Клятва на мече

– А что за единоборства? Каратэ?

– Нет. Не помню… Что-то вьетнамское. Тут мне совсем житья не стало. «Колобок, а мы сегодня новый прием изучили. Сейчас тебе покажу». Тренировался на мне, так сказать. А потом с ним вдруг что-то произошло. Он как-то очень быстро повзрослел. Сразу. Перестал задираться, демонстрировать свою силу. Словно осознал что-то важное для себя. Я думаю, что на него повлиял его тренер.

«Колобок, Колобок, мы. тебя съедим!» Он даже не думал убегать. Разве убежишь? Дюха Сипягин по прозвищу Сип, старше любого из мальчишек во дворе, стоял посреди тротуара, руки в карманах широченных штанов, длинные спутанные волосы, падают на прыщавый лоб.

– Сейчас спросит: «Ну, чего вы пристаете?» – ухмыльнулся он и мигнул своему адъютанту Сашке Клямину из девятой квартиры.

Тот понятливо хихикнул, обошел Игорька сзади и чувствительно пнул под коленку. Коленка была голой: мама, как на грех, с утра обрядила его в дурацкие голубые шортики с помочами. Он и без того бы упал, ноги были ватными от страха и обреченности. Маленький и одинокий перед двумя беспощадными врагами, он изо всех сил пытался не зареветь в полный голос. И очки-предатели все время норовили сползти с мокрого носа…

– Ну чего вы, в самом деле, – прошептал он. – Я же вам ничего не сделал.

– Дюха, он нам ничего не делал! – радостно завопил адъютант Сашка. – Даже не бил со вчерашнего дня! Правда?

– Ага. У меня вон и синяк стал проходить. Колобок, ты видишь мой синяк?

– Что вы, – выдавил из себя Игорек, понимая, что дальше будет хуже. – Какой синяк?

– Не видит! – объявил приговор Дюха. – Это, наверно, потому, что очки слабоваты. А давай меняться! Ты. мне – очки – (скрюченные пальцы метнулись вперед, и очки с Игорева носа переместились в чужой карман), – я тебе – подзатыльник. – (бац!) – Если мало, могу даже два. – (бац-бац!).

– Не надо, – слабо всхлипнул Игорек. – Ну, пожалуйста!

– Как не надо? – удивился Сип. – А чего же ты хочешь?

– Только скажи, – хихикнул Сашка. – Вмиг нарисуем. Рожу, например, начистим. Правда, Дюх?

– А твою-то рожу удобнее будет чистить.

Игорек вдруг увидел рядом с собой Сережку Туровского.

– Почему? – наивно спросил Сашка-адъютант.

– А она шире. – И Сергей коротко, как-то незаметно со стороны врезал Клямину в острый подбородок. Тот, резко дернув головой, опрокинулся на землю и затих. Ну прям кино, восхитился Игорек, еще не смея верить в свое спасение. Сергей очень недобро посмотрел на Дюху Сипягина, и тот будто съежился под этим взглядом.

– Офонарел, да? – очень неуверенно сказал тот. – На людей бросаешься? Вот как щас дам!

– Давай, – спокойно ответил Серега. – Я не против. Ты и я, один на один. Никто не помешает. Игорек отдохнет пока, ага?

– Ага, – радостно проговорил Игорек.

– Ну так как? – И Сергей сделал шаг вперед.

И Дюха, грозный страшный Дюха-Сип, попятился и вдруг заорал истошным голосом:

– Ма-а-ма!!! Чего они ко мне лезут!

…Вспоминая, Игорь Иванович улыбнулся.

– Мать этого Дюхи, злющая крикливая баба (продавщицей работала в гастрономе), тут же побежала жаловаться Сережкиным родителям. Смех! Дюшка, красный как рак, упирается, а она его за руку за собой тащит. В качестве вещественного доказательства.

– И что, здорово влетело? – спросил Козаков. – Мой батя мне бы всыпал по первое число.

