Бьюкенен Джордж
      Мемуары дипломата
      {1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
      Аннотация издательства: В книге воссоздается картина предвоенной и военной царской России, Февральской и Октябрьской революций. Наиболее подробно автор освещает русско-австрийскую дипломатическую борьбу на Балканах, складывание двух враждебных лагерей в Европе накануне первой мировой войны, а также англо-русские отношения в связи с мировой войной. Хотя значительное место в книге занимает описание дипломатических приемов, балов, встреч при царском дворе, читатель прочтет ее с интересом: она, несомненно, расширит представления о происходившем в 1910-1918 гг. в Европе и в России.
      Содержание
      От издательства
      Война и революция в изображении английского дипломата. В. Гурко-Кряжин
      Предисловие автора
      Глава I. 1876-1880
      Глава II. 1880-1888
      Глава III. 1888-1900
      Глава IV. 1888-1903
      Глава V. 1887-1904
      Глава VI. 1904-1908
      Глава VII. 1908-1910
      Глава VIII. 1911
      Глава IX. 1912-1914
      Глава X. 1912-1913
      Глава XI. 1913-1914
      Глава XII. 1896-1914
      Глава XIII. 1914
      Глава XIV. 1914
      Глава XV. 1914
      Глава XVI. 1914-1915
      Глава XVII. 1915
      Глава XVIII. 1916
      Глава XIX. 1916
      Глава XX. 1916
      Глава XXI. 1917
      Глава XXII. 1917
      Глава XXIII. 1917
      Глава XXIV. 1917
      Глава XXV. 1917
      Глава XXVI. 1917
      Глава XXVII. 1917
      Глава XXVIII. 1917
      Глава XXIX. 1917
      Глава XXX. 1917
      Глава XXXI. 1917
      Глава XXXII. 1917
      Глава XXXIII. 1917-1918
      Глава XXXIV. 1918 - 1922
      Приложение. А. Ф. Керенский. Временное Правительство и царская семья
      Примечания
      От издательства
      В архивах, на дальних полках библиотек, а зачастую и в глухих шкафах отделов "спецхранения" скопились настоящие сокровища, которые до недавнего времени были практически недоступны даже исследователям, не говоря уже о просто читателях. Вместе с тем интерес к книгам и документам отнюдь не праздный, ибо в них - историческая память народа.
      Публикация серии "Россия в мемуарах дипломатов" призвана прежде всего восполнить пробелы в исторических знаниях наших современников. Вместе с тем эти книги способны донести до читателей аромат эпохи. Этой цели будет служить полное, без изъятий воспроизведение средствами современной полиграфии, в том числе и в виде факсимильных репринтов, изданий прошлых лет, ставших библиографической редкостью.
      Представляется также чрезвычайно важным дать читателю возможность вслед за авторами дневников или мемуаров не только окунуться в поток событий и вглядеться в череду исторических персонажей, но и увидеть их со стороны, глазами всегда заинтересованных, хотя зачастую и недоброжелательных, наблюдателей. Авторов книг этой серии уравнивает только дипломатический статус, который скрывает разные характеры, темпераменты и даже разные профессии - от купца до разведчика.
      Война и революция в изображении английского дипломата
      1.
      Мемуары Джорджа Бьюкенена, недавно вышедшие в 2-х томах в Англии{1}, несомненно, представляют большой исторический интерес. В течение почти полувека Бьюкенен нес дипломатическую службу в Европе, кочуя из Австрии в Германию, из Софии в Петербург и т. д. Особое значение представляют его воспоминания благодаря тому, что дипломатическая служба Бьюкенена главным образом протекла в Болгарии (с 1904 по 1910) и в России (с 1910 по 1918). Являясь представителем Англии в этих странах в наиболее критические годы, Бьюкенен наблюдал, вернее, сам принимал участие в подготовке мировой войны, находился в центре сложных балканских и русско-английских отношений и, наконец, очутился в водовороте сначала февральской, а затем и Октябрьской революции.
