– Нисколько, – ответил Святой. – Мне гораздо больше нравится заниматься любовью без свидетелей.

– Бог мой! – весело откликнулась она. – Однако немного же времени вам потребовалось пробыть здесь, чтобы освоить все приемы.

Взгляд его вновь задержался на ней, но на этот раз в его светлых голубых глазах плясал иной огонек. Губы Саймона растянулись в ленивой улыбке.

– Слава Богу, – произнес он с подчеркнутой медлительностью и протянул ей руку.

Ей пришлось пожать его руку и улыбнуться в ответ, а потом они оба внезапно рассмеялись.

– Ну а теперь мы можем развлекаться, – сказал он.

Итак, они стали друзьями.

Саймону Темплеру пришлось признать, что неумение вести дела, по крайней мере, не входило в число недостатков мистера Афферлитца или его подчиненных. Старший официант в "Чиро", которого Саймон никогда прежде не встречал, увидев их, вежливо произнес: "Добрый вечер, мисс Квест!", а затем и: "Добрый вечер, мистер Темплер!", и все это с выражением приятного удивления, словно он приветствовал своих старых и уважаемых клиентов, которые долгое время отсутствовали. Он проводил их к столику и церемонно снял с него карточку "Заказано".

– Не желаете ли начать с коктейля? – спросил он услужливо.

– Два сухих мартини, – сказал Святой, и официант поклонился и удалился весьма торжественно.

– Высший класс, – сказала Эйприл Квест.

– Да я уж вижу, – пробормотал Святой. – Давайте притворимся, что все это для нас вполне привычно.

– С вами будет интересно, – сказала она. – Вам приходилось когда-нибудь играть роли?

– Но не перед камерой.

– Вы играли на сцене?

Он покачал головой:

– Тоже нет. Можно было бы сказать, что я разыгрывал свои собственные спектакли. Видите ли, когда ведешь такой образ жизни, как мой, не всегда удается быть самим собой, – объяснил он. – В зависимости от того, какую работу выполняешь, приходится изображать из себя самых разных людей, начиная от поэта с дурным пищеварением и коммунистическими взглядами и кончая отставным моряком с седыми бакенбардами и неутолимой потребностью в спиртном.

Теперь она изучала его с неподдельным интересом.

– В таком случае, некоторые вещи, которые они сочиняют про вас, должны быть очень близки к истине.

– Ну, если только некоторые, – признал он мягко.

– Я думаю, что большая часть из них, – сказала она. – Мне следовало бы знать, что все рассказы о вас не похожи на те, которые обычно сочиняют рекламные агенты. Но Боже мой, в нашем деле встречается столько жуликов, что просто перестаешь кому-либо верить. К подобным жуликам можно отнести и меня.

– Вас?

– А как по-вашему, что вы обо мне знаете?

– Давайте посмотрим. Вас зовут Эйприл Квест, – начал он осторожно. – Или это не так?

– Это, пожалуй, и все, что вы сможете сказать, и никто в это не поверит. Что за имя! Но даже и оно не совсем подлинное. В моем свидетельстве о рождении значилась фамилия Квист, но мои импресарио решили, что Квест будет звучать лучше.

– Кажется, я что-то читал о вас, – припомнил Саймон. – Это было напечатано в прошлом году, не так ли, когда вы были новой сенсацией сезона? Вы выросли среди лесорубов в северных краях. Ваши родители умерли, когда вы были еще совсем крошкой, но вы продолжили их дело. Вам никогда не приходилось бывать в городе или носить готовое платье и башмаки, но суровые лесорубы обожали даже землю, по которой вы ступали, и работали на вас, словно рабы. Вы никогда не пользовались ни помадой, ни пудрой. Вы были непорочной красавицей диких лесов, неукротимой девственной королевой Больших Деревьев...

