Но спрашивать ему даже не понадобилось. Он все увидел сам. На юге и востоке, насколько хватало глаз, бушевал огонь, напоминая стену длиной во много сотен копий. Он уничтожал на своем пути все подряд: вековые деревья, кустарники, звериные норы и самих зверей, которые не смогли убежать.
Горен смотрел на оставленную огнем пустыню, и у него сжималось сердце. Горящие кроны старых великанов, которые со стоном падали вниз, кричащие птицы, которые собирались в стаи и беспомощно кружились у своих разоренных гнезд. Он видел, как, делая огромные прыжки, хищники и их жертвы вместе неслись от огненного моря, горячее дыхание которого даже здесь наверху опаляло лицо Горена.
Он быстро спустился вниз и разбудил своих товарищей:
— Вперед! Нам нужно бежать!
Магистр Альтар сел, моргая заспанными глазами:
— Что? Не позавтракав?
— Разве это завтрак, повторение вчерашнего меню, — возразил Горен. — Завтрак перенесем на попозже, когда вы проголодаетесь как следует. — Горен стряхнул мох с одежды старика и осторожно поставил его на тонкие ноги. А потом протянул руку Дарвину Среброволосому.
Правитель Лирайна схватился за нее и встал:
— Что случилось?
— Должно быть, Руорим разделил свой отряд, потому что со стороны Коннаха горит лес, — ответил Горен, быстро собирая их нехитрые пожитки. — Следует исходить из того, что он напал одновременно на оба города, и удача была на его стороне.
Дарвин Среброволосый сжал кулаки.
— Проклятье, — тихо сказал он. — Надеюсь, мой гонец успел вовремя, так что они хоть как-то подготовились.
— Значит, на север, — сказал Альтар, поправляя очки. — Зибенбург или даже Норимар. Не может же он быть везде. — Он испытующе посмотрел на Горена и с сочувствием в голосе заметил: — У тебя была трудная ночь, бедный мальчик.
Казалось, его постоянно плохое настроение испарилось, хотя он и был несколько опечален, что неудивительно после жесткой холодной постели. Но, видимо, до него дошло, что они предоставлены сами себе и всецело зависят от юноши.
— А вы спали на удивление хорошо, — невольно вырвалось у Горена.
— Это от отчаяния, — ухмыльнулся старый магистр. — К тому же я обессилел после трудных защитных заклятий.
— Пошли, — торопил их Дарвин. Он казался как всегда спокойным и уравновешенным. Но из глаз пропал блеск. — Может быть, по дороге мы встретим кого-нибудь из счастливцев, которым удалось избежать смерти.
— Мы будем посматривать, — пообещал молодой шейкан. — Но я осмелюсь высказать свое мнение: нам не стоит рисковать и подходить близко к Лирайну. Даже если Руорим уехал, он наверняка оставил здесь часть солдат, которые ищут вас.
— Тогда лучше сделаем крюк через Шнельвассер, — предложил Альтар. — Оттуда есть маленькая тропинка через густой лес в степь, всадникам там не проехать. Мало кто помнит теперь этот старый путь, так что он должен быть надежным.
Большую часть дня они шли молча. Каждый по-своему пытался справиться со свалившимся на него горем и размышлял, велики ли у них шансы достичь Зибенбурга или Норимара. И что они там найдут.
Горен с трудом приноровился к шагам стариков. Он постоянно сбивался на волчий бег и уносился вперед, чтобы исследовать окрестности. Он нервничал, ощущая ответственность и подозревая, что он еще не дорос до столь трудной задачи. Он знал, что сегодня вечером разведет огонь и пойдет на поиски свежего мяса, иначе Дарвин и Альтар долго не выдержат. Самое главное — в этот мрачный час дать им маленькое утешение, чтобы они не опустили руки. Иначе победа Руорима будет окончательной.