      Всякие воспоминания, конечно, неизбежно отличаются субъективностью. Необходимо поэтому прежде всего в общих чертах уяснить: какова же физиономия самого Бьюкенена? Мемуары дают чрезвычайно много материала для ответа на этот вопрос. Мы имеем перед собой типичнейшего представителя европейской дипломатии накануне мировой войны; недаром сам же Бьюкенен шутя заявляет, что, подобно поэтам, он "родился" дипломатом. Полувековая беспрерывная служба, ряд отличий, ответственные дипломатические посты - все это доказывает, насколько высоко ценило английское правительство Дж. Бьюкенена. мировых событий, мы видим чопорного сноба, избалованного жуира и льстивейшего царедворца. Десятки страниц "Воспоминаний" заполнены описанием великосветских балов, охот, придворного флирта и т. п. Эти развлечения, однако, далеко не всегда отличались изысканным характером: так, автор рассказывает, как однажды он 13 раз выпил перед завтраком; в другой раз придворное общество было настолько пьяно, что лишь трое были в состоянии возвращаться с праздника верхом и т. п. Поверхностность нашего дипломата доходит часто до комических размеров. Приезжая в Нью-Йорк, он делает, напр., глубокомысленное наблюдение, что "тамошние кафе могут вполне сравниться с парижскими"; много лет спустя, побывав в Зимнем дворце на обеде, он с негодованием замечает, что последний "не оправдал возлагаемых на него надежд... ни с гастрономической точки зрения, ни по сервировке он не мог сравниться с королевскими обедами в Букингемском замке...".
      Напыщенный дендизм, гордость собственным заводом пони, болезненная страсть к орденам - все эти штрихи дополняют характеристику Бьюкенена.
      Правда, лишь обладая всеми этими данными, можно было с успехом нести дипломатическую службу в довоенной Европе. Ряд забавных черточек, целых картинок, даваемых Бьюкененом, доказывает, насколько щекотливым и деликатным было положение дипломатов. Старые монархические дворы Европы смотрели на них не как на представителей великих держав, а как на придворных лакеев, обязанных подчиняться всем правилам этикета. Бьюкенен, не замечая унизительности своего положения, спокойно рассказывает, напр., как какой-то мелкий немецкий князек в сердцах послал его к чорту на придворном ужине за допущенную им ошибку в этикете. Что касается до России, то Бьюкенен принужден даже отметить, что при царском дворе дипломатов иногда трактовали, как слуг, конечно, придворных. Как же реагирует на это Бьюкенен, этот представитель великой свободолюбивой Англии? Как истый царедворец, он просто не чувствует всего того холопства, низкопоклонничества, которое он буквально расточает в течение всей своей дипломатической карьеры. Чего стоит, напр., рассказ, как он на одном званом вечере пытался обратить на себя внимание Николая II, трижды становясь в комнате так, чтобы непременно попасть на глаза царю, и в результате добился лишь царского рукопожатия и пожелания доброй ночи.
      Наряду с чисто дипломатическими поручениями Бьюкенену приходится исполнять и более интимные. Так, напр., находясь в Дармштадте, он обязан был секретно сообщать королеве Виктории интимные сведения о жизни ее внуков великого герцога Гессенского и его жены. Эти шпионские функции казались Бьюкенену, впрочем, довольно тяжелыми, и он с очаровательной наивностью замечает, что на нем "лежала обязанность сообщать королеве о всех их шагах и ошибках - задача весьма незавидная, особенно, принимая во внимание величайшую любезность их королевских высочеств по отношению к нам и знаки интимной дружбы, какие они проявили, допустив нас в свой семейный круг".
      Однако эта детективно-дипломатическая служба в Дармштадте несомненно сыграла крупную роль в карьере Бьюкенена: у него завязываются личные связи с королевой Викторией, после чего перед ним открывается широкое служебное поприще.
      2.
      Около половины книги Дж. Бьюкенена посвящено балканскому вопросу и вытекающим отсюда международным осложнениям. Эта часть имеет чрезвычайно крупное значение для выяснения генезиса мировой войны. Мы видим яркую картину балканской действительности, - увы! - мало изменившуюся и в настоящее время. Конечно, Бьюкенен, как это вытекает из его общей характеристики, не может дать сколько-нибудь серьезной концепции развертывающихся перед ним событий. Политическая обстановка целиком обусловливается для него личными отношениями балканских монархов, например, неприязнью Карла румынского к Фердинанду болгарскому и т. д. Но вместе с тем Бьюкенен дает ряд очень колоритных картинок. Он рисует нам Фердинанда болгарского, этого умнейшего из балканских монархов, превратившего в марионетки своих министров и цинично заявлявшего, что он дает им no-очереди "поглодать кость". Мы наблюдаем беспрерывные национальные столкновения между сербами, болгарами и греками из-за Македонии, как известно, не прекращающиеся и по настоящее время. Но самое главное, мы можем проследить по воспоминаниям посла ожесточенную борьбу на Балканах великих держав, главным образом Австрии и России, явившуюся как бы прологом к мировой войне.