– Чепуха, – сказала она. – Мой отец был портовый грузчик и пьяница, ему раскроили череп в драке во время забастовки. Я работала в дешевой забегаловке для водителей грузовиков недалеко от Сиэтла. Там меня однажды и увидел Джек Грум, зашедший выпить чашку кофе, и предложил мне контракт на двадцать пять долларов в педелю с испытательным сроком. К тому времени я уже чуть было, как это говорится, "не пошла по кривой дорожке", но предложение Грума выглядело более привлекательным... Никому другому здесь я и не подумала бы рассказать так много о себе. Должно быть, к вам у меня особое отношение.

– Очень приятно, – сказал Святой, и это было правдой. Внезапно ее рука легла на его пальцы, а улыбка сделалась просто пьянящей.

– Дорогой, – сказала она нежно.

Он смотрел на нее в полной тишине.

Рядом сработала вспышка фотоаппарата.

Саймон обернулся и увидел удаляющегося фотографа. Эйприл Квест усмехнулась и отпустила его руку.

– Извините, – сказала она. – Просто я только сейчас заметила, как этот негодяй подходит к нам.

– Постарайтесь в следующий раз заранее предупредить меня, хорошо? – мягко сказал Святой. – У меня сердце просто выпрыгивает из груди, когда вы вкладываете столько души в свою работу.

Тяжелая рука опустилась ему на плечо, и он обернулся. Эйприл оглянулась одновременно с ним. Между ними стоял Байрон Афферлитц, с неизменной сигарой во рту, и вид у него был чрезвычайно приветливым.

– Вот это я называю отличным сотрудничеством, ребята, – прогрохотал он. – Я велел ему сделать еще один снимок попозже, когда вы будете танцевать. Как идут дела?

– Прекрасно, – ответила Эйприл.

Она ослепительно улыбалась, но голос ее звучал чуть-чуть неестественно.

– Как тебе понравился Святой? Отличный парень, а? Какой профиль! А фигура... Вы двое составите прекрасную пару. Может быть, вы сниметесь вместе во многих картинах, как Гарбо и Гилберт или Колмен и Банки в прежние времена.

– Вряд ли я смогу себе это позволить, – сказал Святой. – В наши дни зарабатывать так деньги становится слишком дорогим удовольствием.

– Мы позаботимся об этом. – Слова Афферлитца прозвучали весело, хотя и несколько двусмысленно. – Да, Эйприл, насчет твоей новой прически я только что говорил с Вестмором...

Саймон оглядел помещение и встретился глазами с удивленным взглядом Дика Хэллидея, который только что вошел вместе с Мэри Мартин. Он ухмыльнулся, и в этот момент увидел Марту Скотт и Карла Элсопа, строивших ему гримасы, а потом он узнал и других знакомых, которые знаками приветствовали его, и понял, что ему предстоит объяснить многим друзьям в Голливуде, почему он обставил свое появление среди них столь странным образом. Стараясь оттянуть этот неприятный момент, Саймон попытался перевести взгляд на какой-либо безопасный предмет и тут же увидел Орландо Флейна у входа в бар.

Флейн смотрел прямо на них. В руке он держал высокий стакан для коктейлей, а ноги его были широко расставлены для устойчивости. И несмотря на это обстоятельство, он все же слегка пошатывался. Неправдоподобно красивое лицо Флейна раскраснелось, а волосы и галстук носили следы того особого беспорядка, причину которого не угадать было просто невозможно. Не оставалось никаких сомнений в том, что Орландо Флейн был или уже пьян, или все еще пьян. Рот его кривила злобная усмешка.

– Ну что ж, мне не стоит дольше задерживаться, – говорил в это время Афферлитц. – Не хочу, чтобы сложилось впечатление, что это я способствую развитию ваших отношений. Веселитесь и не обращайте внимания на расходы. Об этом позаботятся. Пока.

Он снова потрепал Саймона по плечу и двинулся прочь. Саймон с интересом проследил за тем, как Афферлитц подошел к бару, по Орландо Флейц к тому времени исчез.

– Ну вот, – хладнокровно проговорила Эйприл, – прошла одна из призовых свиней этого города.

– Кто? – спросил Саймон, все еще думая о Флейне.