В поддень устроили короткий отдых. Дарвин с Альтаром были настолько измождены, что отказались от еды, зато много пили. Тиара вычерчивала на безоблачном небе золотые узоры, даруя земле весеннее тепло. В любом случае сотканная из зеленых листьев крыша являла собой прекрасную защиту от палящих лучей, на земле извивались постоянно меняющиеся картины, созданные игрой света и тени. В обычных условиях трое беглецов получили бы огромное удовольствие. Но сегодня никто из них не был склонен веселиться, даже лесные свадебные песни почти прекратились. Время от времени птицы просто тихонько попискивали. Видимо, из-за разлитого в воздухе легкого запаха гари, в котором при достаточно тонком обонянии улавливался привкус страха и страданий.
Горен предложил как следует отдохнуть, но Дарвин с Альтаром хотели идти дальше. Казалось, что оба уже пребывают по ту сторону усталости и боли. Они продолжили путь. Иногда под ногами ощущалась приятная мягкость мха, который пружинил и заглушал их шаги, а иногда начинали шуршать прошлогодние листья, замечательно пахнущие землей и грибами.
До вечера шли без помех. Дымящиеся развалины Лирайна остались далеко позади. Горену хотелось оставить позади и свои воспоминания, чтобы спокойно смотреть в будущее.
Заметив, что Альтар засыпает на ходу, он побежал вперед и нашел приличное место для стоянки. Небольшое углубление окружали мощные старые деревья. Их листья защитят путников, если разгуляется непогода. Чтобы туда попасть, пришлось пробираться через сухой бурелом, так что никакой враг не сможет подкрасться бесшумно. В центре Горен выкопал яму для костра: если он все сделает правильно, то пламя получится маленьким, а дым будет подниматься наверх. Вернувшись, он рассказал старикам, что нашел хорошую стоянку и что сегодня на ужин будет свежее мясо.
— Под корнями таких больших старых деревьев часто гнездятся колпицы. Наверняка мне повезет с охотой.
Дарвин и Альтар старались не слишком выражать свой восторг: сегодня они наконец как следует отдохнут у костра. Хотя солнце давно уже высушило их одежду и согрело их тела, скоро наступит ночь, а она принесет с собой холод.
— Здесь мы прекрасно устроимся, — вздохнул магистр Альтар, шлепаясь прямо на землю и раскидывая руки и ноги. — После горячего ужина и беззаботной ночи завтра мы наверняка будем продвигаться вперед гораздо быстрее, вот так.
— Особенно ты, старая калоша, — заявил Дарвин Среброволосый. — Сегодня ты должен съесть как можно больше, на твоих костях осталась одна только старая кожа.
Но старый маг ничего уже не слышал: он уснул.
Горен вытащил одеяла, собрал немного мха для подстилки и дал Дарвину мешок с провизией.
— Огонь разведем, только когда я вернусь. Пока еще достаточно тепло. Не шумите. Я скоро вернусь.
Горен набрал в небольшом прудике воды и стал искать гнездо колпиц. Когда ему было тринадцать лет, мать часто отправляла его с охотниками изучать тайны леса. Сейчас это пригодилось.
«Да, она всегда обо всем думала», — в который раз повторил он и снова ощутил в груди резкий укол, но силой воли заставил его исчезнуть.
Он расставил силок и сел в засаде. И точно, вскоре у расщелины показался оживленно дергающийся нос. А затем появилось круглое тельце с сильными ногами и поднятым вверх хвостом в виде колечка. Колпица подняла свои огромные уши вверх, встала на задние лапы и стала оглядывать окрестности.
Горен затаил дыхание. Колпицы — существа крайне любопытные и не склонные отказываться от удовольствии. Горен заранее раскопал трюфель, от запаха которого даже у него разыгрался аппетит. Колпица тоже не устояла. Медленно подошла к трюфелю, понюхала и схватила длинными острыми зубками. И от жадности стала пускать слюни. А потом вся осмотрительность пропала, она набросилась на угощение.