– Нет, Сергею повезло с родителями. Разобрались, что к чему, не стали наказывать. Они ему верили: Сережка никогда не врал. Помню, как-то раз он разбил мячом чужое окно. Никто ничего не видел, его даже не заподозрили. А он сам пришел и признался. Тут уж попало будь здоров! И чистосердечное признание срок не скостило. Я потом все допытывался: зачем сказал? Знаете, что он ответил? «Боюсь. Вдруг в следующий раз кто-то разобьет окно, а подумают на меня. Я скажу: я не разбивал, а мне ответят: прошлый раз ты тоже отказывался, а оказалось, что ты…»

Двойной подбородок Козакова колыхнулся.

– Это на что ты намекаешь? Чтобы я признался твоему следователю?

– В чем? – спокойно спросил Колесников.

– В том, что я не ночевал сегодня в своем номере.

Глава 7

АРТУР

В маленькой комнате, в душном полумраке, слегка размягченном мерцающим пламенем свечи, на голом полу неподвижно сидел человек. В этой позе – со скрещенными ногами и ладонями, лежащими на коленях – он пребывал довольно долго – несколько последних часов. Или дней, или лет – он и сам не знал точно. Но вот – словно кто-то громко хлопнул в ладоши. И властный голос дал команду: «Возвращайся». И Артур начал возвращение. Некоторое время он еще сидел неподвижно, закрыв глаза, и считал про себя в медленном темпе, концентрируясь на каждой цифре. Он словно заставлял их вспыхивать перед внутренним взором, наподобие светящихся сегментов электронных часов. Десять, девять, восемь… Он выходил из глубокого транса.

– Что ты видел? – требовательно спросил голос.

Он видел двух молодых людей: Аленку и ее друга, которого звали Валера – они выходили из какого-то бара на незнакомой улице. Нет, не выходили – скорее, выбегали. И довольно поспешно. Вот они живо заскочили в автобус, вот расположились на соседних сиденьях (салон был битком набит, но им, похоже, это нравилось: давало некую иллюзию защищенности, словно в материнской утробе). Девочка явно была напугана – не встречей с золотозубым «качком» из «мерседеса», само собой, а чем-то другим. И Артур знал, чем именно.

Голосом.

– Когда Шар выбирает человека, он не ошибается, – сказал голос. – В тебе он тоже не ошибся. Теперь ты – избранная. Ты – одна из нас…

– Не-е-ет!!! – закричала Аленка так, что ее верный спутник отшатнулся.

– Что с тобой?

– Ничего, – сказала она виновато. – Задремала, наверное. Сон страшный приснился.

– Все хорошо, – успокаивающе поговорил он. – Все хорошо. Я с тобой. Никто тебя не тронет. Пусть только попробует…

– Она отказалась, – сказал Артур с еле заметной ноткой странного торжества.

Жрец стоял у него за спиной – Артур видел его отражение в большом овальном зеркале на стене.

Жрец смеялся. Его смех был совсем не зловещим, даже не саркастическим, а почти веселым, как у хорошего доброго человека.

– Я сам слышал, – упрямо сказал Артур.

– Ничего ты не слышал. Девочка – сильнейший экстрасенс, она могла легко остановить автобус и выйти… Тут я был с ней честен. Но она осталась. В ней боролись два чувства: страх и…

– И любопытство, – ехидно подсказал Артур. – Как у человека, который увидел паука.

Собеседник пропустил выпад мимо ушей.

– И сопричастность. Она успела узнать ощущение силы. А темная сила или светлая – для нее сейчас не важно. Важна только ее величина! Чем она значительнее, тем труднее от нее отказаться.

– Как от наркотика?

Жрец пожал плечами:

– Можно сказать и так. Можно иначе. Представь, что у тебя разом отняли все органы чувств. Зрение, слух, обоняние… То же самое испытывает человек, вкусивший могущества и вмиг лишившийся его.

– Но почему она все-таки отказалась?

– Да потому, что она глупа! – повысил он голос. – Потому, что ее всю жизнь воспитывали насмерть перепуганные люди, которые страх перед неизведанным всосали с молоком матери. И так – из поколения в поколение, на протяжении всей истории человечества. В основе страха всегда лежит нечто ирреальное, невидимое… И воспринимается оно как Дьявол, не иначе.

