Вдруг он увидел Цзя Циня, который тоже пришел за подарками.

– А ты зачем здесь? – спросил Цзя Чжэнь. – Кто тебя звал?

– Узнал, что вы будете раздавать подарки, господин, вот и пришел, – ответил Цзя Цинь, почтительно вытянувшись.

– Это подарки для тех, у кого нет ни доходов, ни заработков, – строго произнес Цзя Чжэнь. – В прошлые годы ты ничего не зарабатывал, потому и получал подарки, а сейчас ведаешь делами храма во дворце Жунго, присматриваешь за даосскими и буддийскими монахинями и получаешь жалованье. К тому же жалованье монахинь проходит через твои руки! И у тебя еще хватило совести явиться за подарком! Ну и жадный же ты! Посмотришь, как ты одет, сразу скажешь, что у тебя водятся деньги!

– У нас в семье много ртов и расходы большие, – робко возразил Цзя Цинь.

– Нечего меня морочить! – с холодной усмешкой произнес Цзя Чжэнь. – Думаешь, я не знаю, что ты в храме творишь? Разумеется, там ты хозяин и никто не смеет тебе перечить. Храм далеко, деньги у тебя есть, вот ты и безобразничаешь! Всяких бродяг по ночам собираешь, играешь в азартные игры, баб водишь, с мальчишками забавляешься! И после всего еще за подарком явился! Я тебе покажу подарки! А палки не хочешь?! Вот погоди, после Нового года поговорю с твоим вторым дядей, пусть выгонит тебя вон!

Цзя Цинь стоял весь красный от стыда, не смея слово вымолвить.

В это время вошел слуга и доложил:

– Из дворца Бэйцзинского вана привезли подарки – парные надписи на шелку и кошельки.

Цзя Чжэнь велел Цзя Жуну принять подарки, прогнал Цзя Циня и, когда все подарки были розданы, возвратился в комнату, куда госпожа Ю принесла ему поесть.

За ночь не случилось ничего, о чем стоило бы рассказывать. Да и о том, сколько хлопот было на следующий день, тоже слушать неинтересно.

Наступил наконец двадцать девятый день последнего месяца старого года. Приготовления к празднику были закончены. В обоих дворцах развесили новые изображения духов – хранителей ворот[118] и парные надписи; свежеотполированные заклинательные доски из персикового дерева[119] блестели как новые.

Все двери и ворота во дворце Нинго были распахнуты настежь. По обе стороны парадного крыльца ярко горели красные праздничные свечи, похожие на двух золотых драконов.

На следующий день матушка Цзя и остальные титулованные дамы облачились в парадную одежду, соответствующую званию и положению, сели в просторные паланкины, несомые восемью носильщиками, и в сопровождении остальных родственников отправились в императорский дворец на церемонию поздравления государя с праздником. Возвратившись из дворца, матушка Цзя вышла из паланкина возле теплых покоев дворца Нинго, где ее ожидали младшие члены рода Цзя, и направилась в храм предков. Все последовали за нею.

Баоцинь впервые переступала порог храма предков рода Цзя и старалась быть особенно внимательной, чтобы не нарушить заведенного порядка. Но любопытство нет-нет да и брало верх, и она с интересом рассматривала внутренние помещения храма.

Надо сказать, что храм этот располагался на отдельном дворе у западной границы дворца Нинго. Двор был обнесен высокой оградой, окрашенной черным лаком, с огромными воротами; над воротами висела доска с надписью: «Храм предков рода Цзя», а ниже было написано: «Сделана собственной рукой Ван Сисяня, императорского наставника и распорядителя академии Ханьлинь». По обе стороны от входа – вертикальные парные надписи, гласившие:

Эти надписи тоже принадлежали кисти Ван Сисяня.

Прямо от ворот внутрь двора вела мощенная камнем дорожка, обсаженная голубыми соснами и бирюзовыми кипарисами, а в конце ее на возвышении были расставлены древние бронзовые треножники, чаши и другая ритуальная утварь.