Горен резко дернул петлю.
«Сегодня у нас будет начиненная трюфелем колпица», — пробормотал он, подтянул к себе активно сопротивляющегося зверька и лишил его жизни, быстро и безболезненно.
Довольный, почти веселый, он пустился в обратную дорогу. Время поджимало, потому что тени становились все длиннее.
Пройдя половину пути, он услышал шум.
Крик, полный боли.
Горен уронил колпицу, выхватил из ножен меч и бросился вперед. Совершенно неожиданно для нападающих он выскочил на место битвы и бросился на врагов, словно разбушевавшийся ураган. Это были тролль и несколько орков, первые два пали от его руки, пока у Горена оставалось преимущество внезапности. Меч у него был острый, рука крепкая, и самое главное, его гнали вперед ненависть и ярость.
Они вытащили из укрытия магистра Альтара и Дарвина Среброволосого. Видимо, острый нюх тролля учуял человеческий запах, и они, точно так же, как Горен у гнезда колпицы, устроили засаду и дождались благоприятного момента.
Горен зарычал, чтобы показать, что справиться с ним гораздо тяжелее, чем с двумя безоружными стариками. Вспоров брюхо первому орку и снеся голову второму, он повернулся к следующему, но тот уже ждал его нападения, подняв грубо сделанный тяжелый широкий меч. Остальные отошли от Альтара с Дарвином и набросились на Горена, который теперь оказался лицом к лицу с четырьмя противниками.
Невозможно себе представить, что эти неуклюжие, пригодные исключительно для войны орки когда-то являлись родственниками эльфов. Теперь они даже не были на них похожи, не считая разве что длинных острых ушей. Кожа их стала ядовито-зеленой, красные глазки метали злые молнии, а еще у них имелись широченные челюсти с мощными зубами. Тяжелые и приземистые, орки были великолепны в бою, становясь вдруг быстрыми и меткими.
Горен пытался уклоняться от их ударов и старался, чтобы они наносили увечья друг другу.
В дни осады Лирайна он научился сражаться
по-настоящемуи убивать
быстро.Он не давал воли чувствам, сосредоточился исключительно на том, чтобы не выпускать из виду противников и просчитывать каждый их шаг.
У них был численный перевес, к тому же каждый из них по отдельности был тяжелее и сильнее его. Но у них полностью отсутствовал боевой стиль. Они просто бросались вперед и наносили удар. Так что Горен ушел в оборону, отпрыгивал от них, применяя ум и хитрость против тупой физической силы.
Краем глаза он заметил, что магистр Альтар взял за руку Дарвина Среброволосого, поднял ладонь и зашевелил губами. Наверное, пытается наложить на них обоих защитное заклятие, и наверняка ему бы это удалось в тихий спокойный день, не насыщенный сложными магическими формулами. Но сейчас голубоватое поле появилось ровно на секунду и тут же растаяло. Изможденный Альтар зашатался, Дарвин его подхватил. Альтар снова начал шевелить губами, начертил в воздухе знак, и снова появилось слабо сияющее поле.
Горен попытался отвлечь орков, чтобы дать своему мастеру время для волшебства.
Но оставался еще тролль. Глупое примитивное создание с серой кожей и тупыми глазками, зато ростом в полтора раза выше среднего человека и невероятно мощный. Когда поле исчезло во второй раз, он раздумывал недолго. Поднял огромную палицу с шипами и ударил.
—
Нет! —закричал Горен. Отчаяние вселило в него неимоверные силы, он бросился на орков как берсерк и моментально уложил двоих, которые даже не сопротивлялись.
И тут он получил удар по голове. В глазах у него потемнело, он захрипел и упал на землю. Но так легко все равно не сдался. Пополз к старикам. Лежащий на спине Дарвин Среброволосый уже не шевелился. Магистр Альтар смотрел прямо в глаза Горену. Мальчик видел, что взгляд его учителя затуманен от боли. По левой щеке ручьем текла кровь.
