Особо увековечена и жизнь в этом доме академика Ивана Петровича Павлова. В его квартире открыт мемориальный музей.

Кстати, по-моему, именно на стене этого здания, как и на здании, что на углу Первой линии и нечетной стороны Большого проспекта, находится памятная доска с указанием уровня воды в наводнение 1924 года. Поднимающаяся в Неве вода всегда в первую очередь обрушивалась на Васильевский. Именно здесь стоял когда-то смытый наводнением 1824 года домик Параши из «Медного всадника». Кроме того существуют десятки конкретных воспоминаний о том, в какую катастрофу повергло тогда Васильевский это стихийное бедствие.

Я был свидетелем ноябрьского наводнения 1955 года. В XX веке оно было одним из самых заметных после катастрофического в 1924-м. На филфаке, где я тогда учился, вода затопила гардероб в подвальном этаже; вода подступала почти к самому Соловьевскому саду; чуть западнее, вырвавшись из Невы, она потоками текла по Шестой и Седьмой линиям. Жутковатое, скажу я вам, это было зрелище!..

Но вернемся к домам на Шестой и Седьмой. Дом № 1 по Шестой линии был перестроен в XIX веке. Чем-то особым он не прославился.

Как, впрочем, и дома№3 и №5 по Шестой линии. Все это перестройки ХIХ-го века. Правда, дом №5 на углу Шестой и Академического переулка, пятиэтажный красавец с опоясывающим его изящным декором, наверняка обратит ваше внимание. Он появился здесь в 1902 году. Строили его по проекту Алексея Воробьева, архитектора, который был автором проекта еще одного дома, рядом, на Днепровском переулке (д. № 16). Здесь в 30-х годах XIX века жил американский посол Д. Бьюкенен, писавший о том, что он «занял очень хороший дом на берегу Невы с прекрасным видом на эту величественную реку и корабли, входящие в этот изумительный город…». Вообще, об этих крошечных переулках вокруг Андреевского рынка — Бугском, Академическом, Днепровском, Волжском — следовало бы рассказать особо, и я посвящу им как-нибудь серию «Прогулок по Петербургу».

А теперь — о доме №7 по Шестой. Он вошел в историю острова своим расположенным во втором этаже трактиром «Золотой якорь». Трактир этот был любим многими, жившими на Васильевском художниками, студентами и преподавателями Академии художеств. Здесь всегда проходили торжества по случаю выпускного акта в Академии.

Знаменит трактир был и своей бильярдной, где царствовал Павел Петрович Чистяков — учитель Репина, Васнецова, Поленова, Серова и Врубеля.

В годы НЭПа под рестораном в полуподвал забилась пивнушка, которую василеостровцы почему-то называли «Поддувалом».

Недалеко от «Золотого якоря», в доме №22, на углу Большого проспекта, как вспоминает Вадим Шефнер, «…был ресторанчик „Олень“. Это о нем пели:

Ну и, прежде чем перейти непосредственно к рассказу о «заповедном уголке», хочу упомянуть еще о хорошо известной василеостровцам аптеке Пеля. Это возведенное на Седьмой линии и стиле модерн здание — работа архитекторов Зигфрида Леви и Константина Нимана. Собственно, это два дома — №16 и №18 объединенные между собой. Квартиры здесь сдавались внаем, а хозяин дома Александр Васильевич Пель имел здесь шикарную для 1910 года аптеку и химическую лабораторию.

Андреевский рынок пока без крыши, так как еще идет ремонт и дом Пеля еще с крышей так как до пожара еще три года. 2002 г.

Еще в начале 2005 года по истертым ступеням можно было подняться на второй этаж и открыть дверь в торговый зал аптеки. Прекрасный цветной кафель, покрывающий полы зала, был местами вытерт. Особенно у кассы и прилавков с медикаментами. Что ж, тысячи и тысячи горожан прошли по этим плиткам за минувшие девяносто лет.

