Ее пышные кудри были зачесаны кверху и перевиты нитями жемчуга крупной величины. На маленькой головке плотно сидела массивная диадема из разных камней - первая драгоценность рода Кашидзе. Такое же ожерелье обвивало ее худенькую шейку, которой казалась непосильной тяжесть драгоценного убора. Кисти рук ее были украшены браслетами, пальцы - кольцами и перстнями. Гордая улыбка самодовольства не сходила с ее губ. Она величественно раскланивалась со своими гостями, обмахиваясь громадным веером из павлиньих перьев.
      Гости с нескрываемым удивлением смотрели на молодую хозяйку, изуродованную до неузнаваемости ее пышным костюмом. Удивленно смотрел и старик Кашидзе на внучку, ожидая пояснения этого странного маскарада.
      Несколько минут длилось молчание. Потом резкий голос Андро произнес громко на всю залу:
      - Ворона в павлиньих перьях!
      Я видела, как его рябоватое лицо, со шрамом вдоль щеки, дышало торжествующей насмешкой. Дикий поступок сестры пришелся ему по вкусу.
      Юные гости княжны старались остаться серьезными.
      Однако это им не удалось. Хорошенькая татарочка Фатима Джей-Булат, не знакомая с правилами светского приличия, громко, добродушно расхохоталась и, указывая на княжну пальцем, быстро заговорила на ломаном русском языке:
      - Большая... розовая птица с хвостом... Откуда прилетела? Йок, нехорошо, душечка джаным... Прежде лучше было... Косы... кафтан... сапожки сафьяновые... А так плохо... совсем нехорошая стала джаным... Ни один джигит замуж не возьмет... верь слову Фатимы...
      - Я и не собираюсь замуж! - сердито нахмурясь, произнесла Тамара, в то время как все лицо ее так и заалело краской негодования и стыда.
      - Тамара, - шепнула я незаметно, проходя мимо нее, - придите сейчас же в мою комнату. Мне надо сказать вам два слова.
      Она было скорчила недовольную мину. Ей не хотелось уходить из ярко освещенной залы от ее гостей, на которых, как ей казалось, она произвела неотразимое впечатление, но и отказать мне она не могла.
      Минут через пять она была уже у меня.
      - Как вам нравится мой костюм и мои драгоценности, mademoiselle Люда? - самодовольно обратилась она ко мне с вопросом.
      - Я нахожу, Тара, что вы выглядите очень безобразной сегодня! отвечала я ей.
      - Что?
      Ее глаза и рот широко раскрылись... Она так и пожирала меня взглядом.
      - Да. Вы напрасно надели это тяжелое платье. В нем вы кажетесь смешной маленькой старушкой! - безжалостно продолжала я. - А эти драгоценности? Они могут идти к взрослой даме, а никак не к девочке ваших лет.
      - Вы ошибаетесь, mademoiselle, - холодно сверкнув на меня глазами, сказала княжна, - вы видели, как они все смотрели на меня? И Фатима, и Анна, и Даня - все-все! Они завидовали мне, уверяю вас!..
      - Они смеялись над вами, Тара! - продолжала я невозмутимо.
      - О! Это уже слишком! - вскричала она, затопав ногами. - Вы это нарочно выдумываете, чтобы только досадить мне! Все вы досадуете на меня за то, что у вас нет ни таких нарядов, ни таких драгоценностей! О, какие вы злые! Какие злые! И как я вас всех ненавижу!
      - Даже меня, Тамара? - тихо спросила я, поймав ее руки и притягивая ее к себе. - Даже меня?
      - Всех! - повторила она упрямо и, бросившись в угол тахты, залилась злыми, капризными слезами.
      Я молча уселась в противоположный угол и ждала, когда она успокоится. Но так как Тамара плакала все громче и громче, то я предпочла оставить ее одну и выйти к гостям.
      - Она капризничает, - тихо шепнула я в ответ на вопрошающий взгляд князя Кашидзе, - самое лучшее оставить ее в покое.
