыши собрались поймать кота? - подчеркнуто будничным тоном осведомился он, разминая затекшие ноги. - В свою же собственную мышеловку, верно?
      Коротышка весело рассмеялся, безмятежно и искренне, как ребенок, и даже угрюмый Колдун улыбнулся, хотя это явно стоило ему усилия.
      - До завтрашнего утра у нас перемирие, - заметил Волынщик. - Я настоятельно советую вам, господа друиды, сегодня же отправиться в какую-нибудь противоположную сторону, и чем скорее вы это сделаете, тем будет лучше для вас и ваших близких. Если же вы не будете благоразумны...
      - Тогда война! - с запальчивой надеждой выкрикнул Март, с ненавистью глядя на старшину; его глаза пo-юношески блестели.
      - Война? - лениво переспросил Птицелов. - Нет, конечно. Война, молодой человек, это слишком простой и грубый способ решать вопросы. И к тому же, старшина сделал двумя пальцами движение, как будто он обрезает ножницами длинную ножку одуванчика, - в случае с вами это - чересчур быстрый способ.
      Он прошелся вокруг дымящегося костра, издевательски пританцовывая и размахивая руками, подобно канатоходцу, неудачно балансирующему на большой высоте. Збышек бешеными глазами провожал каждое движение зорза, его побелевшие пальцы судорожно сжимали рукоятку оленьего ножа. Гвинпин прятался за спиной Лисовина, изредка пощелкивая клювом от волнения. Спутник Птицелова по прозвищу Лекарь перемешивал в маленькой склянке серый порошок, и его остановившийся взгляд был устремлен на сидящего напротив Книгочея.
      - Я уже и так потерял с вами уйму времени, - весело заявил Птицелов. Придется уделить вам еще немного.
      Он подошел к Травнику, который сидел на траве, обхватив колени руками. Птицелов возвышался над друидом, а тот невозмутимо обозревал сапоги противника. Старшина с минуту молчал, затем отсалютовал друиду и торжественно провозгласил:
      - Я объявляю тебя своим противником, Служитель леса, тебя и твоих спутников. Отныне между нами лежит великая Игра, и ставкой в ней будут ваши жизни, господа друиды. Правила Игры вы вольны выбирать себе сами, я оставляю за собой такое же право. Игра начинается завтра на рассвете, и каждая из сторон может привлечь на свою сторону любых союзников, каких только пожелает. Ты считаешь себя охотником, друид, но чтобы добить ту дичь, на которую ты столь опрометчиво замахнулся, тебе бы надо быть самым великим охотником, лучшим из лучших. Мы поиграем с вами, но правила нашей Игры будут недоступны вашему разумению. Сама смерть покажется вам избавлением, и хорошо, если вы подойдете к своему порогу в здравом уме и останетесь самими собой - во всех смыслах.
      При этих словах Волынщика Старик ухмыльнулся синеватыми бескровными губами и с интересом посмотрел на друидов, как смотрит старый, опытный гончий пес на бегущую вдалеке через поля незнакомую добычу, оценивая ее силы и возможную способность к борьбе и сопротивлению. Коротышка увлеченно ворошил угли ладошкой, а Колдун откинулся на траву и полуприкрыл глаза. Кукольник вязал в длинных узловатых пальцах узелки на тонком сером шнурке, который извлек из своего мешка. Лекарь убрал в складки дорожного плаща склянку с порошком и теперь сидел с неестественно прямой спиной, взгляд его по-прежнему был устремлен на Книгочея.
      Последний спутник Волынщика, имени которого Ян не запомнил, не участвовал в разговоре. Он спал, подложив под голову локоть и серую котомку, расшитую неясным узором. Его лицо обросло недельной щетиной и даже во сне несло на себе отпечаток физической усталости и недосыпания.
      Друиды не проявляли больше никаких чувств. Даже порывистый Збышек неподвижно сидел на траве, спокойно глядя прямо перед собой, остальные сохраняли те же позы. Казалось, спутники Яна выполняли какой-то неясный ритуал, даже дыхания друидов не было слышно. Спустя некоторое время друиды вдруг, не сговариваясь, встали и образовали правильный полукруг. Травник пружинисто поднялся на ноги и сделал ладонью жест, отсекающий Птицелова от себя и своих спутников. Ян тоже встал и прижал к себе робеющего Гвинпина, который всячески избегал встречаться глазами с бывшим хозяином. Впрочем, Кукольник не обращал внимания на своего деревянного питомца, его пальцы быстро заплетали и расплетали веревочку, они жили отдельно от всего остального тела - ловкие, чуткие, опасные.
      - Жизнь и смерть - суть одного целого, зорз, - сказал Травник. - Отныне мы станем искать их друг в друге. Смертная тень падает на нас, и в этой игре может не оказаться ни победителей, ни побежденных. Все правила кончаются на закате, но с рассветом, Волынщик, законы на земле возобновляются. А теперь мне больше нечего тебе сказать. Утро нас рассудит.