– А разве не так?

– Так. Да только Божественное и Дьявольское не означает Добро и Зло. Это даже не две стороны одной медали.

– Удобная философия.

– Она единственно правильная, – убежденно сказал Жрец. – Протон и электрон служат одной цели: созданию атома. И никто не отождествляет электрон со злом потому, что он имеет отрицательный заряд.

– Зачем вы показали ей Шар? – хмуро спросил Артур.

Собеседник хмыкнул:

– Я показал! Она прекрасно обошлась и без меня.

– То есть?

– Девочка сама вошла с ним в контакт. Или он вошел в контакт с ней.

Что-то кольнуло Артура. Какое-то неясное беспокойство. Он удивился, когда понял, что испытывает чувство вины и жалости. «Ты всю жизнь шел к одной цели, – напомнил он себе. – И не только свою жизнь, ты лишь продолжил начатое твоими предками много тысяч лет назад… Тебя ежедневно, ежечасно приучали к той простой мысли, что твоя цель оправдывает все – любые жертвы, а иначе и быть не может. Так и было всегда, до тех пор, пока Жрец, человек (человек ли?), чье отражение маячило в зеркале, не потребовал привести эту девочку». И самое странное, пока он, Артур, собственноручно не доставил ее по назначению. Раньше он не чувствовал ничего подобного. Все его ощущения были притуплены и загнаны глубоко в подсознание. Оставался только мозг-компьютер, который вычислял, составлял планы, рушил их, создавал новые. Как, когда, где войти в контакт – так, чтобы девочка ничего не заподозрила…

– Тебе жаль ее.

Артур вздрогнул от неожиданности. Собеседник прочитал его мысли.

– Если бы не я, вы бы ее не получили, – глухо проговорил он.

– И все равно тебе ее жаль.

Жрец вздохнул, будто сокрушаясь.

– Ты бы мог пожертвовать и большим, ведь так? Я очень хорошо тебя понимаю… Потому что сам в свое время – не так уж давно, лет двадцать назад, – был близок к тому, чтобы перейти черту…

– Вы врете, – отчаянно сказал Артур. – Шар тут ни при чем. Вы сами давно были готовы к этому. Всю жизнь! Вам нужен был лишь толчок. Импульс.

– Само собой. Да, мне нужен был импульс.

Жрец вдруг забормотал, будто в горячке:

– Этот старик Тхыйонг… Он всегда был добр ко мне. Я даже испытал нечто вроде укола совести – потом, когда все кончилось… когда я стоял на коленях возле его тела. Оно было таким маленьким и старым! Шея у него была страшно худая, будто цыплячья, с выпирающим кадыком и морщинистая. Я сломал ее двумя пальцами… Старик спас мне жизнь, когда я попал под лавину на перевале Митхонг-Ха, в Восточном Тибете. Я пролежал под снегом трое суток. Моя душа была уже на пути в Нирвану… Только представь себе: серое низкое небо – будто предвестник смерти. Серый смерзшийся снег в сумерках, целые глыбы снега! С тех пор я возненавидел снег. Зимой всегда старался уехать куда-нибудь подальше на юг, лишь бы не видеть занесенные улицы, дороги, крыши домов… Фобия своего рода. Тебе смешно?

Артур покачал головой. Ему не было смешно, ему было страшно.

– Мое тело вмерзло в глыбу льда. Мы с ней были одним целым, по крайней мере, мне так казалось. И я совершенно не ощущал холода, было тепло и уютно, как в детстве: мама накрывает тебя пушистым большим одеялом, и ты проваливаешься в сон… Потом, где-то на грани чувствительности, как отголосок чего-то потустороннего, показалась розовая полоса – оттуда, из-за туч… Говорят, человек перед смертью вспоминает всю свою жизнь, от первого мгновения. Не знаю. Я ничего не вспоминал. Мне просто было хорошо и радостно… И вдруг я почувствовал движение. Это было странно – ощутить движение в полной неподвижности… И понял, что меня откапывают. Я увидел лицо старика, я просил его, чтобы он оставил меня в покое, но тот все копал и копал… Он был очень терпелив! И наконец, он вытащил меня изо льда. Я посмотрел ему в глаза и испугался. Глаза были такими добрыми…

– Почему же ты испугался? – спросил Артур.