      - Своенравная, избалованная девочка, но предобрая душа! - так же тихо проговорил тот. - У нее какая-то болезненная слабость - хвастаться своими богатствами. Искорените из нее этот недостаток, mademoiselle Люда, и вы кругом обяжете меня, старика, - заключил он, с чувством пожимая мою руку.
      Между тем молодые гости княжны, соскучившиеся сидеть сложа руки, стали устраивать разные игры.
      Ловкая и проворная Фатима так и мелькала между ними, бросаясь в глаза своим красивым личиком и живописным костюмом. Но вот послышались звуки зурны и волынки, к ним присоединилось звучное чиунгури - род нашей гитары, и полилась чудная, звонкая и быстрая по темпу мелодия, поднимающая при первых же ее нотах задорное желание плясать, кружиться и бесноваться.
      Это князь Кашидзе, чтобы порадовать внучку, позвал трех музыкантов-армян, составляющих доморощенный оркестр Гори.
      - Лезгинка! Лезгинка! - весело пронеслось в кругу оживившейся молодежи. - Мы будем плясать лезгинку! Вы позволите, князь?..
      Он, разумеется, поспешил дать свое согласие. Тогда хорошенькая Фатима выступила вперед. Она повела на нас своими газельими глазами, молча подняла правую руку с захваченным в ней концом белой чадры и, кокетливо прикрываясь ею, плавно заскользила по устланной коврами комнате. Но вот струны чиунгури зазвенели чаще и быстрее... И хорошенькая плясунья ускорила темп... Вот она уже не скользит, а носится по комнате с легкостью бабочки, далеко разметав за собою белое облако кисейной чадры.
      - Браво, Фатима! Браво! - кричат ей зрители, и она, разгоряченная и пляской, и похвалами, неожиданно прерывает танец и бросается со смехом на цветную тахту, в круг своих подруг.
      За нею выступает Анна Глинская. Эта не может внести того жара и огня, который присущ восточной девушке в исполнении ее родной пляски. Анюта выучилась лезгинке на уроках танцев в тифлисской гимназии и тщательно выделывает каждое па, много, разумеется, уступая Фатиме в ее искусстве. Но и ей похлопали так же, как за минуту до этого хлопали хорошенькой татарке. В самый разгар пляски в залу незаметно вошла Тамара. Она успела снять свои злополучные бриллианты и, заменив массивный бабушкин наряд простеньким белым платьем с голубой лентой вокруг талии, сразу изменилась и похорошела от этого костюма.
      - А-а, павлин растерял свои перья и обратился в простую ворону, неожиданно произнес, заметя ее появление, Андро.
      Но, к счастью, никто, кроме меня и Тамары, не слыхал его слов.
      Княжна показалась мне как будто смущенной и пристыженной в первую минуту. Но, по мере того как лезгинка все больше и больше овладевала вниманием молодежи, Тамара также заметно оживилась, и все ее смущение рассеялось как дым. И вдруг, неожиданно сорвав со стены бубен, она, прежде чем кто-либо из нас опомнился, бросилась в пляс. Говорят, что лучшие исполнительницы лезгинки - татарки Дагестанских гор. Пляска Фатимы Джей-Булат очаровала меня. Но пляска маленькой княжны Кашидзе меня глубоко растрогала. Если Фатима внесла в свое исполнение весь огонь, весь жар родимого Востока, то юная Тамара была олицетворением какой-то трогательной, невинной красоты и грации. Каждое ее движение было строго выдержанно и законченно. Она не носилась, как Фатима, охваченная вихрем пляски, но, вся извиваясь, плыла перед нами, без слов говоря своими прекрасными, горячими глазами:
      "Вот видите, я какая! Злая, капризная, своенравная... Но вы любуетесь мною, несмотря на это, и не осуждаете меня, потому что, в сущности, я добра и покорна и готова исправиться, насколько могу!"
      И ее действительно нельзя было осуждать - эту полную своеобразной прелести девочку! Ее глаза горели как звезды, личико дышало таким светлым, таким детским оживлением, что оно - это хорошенькое личико с неправильным ртом и немного крупным носом, казалось чудно прекрасным в эту минуту.
