Слава стоял среди комнаты с ребёнком на руках, тот уютно устроился на локте, прижался к плечу, и Ирочка, которая против воли не в ыло как-то неудобно, но тут Слава спокойно разжал детский кулачок, подмигнул освобождённой Ирочке, и передал ребёнка с рук на руки вернувшейся Алине. Вечер тёк дальше своим чередом, но к Славе Ирочка больше старалась не подходить, почему-то все чудились детские ручки, вцепившиеся в цепочку на её шее.

Осень прошла незаметно, учились, развлекались, все как всегда. Алина, появлявшаяся в институте не чаще обычного, общалась теперь в основном с Соней, а Ирочка, наоборот, за это время ближе сошлась с Мариной. Ну их, обе они, что Алина, что Сонька, какие-то внезапно-непредсказуемые. Алину с её вихрями Ирочка вообще побаивалась, Марина хоть нормальный спокойный человек, сегодня такая же, как вчера.

В конце декабря Алина вообще пропала, недели три её никто не видел, она даже на контрольные перестала появляться, а телефона у неё теперь не было. Сонька на все расспросы только пожимала плечами. Уже перед сессией, идя с консультации, девчонки вдруг столкнулись с Алиной в институтском коридоре. Она прошла было мимо, но Ирочка её окликнула, та повернулась, скользнула невидящим взглядом, встряхнула головой, пробормотала что-то бессвязное и быстро ушла. Так непохоже это было на Алину всегдашнюю, что Ирочка испугалась, сама не зная чего:

— Что это с ней? Как мешком пыльным стукнута…

— Будешь тут, — сухо сказала Соня. — Ладно. Я расскажу, но ты этого не слышала. Если Алька узнает.. — и Соня махнула рукой, недоговорив.

Оказалось, Алина делала аборт. Почему, Соня и сама не знала, Славка любил Алину безумно, по Сониным словам, он спал и видел на Алине жениться, загвоздка была в ней, но и сама Алина была противницей абортов, тут им, казалось, сам бог велел в ЗАГС, но вот поди же. Аборт сделала поздно, тяжело, после болела и переживает ужасно.

— С чего ты взяла, что она такая уж противница? — спросила Ирочка. — Кто ж её заставлял-то?

— Не знаю я ничего, — повторила Соня. — С ней сейчас вообще разговаривать трудно. А что противница, точно, она и Маринку в своё время отговаривала, они даже ссорились тогда.

— Было дело, — подтвердила Марина. — Алька в этом смысле очень правильная, это только с виду кажется, что ей все трын-трава. Для неё дети — святое.

— Она и от мужа-то своего раньше не ушла, потому что забеременела, она мне рассказывала эту свою историю, — сказала Соня. — Не знаю, Ирка, чего ты к ней цепляешься, она столько в жизни выхлебать успела, тебе и не снилось.

— Да не цепляюсь я, с чего вы взяли, — запротестовала Ирочка. — Подождите, я не поняла, а от чего она Маринку-то отговаривала?

— Ну, ты даёшь, святая слепота, от аборта, от чего же ещё.

— Как, Марин, и ты тоже? — поразилась Ирочка. — Ну, вы все сами даёте! А чего ещё я про вас не знаю?

— Да почти ничего, — засмеялись Соня с Мариной. — Это только ты, Ириш, так можешь, живёшь, как под колпаком, а жизнь, знаешь, какая сволочная штука. Куда Маринке было рожать, незамужем, жила там на птичьих правах, и вообще…

— Но у Алины-то квартира своя. И Слава… Чуть на руках её не носит, сами говорите.

— У Алины и ребёнок свой уже есть. А насчёт Славика ты не думай, что-то там да не так наверняка, мужики только с виду такие хорошие. Алька ведь хотела оставить сначала, уже на очень большом сроке сделала, месяца три. Ладно, хватит трепаться. И ты, Ир, никому ничего, ладно? Ей и так хреново…

Это было в начале января. Всю сессию Алина появлялась только на экзамены, сдавала быстро, и исчезала, ни с кем не общаясь. Потом потихоньку отошла. После каникул регулярных занятий уже не было, все писали диплом, встречались в институте от случая к случаю, да собирались иногда посидеть у Марины. Алина тоже там появлялась, иногда со Славой, чаще одна, и тогда Слава звонил ближе к вечеру, чтобы встретить Алину по темноте.