      Старшина что-то негромко сказал про себя, но Ян не расслышал, а Птицелов повернулся и зашагал по зеленой мураве и распустившимся одуванчикам обратно в сторону покинутого замка, а следом за ним и остальные зорзы. Последний, седьмой, тот, что недавно проснулся, шагал тяжело и грузно, но, отойдя на заметное расстояние, несколько раз обернулся и посмотрел на друидов, словно пытаясь запомнить их лица. Через несколько минут зорзы вошли под сень замкового моста, и солнечные тени поглотили их.
      Друиды остались в поле и неподалеку от черного пепельного круга развели свой костер. Травник сказал, что на ночлег они останутся в поле, благо дни стояли безветренные, и по ночам было уже тепло. Лисовин с Молчуном отправились в близлежащие дубравы высматривать кроликов и куропаток. Ян остался сидеть у огня, у него сильно болела голова, в глазах темнело, и Травник велел ему поспать несколько часов, обещав разбудить к обеду. Дудка спать не хотел, но послушно прилег и рассеянно смотрел, как теплый воздух поднимается над огнем, размывая очертания березовой дубравы, зеленым мыском спускающуюся в поле. Он и сам не заметил, как быстро заснул. Когда его разбудил голос Снегиря, фальшиво мурлыкавшего веселый мотивчик, было уже далеко за полдень, и пчелы на цветках жужжали по-вечернему.
      Друиды сидели вокруг догоревшего костра, над углями вился ароматный дымок, но запах печеной дичи перебивали влажные испарения травы, готовящейся проститься с солнцем. Снегирь уже высказался и теперь сидел, медово улыбаясь и щуря маленькие глазки, как сытый домашний кот. Книгочей укоризненно смотрел на него, Лисовин хмурился, а Збышек отчаянно закусил губу. Видимо, друиды уже обсудили план дальнейших действий, но не пришли к общему согласию. Ян лежал, зажмурившись, теперь ему не хотелось просыпаться, хотя запах печеной куропатки щекотал ноздри. Сейчас, думал Коростель, сейчас Травник скажет коротко и ясно, и все встанет на свои места, и нужно будет только делать, а делать друиды умеют четко и быстро, помогая друг другу и минуя труднопреодолимые препятствия подобно быстрой, хлопотливой воде в половодье. В конце концов, всегда в итоге решает командир, ему и выбирать из многих путей единственно правильный. Но Травник молчал, а вместо него заговорил рыжий бородач:
      - Нечего больше тут рассуждать, правильно или неправильно - это покажет только время, и никто из нас заранее предугадать не сможет, как все способно обернуться. Я разумею одно: при этом раскладе у нас гораздо больше шансов уцелеть, а значит - выполнить то, в чем мы поклялись перед Кругом, хотя ему, по моему большому мнению, дела нет до Камерона, а значит, и до нас с нашими клятвами, будь они хоть трижды священными и нерушимыми. Если быть точным ровно в три раза, а если мы еще будем маневрировать и сплетать усилия, шансы увеличатся многажды.
      - Во столько же увеличатся и шансы сгинуть... - тихо промолвил Книгочей, и Травник покачал головой, то ли соглашаясь, то ли осуждая логику слов, но не товарища, который, похоже, уже принял для себя решение.
      - Ты несправедлив, Лисовин, говоря непочтительно о Круге. И прежде не раз возникали трудные ситуации, но Круг друидов всегда выходил из них достойно, не нарушая своих обычаев или порядков. Возможно, мы придаем зорзам слишком большое значение, ведь мы еще пока не сталкивались с ними в открытую.
      Среди его спутников пробежал тихий ропот, и даже Гвинпин, единственный, кто знал зорзов не понаслышке, громко и протестующе закрякал, приняв негодующую позу. Только Лисовин с ласковой хитрецой похлопал Травника по плечу и подмигнул ему:
      - Ты нам тут зубы не заговаривай, Симеон! Я тебя не один год знаю и сразу раскусываю твои хитрости, как лещину молодую, незрелую. Небось хочешь все сам порешить, задумал уже чего-нибудь? А мы, значит, потом, на готовенькое, глядишь, и уделает кто, а? Так ведь разумею?
      Травник несогласно замотал головой, но было видно, что он немало смущен. Лисовин хмыкнул и звучно припечатал свою широкую ладонь к голенищу сапога.
      - Посему буду я сам решать за свою совесть. Надобно нам разойтись, потому порознь будет сподручней и нападать, и защищаться, если на то будет нужда. Вам, почтенные господа друиды, тоже посоветую на группы разбиться, и сделать это до захода солнышка нужно, потому как обсудить планы требуется, кто куда пойдет и как связь держать будем.
      - Я согласен! - запальчиво выкрикнул Збышек и тут же прикусил губу, но встал Снегирь и согласно кивнул.