      Она все ускоряла и ускоряла темп и уже готовилась быстро-быстро завертеться в финале пляски, как вдруг произошло нечто, не ожидаемое никем из нас.
      Я видела, что стоявший неподалеку Андро выдвинул правую ногу навстречу сестре, в то время когда княжна, увлеченная пляской, проносилась мимо него. Я слишком поздно заметила маневр злого мальчика, чтобы успеть предупредить танцующую, которая, ничего не подозревая, с улыбкой приближалась к нам, как вдруг все ее гибкое тело подалось вперед и, содрогнувшись, вся она с силой грохнулась на пол, далеко отбросив звенящий бубен... Все кинулись к ней подымать ее...
      Мягкий ковер помешал ушибиться Тамаре, но своим падением она была смущена и уничтожена до слез.
      - Дедушка Кашидзе, - произнесла она, дрожа от волнения. - Что же это... что ж это такое?
      Я видела, как тряслись ее губы и как она готова была разрыдаться навзрыд.
      Я вполне понимала ее волнение. Ловкость и грация девушек на Востоке ценятся гораздо выше красоты. Маленькая княжна славилась как лучшая исполнительница лезгинки в целом Гори, и вдруг ее, благодаря ее падению, могли бы счесть неуклюжей и неловкой! Мне стало бесконечно жаль Тамару и, не отдавая себе отчета в том, что я собиралась сделать, я бросилась к княжне, обняла ее и проговорила громко:
      - Не беспокойтесь, милая Тамара! Вы плясали прекрасно и доставили нам всем громадное удовольствие... и не вы виноваты, что конец пляски был так неудачен. Я видела, как Андро подставил вам ногу, чтобы уронить вас.
      Если бы я была в эту минуту один на один с Андро, то, наверно бы, испугалась не на шутку того выражения ненависти и гнева, каким дышало теперь все его отталкивающее лицо! Он сжал кулаки и наградил меня одним из тех взглядов, которые не забываются очень долго.
      В ту же минуту старик Кашидзе выступил вперед.
      - Скажи мне, Андро, зачем ты сделал это? - прерывающимся от гнева голосом спросил он внука, и так как Андро, по-видимому, не имел намерения отвечать ему, он вывел его за руку на середину зала и сказал громко, обращаясь к присмиревшей и затихшей в эту минуту молодежи: - Видите ли вы этого мальчика, мои юные друзья? Он бич и несчастье моего дома. Последняя осетинка, которая умирает с голоду со своим сыном, счастливее меня, потому что сын ее делит с ней нужду и горе и не отнимает у нее последнего спокойствия, как это делает со мной мой внук, князь Андро Кашидзе!
      Потом, обратившись к мальчику, он произнес все тем же прерывающимся от волнения голосом:
      - Ступай отсюда, здесь не место тебе, Андро! Ступай к слугам, они научат тебя, может быть, благонравию и приличию, достойным твоего княжеского звания.
      С пылающими щеками и злобно сверкающими глазами молодой князек вышел из комнаты. Проходя мимо меня, он снова взглянул на меня взором, исполненным ненависти и непримиримой вражды.
      В ту же ночь, когда молодые гости Тамары разъехались и сама княжна, нежно простившись со мной, как будто между нами не было никакой размолвки, ушла к себе, я спустилась в сад подышать ночной прохладой. Чудная, ароматная ночь повисла над Гори. Сладкий запах роз, которых росло бесчисленное множество в саду Кашидзе, стоял в воздухе пряной волной. Где-то близко-близко в кустах послышалась соловьиная трель... Я закрыла глаза, и мне живо представилась моя родная Украина с ее беленькими хатками и вишневыми садами... И там также пахло розами и звенели соловьиные трели... Знакомое, щемящее чувство тоски сковало мне душу... Неясные милые образы выплывали, казалось, из тумана и нежно обрисовывались на фоне горийской ночи...
      Я уже ощущала близость милых призраков... Я видела в лунном сиянии милый облик той, которую потеряла. Моя мать улыбалась мне так живо в моем воображении, что я едва верила, что это были только грезы, а не действительность... Вот выделяется в темнеющей дали маленький призрак моего брата. Какое трогательно-грустное личико, какая кроткая беспомощность во взгляде!.. А за ними высится стройный и прекрасный силуэт, с глазами, полными тоски и грусти, моей незабвенной, милой княжны!..