Уже перед самой защитой Ирочка, заехав к Марине на вечерок, встретила там Славу. Тот сидел на краешке дивана, глядел перед собой в одну точку и в общий разговор не вступал. Ирочка пыталась разговорить его, но Слава отвечал односложно, а после внезапно встал, и, не прощаясь ни с кем, быстро ушёл.

Марина объяснила, что Слава неделю назад разругался с Алиной вдрызг. Алина нашла себе работу в какой-то инофирме, переводчиком (она свободно говорила и по-английски, и по-итальянски, когда что успевала), ей предложили кучу денег, она обеими руками ухватилась, и люди интересные, и вообще, а Славка ни в какую, там, говорит, только шлюхой можно работать, или он — или эта инофирма, а сам что — студент, стипендия крошечная. Алина, естественно, выбрала работу, ей ещё ребёнка кормить надо, вот и пришлось Славику дверью хлопать. Ходит теперь, страдает. Придёт — и вот знай сидит-молчит, смотреть тошно. Надеется, Алька узнает, разжалобится, назад позовёт.

— А что, думаешь, не позовёт? — спросила Ирочка.

— С чего бы? У неё там, знаешь, какие мужики ходят. И вообще у них с зимы уже все как-то неважно шло, так что вряд ли она его позовёт. Сам виноват, нечего было выпендриваться, Алина баба суровая.

— Господи, чего ей ещё надо-то, — всплеснулась Ирочка. — Так мучается человек, а она?

— Она своё тоже отмучилась, не волнуйся, — заметила Марина, на чем разговор и закончился.

В начале лета Ирочка, защитила диплом, вздохнула свободно. Позади остались беготня, суета, нервотрёпки и рисование бесчисленных плакатов к защите. Миновала грандиозная пьянка по поводу окончания, и Лариса Викторовна, как и каждое лето, засобиралась с Ирочкой на юг.

Но тут, одним вечером, папа, отложив за ужином газету, глянул на Ирочку из-под очков и задал странный вопрос:

— А что ты, Ира, собственно, собираешься делать?

— Как то есть что? — не поняла Ирочка. — В каком смысле что?

— Ну, в том, что ведь распределения у вас сейчас нет, верно? Надо же какое-то занятие находить. Я к чему, в нашей конторе, в отдел технического дизайна, человек нужен. Ты ведь, мне кажется, немного умеешь рисовать? Можно было бы попробовать.

Ирочка не успела ничего сообразить — идея была неожиданной — а Лариса Викторовна уже вскинулась со своего места:

— Ну что ты выдумываешь вечно, какой ещё дизайн, к чему сейчас?! Девочка устала, мы едем на море, вернёмся, ближе к осени что-нибудь подберём. Для чего ей ломать глаза и горбатиться в твоём заведении, у неё все пути открыты.

Во время этой тирады Ирочка получила время для размышлений, и, когда мать выдохлась, сказала тихо:

— А знаешь, пап, я бы попробовала. Рисовать я могу, зря, что ли, художку кончала, а это все же лучше, чем схемы где-нибудь в ящике паять, — и быстро, пока Лариса Викторовна не успела снова включиться, — мамочка, ну пусть я попробую, не понравится — уйду, а на юг ты можешь поехать с Тамарой (материна подруга и сослуживица), вам даже интереснее будет, ты тоже устала тут с нами.

Лариса Викторовна, посотрясав немного воздух, уступила, всё же поездка с Тамарой — это был сильный ход, собрала чемоданы и отбыла во благовремении к тёплым морям.

После маминого отъезда Ирочка впервые в жизни обрела свободу. Можно даже сказать, свободу и независимость, потому что бабушку свезли на дачу, на Ирочке осталось хозяйство, она работала, получала зарплату (и не такую маленькую по тем временам), готовила отцу ужин, со всем справлялась и чувствовала себя прекрасно в своём новом качестве взрослой и самостоятельной женщины. Про мамино же возвращение Ирочка старалась не думать, подсупдно понимая, как тяжело будет сдавать пусть даже недавно занятые рубежи.