Бывал здесь частенько и Дмитрий Иванович Менделеев. Правда, приходил не за лекарствами, а чтобы поговорить, поспорить, обменяться соображениями со своим другом, знаменитым в ту пору фармацевтом Пелем. Он, действительно, был знаменитым. Одно то, что он первым в России, а по некоторым сведениям и первым в мире, стал применять стеклянные ампулы с растворами лекарств, наверное, многое говорит об этом провизоре. Я держал в руках такую ампулу, сохраненную в аптеке еще с дореволюционных времен. Показывали мне и небольшой флакончик с препаратом «Спермин Пеля». Вокруг этого препарата когда-то шла рекламная кампания почище, чем вокруг нынешней «Виагры». Но, увы, так на деле он и не помог страждущим. Зато помогли от различных недугов десятки других лекарств, разработанных Пелем и применяющихся, кстати, по сию пору.

В торговом зале аптеки долгие годы был небольшой музей, который однажды посетила, приехавшая из Германии, правнучка Александра Васильевича Пеля. В высоких шкафах красного дерева хранилась аптечная посуда конца XIX — начала XX веков, фаянсовые и фарфоровые банки для хранения лекарств, емкости из олова. Музей существовал, как народный: кто что подарит. Но он был ограблен в том же роковом 2005 году, когда горели верхние этажи аптечного здания. Его дальнейшая судьба пока неизвестна…

Но обратимся все-таки к началу XVIII века. О первых его десятилетиях напоминает нам дом №12 по Седьмой линии. Правда, лет 35 назад он выглядел иначе. Фасад, который выходит сегодня на Седьмую, вернула дому районный архитектор инспекции охраны памятников Ванда Андреевна Бутми. Вернула лицо, скрытое многие и многие десятилетия под толстенным слоем штукатурки.

Дом в 1964 году уходил на капитальный ремонт и Ванда Андреевна обратила внимание на некоторые сохранившиеся детали его срубленного перестройками декора, на линии обводов пилястр, наличников. Перед ней, несомненно, был один из домов образцового проекта «для зело именитых», который предложил в 1716 году строителям Петербурга Жан-Батист Леблон, и, удивительно, он сохранился здесь еще с тех времен, когда при Петре Великом застраивался участок линии, отведенный для подворья Александро-Невской лавры!..

Сегодня со стороны кажется, что дверной проем при входе в дом слишком высок. На самом деле когда-то дверь была расположена выше, и к ней вело высокое, характерное для Петровской эпохи крыльцо. Дом строился на погребах и такое крыльцо, как и высота погребов, были рассчитаны на возможные наводнения. Крыльцо это восстановить не удалось, да и сам дом, покрытый современной штукатуркой, все-таки более походит на макет, правда, в натуральную величину, того подворья, которое было здесь когда-то. При этом следует учесть, что за прошедшие 280 лет культурный слой поглотил дом на глубину около полутора метров.

За аптекой Пеля и сразу же за кривым коленом Днепровского переулка стоит еще один «посланник» XVIII века — дом бывшего Андреевского училища. Он был построен в екатерининскую эпоху тоже по типовому проекту, разработанному уже архитектором Федором Волковым. Был такой архитектор, возводивший здесь, на острове, здание Морского кадетского корпуса; после смерти Потемкина он же достраивал Таврический дворец, и ограда дворца со стороны Шпалерной тоже выполнена по его проекту.

Дом, построенный Волковым для Андреевского училища, — в два этажа с фасадом «о семи окнах». Прекрасен у дома фронтон и удивительно соразмерны по высоте этажи. Соразмерны не только эстетически, но и по тем функциям, которые они выполняли. Второй этаж, где размещались классы для учащихся, — выше, в его помещениях больше света и воздуха.

Внизу жили учителя этого четырехклассного училища. А среди учителей были, правда, в разное время, две личности, о которых следовало бы сказать особо.