      Я упала на траву, не в силах будучи пережить печальный рой моих воспоминаний, и громкое рыдание, вырвавшееся из моей груди, нарушило безмолвие южной ночи.
      Внезапный хохот, прозвучавший громко и резко над моим ухом, сразу отрезвил меня. Я быстро вскочила на ноги, трепещущая и перепуганная насмерть.
      Предо мной был Андро. Он стоял, безобразный и торжествующий, в двух шагах от меня, скрестив на груди свои длинные, худые руки, и смеялся.
      - Зачем вы здесь? Что вы делаете, Андро? - вскричала я, инстинктивно отступая от него.
      - Радуюсь, - ответил он кратко и снова залился своим резким, грубым хохотом.
      Так, среди ночного полумрака, едва освещенный сиянием месяца, он казался мне каким-то исчадием ада.
      - Чему же вы радуетесь, Андро? - насколько можно спокойнее спросила я его.
      - О, многому! - вскричал он, бешено сверкнув на меня глазами. - И тому, что вы так горько плакали сейчас, и тому, что вы боитесь меня! Вы не будете отрицать, конечно, что вы меня боитесь!.. Не правда ли?
      - Почему вы так думаете, Андро? - произнесла я как можно насмешливее и веселее.
      - Потому, что вы виноваты предо мной. Вы обидели меня и знаете, что князь Андро не прощает обиды никому!
      - Что же сделает со мною князь Андро? - усмехнулась я. - Поразит меня своим игрушечным кинжалом в виду дедушкиного дома? Так, что ли?
      - Не смейте смеяться, не смейте! - вскричал он, злобно топнув ногой. Я ненавижу вас, потому что вы выдали меня сегодня! Зачем вы это сделали?
      - Я не могла поступить иначе, Андро! - произнесла я убежденно. - Я была только справедлива.
      - О, как я ненавижу вас за эту вашу справедливость! - прошипел он злобно. - Сегодня слуги хохотали надо мной, в то время как вы веселились и ужинали с гостями! Они смеялись над моим позором и унижали меня! И старая ведьма Барбале больше других! Я бы убил их всех, если б знал, что не понесу за это кары! Как бы я хотел быть горным душманом, чтобы замучить вас до полусмерти, вас и мою сестричку Тамару! Она и вы - причина всех моих несчастий!.. Она зло всей моей жизни... Слышите? Вы обе, и она, и вы, враги мои и рано или поздно я разделаюсь с обеими вами!
      - Я не боюсь ваших угроз, Андро, вы видите, я смеюсь над ними! произнесла я со спокойной улыбкой.
      - Смеется хорошо тот, кто смеется последним! - в бешеном неистовстве вскричал мальчик и, прежде чем я успела ответить ему, исчез в сумраке ночи.
      Я медленно побрела в дом. Войдя в мою комнату, я остановилась в изумлении на пороге.
      На моей постели, зарывшись в одеяло и свернувшись калачиком, лежала княжна Тамара.
      - О, как вы долго не шли, mademoiselle Люда, - вскричала девочка, - я совсем заждалась вас...
      - Отчего вы не у себя, дитя? - спросила я ее серьезно.
      - Потому что хотела быть у вас, mademoiselle, - засмеялась она, прыгнув мне на шею.
      Но вмиг смех ее оборвался, и, виновато глядя на меня своими громадными глазами, она прошептала:
      - Вы не сердитесь на меня больше? Вы простили меня, не правда ли?
      - За что, моя дикарочка?
      - За прабабушкино платье и родовые драгоценности! Но мне так хотелось показаться моим гостям во всей пышности и блеске рода Кашидзе! - заключила она как бы в свое оправдание.
      - И вы видели, конечно, что только насмешили их! - улыбнулась я девочке.
      - О да, я увидела это сразу, mademoiselle Люда, но из гордости не хотела сознаться в том и когда вы стали уговаривать меня, то наговорила вам еще так много неприятного!.. Простите ли вы меня, душечка?