Говорят, беда не приходит одна, но положительные явления тоже имеют свойство ходить косяками. Как-то светлым июльским вечером, возвращаясь с работы, неся в сумке нехитрые продуктовые закупки, около метро «Парк культуры» Ирочка столкнулась со Славой. Привет-привет, как-дела-давно-не-виделись, Слава предложил, как положено, донести сумку, Ирочка согласилась. Шли не спеша по Комсомольскому проспекту, летний вечер был спокоен и мягок, во дворе Слава стал прощаться, но Ирочка, ужасаясь про себя собственой наглости, взяла его за руку выше локтя и уверенным (Алининым, вот ведь пакость) тоном сказала:

— Куда это ты? Что ж получается, сумку тащил-тащил, а взамен что? Нет, как хочешь, пошли, с меня причитается если не магарыч, то по крайней мере ужин.

Слава глянул удивлённо, но возражать не стал. Ирочка, тайно замирая от чего-то неясного, готовила ужин, накрывала на стол, стараясь сделать все на высшем уровне, и, дабы не выдать душевного трепета, болтала, сама себя не слыша. Сели, поели. Пили чай. Слава рассказывал про свой грядущий поход (оказалось, он был страстным спелеологом, Ирочка и не знала, слышала от Алины когда-то мельком что-то такое, но не запомнилось), вспоминал походные байки, все было прекрасно, пока, прервавшись на полуслове, он вдруг спросил:

— Ир, а ты о Ней что-нибудь знаешь?

Он так произнёс это «о Ней», что Ирочка сразу, молниеносно поняв, о ком речь, чего-то вдруг испугалась, внутренне сжалась, помотала отрицательно головой (она и правда Алины сто лет не видела, да как-то и не рвалась), попыталась перевести разговор на другую тему, но все, беседа больше не клеилась, а тут и отец вернулся, загремел ключами в двери. Слава поднялся и начал прощаться.

Весь остальной вечер Ирочка просидела в своей (в отсутствие мамы) комнате, сравнивая и взвешивая на душевных весах два чувства — тихого счастья от Славкиного визита вообще и горечи в понимании того, что и зашёл-то он к ней скорей всего ради этого вопроса об Алине, потому лишь, что Ирочка Алину знала, была не чужим человеком, а сопричастным. Давняя зависть-обида опять воспряла, залегла на душе плотным липким комком. Ирочка умом понимала, что Алина по большому счёту ни при чем, что про Славу она скорее всего и думать забыла, а саму Ирочку вообще никогда всерьёз не воспринимала, но от этого было ничуть не легче, а только досаднее.

Но время шло, Слава больше на появлялся — ушёл, наверное, в свои пещеры. Где-то на краю сознания брезжила мысль, что эти походы вообще-то штука небезопасная, но разрастаться ей Ирочка не давала, ведь в крайнем случае, если что случись, все равно Алина будет виновата.

Ирочка работала. Работа с самого начала не казалась ей сложной; по первости, правда, от неё много и не требовали, но навык — дело наживное, рисовать Ирочка умела, с компьютером потихоньку справлялась, чего ещё желать. Народа в отделе было немного, в основном женщины в возрасте за тридцать (Ирочке в её двадцать два они казались глубоко пожилыми), начальник — представительный мужчина около пятидесяти, и практикант, студент-недоучка, тоже из юных гениев, который был, что называется, «с компьютером на ты» и реально работал за весь отдел. Ирочке, как близкой по возрасту, удалось подружиться с ним; она периодически обращалась за помощью, и старалась перенять какие-то компьютерные штучки, которые Олег (так звали практиканта) знал во множестве, а он уважал её художественные таланты.

Как-то Ирочка даже привела его с собой в компанию (дескать, знай наших, и за мной есть кому поухаживать), но глубокого впечатления Олег не произвёл, весь вечер рассказывал о последних программных свершениях в ЮНИКСовских сетях, девицы, многозначительно приподымая бровь, переглядывались и хихикали, а Ирочка чувствовала себя идиоткой. Больше подобных попыток она не делала, оставив общение с Олегом исключительно для рабочей обстановки. Компания, впрочем, тоже слегка потеряла в Ирочкиных глазах, не настолько, конечно, чтобы уйти совсем, заменить-то было и вовсе нечем.