— Мастер, — прошептал впавший в отчаяние Горен. Магистр Альтар с трудом улыбнулся.
— Храбрый мальчик, — выдавил он из себя. С краешка его рта стекала тонкая красная струйка. — Не забывай, кто ты на самом деле, и доверяй…
Договорить он не смог. Горен попытался выпрямиться, чтобы удержать приготовившегося ко второму удару тролля.
— Пожалуйста, — молил он, боль и страх затуманили его взор, с ужасом он смотрел, как палица опускается второй раз. И третий.
Тут и на Горена обрушился еще один удар; мир его стал совсем черным, он ткнулся лицом в землю.
ГЛАВА 5
В Долине Слез
— Давай, скотина!
Удар обрушился на спину Горена. Одежда его давно уже свисала клочьями, и треххвостая плетка с шариками на концах попала прямо на голую плоть, открывая слегка затянувшиеся раны и вырывая новые кровавые полосы.
Горен рухнул на колени, уронив с плеча камень. Он съежился под новым ударом и до крови закусил губы, чтобы сдержать готовый вырваться крик. Нельзя унижаться перед этими извергами. Он все еще оставался человеком, хотя внешне больше походил на кусок сырого мяса, и где-то в самой глубине души еще помнил, что он Горен Говорящий с ветром, сын Дераты, дочери властителя крепости Шейкур. Никогда он не подчинится этому сброду. Ни за что не сдастся.
Дни были похожи один на другой: таскай камни, верти мельничное колесо или служи учебной куклой. Они называли это «перевоспитанием», хотели превратить его в безвольную гору мускулов, единственной целью которой должно стать участие в сражениях, чтобы убивать и самому сдохнуть на поле боя. Армиям магов Альянса постоянно требовалось пополнение. Горен не знал, на кого из тринадцати магов работали орки. Возможно, они занимались поставками для всех подряд. К нему орки обращались только тогда, когда хотели обругать, растоптать, ударить или оплевать. Тролль исполнял роль сурового надсмотрщика и следил, чтобы все ходили с опущенными глазами.
Если Горен выживет после, как они говорили, Кровавой луны, на него наденут доспехи, и он получит право служить на стороне орков в самом низком звании, то есть в подкреплении, чтобы прикрывать чужие спины, то есть быть живым щитом.
Горен давно перестал размышлять о смысле «обучения». Получалось, что в период «обучения» он должен выполнять грязную работу для сил Тьмы, чтобы обеспечить пополнение воинов-смертников. Боевые занятия состояли исключительно в получении ударов. Кто выживал, того отправляли на войну.
Горен чувствовал, что силы его на исходе. Знал, что не сможет больше поднять камень, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Все было не так, как в тот раз, когда он нес воду в ведрах; тогда он тренировал собственную волю. А здесь имело место рабское существование, и он дошел до предела. Жить дальше он не хотел да и не мог.
Закрыв глаза и замерев, он ждал очередного удара. Но тут враскорячку подошел еще один орк.
— Брось ты этого червяка, — сказал он приятелю, привычно по-оркски растягивая раскатистое «р». — Жаракк только что вернулся с хорошими известиями, так что проставляется.
Мучитель наградил Горена пинком, от которого тот кубарем полетел на землю.
— Твое счастье, крыса, — прорычал он, — но мы встретимся завтра, и горе тебе, если ты не станешь послушным!
И исчез со вторым орком в пещере. Тролль приковылял к Горену, схватил его за ногу и потащил за собой.
Вскоре Горен лежал в превращенной в тюрьму пещере с запертой дверью и крошечным окошком, сквозь которое в камеру проникал тонкий лучик света. Пахло отвратительно; влажные стены покрылись серой плесенью. Камера составляла три шага в длину и три в ширину. Горен измерил ее в самом начале, когда у него еще хватало сил и цепи не казались неподъемными. Теперь размер помещения не играл особой роли, потому что он без сил свалился на пол, как только тролль швырнул его внутрь и запер дверь.