      Наиболее критическим моментом этой борьбы была Балканская война 1912-1913 гг., которая, казалось, неизбежно превратится в общеевропейский конфликт. Этот эпизод европейской истории чрезвычайно мало освещен в литературе. В сущности, имеется лишь одна ценная работа - это книга Гешова "Балканский союз", и поэтому новые материалы, сообщаемые Бьюкененом, имеют первостепенное значение.
      Характер русско-австрийской борьбы на Балканах был всегда совершенно ясен. Россия стремилась создать блок всех балканских государств, который, под ее руководством, составил бы несокрушимую преграду для движения Австро-Германии на Ближний Восток. Австрия, наоборот, в качестве "часового Германии" на Балканах, всячески натравливала балканские народы друг на друга и таким путем пролагала себе путь на Салоники к Эгейскому морю, а Германии дорогу через Константинополь в Малую Азию и Месопотамию.
      Образование Балканского союза, происшедшее по инициативе и при ближайшем участии России, и война его с Турцией сыграли роль молнии, попавшей в пороховой погреб. Австрогерманская ближневосточная программа стремительно рушится, и мы видим, как Австрия и Германия с оружием в руках собираются защищать ее остатки. Происходит ряд конфликтов из-за границ Албании, из-за предоставления Сербии выхода к Адриатическому морю, из-за включения в территорию Черногории Скутари и т. д. Все эти конфликты имеют сами по себе ничтожный характер. Они являются как бы пробными ударами, которыми обмениваются борцы, приготовляющиеся вступить в ожесточенную борьбу. Действительно, Австрия концентрирует войска на Галицийской границе и производит половинную мобилизацию армии; Россия отвечает ей тем, что удерживает под ружьем 350.000 резервистов. Вся Европа раскалывается на два враждебных лагеря: на одной стороне мы видим Австро-Венгрию и Германию, на другой - Россию, Францию и Англию; уже за полтора года до начала мировой войны окончательно кристаллизуются два враждебных блока европейских держав... Германия осведомляется у России, не собирается ли та произвести Kraftprobe, т. е. "пробу сил".
      Как известно, Россия в тот момент отступила. Здесь сыграли роль два обстоятельства: во-первых, ее военная неподготовленность и, во-вторых, страх перед Болгарией, которая после побед над турками явно стремилась к захвату Константинополя вместо того, чтобы подарить его признанной "защитнице славянства" - России. Отношение России к Болгарии стремительно ухудшается, она проектирует даже, вразрез с концепцией панславизма, послать интернациональный флот в Дарданеллы, но ряд военно-политических событий разряжает политическую атмосферу.
      Воспоминания Бьюкенена ярко рисуют события этого загадочного периода европейской истории, получающего часто новое освещение благодаря опубликованию автором бывших ранее секретными дипломатических документов. Мы лишний раз убеждаемся, что Балканы действительно заслужили название "инкубатора" всех европейских конфликтов в течение последних десятилетий.
      В то же время мы ясно нащупываем генетическую связь между событиями 1912-1913 г.г. и мировой войной: столкновение Австрии с Сербией; стремление империалистической России к Константинополю, - все это впервые ясно обнаружилось как раз в эпоху Балканских войн. Именно поэтому последние явились как бы увертюрой, в которой были даны в зародыше уже все темы наступающего мирового конфликта.
      3.
      Воспоминания Бьюкенена проливают свет еще на одну проблему международной жизни, а именно - на англорусские отношения в связи с мировой войной.
      И здесь у Бьюкенена отсутствует какая-либо общая точка зрения, а также углубленный подход к изображаемым событиям. Сложную проблему возникновения мировой войны он рисует по привившемуся трафарету, принятому всеми воюющими державами и представляющему одну и ту же формулу, где варьируются лишь буквенные обозначения. Единственной виновницей войны, конечно, является Германия. "Именно ее политика нагромождения вооружений с целью навязать свою волю Европе заставила Великобританию, Францию и Россию соединиться для защиты своих интересов". Точно такую же концепцию мы встречаем у Пурталеса, Вильгельма, Бетман-Гольвега и др., только у них вместо Германии стоит Франция или Россия, "философия" же исторического процесса остается та же самая.