Как-то осенью у Ирочки случился на работе некоторый затык. Компьютер вышел из повиновения, напрочь не желал делать, что от него хотят, издевательски выдавая что-то своё. Олег, как назло, был в отпуске (возможно, зловредный агрегат оттого и выпендривался, что чувствовал безнаказанность), больше рассчитывать было не на кого — тётки к машине вообще предпочитали не приближаться, Ирочке оставалось сражаться в одиночку. Промучившись пару дней бестолку, Ирочка спинным мозгом стала чувствовать над собой сгущающиеся тучи в виде срока сдачи проекта, конца месяца, лишения премии и прочего в том же духе. Как раз вечером у Марины собирался народ, Ирочка тоже пришла, и среди прочего трёпа посетовала на свои производственные несчастья.

— Да что ты мучаешься, — ничтоже сумняшеся ответила Марина, — позвони Славке, он в компьютерах сечёт, как Бог, справится как-нибудь и с твоим.

— Ты уверена, что это удобно? — заколебалась Ирочка, и получила в ответ Маринино:

— Абсолютно. Мы все, если что, к нему пристаём, вполне нормально. У тебя телефон-то есть? Запиши и звони, не сомневайся. Что ты, Алька что ли, это только она никогда ему звонить не станет, у неё, впрочем, и без Славика помощников хватает.

— Вот так? — подняла Ирочка брови, и услышала восторженный рассказ, что за Алиной безумно ухаживает замдиректора их фирмы, там роман по полной программе, цветы-конфеты-в театр билеты, даже замуж предлагает, с отъездом за границу, со всеми делами, но Алина пока не торопится, держит его на коротком поводке и только, не более того.

Странным образом у Ирочки этот рассказ зависти не вызвал, то ли потому, что все это относилось к иным мирам, то ли просто голова была занята предстоящим звонком Славе, но Лариса Викторовна, с которой Ирочка по возвращении поделилась информацией, просто пошла по потолку:

— Вот, нет, ну ты видишь? Ты видишь, как люди устраиваются! И ты бы так могла, чем ты хуже этой твоей Алины? Даже лучше, ты интереснее, а сидишь в этой отцовой дыре, света белого не видя. Слушай, ты должна позвонить Алине, она твоя подруга, пусть найдёт тебе там какое-нибудь место, на фирмах с этим просто, тем более если этот начальник…

И так далее, все выше и вперёд. Но Ирочка — новое дело — ответила коротко, но твёрдо:

— Нет, мама, этого не будет, забудь. — И вышла из кухни, оставив обескураженную Ларису Викторовну с открытым ртом.

Лариса Викторовна вообще последнее время была озабочена на предмет Ирочкиного замужества, тут просто разговор в руку пришёлся. Действительно, институт закончила, самое время, мужа надо найти приличного, не студента какого-нибудь бесштанного, времена сейчас суровые, нужно же и о благосостоянии семьи подумать. О том, где искать этого достойного кандидата, Лариса Викторовна мало задумывалась, она предпочитала порождать идеи, реализацию же их охотно предоставляла другим. В конце-то концов и эта её идея была претворена Ирочкою в жизнь, другое дело, что результат получился далёк от ожидаемого Ларисой Викторовной.

Но не стоит забегать вперёд. Ирочка созвонилась со Славой, тот согласился помочь, и на следующий же день, отпросившись с работы «за консультацией специалиста», Ирочка пришла к Славе в свой, теперь уже бывший, институт. На пальцах разрешить проблему не удалось, договорились, что завтра с утра Слава зайдёт прямо на работу, а пока решили сходить на новый французский фильм в «Ударник».

На следующий день Слава зашёл, как обещал, наладил компьютер, пригласил Ирочку пообедать. После обеда в соседнем с работой кафе Ирочка предложила съездить на выставку в Пушкинский: «Тут не очень далеко, а на работе они подождут, ничего, и так большое дело сегодня сделали».