Цепи, которые никогда не снимали, с каждым днем становились не легче, а тяжелее. Казалось, они питаются кровью, которая сочилась из натертых ступней и ладоней и ручьем текла из многочисленных ран на руках и ногах, потому что набухали все больше и становились все теснее.
Подстилкой Горену служила гнилая солома. Еду, как всегда, уже принесли: одна миска с тухлой водой и вторая с вонючей похлебкой, в которой плавали какие-то ошметки (Горен не рассуждал, из чего она приготовлена), и кусок сухого хлеба.
Горен проглотил скудный ужин, ему следовало беречь силы. Вначале его несколько раз вытошнило, но потом неприхотливый желудок привык.
Поев, он скрючился на полу, перебравшись поближе к свету, и уставился в крошечное отверстие, сквозь которое удавалось разглядеть кусочек неба. Именно туда были устремлены все его помыслы; пока он может видеть этот кусочек неба, для него еще не все потеряно.
«Чуть было не забыл». Горен приподнялся и, звеня цепями, подполз к противоположной от двери, слегка освещенной стене. Острым обломком камня сделал очередную зарубку. Всего их было двадцать.
Как недавно он попал сюда и как давно! И каждый день видел, как умирали его товарищи по несчастью.
Да, он был не один. Окруженная отвесными скалами низкая долина была забита рабами, закованными в цепи по рукам и ногам. Регулярно выносили покойников, и столь же регулярно появлялось пополнение. Всем было одинаково плохо, даже если работы приходилось выполнять разные. Жаракк являлся работорговцем, он увез выживших и вернулся со «свежатиной».
Издалека до Горена доносился громовой хохот. Дела явно шли хорошо, раз уж Жаракк проявил такую щедрость; все орки уже напились. Пьянка затянется на всю ночь. Если пленникам повезет, их страдания начнутся не раньше полудня, когда мучители отойдут от похмелья.
Горену казалось, что он провел здесь не меньше половины своей жизни, а ведь не прошло еще и месяца. По всей видимости, осталось ему недолго, если издеваться над ним будут по-прежнему. Горен чувствовал, что ему достается больше, чем другим. Но предпочитал об этом не думать.
Он осторожно ощупал спину. Некоторые раны воспалились, но возможности их прочистить не было. Он старался спать на животе или на боку и постоянно оттягивал от тела одежду, которая приклеивалась к гноящимся ранам.
Рванину давно следовало выбросить. Но в каком-то смысле она сохраняла его человеческое достоинство и напоминала о прошлой жизни. Положение его при всем желании не могло стать более отчаянным.
Теперь Горен завидовал Дарвину Среброволосому и магистру Альтару: они приняли мучительную кончину от тролля, зато их страдания уже позади.
А еще Горен чувствовал себя виноватым: он не сумел их защитить и не предотвратил ужасную смерть. И очень по ним скучал, особенно по зануде-мастеру. Благодаря этим людям юность его была наполнена такими радостями, которых в детстве он совсем не знал.
Теперь у него не осталось никакой связи с прошлым.
И хорошо.
Нет, это не имело никакого отношения к внутреннему голосу. Чем хуже обстояли дела у Горена, тем громче оказывался шепот, который снова проснулся и не позволял больше себя подавлять. Несмотря на последние торопливые объяснения Дераты, он до сих пор считал, что это недостаток его мозга, порождение больного ума, точнее, безумие.
—
Оставь меня в покое, старый паразит, —устало подумал он.
—
Но я же тебе помогаю, сын мой. Неужели ты думаешь, что был бы еще жив, если бы не кровь дракона, которая в тебе течет, и не сила моей души?
—
Я не твой сын, не смей меня так называть.
— Если подумать, то в каком-то смысле сын. В твоих жилах течет кровь моего сына. Да, ты, как и твои родители, из древнего славного рода.