      - Я уже простила вас, Тамара!
      - Тебя! - поправила она умоляюще. - О, говорите мне "ты", mademoiselle Люда, - нежно зазвучал ее милый голосок самыми бархатными нотками, говорите мне "ты", если любите меня, если находите меня достойной. Помните, вы в первый же день вашего приезда сказали, что надо заслужить вашу любовь... Я так старалась сделать это, но я слишком еще глупа... - со смешной гримаской протянула она.
      - Напротив! Ты уже сделала это! Я люблю тебя! Очень люблю, моя Тамара! - успокоила я девочку.
      Она взвизгнула на всю комнату и, по своему обыкновению подпрыгнув с постели, повисла у меня на шее.
      - Вы любите меня! Вы любите меня! - повторяла она восторженно. - А вы не лжете, mademoiselle Люда?
      - Я никогда не лгу, Тамара, - отвечала я серьезно и, в доказательство моих слов, крепко поцеловала ее чернокудрую головку.
      С минуту Тамара пролежала тихо на моей постели, но потом, когда я разделась в свою очередь и легла подле нее, она лукаво прищурилась и проговорила:
      - А кто лучше всех плясал сегодня лезгинку?
      - Ты, Тамара! - ответила я, не задумавшись ни на минуту.
      - А Андро-то как бесился! - продолжала она с жаром. - Ах, mademoiselle Люда, как он зол на вас, мне говорила Барбале! Знаете ли, что он сказал про вас Барбале?
      - Нет, не знаю, Тамара!
      - Он сказал в кухне при всех слугах: "Я сделаю то, что эта нищая гувернантка долго будет меня помнить"... И он способен на всякую гадость, mademoiselle Люда! Берегитесь его!
      Я сказала ей, что не боюсь Андро, и передала все, что произошло со мной в саду. Она слушала меня с большим вниманием, покачивая своей хорошенькой головкой, потом снова спросила:
      - Зачем вы ходили в сад, mademoiselle Люда?
      - Я ходила туда, чтобы на свободе подумать о тех, кого я люблю и кого уже нет со мной!
      - Вы говорите о вашей матери, mademoiselle?
      - Да, Тамара, и о покойном брате, и о твоей кузине Джавахе, которая была моим лучшим другом.
      - Кузина Джаваха... - произнесла Тамара мечтательно. - Барбале говорит, что она была красавица и по смелости и живости настоящий маленький джигит. Правда ли это?
      - Правда, Тамара! - произнесла я с грустью. - Таких людей, как княжна Нина, очень мало на свете.
      - О, как бы я хотела походить на нее! - вырвалось искренно из груди девочки. - Покажите мне ее портрет еще раз, mademoiselle Люда!
      Я исполнила желание княжны и, сняв с шеи медальон с изображением маленькой грузинки в костюме горца, подала ей.
      Она долго смотрела на изображение кузины, потом произнесла не по-детски серьезно:
      - Вы правы, в ней есть что-то особенное. Такие люди созданы для того, чтобы рано умереть, не правда ли, mademoiselle Люда? - И не дожидаясь моего ответа, она прибавила грустно: - А такие, как мы с Андро, злые и нехорошие, живут очень долго и много горя причиняют другим...
      Мне стало бесконечно жаль ее - эту глубоко каявшуюся в своих проступках девочку. Я взяла из ее рук медальон с портретом Нины, взглянула еще раз на милый образ дорогой подруги детства и, положив его на ночной столик подле постели, занялась исключительно моим юным другом.
      Я говорила Тамаре о том, что вовсе не трудно исправляться в таком раннем возрасте, как ее, и что она со дня моего приезда уже заметно переменилась к лучшему на радость дедушки Кашидзе. Она слушала меня с жадным вниманием. Потом глазки ее стали слипаться мало-помалу, и, уронив мне на грудь свою чернокудрую головку, она уснула крепким, безмятежным и сладким сном...
      ГЛАВА VII
      Ночное посещение
      В эту ночь удушливый воздух Кавказа был особенно насыщен электричеством. В природе ожидалась гроза. Я сквозь сон слышала приближение ее в отдаленных громовых раскатах, надвигающихся со стороны гор. Розы, растущие под окном, пахли в эту ночь нестерпимо сильно.