      В связи со всей общей концепцией Бьюкенен живописует Россию и Англию проникнутыми исключительно духом миролюбия. Что касается до России, то ему приходится, правда, преодолевать довольно значительные затруднения. Как выясняется из его записок, в эпоху балканских войн Россия была настроена ярко агрессивно. Уже в начале 1912 г. Николай II в беседе с Бьюкененом указывает, что Россия в случае осложнений на Балканах не сможет остаться нейтральным зрителем. Он подсказывает, что для держав Тройственного Согласия необходимо заранее "выработать единый план действий" на случай возможных осложнений. В дальнейшем, как мы уже видели, позиция русских милитаристов несколько раз грозила вызвать общеевропейскую войну. Недаром, охотясь в Спале в компании таких ярых милитаристов, как великий князь Николай Николаевич и др. генералы, Николай вызывает к себе Сазонова и объявляет ему, что он "намеревается оказать балканским государствам максимальную поддержку", т.-е., иными словами, вовлечь Россию в войну. Дополняя данные Бьюкенена, мы должны указать, что несколько позже в Петербурге происходит особое совещание по ближневосточным делам, на котором решается бесповоротно вопрос о войне с Тройственным Союзом для получения Константинополя и проливов.
      И вот при наличии этих бесспорных фактов Бьюкенену приходится сделать сальто-мортале и облечь Россию в белоснежную тогу пацифизма. В вопиющем противоречии с сообщаемыми им же фактами он заявляет, что в эпоху балканского кризиса Россия не желала войны, и что "сохранение мира являлось ключом ко всей ее политике". Дальнейшая политика России изображена как чисто оборонительная; Николай же получает черты царя миротворца, исключительно пекущегося (вместе с Сазоновым) о сохранении мира, "совместимого с честью и интересами России".
      Если так живописуется ярко-империалистическая политика России, то роль Англии получает совершенно идиллический характер; Бьюкенен не отрицает, что вся Европа постепенно превратилась в два вооруженных лагеря, но между ними с пальмовой ветвью в руках летал ангел мира в виде сэра Эдуарда Грэя. Действительно, в эпоху острого балканского кризиса именно вмешательство Англии помогло ликвидировать назревающий конфликт чисто дипломатическим путем на Лондонской конференции. Накануне мировой войны директива, полученная Бьюкененом от Э. Грэя, сводилась к внушению России наивозможной умеренности; в трагические дни, предшествующие объявлению мировой войны, Англия одна сохраняет хладнокровие, остерегает Россию от преждевременной мобилизации и т. д.
      Я не буду разбирать всего построения Бьюкенена о "виновниках" мировой войны. Анализ политико-экономической жизни Европы давно доказал, что мировая война явилась неизбежным результатом тех империалистических конфликтов, в которые были вовлечены решительно все европейские державы. Мы видели, что собственно уже балканские войны явились как бы преддверием к мировой войне, и начало ее можно смело датировать не 1914, а 1912 годом. Миролюбие держав Антанты было таким же мифом, как самозащита Германии. Избрание апостола реванша - Пуанкаре - президентом уже означало войну: Poincare c'est la guerre - говорили в Париже на другой день после его избрания. Недаром в эпоху балканской войны он высказывал Извольскому удивление, что Россия не использует такого благоприятного случая, чтобы расправиться с Австро-Германией. Действительную позицию России мы уже отмечали; несколько труднее обстоит дело с выяснением политической тактики Англии.
      Причины ее вражды к Германии хорошо известны, чтобы на них следовало здесь останавливаться. В течение целого тридцатилетия ее мировые интересы повсюду сталкивались с интересами Германии: на Дальнем Востоке, в Персидском заливе, в сфере торговли, военного кораблестроения, ж.-д. строительства, особенно в вопросе о великом Багдадском рельсовом пути, - повсюду старая Англия наталкивалась на быстро растущее сопротивление немецкого крепыша. Для борьбы с последним Англия и создает враждебное "окружение" его (encerclement) путем сближения с Россией и Францией и создания Тройственного Согласия. Английские же милитаристы и джингоисты, как это хорошо отмечают мемуары лорда Хольдена, которые скоро выйдут на русском языке, не хуже Пуанкаре или Тирпица проповедывали идею сокрушения врага бронированным кулаком.