— Мои родители? Мать моя была изгоем, потому что познала черноту души Руорима. К шейканам я не имею никакого отношения.
— Ты не можешь отрицать, кто ты.
— Неправда, могу. Молчи. Дай мне поспать.
— Только когда ты прекратишь думать о смерти.
Горен вдруг усмехнулся, увидев себя как бы со стороны.
—
А тебе-то какая разница? Как тебе понравится, старик, если я просто сдохну и заставлю твою душу гнить в моем теле? Может, продам ее Гирину за хорошее место в лодке, перевозящей через Реку Душ…
Шепот стих.
Горен понял, что попал точно в цель. Пока еще предок, если это действительно он, не взял над ним власть и полностью зависел от него. От Горена. Своими угрозами Горен его не утихомирил, но на какое-то время обрел покой. Физическая боль и внутренний шепот вместе — это слишком. Если Горен хочет остаться самим собой и выжить, ему нужно хотя бы немного сна и покоя, иначе тело его долго не выдержит.
Он снова уловил шепот. Но теперь он доносился из соседней камеры.
— Ты еще жив?
Он придвинулся к стене. Тонкие щели и дыры в скале помогали кое-что услышать.
— Эй, — сказал он, не зная кому. Голос был молодой, похожий на его собственный. Они никогда не называли своих имен, боясь, что однажды увидят труп приятеля. И все равно были связаны одной цепью безнадежности и страданий, так что волей-неволей подбадривали друг друга.
— Так быстро я не загнусь. Новости есть?
— Мой сосед с другой стороны не выдержал, голос его умолк навсегда. И я боялся, что придется все время молчать…
Желудок Горена судорожно сжался. Совсем рядом, всего через камеру, так что, по здешним меркам, чуть ли не хороший знакомый. Через соседа они общались между собой и утешали друг друга.
— Проклятье.
— Можно сказать. Но я слышал, что Жаракк привез свежатину, так что пустовать камере не придется.
С той стороны стену начали царапать.
— Знаешь, я пытался прокопать дыру, стена тут — сплошной песчаник. Но я слишком слаб.
— Что нам с того? Я не хочу знать, кто ты, чтобы не оплакивать тебя потом. У меня достаточно и собственных несчастий…
Он услышал странный шум, похожий на подавленные всхлипы:
— Мне бы так хотелось знать, кто ты…
— Прекрати! Я тебе не скажу и больше не хочу тебя слышать! — Горен впал в панику. — Так и договоримся, будь что будет. Судя по твоим словам, ты смирился и ждешь смерти, но за руку тебя держать я не буду, понял? Если ты умрешь, то умри
в одиночестве!
И снова сдавленный всхлип.
— Я понял. Прости меня, пожалуйста. Я рад, что ты еще здесь и говоришь со мной.
— Мы справимся. — В устах Горена эти слова прозвучали как заклинание. — Мы наверняка справимся, это еще не конец.
И сон или видение из другой жизни.
* * *
Малакей
Ах, это ты. У тебя лихорадка? Значит, не сможешь от меня отделаться. Прекрасно. Присаживайся, мальчик, выбора у тебя все равно нет. Нет-нет, это не сон, не видение, не бред больного мозга. Позволь тебя уверить, что с головой у тебя все в порядке! Никаких отклонений. Пусть хоть это тебя утешит. То, что ты сейчас видишь и слышишь, это реальность. Мой голос из прошлого.
Так что выслушай мою историю в моем изложении. Забудь все, что написано в Хрониках. Там все искажено, исковеркано до неузнаваемости. Частично из-за опасений, частично по глупости. Меня несправедливо осыпают проклятиями, народ шейканов должен мной гордиться, без меня их бы не было. И они бы не смогли сражаться за мир на Фиаре. Предстоят великие дела, мальчик мой, и ключом к ним являешься ты. Уже давно все мои мысли направлены на одну цель, которая приблизилась настолько, что я вот-вот смогу до нее дотянуться.