– Афферлитц, конечно же. Дорогой Байрон.

В это время им подали напитки, правда, с некоторым опозданием, и меню. Пришлось прервать разговор и заказать обед. К обеду Саймон выбрал бутылку "боллинже" тридцать первого года.

– За счет Байрона, – сказал он, когда официант отошел. – Все мне о нем что-нибудь рассказывают. Он был грабителем в Новом Орлеане, по его картины приносят доход. Он профсоюзный рэкетир на покое, но он платит своим рабам.

– Сколько же он им платит?

Святой слегка нахмурился.

– Афферлитц еще не показывал мне платежные ведомости, – признался он. – Но два джентльмена, подвизающиеся на литературной ниве, которых зовут Кендрикс и Лазарофф, сообщили мне, что с его чеками на оплату все в порядке.

– Послушайте, – начала она, – эти два клоуна считались самыми лучшими сценаристами в Голливуде, хотя они, как правило, доводили до сумасшествия тех продюсеров, с которыми работали. Они поссорились с Голдвином, и он их уволил. После этого они в его отсутствие прокрались в дом и насыпали в одежду чесоточного порошка, а в ванных комнатах разложили красящее мыло. Ассоциация продюсеров объявила им бойкот, и они нигде ее могли получить работу до тех пор, пока их не нанял Байрон. Как по-вашему, сколько он должен был им платить в то время, когда они попали в такую переделку? И разве они не обрадовались бы хоть каким-нибудь деньгам?

Это проливало новый свет на положение вещей.

– Я не знал об этом, – произнес Саймон задумчиво. – Условия сделки, предложенные мне, были вполне подходящими, но, конечно, у него нет на меня компрометирующих материалов. Пока еще нет... – добавил он, понимая, что теперь все выглядело иначе. – А в вашем случае?

– Он, конечно, хочет переспать со мной до того, как мы начнем съемки, но не думаю, что ему еще чего-нибудь надо от меня. Он заполучил меня вместе с Джеком Грумом, поскольку у Джека все еще имеется мой контракт.

– На двадцать пять долларов в неделю?

– Нет, сейчас уже несколько больше. Я не знаю, на каких условиях было заключено соглашение с Джеком, но я знаю, что он очень сильно ненавидит Байрона.

– Я встретил сегодня нашего приятеля Грума, – заметил Саймон небрежно. – Как вам удается ладить с ним?

Умело подведенные зеленые глаза его собеседницы задумчиво разглядывали Саймона несколько минут, а затем заискрились смехом.

– "Святой идет по следу", – процитировала она. – Я чувствую ваше настроение. А теперь перестаньте быть детективом хотя бы на время. Это ваш свободный вечер. Предполагается, что мы должны веселиться и флиртовать, а мы за весь вечер ни на минуту не переставали быть серьезными. Потанцуйте со мной.

Она решительно поднялась, и ему пришлось последовать за ней. Это было несложно. Настроение ее мепялось так же быстро, как мимолетное мелькание света на резной поверхности хрусталя, но при этом не возникало ощущения пи холодности, пи неловкости: она не бросала вас и не оставляла позади, а вела за собой.

Они танцевали. Потом обедали. Потом снова танцевали. И она сделала все для того, чтобы они не вели больше серьезных разговоров. Несмотря на весь бессердечный цинизм и крепкие выражения Эйприл, в ее обществе было интересно и весело. Святой должен был признать, что проводит этот вечер гораздо приятнее, чем ожидал. Было похоже на то, что они почувствовали искренность и непосредственность друг друга, и, несмотря на многие различия между ними, у них возникло такое чувство, что они были знакомы гораздо дольше, чем эти несколько часов.

Около часа ночи, пробравшись через обычную толпу охотников за автографами у входа, они наконец покинули ресторан. Святой отвез Эйприл домой.

– Не хотите зайти ко мне выпить чего-нибудь? – спросила она.

Саймон обдумывал ее предложение, когда еще одна запоздавшая машина проехала мимо них.

– Скорее всего, нет, – ответил он.

– А почему же нет?