      - Я тоже, - сказал Книгочей. - Хоть это и не лучший выход, другого я пока не вижу, а бросать товарищей не в моих привычках.
      Он демонстративно захлопнул толстую коричневую книжицу в изящном кожаном переплете и аккуратно положил ее в свой дорожный мешок, зашнуровав его быстрым движением. Молчун прислонился щекой к его ноге и преданно улыбнулся, при этом он запустил пятерню в свои лохматые непослушные волосы и усердно скреб затылок. Снегирь источал сахарную патоку и не сидел - плыл, парил над одуванчиками, с ним можно было ведрами пить вприглядку несладкий чай, но в его безмятежности было все, кроме равнодушия; казалось, он все знал заранее, наперед, и всем своим видом говорил: вот сейчас еще немного поспорим, посуетимся - и за дело.
      - Как делиться будем, господин Лисовин? - невинным тоном спросил Травник, пряча улыбку в уголках обветренных губ.
      - Это ваше дело, господа друиды, - отрезал бородач. - Я - старый лесовик и привык управляться в одиночку. Мне людей не надо, сам управлюсь.
      - Это твое последнее слово, Лисовин? - обратился к нему Снегирь, переглянувшись с Травником.
      - Последнее, - буркнул рыжий друид.
      - Слово друида, Лис? - уточнил Травник, пристально глядя на него.
      - Ну слово, а что? - после некоторого колебания протянул Лисовин, озадаченно посмотрев на любопытствующих, не в силах понять причину этого неожиданного интереса к его словам. Ян явственно слышал, как бородач тихо пробормотал про себя что-то насчет репея.
      - Как знаешь, Лис, дело твое, - сухо промолвил Травник. - Людей тебе навязывать не будем, не бойся.
      У внешне неповоротливого телом и умом, что было обманчиво, и опасно быстрого в реакциях Лисовина было удивительное свойство мгновенно распознавать самый малый подвох. Он своим звериным чутьем уже ощутил засаду, но никак не мог понять, в каком же месте. Впрочем, от него не ускользнул особенный нажим, с которым коварный Травник произнес невинное слово <людей>. Он решил броситься в нападение, смутно осознавая, что козыри почему-то не в его руке.
      - Ты это, собственно, к чему клонишь? - взял он в осаду противника.
      - Ни к чему, - пожал плечами Травник. Румяный Снегирь еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. - Просто ты сказал, что люди тебе не нужны, а мы никак не можем оставить тебя без спутника, дело предстоит серьезное.
      - И что? - непонимающе воззрился Лисовин на друида.
      - Ты сам сделал свой выбор, дружище. Раз люди тебе не подходят, у нас есть для тебя только один спутник, с ним ты и пойдешь. - И Травник указал на Гвинпина, сидящего в сторонке и увлеченно пытающегося ухватить носом вечернего червяка-выползка и оттого очень занятого и не обращающего особого внимания на происходящее.
      Раздался дружный отчаянный крик Лисовина и Снегиря. Оба разинули рты и застыли, выпучив глаза на увлеченную своим червяком и ничего не подозревающую куклу. Гвинпин сосредоточенно долбил носом землю и как раз обернулся на друидов послушать, отчего они все вдруг разом замолчали. Лисовин смертельно побледнел: он понял, в какую ловушку поймал его Травник. Еще ни разу ни один друид в Круге не нарушал добровольно данного им слова, эта заповедь была священной и чтилась несколько веков существования братства. Март с любопытством посмотрел на потрясенного Снегиря и звонко щелкнул его по носу.
      - А ты-то что вылупился, ведь сам только что перемигивался с Травником?
      - Я... у меня и в мыслях не было! - пролепетал толстячок. - Я думал, он скажет, что друиды не люди... или что-то в этом роде...
      - Мы люди, Снегирь, - сказал улыбающийся Травник, - а он - нет. Его-то я и имел в виду. Чем не пара нашему сердитому рыжику? - И он указал рукой на Гвинпина, неподвижная физиономия которого каким-то непостижимым образом выражала сейчас самые разные чувства, в данном случае - смесь непонимания и любопытства.
      Книгочей всплеснул руками и громко расхохотался. Смеялся Травник, держались за животы Ян и Збышек, хихикал Снегирь, улыбался ничего не понимающий Молчун, просто так, за компанию.
      - А собственно говоря, в чем дело? - осведомился с важным видом Гвинпин. Шуток сейчас мало, а смеяться всем хочется. - И он с достоинством фыркнул, строго оглядев присутствующих.
      - Не знаю, как там насчет шуток, а шума сейчас будет много, - сказал Книгочей и предусмотрительно заткнул пальцами уши.
      Збышек начал что-то быстро и сбивчиво объяснять кукле, и по мере того как смысл сказанного доходил до Гвинпина, его клюв открывался все шире и шире, пока его не заклинило в крайней верхней точке.