Не сопротивляйся, малыш. Все хорошо, все правильно. Я расскажу тебе, кто я, как я таким стал, чем занимался и кто такой ты. Кое-что ты увидишь воочию, но не пугайся: это всего лишь картины прошлого, воспоминания о котором живут в твоей крови. И в крови каждого шейкана. Но ты — случай особый. А поскольку сейчас тебя лихорадит и ты не можешь меня оттолкнуть, я имею шанс поговорить с тобой откровенно и не торопясь, давно пора. Я не сержусь на твои попытки от меня спрятаться, потому что так ты поступаешь по неведению, а неведение порождает страх.
Узнав мою историю, ты перестанешь бояться и, преисполненный гордости, начнешь готовиться к исполнению своего великого предназначения.
Меня зовут Янус Малакей, я родился более девятисот лет назад в болотах Муира.
Тогда мир был совсем диким. В нем властвовали драконы, люди же были слабы и беспомощны. Нам приходилось прятаться в непригодных для жизни местах; такими и были топи Муира, расположенные на территории современного Нортандера, то есть далеко на севере, в нескольких днях пути от Ветряных гор. Нортандер — суровый самобытный край с огромными лесами, бурными реками и высоченными водопадами. Зима там длинная и холодная, лето — короткое и жаркое. Но в болотах все по-другому: климат почти мягкий, если можно так выразиться. В глубине болот царит зловонный Желтый туман, он круглый год летает над топями, манит за собой заблудившихся путников и убивает.
Добровольно в этих болотах никто не селится, там никогда не увидишь чистого голубого неба, никогда в лицо не подует свежий вечер. Комары сосут кровь, на руку одновременно слетается до тысячи штук, кожа в результате становится красной и горячей, рука распухает, как после укуса змеи. И змеи тут есть, любого размера и цвета, но всех их объединяет одно: они коварны и ядовиты.
Болотный гриф, их злейший враг, охотится в основном в сумерках. Далеко разлетается его ужасный крик. А если он замолкает, значит, выбрал себе жертву, и для тебя лучше, если этой жертвой окажешься не ты.
Драконы появляются здесь редко. Им неприятны плавающие, покрытые травяным ковром острова, на них трудно удержаться, иногда дракону удается выбраться из топи в самый последний момент.
Вот так я и вырос в Муире, который тогда еще не был городом. Просто жалкий поселок, крошечное сборище ветхих домишек, стоящих на специальных опорах, которые напоминают ходули и разваливаются ровно через полгода. Посередине поселка кузница. Живут здесь изможденные, страдающие болотной лихорадкой люди; взрослые с воспаленной, покрытой пятнами кожей и гноящимися глазами и дети со вздутыми животами. Я был одним из таких детей, вечно голодный, вечно расчесанный до крови, со струпьями от незаживающих ран, из носа у меня постоянно текли сопли, а из глаз — слезы.
То была не жизнь, а сплошное мучение. Никто не обращал на меня внимания, ведь я был одним из кучи ребятишек, их постоянно рожали, но всегда без особого желания, едва ли четверть из них достигала взрослого возраста. Я спал на голых досках, ел то, что оставалось, и жил не лучше блохастой бродячей собачонки.
Для моего отца я был как кость в горле, потому что он думал, что зачат я не от него, а от его брата, с которым якобы моя мать не раз тайком развлекалась. Не знаю, так ли это, потому что, насколько я помню, мать была тихой, изможденной женщиной, ее постоянно терзала лихорадка, она редко могла даже выйти из хижины. Пока я был маленьким и беззащитным, отец частенько вымещал на мне свой гнев, вызванный жалким существованием. Тогда я узнал, какой разный вкус может иметь кровь в зависимости от того, из какой именно части тела она течет. Я узнал разницу между болью от сломанного пальца и после удара в подложечную впадину. И много чего еще.