Над входом в храм висела доска с собственноручной надписью покойного государя: «Блещут, как звезды, помощники трона», а по обе стороны от входа – вертикальные парные надписи, тоже принадлежавшие кисти государя:

Над входом в главный зал, где совершались жертвоприношения, была прибита черная доска с изображением девяти сражающихся драконов и надписью: «Выполняй последний долг перед умершими родителями и не пренебрегай жертвоприношениями», а по обе стороны парные надписи, тоже сделанные рукой государя:

В храме ярко сияли свечи, всеми цветами радуги переливались парчовые пологи и узорчатые занавесы, и рассмотреть стоявшие в глубине статуи духов было невозможно. Члены рода Цзя стояли ряд за рядом в порядке старшинства.

Церемонией жертвоприношения распоряжался Цзя Цзин, старший в роде, ему помогал Цзя Шэ; Цзя Чжэнь подавал жертвенные кубки, Цзя Лянь и Цзя Цун – жертвенные деньги, Баоюй держал курительные свечи, Цзя Чан и Цзя Лин – коврик, который должны были постелить перед Цзя Цзином, когда тот опустится на колени и будет кланяться предкам. Они же следили за воскуриванием благовоний. Служанки в черных одеяниях играли на музыкальных инструментах. После третьего возлияния жертвенного вина были совершены необходимые поклоны, сожжены бумажные деньги, музыка прекратилась – и все наконец вышли из храма.

Родные окружили матушку Цзя и проводили в главный парадный зал с парчовыми пологами, пестрыми ширмами и ароматными свечами.

В центре висели на стене портреты основателей рода – Нинго-гуна и Жунго-гуна, облаченных в шелковые одеяния с узорами из драконов, перехваченные яшмовыми поясами. Рядом с ними висели портреты других членов рода.

Цзя Син, Цзя Чжи и другие младшие родственники выстроились рядами, от внутренних ритуальных ворот до террасы перед главным парадным залом, окруженной балюстрадой. У балюстрады стояли Цзя Цзин и Цзя Шэ. За балюстрадой расположились женщины. Остальные члены семьи, а также слуги остались за ритуальными воротами.

У ритуальных ворот приношения духам принимали Цзя Син и Цзя Чжи и по старшинству передавали их дальше, к балюстраде. Здесь каждое блюдо принимал Цзя Цзин и передавал его Цзя Жуну, который как старший внук старшей ветви рода находился с женщинами за балюстрадой. Цзя Жун отдавал блюдо жене, а та в свою очередь передавала его Фэнцзе и госпоже Ю. У жертвенного стола блюдо наконец попадало в руки госпоже Ван, которая подносила его матушке Цзя и помогала установить на столе.

Когда приношения были расставлены, Цзя Жун покинул женщин и занял место позади Цзя Цзина и перед Цзя Цинем.

Члены рода, в чьи фамильные иероглифы входил знак «вэнь» – «письмена», стояли впереди во главе с Цзя Цзином, за ними члены рода, в чьи имена входил знак «юй» – «яшма», – возглавляемые Цзя Чжэнем, и, наконец, остальных родственников, в чьих именах ключевым знаком был иероглиф «цао» – «трава», – возглавил Цзя Жун.

Все стояли строго по старшинству, мужчины – на восточной стороне, обратившись лицом к западу, женщины – на западной, лицом к востоку.

Как только матушка Цзя бросила в курительницу щепоть благовоний и стала кланяться, все опустились на колени. Все замерло – огромный зал, приделы храма, внутренние и внешние террасы и галереи, просторный двор. Сверкали лишь узорною парчою спины опускавшихся в поклоне и поднимавшихся с колен людей, слышался звон колокольчиков и яшмовых подвесок на поясах да шорох туфель и сапог.

Вскоре церемония окончилась. Цзя Цзин и Цзя Шэ отправились во дворец Жунго лично поздравить матушку Цзя с праздником.

В комнате госпожи Ю, на красном ковре, стояла большая эмалированная жаровня с тремя ножками из слоновой кости, украшенная золотыми угрями из литого золота. Напротив, на кане, лежала красная кошма, на кошме подушка под спину с узором, изображающим дракона, рядом – высокая подушка для сидения, возле нее – шкурка черно-бурой лисицы и еще несколько подушек для сидения, покрытых мехом обыкновенной лисицы.

Матушку усадили на подушку, а по обе стороны от нее – старших жен братьев ее мужа. Госпожа Син устроилась на матраце на краю кана.