      Я спала и не спала в одно и то же время. Мои глаза были закрыты, и я не могла шевельнуть ни одним членом, окованным какой-то ленивой истомой... Казалось, предгрозовое тяжелое состояние природы распространилось и на меня. Усталый мозг плохо работал. Действительность казалась мне грезой, грезы - действительностью. С чувством тяжелой полудремы лежала я подле мирно спавшей княжны Тамары.
      Вдруг я услышала, как дверь моей спальни тихо скрипнула и отворилась... Я открыла глаза... Какая-то темная фигура неслышно скользнула в комнату и прямо направилась ко мне... Мне хотелось крикнуть... но то же чувство тяжелого оцепенения сковало мой язык... Между тем белая фигура, окутанная с головой во что-то темное вроде татарской чадры, подошла вплотную к моей постели, с минуту прислушиваясь к дыханию спящей княжны, потом ее рука отделилась в темноте и стала шарить на ночном столике около постели. Сквозь неплотно сомкнутые веки я увидела, как вслед за этим темная фигура стала так же тихо удаляться, как и вошла.
      В ту же минуту молния ярко осветила комнату, и в удалявшейся фигуре я узнала моего врага, князя Андро Кашидзе. "Андро, стойте!" - хотела крикнуть я, но страшный удар грома разразился над крышей и потряс старый дом до самого основания.
      Белая фигура исчезла за дверью, прежде чем я успела произнести хоть слово.
      Гроза разразилась со страшной силой. Вихрь ломал и гнул деревья тополей и каштанов в саду. Могучие старые чинары жалобно стонали, пригнутые им чуть ли не до самой земли.
      Княжна Тамара проснулась от второго, еще более сильного удара грома и бросилась ко мне, как бы ища защиты.
      - О, я боюсь! Мне страшно! Спасите меня! - лепетала она между стонами и плачем.
      Я успокаивала ее, как могла.
      - Он убьет меня! Мне страшно! Мне страшно! - цепляясь за меня руками, повторяла она с каждым новым ударом грома.
      Напрасно я старалась объяснить ей, что страшна может быть только молния, а не гром, - она ничего и слышать не хотела, трепеща и плача от охватившего ее ужаса.
      - Великий Боже! Спаси меня! - рыдала она, зарываясь в подушки. Святая Нина, покровительница Грузии, помилуй... пожалей меня и оставь в живых!
      Пришла Барбале, встревоженная не менее моей воспитанницы, и стала кропить все углы святой водой от священного источника.
      Я оставила их делать все, что они хотели, и любовалась из окна величественной картиной грозы, в то время как мысль моя поминутно возвращалась к ночному посещению Андро.
      "Что могло понадобиться маленькому князю в моей комнате в такую пору?" - не оставлял меня любопытный вопрос.
      Всю ночь мы провели без сна. Тамара, я и Барбале с ужасом прислушивались к каждому громовому раскату, повторяемому эхом гор.
      Усталые, бледные и измученные встали мы на другое утро. Я мельком взглянула на ночной столик, куда имела обыкновение класть на ночь мои драгоценности, то есть золотые часики, данные мне от казны в награду за отличное поведение, и медальон с портретом княжны Джавахи, и тихо ахнула: ни медальона, ни часов моих не было.
      Теперь только я поняла причину ночного посещения князя Андро.
      Он украл их!
      Я тотчас поделилась печальной новостью с Тамарой.
      - Mademoiselle Люда! Душечка! Красавица! Ненаглядная! - ласкалась она ко мне, все еще взволнованная страхом, навеянным на нее грозой. - Я сейчас же пойду к дедушке и расскажу ему про поступок Андро! Уверяю вас, дедушка принудит его отдать вам украденные вещи.
      - Нет-нет, - с живостью удержала я девочку, - не делай этого, Тамара. Я думаю подождать немного, потому что Андро, должно быть, только пошутил со мной и скоро вернет мне унесенные вещи. Князь Кашидзе не может быть вором!