О, еще я научился выживать. Научился грабить и воровать, главным образом еду. И убивать. Я лишал жизни каждого зверя, который мог оспорить у меня добычу. Научился подкрадываться и наносить молниеносный удар. Иногда я устраивал себе роскошный пир из крыс, если мне удавалось сбежать, развести костер и обжарить ободранную тушку на палке. Я глотал все, что можно назвать мясом. А поскольку от этого не умер, а рос и становился крепче, то начал гоняться за болотными тварями, в основном за утками, нежное белое мясо которых до сих пор вспоминаю с неописуемым восторгом.
В десять лет я впервые поднял руку на отца. Я ненавидел его до дрожи в коленях. Не в том дело, что я больше любил остальных членов семьи. Все они были лишними едоками, которые мешали мне хоть раз нажраться досыта.
Конечно, пока еще я был меньше и слабее отца, но он растерялся, когда я изо всех сил пнул его по ноге, зубами вцепился в руку и начал колотить в живот. От неожиданности он меня отпустил и вышел, не сказав ни слова.
Упившись с приятелями горчичного пива, он, естественно, вернулся и устроил мне самую страшную в моей жизни порку. Я бы так и не пришел в себя, но меня выходила мать; в общем, я очнулся избитый, но вполне живой.
Некоторые кости срослись неправильно, и я несколько искривился. Но потом это стало незаметно, потому что я носил широкие одежды и выработал особую плавную походку.
Отец спокойно ждал, когда же я хоть немного оправлюсь. Чтобы продолжить мое, как он выражался, «воспитание». Было мне всего одиннадцать лет.
Я велел ему больше ко мне не прикасаться.
А он только смеялся.
Когда он подошел, я сделал то, на что никто не рассчитывал, особенно в вонючих болотах, которые делали разум тупым и ленивым, а тело распухшим и вялым.
Внезапно я почувствовал в себе то, что, видимо, все время дремало и проснулось исключительно благодаря моему сильнейшему возбуждению, похожему на возбуждение дикого зверя, который долго пролежал в засаде, поджидая удачного момента. Оно пронзило меня, наполнив… да, ощущением власти и превосходства. Я понял, что сильнее отца, что больше уже он ничего мне не сделает. Я знал, как поступить, чтобы от него избавиться. И сделал единственно правильное: поддался своему внутреннему порыву и позволил ему осуществиться в пламенной жажде мести.
Я закричал на отца. Услышал свой голос, но одновременно мне показалось, что я стою рядом и смотрю на происходящее. Это было некое отчуждение, до сих пор хорошо его помню. Теперь я был не я… и все-таки я. Понимаешь, что я хочу сказать? Наверное, нет, но это не важно. Просто слушай, что я говорю.
Что же я крикнул отцу? То, что в его глазах преобразилось в реальную действительность, потому что мой голос он слышал как бы внутри себя. Почему у меня все получилось, ведь я ничему не учился? Вообще-то я родился под особым знаком, когда глаз луны потух и отбрасывал на Эо не свет, а тень. Затем последовал сильнейший ураган с громом и молнией, так что волосы у всех встали дыбом, а внутри каждый чувствовал какие-то страшные толчки.
Тогда, в момент рождения, магия вошла в мое тело. Впервые этот факт я осознал в одиннадцать лет, в тот самый момент, когда отец собирался меня убить. Конечно, оценить события в полном объеме тогда я еще не мог, для этого предстояло повзрослеть. Зато я почувствовал свою власть над ним и свое желание этой властью воспользоваться. Позволить ей осуществиться.
Я послал ему мысль, и он срывающимся голосом описал созданную мной картину: змея проползла по его ноге, забралась на голову; извиваясь, остановилась возле уха, потом заползла внутрь, а оттуда в мозг, где и свернулась клубочком. Потом вдруг расправила свои мощные мускулы и раздавила этот самый мозг.