      Положение Англии было при этой фатально складывающейся политической ситуации чрезвычайно затруднительным. Борьба против Германии неизбежно сближала ее с Россией, между тем, последняя в течение всего XIX века была ее опаснейшим врагом на Ближнем и Среднем Востоке. Военное сотрудничество с Россией означало поэтому для Англии в значительной степени капитуляцию перед ее империалистической программой на Востоке. В самом деле, мы знаем, что результатом этой совместной борьбы против Германии явился вынужденный отказ Англии в пользу России от Константинополя и вообще крушение догмы неделимости Турции, так энергично защищавшейся ею в течение полутора столетия. Мемуары Бьюкенена ярко рисуют другой подводный камень, угрожающий русско-английским отношениям, а именно - вопрос о Персии.
      Известный английский договор 1907 г. разделял всю Персию на зоны влияния России и Англии, оставляя между ними нейтральную территорию. Каждая держава получала право проявлять в своей зоне экономическую и финансовую инициативу. Россия, впрочем, воспользовалась новым положением, чтобы проявить в Сев. Персии главным образом свою политическую инициативу. Воспользовавшись смутным положением Персии, только что пережившей революцию и контр-революцию, и всячески усиливая последнюю, Россия оккупировала войсками почти всю Сев. Персию и начала понемногу превращать ее в русскую провинцию. Не ограничиваясь этим, она всячески усиливала свое политико-экономическое влияние в нейтральной зоне, открыто угрожая интересам Англии. Последняя не могла, конечно, остаться равнодушной к этой тактике царского правительства, и мемуары Бьюкенена показывают, до какого обострения доходили отношения между дружественными державами. Начиная с 1911 года и вплоть до 1914, русско-английским отношениям неоднократно угрожало "крушение". Дипломатии приходилось все время сглаживать "трения" и взаимное "непонимание". Накануне войны в июне 1914 года Бьюкенен заявляет Николаю, что "Британское правительство не сможет сохранить русско-английского соглашения (1907 г.), и что, к сожалению, симпатии либералов и консерваторов одинаково утеряны благодаря событиям в Северной Персии".
      Русское правительство, впрочем, не маскировало своих планов по отношению к Персии. С циничной откровенностью оно предлагало поделить эту страну, уничтожив всякую нейтральную зону. Но именно этого-то и боялась Англия. Ведь после уничтожения нейтральной полосы ее владения в Средней Азии впервые соприкасались с русской территорией, а это вновь вызывало опасения русского похода в Индию, превращая последний из химеры во вполне реальную возможность. Именно поэтому в ответ на выгодное предложение русского правительства англичане упорно твердили о своем намерении сохранить целость и независимость Персии. Этот конкретный пример лучше всяких рассуждений объясняет чрезвычайно затруднительное международное положение Англии. Мировая война неминуемо ниспровергала ту систему неустойчивого равновесия, которую она с таким трудом поддерживала на Ближнем и Среднем Востоке. Боязнь предоставления неминуемых компенсаций России в проливах и в Персии и заставляла ее стремиться к сохранению мира, не к разрешению, а к отсрочке надвигающегося мирового конфликта. Пацифизм Англии носил, таким образом, вынужденный характер. Лишь боязнь слишком дорого заплатить за "братство на войне" удерживала Англию от войны с Германией, хотя многие ее политические деятели, и в том числе и сам Бьюкенен, соглашались, что "нейтралитет означал для нее - самоубийство" и "потерю всех друзей в Европе".
      4.
      Для русского читателя совершенно особый интерес представляет та часть мемуаров Бьюкенена, которая посвящена революциям: февральской, а затем отчасти Октябрьской. В настоящее время уже имеется довольно большая мемуарная литература, в значительной степени принадлежащая участникам событий. Многотомные "Записки о революции" Н. Суханова, отрывки мемуаров Мстиславского, "Воспоминания" В. Набокова, печатающиеся сейчас в "Revue des deux Mondes", "Записки" графини Палей дают ценнейший, хотя подчас и крайне субъективный материал для изучения великой русской революции. Но, конечно, совершенно особый интерес представляют данные, сообщаемые Бьюкененом, который по своему положению имел особые источники информации и, кроме того, играл свою роль в развертывающихся событиях.