Сестры расселись на стульях, которые поставили на полу двумя рядами, один против другого. На каждом стуле лежала беличья подушечка, а внизу, у ног, стояла жаровня.

Госпожа Ю подала матушке Цзя чай на подносе, жена Цзя Жуна – женщинам, сидевшим рядом с матушкой Цзя. Затем госпожа Ю поднесла чай госпоже Син, а жена Цзя Жуна – остальным сестрам, Фэнцзе и Ли Вань стояли в ожидании приказаний.

После чаепития госпожа Син встала, чтобы прислуживать матушке Цзя. Матушка Цзя немного поболтала со своими невестками, а затем приказала подать паланкин. К ней подбежала Фэнцзе, помогла встать.

– Почтенная госпожа, ужин для вас готов! – обратилась госпожа Ю к матушке Цзя. – Каждый год вы обещаете нам оказать милость и отужинать с нами, но обещания своего ни разу не выполнили. Неужели мы для вас хуже этой девчонки Фэнцзе?

Фэнцзе лишь засмеялась в ответ и сказала:

– Не слушайте ее, бабушка, есть будем дома! Пойдемте!

– Вы и так утомились на церемонии, – подхватила матушка Цзя. – Зачем вас еще утруждать? Тем более что в этот день я никогда здесь не ела, вы присылали мне угощение на дом. Вот и сейчас сделайте так же! Не съем сегодня – съем завтра, а еще лучше – послезавтра. По крайней мере наемся в свое удовольствие! Верно я говорю?

Все рассмеялись в ответ.

Тут матушка Цзя распорядилась:

– Ночью пошлите людей присматривать за курильницами, да предупредите, чтобы были повнимательнее.

Госпожа Ю обещала в точности исполнить ее приказание, после чего матушка Цзя встала и направилась к выходу. Госпожа Ю забежала вперед и отодвинула занавеску на двери. Вскоре был подан паланкин, и матушка Цзя отправилась во дворец Жунго.

Паланкин вынесли через главные ворота дворца Нинго по улице, где на восточной стороне, закрытой в этот день для прохожих, стояли музыканты и были выставлены регалии дома Нинго, на западной стороне тоже стояли музыканты и красовались регалии дворца Жунго.

Вскоре паланкин пронесли через распахнутые настежь ворота дворца Жунго и проследовали дальше. Миновали большую гостиную и повернули на запад, к парадному залу. Здесь матушка Цзя вышла из паланкина и в сопровождении целой свиты родственников направилась в зал. Парчовые коврики и узорчатые ширмы сверкали как новые. Из курильниц волнами поднимался дым благовоний, приготовленных из сосен, кипарисов и душистых трав.

Как только матушка Цзя заняла место соответственно своему положению, старая мамка из дворца Жунго ей доложила:

– Почтенные госпожи пожаловали приветствовать вас!

Матушка Цзя поднялась навстречу входившим в зал невесткам, но они подхватили ее под руки и снова усадили.

После чаепития матушка Цзя проводила женщин до ритуальных ворот, а сама возвратилась в зал. И к ней тут же вошли Цзя Цзин и Цзя Шэ с чадами и домочадцами.

– Только прошу вас, без церемоний, – предупредила их матушка Цзя, – достаточно и того, что весь год вы усердно выполняли свой долг.

Справа мужчины, слева женщины по очереди подходили к старой госпоже и кланялись, после чего все родственники в порядке старшинства заняли места в креслах, стоявших двумя рядами, и им были вручены новогодние подарки.

Мужчины и мальчики-слуги, женщины и девочки-служанки из обоих дворцов, в соответствии с возрастом и званием, подходили поздравлять матушку Цзя и получали подарки: кто – деньги, кто – вышитые кошельки, кто – золотые или серебряные слитки и еще много других вещей.

По окончании торжественной церемонии были накрыты праздничные столы, с восточной стороны сели мужчины, с западной – женщины. Чего только не было на столе! Мясные блюда, отвары, фрукты, вино, всевозможные печения.

Сразу после угощения матушка Цзя встала из-за стола и удалилась во внутренние покои, следом за ней разошлись и остальные.

В этот вечер во всех домашних молельнях совершались жертвоприношения богу домашнего очага[120] и воскуривались благовония.