– Обещание сотрудничать не распространяется так далеко.

– Ну и что?

– Просто я не хочу, чтобы вы назвали меня ловеласом. Но я же живой человек.

– О Боже! – воскликнула она. – Неужели вы думаете, что я не способна увидеть разницу? Не считаете же вы, что я могла бы... Мне хотелось бы выпить с вами еще чего-нибудь, – сказала она.

Он поцеловал ее, но быстро отстранился, почувствовав тепло ее губ.

– Спокойной ночи, дорогая, – сказал он.

Она вышла из машины, и он уехал, пока еще мог это сделать.

Когда он входил в свой номер в отеле "Шато-Мармонт", он заметил подсунутое под дверь письмо в простом конверте. Он вскрыл конверт и нахмурился, пытаясь разобрать размашистый почерк. Было видно, что письмо писалось в спешке, так как в качестве бумаги была использована страница газеты "Голливуд рипортер" – одна из тех странных страниц, где помещаются объявления типа: "Джо Доукс поставил картину "Вооруженные женщины", а все остальное место по желанию заказчика остается пустым.

"Когда бы Вы ни вернулись сегодня домой, приезжайте ко мне, мне необходимо Вас увидеть. Никому не говорите, что я послал за Вами. Это очень важно. Дверь будет открыта. Не звоните! Байрон Афферлитц. (Клеймор-драйв, дом 603)".

Святой тяжело вздохнул и положил записку в карман. Через несколько минут он уже вновь ехал по бульвару Сансет.

Клеймор-драйв находилась всего в нескольких кварталах от дома Эйприл Квест, и, проезжая мимо, Саймон невольно улыбнулся, вспомнив, как легко ей удалось отвлечь его от обычной беспокойной привычки расследовать все обстоятельства. Она, без сомнения, была права: столь большая часть его жизни прошла в обстановке различных заговоров и темных дел, что он уже давно перестал интересоваться раскрытием прошлых тайн, но с нетерпением ожидал появления новых загадок, которые еще даже не приняли отчетливых очертаний. Постоянная настороженность стала для него настолько привычной, что он иногда ловил себя на том, что дает слишком большую волю своему воображению.

А так ли это?.. Уже очень давно не случалось такого, чтобы предчувствия его обманывали. Что сказал тогда Афферлитц? "Очень многим не понравится, если мне удастся успешно воплотить свою идею. И некоторые из этих людей способны будут на многое пойти, чтобы помешать мне... Полагаю, что вы сможете о себе позаботиться..." В тот момент он был почти уверен, что слова Афферлитца объясняются той манией величия, которой страдают все продюсеры в Голливуде; но сейчас мысль о том, что, может быть, в словах Афферлитца был и другой смысл, вызвала у Святого странное ощущение того, что внутри него все замерло, словно кровь внезапно перестала течь в его жилах.

Он постарался отделаться от этого чувства, когда тормозил у дома Афферлитца; но движения его все же замедлились, и правая нога не так быстро и уверенно, как обычно, перенеслась с педали газа на тормоз. На малой скорости он обогнул угол следующего здания и здесь заметил невдалеке несколько машин, припаркованных у дома, окна которого ярко светились. Саймон поставил и свою машину среди них и пошел обратно к дому 603 по Клеймор-драйв. В душе он посмеялся над этим своим поступком, но это была одна из характерных для Святого предосторожностей, придерживаться которых ничего не стоило, даже если впоследствии они и оказывались лишними. К числу подобных предосторожностей можно было отнести и то, что, открывая входную дверь, он обернул руку носовым платком.

В холле было темно, но полоска света пробивалась из открытой двери слева от Саймона.

– Есть здесь кто-нибудь? – тихо спросил он.

Ответа не последовало, и он направился в сторону двери, откуда шел свет. Когда он подошел к двери, то понял, почему никто ему не ответил. Комната была кабинетом Афферлитца, и сам он также находился здесь, но было совершенно очевидно, что с мистером Афферлитцем больше уже никто и никогда не сможет сотрудничать.