      Точка зрения Бьюкенена на русскую действительность, конечно, отличается свойственной ему поверхностностью и чудовищной наивностью, заставляющей вспомнить о знаменитой "развесистой клюкве" Дюма-отца.
      Русская общественная и политическая жизнь остается совершенно непостижимой для этого золоченого дипломатического лакея. Русское революционное движение 1905 г., например, для него сводится к "волнениям среди учащихся, направляемым Парижскими комитетами"; Столыпина он без всяких обиняков называет гениальным человеком; отдельные характеристики вообще составляют слабое место Бьюкенена: так, сетуя на отсутствие настоящих вождей в феврале 1917 г., он указывает, что лишь Чхеизде был "господином положения"; июльское наступление постигла неудача, конечно, по вине немецкой и большевистской пропаганды, большевики, разумеется, были подкуплены немцами и т. п. Наблюдения Бьюкенена над общественной жизнью иногда превращаются буквально в анекдот: в 1916 г. он совершает поездку по Крыму и констатирует огромный патриотический подъем у населения. Это было немудрено, впрочем, сделать, так как в Ялтинском яхт-клубе английского посла приветствовали гимном "God save the King", в православном храме он услышал ектению, в которую было включено моление об английском короле и королеве, и, наконец, после посещения одной виллы он обнаружил в своем автомобиле "патриотический" дар, а именно дюжину бургундского.
      Каково же было отношение Бьюкенена и английского правительства к русской революции? Этот вопрос представляется необходимым поставить во всей широте. Дело в том, что и в Англии и в России на Бьюкенена сыпались обвинения, что это именно он стимулировал русскую революцию, что у него были интимные связи с к.-д., что на его поддержку опиралось Временное Правительство и т. п. Как же на самом деле все происходило?
      Конечно, смешно говорить о Бьюкенене не только как о "революционере", но даже как о прогрессисте. Типичный дипломат, бюрократ, опытный царедворец, смотрящий на Россию исключительно из окон английского посольства или Зимнего дворца, он был лишь послушным агентом Британского кабинета, маленьким колесиком, приводимым в движение из "Foreign office". Если принимать во внимание его личные политические симпатии, то он был законченным монархистом. По отношению к Николаю II у него было, как он сам признается, "чувство глубокой привязанности", основанное на отношениях интимного характера. Давая общую характеристику Николая, он всячески старается реабилитировать его. Не вина Бьюкенена, если этот написанный с большим пиэтетом портрет монарха все же, в конце концов, походит на карикатуру. Из апологии Бьюкенена мы, например, узнаем, что Николай был убежденным фаталистом, суеверным человеком, доходящим до того, что все свои злоключения он приписывал случайному падению на землю ордена св. Андрея во время коронации; подчеркивая любовь Николая к России, Бьюкенен все же не может не отметить "злосчастного доверия, питаемого им к беззастенчивым авантюристам" типа Безобразова и Абазы; говоря о тактичности царя, он в то же время упоминает, что он обычно обращался с министрами, как с прислугой, и т. п. Причину горячей любви и преданности Бьюкенена к Николаю понять нетрудно: "Я надеюсь установить в настоящем труде, что мы (т.-е. англичане) никогда не имели более преданного друга и союзника, нежели император Николай".
      Эту характеристику Николая нужно всегда иметь в виду при оценке русско-английских и еще более того русско-французских отношений во время мировой войны.
      Материалы военные и дипломатические, опубликованные в настоящее время, неопровержимо доказывают ту истинную роль, которую, по замыслам Англии и Франции, Россия играла во все время мировой войны.
      Благодаря своим огромным человеческим резервам она должна была оттягивать от Западного фронта немецкие силы, принимая на свои почти безоружные армии те удары, которые немцы подготовляли против англо-французов. Именно таков был смысл Восточно-Прусской операции 1914 г., огромного наступления весной 1916 года, утонувшего, по словам Людендорфа, "в болоте и крови" Брусиловского прорыва и т. п. Книга А. Маниковского "Боевое снабжение русской армии", сборник документов "Сношения с союзниками по военным вопросам во время войны 1914-1918 г.г." (состав. Н. Валентиновым) и др. вполне убедительно показывают, с какой несокрушимой настойчивостью проводили союзники этот план во время войны. Мемуары же М. Палеолога с циничной прямотой рассказывают, как этот французский Шейлок изо дня в день требовал от русского правительства новых и новых поставок человеческого мяса взамен выданных миллиардов. С точки зрения этой программы союзников ясно, какое огромное значение имела для них преданность Николая, беспрекословно оплачивавшего все кровавые векселя, предъявляемые английским и французским генеральными штабами.