Во дворе госпожи Ван была расставлена утварь, необходимая для совершения жертвоприношений, разложены бумажные фигурки лошадей и других животных, сжигавшиеся во время обряда, а также курения для совершения жертвоприношений Небу и Земле.

По обе стороны главных ворот сада Роскошных зрелищ сияли огромные фонари, аллеи и дорожки были увешаны маленькими фонариками. Хозяева и слуги в роскошных шелковых и парчовых одеждах веселились вовсю, гуляли, шутили, смеялись. Всю ночь не смолкал треск ракет и хлопушек.

Утром, еще во время пятой стражи, старая госпожа и другие старшие члены рода Цзя облачились в парадные одеяния, согласно титулам и званиям, и отправились во дворец принести новогодние поздравления государю и пожелать счастья и долголетия государыне Юаньчунь. Возвратившись с придворного пира, матушка Цзя снова принесла жертвы предкам в храме дворца Нинго и лишь после этого вернулась к себе. Дома ей опять пришлось принимать новогодние поздравления, после чего она переоделась и прилегла отдохнуть. В этот день она больше не принимала ни поздравлений, ни подарков, поручив это другим, а сама во внутренних покоях беседовала с тетушками Ли и Сюэ, играла в домино и в облавные шашки с Баоюем, развлекалась с Баочай и ее сестрами.

Госпожа Ван и Фэнцзе целыми днями были заняты приемом гостей. Они шли непрерывным потоком, пили, ели, поздравляли с праздником. Их надо было не только угощать, но и развлекать. Так продолжалось неделю, а то и больше.

Близился Праздник фонарей. Во дворцах Нинго и Жунго зажглись разноцветные фонарики.

В одиннадцатый день первого месяца Цзя Шэ пригласил матушку Цзя на угощение, на следующий день ее пригласил Цзя Чжэнь во дворец Нинго. А сколько приглашений получили госпожа Ван и Фэнцзе!

Но вот наконец наступило пятнадцатое число. Матушка Цзя распорядилась к вечеру накрыть в главном зале столы и устроить там представление. Она велела развесить как можно больше фонариков и пригласить на пир из обоих дворцов всех своих сыновей и племянников, а также внуков с женами.

Цзя Цзин на пир не был зван, поскольку воздерживался от вина и мяса. В семнадцатый день первого месяца, как только завершилось последнее жертвоприношение предкам, Цзя Цзин уехал в пригородный монастырь, где с давних пор занимался самоусовершенствованием. А пока находился дома, старался держаться подальше от праздничной суеты. Однако оставим его на время и расскажем о другом.

Вечером Цзя Шэ явился к матушке Цзя и, получив подарок, поспешил откланяться. Матушка Цзя не стала его удерживать, ибо считала, что он чувствует себя неловко в кругу молодежи. Возвратившись домой, Цзя Шэ веселился со своими гостями. Они любовались фонариками, слушали музыку, пение. Никто их здесь не стеснял, не то что у матушки Цзя. Пир удался на славу! От украшений, сверкавших золотом и драгоценными камнями, больно было глазам.

Тем временем в расписном зале, где праздновала Новый год матушка Цзя, служанки разостлали с десяток циновок и перед каждой поставили низенький столик. На столиках стояли курильницы с тончайшими благовониями, какие можно было обонять лишь при дворе императора; а в расписных вазах длиною в восемь, шириною в четыре и высотою в два-три цуня благоухали свежие цветы.

На чайном подносе, покрытом заморским лаком, сверкали золотом десять чашечек из старинного фарфора, возле которых лежали полоски шелка с причудливыми узорами и стихами. В небольших вазочках, тоже из старинного фарфора, стояли цветы и «трое друзей студеного времени года» – ветки сливы, сосны и бамбука. На возвышении расстелили циновки для тетушек Ли и Сюэ, справа стояла тахта, а за ней – ширма с вырезанными на ней драконами устрашающего вида. На тахте – меховой матрац, подушка под спину и прочие необходимые принадлежности. Возле стоял лакированный столик искусной работы, инкрустированный золотом, на столике – чайные чашки, полоскательница, полотенце и очки в футляре.

Матушка Цзя полулежала на тахте. Она немного поговорила с гостями, а потом надела очки и стала смотреть спектакль.