Расставаясь, она предложила Славе заходить, из института к ним близко, в любой день, даже можно без звонка:

— После шести я всегда дома, а то ты вот опять меня выручил, я себя чувствую должницей, буду тебя за это ужинами кормить.

Слава действительно зашёл через пару дней, просидел допоздна, потом как-то опять, потом ещё раз…Куда-то они с Ирочкой выходили, одно-другое, словом, так и пошло…

Странные это были отношения. Слава все больше молчал, никаких чувств, в особенности нежных, не проявляя, просто приходил и был, а там поди гадай, что он думает. Ирочка же через какое-то время поняла, что любит этого молчальника таким, как есть, на все ради него готова, а не просто девичий каприз, и если он больше никогда не придёт, то… Впрочем, даже думать об этом было так страшно, что Ирочка никогда не додумывала до конца, что же: то. Но он приходил регулярно, бояться было нечего. Почти нечего.

В этот период Ирочкино и без того непростое отношение к Алине трансформировалось из невнятной досады в отчётливую неприязнь, хуже того, просто в животный страх. Ирочка жутко боялась, что вот возникнет Алина вновь в её жизни, погрозит пальчиком, скажет:

— Что ж ты, голубка, мужика-то моего пригрела… Ай-яй-яй.

Да даже и говорить ничего не станет, просто поманит этого мужика этим же своим пальчиком, и тогда… Вот тут Ирочка всегда чётко отдавала себе отчёт: как бы хорошо Слава не относился к ней, стоит мелькнуть на горизонте хоть сколько-то благосклонной Алине, и ничего здесь не удержишь. Никогда не видела Ирочка у Славы таких собачьих глаз, какими он всегда смотрел на Алину…

Но это все по ночам, наедине с собой… Днём Ирочка была спокойной, ласковой и деловитой, старалась держаться уверенно, с интересом вникала в Славины проблемы, всегда готова была помочь-накормить-обогреть и даже мамино сердитое шипение (ибо не такого зятя лелеяла в мечтах Лариса Викторовна) пресекалось Ирочкою безоговорочно и жёстко.

Компанию Ирочка забросила, перезванивалась лишь иногда с Мариной, даже на дни рождения — святое дело — старалась не ходить. Не то чтобы она боялась афишировать отношения со Славой, дело не в этом, все и так знали, да потом — что тут плохого, нет, Ирочка просто не могла преодолеть свой безотчётный страх перед возможной встречей с Алиной.

Так прошли осень, зима и начало весны, а где-то в апреле Слава, проводив очередной раз Ирочку до дому и отказавшись зайти (в чем не было ничего необычного, чувства Славы и Ларисы Викторовны были взаимно-равнозначны), вдруг взял Ирочку за пуговицу, и выдал:

— Слушай, у меня тут, кажется, появится квартира на время пожить, поедешь со мной?

— А далеко? — глупо спросила Ирочка.

— Надо спрашивать, не «далеко?», а «надолго?», — поправил Слава. — Насчёт квартиры не знаю пока, типа на полгода, а насчёт меня — что тут загадывать, поживём — увидим.

Так началась Ирочкина семейная жизнь. Реакцию родителей (а тут даже папа не молчал) можно не описывать, практически все родители реагируют схожим образом, когда послушные доселе отпрыски вырываются из-под опеки, но крики Ларисы Викторовны… Хотя, решили не описывать, так и не будем.

На самом деле с внешней точки зрения семейная жизнь немногим отличалась от прежней; Ирочка работала, Слава тоже, по вечерам ужинали, ходили куда-нибудь погулять, или Слава садился писать диплом (он защищался в этом году, его звали остаться в аспирантуре, но он отказывался, ссылаясь на необходимость зарабатывать деньги, и собирался всерьёз заниматься «программизмом»).