Во-первых, в начале века здесь преподавал арифметику Федор Кузьмич Сологуб — знаменитый автор «Мелкого беса». В своих воспоминаниях Зинаида Гиппиус даже зрительно воспроизводит этот якобы «деревянный дом», где была однажды, но уже, наверняка, не найдет его «в отдаленных линиях». Здесь, правда, наблюдается у Гиппиус некая аберрация памяти. И связано это, видимо, с тем, что два дома — этот, где жил Сологуб, и другой — из повести В. Титова «Уединенный домик на Васильевском», которая издавалась тогда под редакцией Сологуба, слились у нее воедино. Во всяком случае, дом №20 по Седьмой, одной из центральных линий острова, был всегда каменным.

Был таковым он и когда в нем в 60-е годы XIX века жил и преподавал Закон Божий (данные В. В. Герасимова, занимавшегося историей этого дома) автор «Катехизиса революционера», великий бес Сергей Геннадиевич Нечаев.

Самое удивительное, говорил мне Владимир Васильевич, что адрес этого супер-революционера был занесен в адресный справочник. Обычно какие-нибудь там террористы-народовольцы жили нелегально, а этот, пожалуйста: учитель, Седьмая линия, 20.

Напротив подворья Александре-Невской лавры, аптеки Пеля и Андреевского училища, от Бугского переулка до Большого проспекта, во всю длину и ширину квартала расположился Андреевский рынок.

Когда он возник здесь впервые? Вообще-то, предтечей Андреевского многие историки города считают рынок Румянцевский, что шумел еще в 1710-х годах на берегу Невы, на месте нынешнего Румянцевского сквера.

Позднее, когда стали строить набережную, рынок прикрыли. С 1733 года находился он за Пятнадцатой линией, недалеко от Большого в незастроенной местности, и назывался «Полянка». А уж оттуда на нынешнее место его перенесли в 1748 году. Купцы построили для него деревянные, похожие на амбары здания, которые, конечно же, не украшали проспект. Судьбе, однако, было угодно, чтобы неказистый, но уже получивший по стоящему напротив него собору название Андреевский, рынок этот в 1763 году сгорел.

Следующую страницу своей биографии он открыл уже в каменном обличии. Построенные в 1790 году, его корпуса хорошо различимы за Андреевским собором на рисунке Кваренги конца XVIII века. Рынок был поменьше, чем сегодня. Со стороны Большого проспекта его длинное двухэтажное здание с галереями тянулось от Волжского переулка (тогда переулок этот еще соединялся с Бугским) до Шестой линии, и продолжалось вдоль нее.

Рынок был единственным на острове, и здесь торговали чем придется; картина прилавков была более чем пестрая. Вот что говорится по этому поводу в «Географическом словаре», изданном на рубеже XVIII и XIX веков: «Сия постройка несколько поразительна. Тут можно найти муку, крупу, всякие съестные припасы, масло, деготь, смолу, материи, табакерки, ленты, веревки, лошадиную сбрую, старый и новый домашний скарб, свечи, фаянсовую посуду, простые горшки и прочее».

Оставался таким Андреевский и в 20-е годы прошлого века: там и одежду можно было приобрести в магазинах, и посуду, а уж о продуктах и говорить нечего. Там, по свидетельству все того же Вадима Шефнера, во дворе даже живых гусей продавали.

Теперь, что касается архитектора рынка. Он неизвестен. Каменные рынки в конце XVIII века строились и в других местах города. Кроме Андреевского, сохранились по сию пору Никольский рынок и Круглый на Мойке. Время их появления в Петербурге приблизительно совпадаете годом рождения Андреевского. Но справочники указывают лишь архитектора Круглого рынка. Он был построен Джакомо Кваренги. У Никольского и Андреевского архитекторов не значится. Вполне возможно, что и к их сооружению приложил каким-то образом руку великий Джакомо.

Здание Андреевского рынка, несмотря на многочисленные реконструкции, в основном сохранило свой первоначальный облик, здесь уцелели даже сводчатые перекрытия, полностью утраченные в Никольском рынке.