      - О, вы не знаете Андро! - с недоброй усмешкой проговорила девочка, и лицо ее приняло жесткое выражение, разом испортившее его. - Повторяю вам, что он способен на все дурное и преступное... Дедушка сказал правду. Андро - бич нашего рода! И вы еще говорите о его раскаянии! Солнце скорее перестанет светить над Гори в его лучшие весенние месяцы, нежели Андро раскается в своем дурном поступке! Нет-нет, лучше пойти сейчас же сказать дедушке, пока Андро не продал ваших вещей на армянском базаре...
      - Тамара, как можешь ты так дурно думать о твоем брате! - укоризненно заметила я ей.
      - О, я слишком хорошо знаю Андро, чтобы иначе думать о нем, произнесла она с той же жесткой улыбкой, которая мне так не нравилась в ней.
      Гроза между тем не утихала ни на минуту... Огненные змеи носились по небу... гром грохотал так, что, казалось, потрясал всю землю.
      Проходя темным коридором в комнату Барбале, я внезапно столкнулась с молоденьким князем.
      - Андро, - произнесла я строго, - как называются те люди, которые забираются в чужие владения и присваивают себе чужую собственность?.. Не отрекайтесь, Андро, я знаю, что вы взяли мои вещи сегодня ночью, и спрашиваю вас теперь: когда вы мне их отдадите?
      Злая улыбка играла на его торжествующем лице, когда он сказал со своим обычным неприятным смехом:
      - Идите поскорее жаловаться старику, mademoiselle, на негодного Андро, потому что скорее я схороню ваши вещи на дне Куры, нежели отдам их вам!
      - Отдайте мне их лучше, Андро, по крайней мере, вы избегнете наказания, а я не лишусь самого дорогого для меня в мире.
      - Надо было думать об этом несколько раньше, mademoiselle, - с отвратительной гримасой произнес юный бездельник, - зачем было выдавать Андро, когда он только чуточку хотел проучить свою зазнавшуюся сестричку? Теперь пеняйте на себя. Вещей ваших вы не увидите как собственных ушей, а что касается наказаний, то Андро так свыкся с ними, что не придает им уже никакого значения! - И беспечно тряхнув своей лохматой головой, он засунул руки в карманы и с насмешливым посвистыванием отошел от меня.
      Я тяжело вздохнула. Мне было бесконечно жаль моих потерянных сокровищ, но я не хотела идти с жалобой к князю Кашидзе на его внука.
      Как ни странно, но мне было жаль Андро.
      "Если бы у него была мать, - подумала я, - то, наверное бы, мальчик был иначе воспитан. Прав ли князь Кашидзе, что так строго относится к внуку? Ведь и диких горных скакунов приручают не одной казацкой нагайкой, и на их долю выпадает порой и дружеская ласка их властелина - человека! А испытывал ли когда-либо эту ласку необузданный и дикий, как горный скакун, своенравный и дерзкий Андро Кашидзе?"
      ГЛАВА VIII
      Червонцы Иринии Сторка
      В следующую же ночь мы были испуганы безумными криками, раздавшимися в доме.
      - Пожар! Пожар в доме армянина Сторка! - слышалось среди общего шума и сутолоки.
      Дом богача Сторка находился через два квартала от нас. При сильном ветре, который, заменив вчерашнюю грозу, и теперь буйствовал над Гори, нельзя было считать себя в полной безопасности. Горящие искры при его помощи могли попасть на кровлю нашего дома и обратить в самый короткий срок громадное гнездо Кашидзе в груду пепла и развалин.
      Но, несмотря на грозящую опасность, княжна Тамара почти обезумела от восторга.
      - Пожар! Пожар! - кричала она вне себя от радости, вертясь в какой-то ею самой выдуманной пляске. - Пожар! Пожар! Что может быть интереснее, mademoiselle Люда! Бежимте же, бежимте же туда скорее!
      - Куда, Тамара? - удивилась я.
      - Как куда? Любоваться пожаром, - крикнула она нетерпеливо.
      - Иными словами, любоваться несчастьем ближнего! - укоризненно произнесла я.