Несмотря на кажущуюся жизненную стабильность, Ирочкины страхи не прошли, а, напротив, укрепились и дали корни — теперь тем больше было ей терять. Алинин дух продолжал незримо витать над жизнью — то Славина старая бабушка назовёт, оговорившись, Ирочку Аленькой, то кто-то из приятелей Славы ляпнет что-то такое…

Ирочка дёргалась при этом, как от удара, ей казалось, что все сравнивают её с Алиной, и так как сравнение это явно не могло быть в её, Ирочкину, пользу (Алина всегда всем нравилась), она начинала думать, что вот и Слава тоже постоянно их сравнивает и долго потом не могла заснуть, перебирая в памяти те и другие Славины слова, взгляды, жесты, трактуя их так и эдак… Хотелось быть такой же, как Алина, и одновременно ни в чем на неё не походить… Терзаемая внутренней борьбой, Ирочка не высыпалась, болела голова, почему-то даже на руках проступали иногда странные красные пятна. Ирочка несколько раз показывала их врачам, те говорили: «аллергия» или «крапивница, видимо, нервное», прописывали витамины и цинковую мазь.

Странным образом, при таких глубоких душевных страданиях, Ирочка никогда не пыталась поговорить со Славой на больную тему и выяснить напрямую, как и к кому он относится. За все время был у них лишь один такой разговор, когда-то на заре их совместной жизни, да и тот дал скорее обратный результат. Начался он случайно, Ирочке позвонила Марина, то-се, заболтались, в это время вернулся с работы Слава. Пока он переобувался в прихожей, Ирочка закруглилась быстренько, но Слава успел уловить, с кем она болтала, и за ужином спросил, как бы между прочим:

— Слушай, а Маринка тебе про Альку ничего не рассказывала, как она там живёт?

Поскольку Ирочка уже заранее, с самого его прихода, была в напряге, врасплох Слава её не застал, и она с готовностью, но без подробностей выдала рассказ об Алинином романе с фирмачом.

— Так я и знал, что пропадёт она в этом СП, — уронил Слава.

— Почему пропадёт? Ей-то, по-моему, как раз неплохо, — подняла на него брови Ирочка.

— Погибнет. Петьку жалко.

— А что тебе Петьку-то жалеть, — сорвалась Ирочка. — Он ведь не твой.

— Верно. Но знаешь, я к нему очень привязался за это время. И он ко мне. Он меня папой звал, смешной такой. Да ладно, что говорить. — Тут Слава резко встал из-за стола, вышел из комнаты и больше за вечер не проронил ни слова.

У Ирочки разговор оставил, естественно, тяжёлый осадок, но кроме всего прочего, следствием его явилось решение детей пока не заводить. Не то чтобы она вообще собиралась рожать в скором времени, ей казалось — рано пока, но тут она ещё раз твёрдо про себя решила этого не делать. «Ещё не хватает, — думала Ирочка, — ещё не хватает, чтоб он моего ребёнка с Алининым сравнивал. Нет, ждать, ждать, чтоб забылось все получше». Вот, собственно, и все. Несложная мысль, рождённая привычным страхом.

В конце лета у Ирочки на работе произошли перемены. Перемены, довольно резкие подчас, происходили во всей окружающей жизни: как грибы, росли вокруг разные частные фирмы, совместные предприятия, валютные рестораны и магазины, но тут волна докатилась и задела непосредственно Ирочку.

Олег собрался уходить. Начальству он это своё решение объяснял как-то невнятно, мямлил что-то невразумительное о желании завершить учёбу, но Ирочке, отозвав её в уголок, сообщил нечто совсем другое:

— Я тут место одно нашёл, они делают, примерно, что и мы, но у них партнёры в Германии, и такая база… Я таких машин даже не видал, а уж работать на них… Такие штуки можно делать, закачаться… Я, между прочим, им и про тебя сказал, что есть человек, рисует классно, в паре со мной работает. Дёрнули туда вместе, хочешь?

Ирочка, зная Олега, понимала, что того, кроме компьютеров, вообще в жизни ничего не волнует, но, будучи более прагматичной, не могла не думать о вещах грубых и земных:

— Машины, это прекрасно, а денег там платят? Или так только?

— Денег? Черт знает, платят, наверно, это ж СП. Стой, что-то он говорил мне такое, вроде у них в валюте, марки какие-то, но я могу точно узнать, если хочешь. Ирка, брось, соглашайся, там такая техника, кайф.