Ясно, что название рынка на Васильевском идет от стоящего напротив него храма. Построенный в 1748 году, рынок младше бывшей здесь некогда деревянной Андреевской церкви на 16 лет., но старше нынешнего каменного Андреевского собора почти на 30.

Все сказанное, впрочем, не имеет никакого отношения к рыночному корпусу, который вы видите на фотографии. Корпус этот построен по проекту П. Ю. Сюзора в 1891 году и простоял на бульваре у стен старинного рынка до 1950 года. Потом корпус снесли, а на его месте разбили сквер. (1913 г. Фотограф К. Булла.).

А арочные галереи Андреевского?.. Сегодня, когда вы входите под их своды, особенно в той части, которая примыкает с Шестой к Бугскому переулку, возникает полная иллюзия попадания в Петербург двухсотлетней давности. Особенно, если это ранний утренний час, и еще не оглашает окрестности рев проносящихся мимо рынка машин; еще пустынно под сводами и вы одни в этой таинственной галерее, прямо напротив подворья Александро-Невской лавры.

Тому, что сохранен этот своеобразный уголок питерской старины, мы во многом обязаны все той же Ванде Андреевне Бутми. Это ей удалось в 60-е добиться музеефикации столь выразительного фрагмента старого рынка.

Трехсотлетию учреждения высшей российской награды — Ордена Святого Апостола Андрея Первозванного — посвящен этот обелиск на углу Шестой линии и Большого проспекта. 2002 г.

А у меня лично с Андреевским рынком связана еще и память о войне, довоенном и послевоенном времени…

Во время самого жестокого налета фашистской авиации на город, 24 апреля 1942 года, на углу Пятой линии и Большого проспекта упало несколько фугасных бомб. Они полностью уничтожили дом №13 по Большому и превратили в руины восточную часть Андреевского рынка.

Я помню эти руины зимой 44-го, сразу же после моего возвращения из эвакуации. Это была огромная, ничем не огражденная, заснеженная гора, из которой торчали куски железных балок и каких-то искореженных конструкций. Гора простиралась на полквартала. Где-то со стороны линии, ближе к тротуару, пацаны из окрестных домов приспособили один из склонов для катания на лыжах и санях. Каким же крошечным пупырышком казалась мне, после спусков по этому склону, наша традиционная детская горка на углу Четвертой и Большого. Потом здесь построили новый корпус, столь непохожий на ту часть старого рынка, которой повезло избежать гибели.

Я люблю бывать на Андреевском. Просто так, даже ничего не покупая. Далекие воспоминания подступают ко мне в круговерти рынка; и я вижу себя шкетом, держащимся за материнскую руку, и мягкий профиль матери, склоненный над овощами, которые она купила или еще собирается купить. До войны мы всегда покупали здесь овощи.

Чаще всего я обхожу рынок со стороны Шестой. Сворачиваю в Бугский переулок и там вхожу под арку в створ бывшего Волжского переулка. Из внутреннего двора рынка теперь, прямо перед собой, над низким и длинным рыночным зданием я вижу, в удивительном, быть может, самом прекрасном из всех возможных ракурсе пять куполов и стройную колокольню Андреевского собора.

Недавно я обнаружил еще одну замечательную точку, с которой собор предстает в совершенно неожиданном облике. Это проходной двор дома №22 по Седьмой, где когда-то до революции находился торговый дом Степановых. Собор, точнее его кресты над луковками, срезанными крышей, очень эффектно смотрятся отсюда на фоне глухого брандмауэра.

Но, кажется, нам пора подойти и к самому собору.

Если встать к собору лицом со стороны Седьмой линии, то слева от него окажется небольшое, похожее на обычный рядовой дом, здание церкви Трех Святителей. Это редкий для Петербурга случай, когда два храма находятся рядом. А, между тем, где-нибудь в Суздале — это обычная вещь. Церкви ставились с таким расчетом, чтобы одна из них, деревянная, холодная была летней, а в каменной, теплой, по соседству, могли бы справлять службу зимой.