– Прошу прощения, что лежу при гостях, – сказала она. – Совсем старая стала!

Она приказала Хупо взять «кулачок красавицы»[121] и почесать ей ноги.

Возле тахты, на которой возлежала матушка Цзя, не было циновки – стоял небольшой столик с миниатюрной ширмой, а на нем – ваза с цветами и курильница. Рядом – довольно высокий столик с расставленными на нем кубками и палочками для еды.

Неподалеку от матушки Цзя сидели на циновке Баоцинь, Сянъюнь, Дайюй и Баоюй. Каждое блюдо служанки сначала подавали матушке Цзя. Понравится ей оно с виду, она тотчас велит поставить его на столик, отведает, а уж потом его несут молодым. При этом считалось, что молодые едят вместе с матушкой Цзя.

Чуть поодаль от матушки Цзя разместились госпожи Син и Ван, за ними – госпожа Ю, Ли Вань, жена Цзя Жуна и Фэнцзе. По западную сторону – Баочай, Ли Вэнь, Ли Ци, Син Сюянь, Инчунь и остальные сестры.

По обе стороны зала на потолочных балках висели фонари самой причудливой формы, перед каждым фонарем – раскрашенная свеча в подсвечнике, формой напоминавшем цветок лотоса. Подсвечники можно было вертеть во все стороны, чтобы освещать сцену там, где это необходимо. На окнах вместо занавесок висели разноцветная бахрома и новогодние фонарики. На террасах, во дворах, в галереях по обе стороны зала, на барьерах и решетках – везде сияли фонарики: стеклянные, обтянутые шелком, атласом и бумагой, узорчатые.

На галерее тоже постелили циновки, там веселились молодые люди, друзья и родственники.

Надобно вам сказать, что матушка Цзя велела звать на праздник всех членов рода. Но пришли не все: одни не явились из-за преклонного возраста, другим не на кого было оставить дом, третьи еще по каким-то причинам, стыдясь, например, своей бедности, ненавидя Фэнцзе, робея на людях. Таким образом, у Цзя хоть и было много родни по женской линии, на новогоднем пиру оказалась лишь мать Цзя Ланя, урожденная Лоу, которая привела с собой Цзя Ланя. Из мужчин пришли Цзя Цинь, Цзя Юнь, Цзя Чан и Цзя Лин. Несмотря на то что народу собралось не очень много, семейный пир проходил шумно и оживленно.

Спустя немного жена Линь Чжисяо привела шестерых женщин. Они принесли три столика, покрытых красными ковриками, – на ковриках лежали связанные красным шнурком медные монеты. Один столик жена Линь Чжисяо приказала поставить перед матушкой Цзя, а два других – перед тетушками Сюэ и Ли.

– Где стоите, там и ставьте, – распорядилась матушка Цзя.

Женщины-служанки, хорошо знавшие порядок в доме, поставили столик там, где было приказано, и высыпали на него деньги, предварительно разрезав на связках шнурки, на которые были нанизаны монеты.

Как раз в это время закончилось исполнение сцены «Встреча на западной башне», когда разгневанный Юй Шуе собирается уходить. И тут все услышали шутку, удачно вставленную Вэньбао:

– Ты, гневный, ушел в тот момент, когда в пятнадцатый день первого месяца бабушка созвала пир во дворце Жунго. Дай мне коня, я помчусь туда и попрошу, чтобы она угостила меня фруктами!

Все так и покатились со смеху, таким тоном произнесла это актриса.

– Вот чертовка! – вскричала тетушка Сюэ. – Она заслуживает награды!

– Да этой девчонке всего девять лет! – воскликнула Фэнцзе.

– Но как удачно у нее получилось! – сказала матушка Цзя. – За такую находчивость ее непременно нужно наградить!

Женщины взяли со столов монеты, наполнили ими корзиночки и бросились на сцену.

– Это наши госпожи жалуют Вэньбао на фрукты! – кричали они и сыпали монеты прямо на сцену. Монеты катились со звоном, и вся сцена оказалась усыпанной деньгами!

Цзя Чжэнь и Цзя Лянь в свою очередь приказали мальчикам-слугам тайком от матушки Цзя наполнить корзину медными монетами.

Если хотите узнать, как награждали девочку-актрису, прочтите следующую главу.