Техника техникой, для Ирочки это было последнее дело, она перемен не любила, но то, что Олег уйдёт, было ясно, как белый день, а работать без него было бы совсем не так радужно. К тому же, если правда платят в валюте… Стоит подумать.

Платили, действительно, в валюте, и не в марках, а в долларах, причём столько, что с учётом постоянно растущего курса думать тут было не о чем. Презрев законное возмущение начальства и отцовское бурчание: «Ну как ты не понимаешь, мне же перед людьми неудобно», Ирочка работу сменила.

Новая работа была недалеко от старого Ирочкиного жилья, несколько троллейбусных остановок. Поначалу было неясно, радоваться этому, или огорчаться. С одной стороны, такое соседство естественным образом предполагало частые визиты в родительский дом и плотное общение с Ларисой Викторовной, которое в последнее время Ирочку утомляло. Всякая же попытка избежать визита трактовалась как глубокое оскорбление и вызывало потоки упрёков, что было ничуть не лучше. С другой стороны…

Другая сторона проявила себя не сразу. Примерно через две недели спустя ухода Ирочки со старой работы, Слава собрался в поход. Собрался и ушёл, практически в одночасье. Он и вообще был лёгок на подъем, а тут позвонили, что-то где-то изменилось, кто-то куда-то не может, короче, послезавтра отъезд, человека не хватает. Слава сказал: «Понял», перезвонил себе на работу, договорился за свой счёт, или чтоб подменили, или ещё как-то. Подробности остались неизвестны. А в результате вернувшаяся вечером домой и ничего не подозревающая Ирочка обнаружила посреди комнаты исполинских размеров рюкзак с запиской на нем: «Буду поздно. Завтра уезжаю.» Все. И никаких комментариев.

По Славином появлении комментариев не прибавилось. Тот искренне считал, что поход — дело настолько святое, что в пояснениях не нуждается, и Ирочкины слезы и упрёки воспринимал с детским изумлением. Чего тут плакать-то, и поход всего недели на две, ну, может, чуть больше, залезем-вылезем, все дела. Почему заранее не сказал? — Сам ничего не знал, и потом, вот же записка… Ну, может, и аврал, так что? Не ходить теперь?! Он, может, всю жизнь мечтал побывать именно в этой Малой Мухозасранской пещере и не откажется от такой возможности ни за коврижки. Ну и что, что с работы попрут, во-первых, не попрут, а и так — другая найдётся, несерьёзно.

Через сутки, проводив Славу с Павелецкого вокзала, Ирочка вернулась домой. Всю долгую дорогу (метро с пересадкой, автобус, там ещё пешочком пройтись, жили они неблизко, в Сокольниках) она держалась, стараясь думать о чем-нибудь постороннем, но когда вошла в такую пустую и сразу почужевшую квартиру… Весь вечер проплакала, утром ушла на работу, там было полегче, но к концу дня стало ясно, что провести ещё один такой вечер она не в состоянии. Вопрос, куда деваться, не стоял — конечно, к родителям, благо близко. Лучше уж слушать материны поучения типа: «Ну вот, я же тебе говорила», чем гулкую тишину пустоты и собственные мысли о том, что из этих пещер не всегда подымаются тем же целым составом. Впрочем, туда двое суток на поезде, ещё не доехали, но все равно радости мало.

Вопреки ожиданиям, не очень-то Лариса Викторовна и причитала. Радость от возвращения блудной дочери была сильнее желания читать мораль, так что мама была милой и ласковой, и, проведя вечер в тихой семейной обстановке, Ирочка согласилась на эти две недели вообще перебраться сюда. Заодно и на работу ближе. Решено было завтра же съездить после работы и привезти какое-то нужное барахло на первое время.

Через пару дней, возвращаясь с работы, Ирочка решила не спеша пройтись пару остановок пешком, зайти, может, в магазин-другой, посмотреть что-нибудь этакое, замечательное… Прошла буквально сотню метров и нос к носу столкнулась с Соней.

Та куда-то бежала, скользнула по Ирочке взглядом, устремилась дальше, обернулась, узнала, всплеснула руками. Ирочка неожиданно для себя почему-то этой встрече была рада, с Соней они не виделись около года, почти с самой защиты диплома.