Первой оделась здесь в камень церковь Трех Святителей. Было это в 1760 году, почти за тридцать лет до того, как каменным стал и Андреевский собор.

С 1732 года он находился здесь же, на том самом месте, рубленный из бревен, одноэтажный, с маленькой звонницей под четырехгранным, обитым белой жестью шпилем. К слову, тогда этот храм еще не был собором, а был всего лишь временной церковью, на месте той прекрасной и обширной, что предполагалась в планах нарядной застройки Васильевского. Собором, правда, по-прежнему деревянным, храм станет лишь в 1744 году. В 1761 году он сгорит дотла от попадания молнии и появится вновь уже в каменном наряде в 1790 году.

Недавно рядом с церковью Трех Святителей и Андреевским собором воздвигнута была в честь Святого князя Владимира и эта прекрасная часовенка. 2002 г.

Архитектором церкви Трех Святителей и деревянного Андреевского храма многие историки города, не без основания, называют Джузеппе Трезини. Во всяком случае сохранились документы, что он был причастен к их постройке.

К церквям этим прилегал в то время спрятанный за ограду погост; тесное соседство храмов как нельзя лучше соответствовало российской традиции иметь на кладбищах летнюю и зимнюю церкви. Хоронить здесь перестали по особому Указу, касающемся всех приходских церквей, только в конце XVIII века.

А теперь вспомним об ударе молнии, которая спалила Андреевскую церковь. Вообще какой-то рок висит над этой окрестностью. И не худо было бы проверить ее с помощью экстрасенсов на предмет наличия здесь опасной геопатогенной зоны…

Во время строительства каменного Андреевского собора летом 1766 года неожиданно обрушился его купол. Известный гравер того времени Михаил Махаев так упоминает в одном из своих писем об том событии: «Купол возведен был даже до сводов и нарочито не мал, но 6 августа по утру с превеликим треском не на сторону, но перпендикулярно внутрь церкви, обвалился».

Кстати, треск сей «превеликий» мог услышать и сам строитель собора архитектор Александр Вист, благо жил он неподалеку на одной из линий Васильевского. Виста арестовали. Началось разбирательство, в результате которого выяснилось, что виной всему были плохие строительные материалы, подсунутые подрядчиками архитектору.

Судить Виста не стали, но завершал строительство собора уже не он, а молодой архитектор Иванов. И с той поры фортуна как бы отвернулась от Виста. Нет, он продолжал строить. И строил много. Но не было ему уже тех похвал, к которым привык он ранее. Постепенно Виста стали забывать. И, наконец, забыли окончательно. Даже год его смерти остался неизвестным.

Мой хороший знакомый, василеостровский всевед, автор книги «Мой Васильевский» Мурад Мамедов, обратил внимание на некоторое сходство судьбы Александра Виста с судьбой другого архитектора — Антонио Порто. По проектам Порто строились здания Военно-медицинской академии и Санкт-Петербургского монетного двора в Петропавловской крепости. Начал строить он в 1808 году и на Васильевском. Здесь в квартале от Андреевского собора, на углу Девятой линии и Большого проспекта Порто возводил особняк для португальского консула Педро Лопеса.

Лопес был не только консул, но и виноторговец. Впоследствии обширные подвалы этого дома были превращены им в винные погреба. А затем, когда дом этот перешел во владение Академии наук и в нем была открыта типография Академии, в погребах стали храниться бесценные типографские шрифты для набора книг на великом множестве языков мира, в том числе и на древних, исчезнувших языках.

Но вернемся к Антонио Порто. Почему-то случилось так, что авторство дома №28 на углу Девятой и Большого, где и по сию пору пребывает типография Академии, историками города долгое время приписывалось известному архитектору А. А. Михайлову 2-ому. Правда, в справочниках всякий раз после этой фамилии ставился маленький вопросительный знак: дескать, на счет авторства есть некоторые сомнения.