      - О, душечка, mademoiselle, вы всегда способны найти что-нибудь мрачное в самом интересном событии, - нетерпеливо произнесла юная княжна, успокойтесь, пожалуйста. Сторка - богач, у него не один дом в Гори, и не беда, если он его и лишится. К тому же имение Сторка нажито нечистыми путями, значит, нечего и жалеть его нам с вами!
      - Жалеть надо одинаково добрых, злых, честных и нечестных, Тамара! Несчастье равняет людей перед Богом, - сказала я. - На этот раз я пойду с вами - не для того, чтобы любоваться картиной пожара, а чтобы посмотреть, не понадобится ли там наша помощь. - И, говоря это, я быстро накинула белую бурку, подаренную мне старым князем, и, взяв мою воспитанницу за руку, вышла из дому с ней.
      Люди не ошиблись, возвещая опасность. Дом Сторка пылал как огромный горящий факел. Черная ночь без звезд и месяца на мрачном небе развернула над Гори свой непроницаемый полог. И только далеко вокруг пожара было светло и ясно, как днем. Огромная толпа собралась вокруг горящего дома. Люди кричали и метались по улице как угорелые, боясь, однако, подступить к огню, продолжавшему свою разрушительную работу. Отстаивать дом Сторка не было никакой возможности, надо было только следить за остальными близ него стоявшими зданиями, чтобы огонь не перешел на них. Сбежавшиеся на место пожарища казаки, вместе с горийской пожарной командой, работали вовсю. И вдруг, когда огромная горящая балка упала с крыши армянского дома, послышался громкий, отчаянный вопль женщины:
      - Мое золото! Мои драгоценности! Они остались там... там, в спальне... под постелью... Принесите мне их, принесите, ради Господа!
      Это кричала толстая армянка Ириния Сторка, имевшая несколько меняльных лавочек в базарном ряду.
      Ей ответили безжалостным смехом. Кому из людей была охота подвергать свою жизнь неминуемой гибели!
      Тогда Ириния Сторка, видя общее равнодушие толпы, завопила еще отчаяннее, еще пронзительнее:
      - Двадцать тысяч червонцев... двадцать тысяч остались там, в несгораемом ящике под моей постелью... О, верните мне их... верните... Я дам пять тысяч тому, кто принесет их... Я дам больше...
      Но никто не прельстился даже и подобным вознаграждением, видя полную невозможность проникнуть в дом.
      Тогда Ириния точно обезумела с горя. Она металась по улице как угорелая и кричала хриплым голосом, потрясая сжатыми кулаками:
      - Трусы презренные... жалкие трусы... дрожат за свою негодную жизнь... Слушайте же, проклятые... пейте мою христианскую кровь... Я даю половину... Даю десять тысяч червонцев тому, кто мне доставит ящик из огня!
      Едва только успела выкрикнуть эти последние слова старая армянка, как из толпы выдвинулась невысокая человеческая фигура и кинулась в пламя.
      Все замерли в ожидании и страхе... Минуты, последовавшие за исчезновением человека в недрах огромного костра горящих балок и стен дома, нам показались часами. Все напряженно слушали, ожидая уловить предсмертный крик несчастного. Но ни крика, ни стона не слышалось. До нас долетал только свист пламени, раздуваемого ветром, да шум от падения обгоревших балок.
      - Он погиб, храни его, Предвечный! - слышались здесь и там набожные возгласы.
      - Поделом! Пусть не льстится на трудную наживу! - кричали другие.
      - Христианская душа, а должна погибать, как собака! - послышался чей-то сердобольный возглас.
      В ту же минуту человеческая фигура появилась в окне третьего этажа, вся объятая пламенем.
      Из моей груди вырвался крик неожиданности и ужаса. В горящем человеке, прижимавшем к груди заветный ящик с червонцами Иринии Сторка, я узнала князя Андро Кашидзе.
      Казалось, гибель его была неминуема. Одежда и волосы его горели. Искаженное страданием лицо было страшно. Глаза сверкали безумным огнем.
      Он окинул взором толпу - и дикий, нечеловеческий крик покрыл на минуту шум пожарища.