– Потому что я уже тогда знал, что старик умрет… Не сейчас, не сразу. Пройдут годы, мы подружимся с ним, и он назовет меня своим сыном, сделает преемником. А потом я убью его – двумя пальцами. Сломав шею, как цыпленку. И ничего, ничего нельзя изменить. Все было предрешено.

…Все было предрешено – странно, что старик Тхыйонг (Тот, Кто Знает, в переводе с санскрита) не сумел распознать такой простой вещи.

У него было шесть жен, которые приходили в его дом по очереди, через перевал, из селения, что лежало в долине в двух днях пути к югу. Все они были закутаны в какие-то то ли платья, то ли просто куски вылинявшей ткани и громадные темные платки по самые брови, однако при этом имели на ногах хорошие горные ботинки и альпинистские рюкзаки за спиной. В рюкзаках они приносили мужу еду и одежду. Старшая жена была с супругом приблизительно одних лет, а самой младшей было, наверное, не больше семнадцати. Жрец, в ту пору еще бывший не Жрецом, а Найденышем (так, не долго думая, его окрестил старик Тхыйонг), учился у своего наставника странным наукам. Таким, что впору было испугаться. Учился находить в горах травы и коренья, дающие способность человеку разговаривать с духами темной стороны. Учился тонкому и сладкому, будто изысканное вино, искусству убивать одним незаметным движением, крошечным усилием – если бы люди знали, думал он иногда, как это просто: отнять жизнь… Учился приносить в жертву богам черного барана, по брызгам крови на земле определяя чью-то судьбу. А иногда и изменять ее по своей воле. Последнее знание, впрочем, было опасным, и Тхыйонг делился им неохотно.

– Тебе никогда не бывает страшно? – спросил он однажды.

Непогода и ночь застали их в горах, на пути к дому, и Жрец (который тогда еще не был Жрецом) отыскал крошечную пещеру в скалах – единственное сухое место среди бушевавшего вокруг ливня. Тхыйонгу все было нипочем: он мог высушить на себе промокшую до нитки одежду меньше чем за минуту, искусственно повысив температуру тела. Жрецу такое пока не удавалось, и сейчас он стучал зубами от холода.

Дров, конечно, не было – откуда им взяться. Но старик покопался в котомке, извлек оттуда несколько мелких камней, сложил их в кучу, прошептал что-то под нос – и в пещере вспыхнул жаркий огонь («Горючий камень», – объяснил он).

Скоро Найденыш согрелся. Дрожь отпустила, и стало неудержимо клонить в сон. Лицо Тхыйонга потеряло четкость, расплылось и окрасилось в два цвета: черный и красный. И Найденыш подумал с непонятным раздражением: «Так было и раньше. Сто лет назад, тысячу, сто тысяч – здесь ничего не изменилось с тех пор. Люди научились шить одежду из звериных шкур, благополучно перескочили из рабовладения в феодализм, пали Рим и Вавилон, взлетел искусственный спутник, упала на Хиросиму ядерная бомба, появился компьютер и гигиенические прокладки – а здесь, на Тибете, время остановилось. Словно кто-то забыл завести вставшие часы».

– Тебе не бывает страшно? – вновь спросил старик.

– А чего мне бояться? – сквозь дрему удивился Найденыш.

– Тьмы, – получил он расплывчатый ответ. – Тебя не пугает тьма? Не в физическом смысле, а…

– Нет, не пугает. – Он поразмыслил и добавил: – Наоборот, мне интересно. Жутковато, но интересно. Тьма – это ведь не пещера. – Он обвел рукой кругом. – Это скорее тоннель – так мне кажется по крайней мере. И мне страсть как хочется узнать, что там, в его конце.

Еще подумав немного, он осторожно поинтересовался:

– А почему вы спросили? Ведь вы сами…

Старик вздохнул:

– Я – другое дело. Я Тхыйонг по рождению и воспитанию. Но ты… У тебя был выбор.