А знаток архитектурной старины нашего города В. Курбатов добавил к этому вопросительному знаку еще один, сообщив о легенде, по которой строитель особняка Лопеса покончил жизнь самоубийством. Но кто это был? Ведь доподлинно известно, что Михайлов 2-й умер своей смертью.

Все точки над «i» в этих вопросах расставил историк Петербурга Анатолий Иванов. Вот что сообщил он в публикации «Роковая оплошность» («Санкт-Петербургские ведомости, 22 ноября 1997 г.): „В № 52 „Санкт-Петербургских ведомостей“ за 1808 год я натолкнулся на такую заметку: „От С.-Петербургского Военного Губернатора объявление, Сего июня с 17-го на 18 число в 11 часу ночи у Португальского купца Лопеса в производимом строении обрушился свод, и хотя на сей раз приключение сие никому вреда не причинило, но ясно обнаруживает незнание ремесла того, кому производство того строения вверено было. А как по исследованию о том открылось, что производил то строение архитектор Надворный советник Порто и, следовательно, он и единый виновник в том. Дабы упредить последствие подобных случаев,… обязанным себя считаю, то происшествие и имя виновника его архитектора Порто сделать для общей осторожности известным. Подлинное подписано: князь Лобанов-Ростовский“. Далее Анатолий Иванов приходит к выводу: «Обнаруженное объявление придает печальной легенде правдоподобие и вероятность: публичный удар по репутации заслуженного мастера, допустившего роковую ошибку, и вправду мог привести к трагической развязке. Во всяком случае после 1809 года имя Антонио Порто нигде не упоминается“.

Вот такая история, из которой проясняется еще один момент: Доделывать особняк Лопеса вплоть до его завершения в 1810 году мог действительно Михайлов 2-й, кстати, много строивший здесь, на Васильевском.

Но, как я уже заметил, история эта подтверждает и некую закономерность. Почему именно здесь, вблизи Андреевского собора, как в «Бермудском треугольнике», свершаются большие и малые катастрофы? В собор попадает молния, и он сгорает дотла, через пять лет обваливается внутрь его купол, еще через 42 года падает свод в особняке Лопеса. А дерево, которое летом 1999 года рухнуло напротив собора, унеся жизнь маленькой девочки? А несколько фугасок во время войны, упавших почти в одну точку рядом с собором? И не есть ли дьявольский промысел внедрение Нечаева в педагоги Андреевского училища и хранение при большевиках костей из Кунсткамеры под сводами собора?

Но это так: фантазии и не более…

Если же применительно к собору говорить о реальностях сегодняшнего дня, то они, безусловно, радуют. Летом 2002 года собор впервые за многие годы покрасили. И теперь он, как белое, чуть подожженное солнцем облако, величаво плывет над Васильевским.

Чуть раньше по соседству с Андреевским появилась, венчающая угол ограды, часовенка. При входе в нее на бронзовой доске сказано: «Часовня эта построена силами и средствами Балтийской строительной компании. Освящена митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Владимиром в честь Святого Благоверного Великого князя Киевского Владимира…». Теперь на Шестой — целая череда культовых сооружений: церковь Трех Святителей, Андреевский собор и часовенка Святого князя Владимира. Что ж, прекрасно это!

Воздвигнут рядом с собором на скрещении Большого проспекта с Шестой и Седьмой линиями и памятный обелиск в честь 300-летия учреждения Ордена Святого Апостола Андрея Первозванного, высшей государственной награды России. На обелиске высечена выдержка из Указа Петра I об учреждении этого ордена: «Первому нашему христианскому наставнику и Апостолу Российской земли воздвигнуть тем более именитую память для поздних наших потомков».

А собор, он, воистину, божественно прекрасен. Одухотворенный, легкий, таящий очарование петровского барокко и пришедшей на смену ему еще молодой, еще не набившей оскомину класики, и еще чего-то другого, что уходит в седые века русского зодчества. Чудо — его резной иконостас, чудо — его купола, его колокольня. Без Андреевского собора нет и Васильевского.