      На 3-й год войны одной царской лойяльности и преданности уже оказалось мало. Затянувшаяся война требовала огромной общественной инициативы для организации производства боевых припасов, для обслуживания армии, наконец, для широкой пропаганды продолжения войны. Сделать это в условиях царизма, конечно, не представлялось возможным. Мало того, на третий год войны мы видим усиление реакции в России, идущее попутно с ростом германофильского влияния. "Старый друг" Англии - Сазонов - вынужден уйти в отставку, его сменяет открытый германофил, сторонник сепаратного мира - Штюрмер. При дворе усиливается влияние "германской клики", действующей через Распутина на правительство и царицу, которая после отъезда Николая в ставку фактически управляет Россией.
      При таких условиях Англии приходится действовать, и вот мы видим, как Бьюкенен, очевидно, вспоминает, что он - сын парламентской Англии, и выступает в качестве интимного конституционного советника Николая. В частных беседах он внушает ему мысль о необходимости сближения с народом, о назревшей потребности внутренних реформ и т. д. В противном случае он открыто грозит ему революцией и гибелью династии. "Вам стоит, государь, лишь поднять Ваш мизинец, и они (т.-е. подданные) вновь склонятся к Вашим ногам...".
      Какова же цель этих реформ и уступок? Бьюкенен говорит об этом без всяких обиняков: по его мнению, лишь они могут вернуть армии боеспособность, а стране - готовность вести войну "до победного конца". Как мы видим, либерализм Бьюкенена целиком продиктован нуждами мировой войны.
      Однако царизм явно становится неспособным выполнять далее ту "историческую роль", которая была поручена ему союзниками. И вот мы видим, как Бьюкенен из мирного реформиста превращается почти в сторонника пронунциаменто. Получается совершенно невиданная картина: посол дружественной державы произносит публичные речи, резко критикующие внутреннее положение дел в России, и открыто предостерегает от "коварного врага, находящегося внутри нашего дома". Положение Бьюкенена в то время, впрочем, настолько усилилось, что он не без гордости воспроизводит данную ему немцами кличку "некоронованный король России"; действительно, помимо советов царю, он, напр., агитирует за уступку японцам Сахалина, ходатайствует о возвращении Бурцева, - одним словом, предпринимает ряд шагов, более подходящих для русского министра иностранных дел, нежели для английского посла.
      Производя давление ни Николая II, Бьюкенен в то же время завязывал связи с думской оппозицией, главным образом с кадетами и с более правыми группами. К сожалению, чтобы не скомпрометировать себя перед английской публикой, Бьюкенен чрезвычайно глухо говорит об этих связях, но они несомненно существовали. Накануне своей последней аудиенции у императора он принимает Родзянко, чтобы выслушать от него пожелания Государственной Думы; он принужден признать, что лидеры кадетов и октябристов были частыми гостями английского посольства, объясняя это тем, что, "как посол, он должен был соприкасаться с лидерами всех партий". Наконец, - и это самое замечательное, - Бьюкенен рассказывает, как к нему однажды явился Протопопов с оригинальной просьбой: использовать свое влияние на Родзянко для предотвращения личных нападок в Государственной Думе. Один этот факт доказывает, насколько серьезны и, можно сказать, интимны были связи Бьюкенена с думскими прогрессистами и либералами.
      Несомненно, что в эти дни полного разложения царизма английское правительство задумывалось о целесообразности совершения военно-дворцового переворота для предупреждения народной революции. Лишь таким путем можно было обновить гнилое правительство и вновь привить истекающей кровью России волю к войне. Но такова же была и идеология кадетов. - "Во имя чего велась борьба? - задает вопрос в своих воспоминаниях один из их лидеров В. Набоков: Очевидно, прежде всего, так сказать, ex professio во имя создания в России такого правительства, которое было бы способно исправить уже сделанные ошибки и заблуждения и успешно организовать снабжение и пополнение армии. Другими словами, борьба имела целью поставить такую власть, которая бы лучше умела воевать". Утверждение же такой власти кадеты, по словам того же Набокова, представляли в виде "наших дворцовых переворотов XVIII в.".