Найденыш зевнул. И почти грубо сказал:

– Я хочу спать, Учитель. У меня нет настроения отвечать на вопросы.

Похоже, старик обиделся. Прислонился спиной к холодным камням и прикрыл глаза, будто задремал. А Найденыш, напротив, вдруг почувствовал, что сонливость как рукой сняло. Он посмотрел на огонь, и тот неожиданно вырос, взметнулся вверх, словно кто-то подкинул туда новую порцию горючего камня.

В этом огне, в самой его середине, был чужой город. Странный, абсолютно не похожий на те города, что строят люди – да и не люди в нем жили, а те, кто населял Землю задолго до них. Город погибал. Найденыш видел это ясно, во множестве устрашающих деталей – так, словно он сам умирал вместе с городом. В бессильной ярости запрокинув голову, он грозил кулаком небу, откуда низвергался жидкий огонь – целые лавины жидкого огня, от которого не существовало спасения. Лишь немногие уцелели – те, кто успел заблаговременно покинуть город… Они уцелели – чтобы умереть чуть позже, только в отличие от тех, сгоревших – более страшно и мучительно. Найденыш видел их тела, бродя по фосфоресцирующим развалинам: маленькие бесформенные холмики пыли, от которых исходило зеленоватое свечение. И сам он начинал потихоньку светиться – первый признак надвигающейся смерти…

– Откуда во мне это? – сквозь зубы процедил он.

– Что именно? – флегматично уточнил Тхыйонг.

– Вся эта чертовщина, что мне видится. Это ведь не сон, не наркотический бред… Если, конечно, вы не подмешали мне в еду какую-нибудь дрянь.

Старик улыбнулся – это выразилось в том, что сухая щель его рта слегка раздвинулась, ни на йоту не отклонившись от горизонтали.

– Разве ты не научился распознавать наркотик в воде и пище?

– Разве вы не можете дать мне наркотик, который я не способен распознать? – в тон ему возразил Найденыш.

Тхыйонг внимательно посмотрел на ученика – то ли с осуждением за непочтительность, то ли с гордостью за удачное приобретение.

– Чему вы радуетесь? – буркнул Найденыш.

– Тому, что я не ошибся в тебе. – Чертов старик аж зажмурился от удовольствия. – Раньше у меня были сомнения, но теперь…

– Что же во мне особенного?

Тхыйонг промолчал. Несколько долгих минут он сидел неподвижно, потом приподнялся, по-простецки держась за поясницу, подбросил в угасающее пламя гостку горючего камня, снова сел… Разве что не попросил: «Прикрой форточку, внучек», – фыркнул про себя Найденыш.

– Что тебе известно о Древних? – неожиданно спросил Тхыйонг.

Ученик пожал плечами:

– Ну, был такой народ – давно, еще до появления человечества. Они достигли небывалого могущества: телепатия, полеты к звездам, магия… Потом Они погибли. Вы сами рассказывали. В своей гордыне Они решили, что встали вровень с богами. И боги Их уничтожили.

Старик покачал головой:

– Боги никогда никого не уничтожают и не наказывают, мой мальчик. Вернее, не наказывают собственноручно: обычно они делают так, что провинившийся казнит себя сам. Так было и с Древними. Это было просто. Достаточно было шепнуть им на ухо, что магию можно использовать, чтобы убивать… Убивать ради славы и власти, жажды мести и просто так, потому что убивать легко – гораздо легче, чем давать жизнь… – Он помолчал. – Знаешь, в каком-то смысле людям повезло больше, чем Древним. Вся история человечества – это бесконечные войны. Люди знают о войне больше, чем о любви, всемирной гармонии, тайне рождения… Они привыкли бряцать оружием – но они научились точно угадывать, где проходит грань… Они все время балансируют на этой грани, но до сих пор ни разу не переступили через нее. Древние оказались менее опытны.

– И что же с ними произошло? – спросил Найденыш.