Привет-привет, надо-ж-так-встретиться, что-слышно-все-ничего… Бестолково протолкавшись посреди улицы минут десять, отошли в сторону и присели за столиком кафе. Оказалось, что Соня работает здесь же, в двух шагах от Ирочки. Совместная фирма, продай-купи, сейчас таких полно. Выглядела она не очень хорошо, отметила про себя Ирочка, была какая-то слегка поблекшая, да и в весе явно прибавила. О себе Соня рассказала, что вот полгода, как замужем, муж из этих, который из гениев, не то, чтоб юный, зато талантливый. Физик, кандидат наук. Соня все это говорила с лёгкой иронией, но видно было, что и мужа она любит, и статус его ей нравится.

— Ну и вот, — закончила она. — Так и живём. Собралась, видишь, размножаться в неволе, значит, кормят неплохо.

Тут только Ирочка поняла, что значат и мешки под глазами, и «лишний» вес. Было немного странно, что вот Сонька, весёлая непоседа, никогда ничего серьёзного, и вдруг. Стали вспоминать старых знакомых, правда, Соня, так же, как и Ирочка, почти ни с кем не встречалась, вот только с Алиной… Но заметив, как Ирочка помрачнела, Соня быстро перевела разговор на другое.

Сонин муж тоже был в отъезде, на конференции где-то в Италии (лёгкий укол зависти), и она предложила встречаться после работы почаще, пока никто не мешает.

— А то что мы, разбежались все, как бирюки. Дружили ведь, так было здорово. И Маринку надо найти, сто лет ничего не слышала. Давай хоть завтра, Ир, встретимся прямо тут, посидим. Сейчас мне пора уже, я там договаривалась…

Ирочка не имела ничего против новых встреч. Действительно, делать без Славы по вечерам нечего, и в конце концов интересно. В Славино отсутствие она не очень опасалась старых знакомств, было даже какое-то странное мстительное желание увидеть и Алину, дескать, вот уехал, упустил свой шанс, а я… Не то чтобы ей на самом деле хотелось встречаться с Алиной, но хотя бы в мыслях это было сейчас допустимо.

И накликала. Когда они с Соней, встретившись на следующий день, зашли к Ирочке выпить чаю, и щебечущая Лариса Викторовна расспрашивала, ахая и охая, Соню о том-о сём, разговор свернул на многочисленные отъезды знакомых за границу навсегда. Лариса Викторовна посетовала, что вот-де, у лучшей подруги в Канаде день рождения, и, представьте, такая беда — ни позвонить — дорого, ни по почте поздравить — всем известно, как в наши дни ходит почта.

— Да ничего проще, — сказала Соня. — Вот, я знаю, у Алины на работе что ни день, кто-то ездит, и как раз в Канаду, у них там центральное отделение, можно передать все, что угодно.

Если надо, она, Соня, может захватить, они с Алиной как раз завтра должны пересечься, никаких проблем.

Проблемы были, конечно же, с маминой стороны. У неё, несмотря на сетования, ни письма не было написано, ни подарка не готово. И вообще, ей неудобно обязывать Сонечку, той явно не до них в её положении, она запишет телефончик, и уж сама, сама…

Не нужно было быть провидцем, чтобы по маминому горящему энтузиазмом взгляду догадаться, кто именно будет эта «сама». Так и вышло. Стоило Соне уйти, Лариса Викторовна коршуном накинулась на дочь с требованиями созвониться с Алиной немедленно, и пристроить ещё несуществующую передачу. Ирочка отбивалась, как могла.

— Не буду я ей звонить, мам, ты же говорила, что сама, и вообще, это рабочий телефон, по нему сейчас не дозвониться.

— Ну как я могу сама, что ты даже говоришь такое, она меня и не помнит, и потом, это неприлично, в конце концов ты, а не я — её подруга, тебе сам Бог велел звонить, и это ведь так интересно, что ты упрямишься. Мне даже странно, ты не можешь для матери сделать такой пустяк, конечно, ты взрослая, у тебя своя жизнь, что тебе я с моими проблемами…