– Была война. Было то, что ты видишь иногда в своих… гм… снах. Животный страх. Огонь. Смерть… Древние оказались не готовы к этому – и ушли. Единственное, что они успели – это спасти часть своих Знаний, заключив их в Шар. Кто-то из Древних уцелел – очень немногие, те, что сумели спрятаться от Небесного Огня. Их потомки расселились по свету и взяли в жены женщин из человеческих племен, положив начало династии Хранителей Шара. Мои предки на протяжении тридцати поколений были Хранителями. Шар, которому мы служим, находится в святилище высоко в горах, за границей снегов. Мой отец привел меня туда, когда мне исполнилось двенадцать лет…

Старик помолчал.

– Он велел мне подойти к Шару и коснуться его рукой. Мне было страшно. Я никак не мог побороть страх – мне чудилось, будто моя рука превратится в звериную лапу. Или сгорит в огне, или просто исчезнет – я всего мог ожидать от этого прикосновения… Но все-таки я решился. И Шар принял меня. Это выглядело так, словно… – Тхыйонг щелкнул сухими пальцами, подбирая нужное слово. – Словно он вдруг ожил. Потянулся мне навстречу – никогда ни до, ни после того момента я не испытывал ничего более сильного. Я стал Хранителем. Отец улыбнулся мне и сказал: придет время, и ты приведешь сюда своего сына, чтобы он продолжил служение. И ты будешь гордиться им, как я горжусь тобой сейчас… Однако он ошибся.

Старик снова замолчал. В пещере стало тихо, только чуть слышно потрескивал в пламени горючий камень.

У Тхыйонга были сыновья. Много сыновей – ни одна из его шести жен не могла пожаловаться на невнимание к себе со стороны любимого супруга. А также на то, что он стал немощен с годами. Они с завидной регулярностью беременели и рожали детей, среди которых только однажды оказалась девочка, но она умерла, не дожив до года.

Когда старшему сыну исполнилось двенадцать, Тхыйонг привел его в святилище. И велел ему прикоснуться к Шару – так было с ним самим много лет назад. И вот настала пора представить Шару нового Хранителя.

Но Шар не принял сына. Кажется, он даже не заметил его (по крайней мере, Тхыйонг понял это так). Ни одной искорки не появилось на его поверхности, ни один блик не вспыхнул внутри – Шар был безжизненным и холодным, как камешек на дне реки. Потом он отверг других сыновей Тхыйонга – одного за другим, так же равнодушно и холодно, даже надменно: Шар умел великолепно выражать свою надменность. Впрочем, как и симпатию, и даже любовь. Но любовью тут и не пахло.

Теперь в сердце старика вновь поселилась надежда. В Найденыше жила память. Найденыш не просто помнил – он видел мир глазами своего далекого предка. Он был одним из Древних. Он так же, как и они, умирал в атомном пламени, любил женщину на шкуре только что убитого пещерного медведя, строил пирамиды в Египте, стоял у истоков Александрийской библиотеки и рисовал фигуры в пустыне Наска, видимые только с околоземной орбиты…

Генная память – вот как это называлось на языке племени, к которому принадлежал Найденыш.

Тхыйонг посмотрел на ученика – тот спал, уютно устроившись на расстеленной накидке и пристроив котомку себе под голову. Тхыйонг обиженно отвернулся. А ученик, который только казался спящим (он даже причмокивал во сне, вот черт!), вдруг открыл глаза и абсолютно ясным голосом спросил:

– Когда же вы отведете меня к Шару, Учитель?

Подпольный торговец оружием Олег Германович Воронов зачарованно смотрел на Шар. Шар казался живым – внутри, под прозрачной матовой поверхностью, переливалась и пульсировала некая субстанция.

– Поклонись ему, – сказал голос с повелительной ноткой.

Воронов покорно преклонил колени. Он и сам ощущал исходившую от Шара громадную ирреальную силу – божественную… Нет, это вряд ли, скорее уж дьявольскую.

– Который раз прихожу сюда, – прошептал он, – и все не могу поверить. Слушай, Жрец, может быть, я сплю? Ты не накачал меня какой-нибудь восточной дрянью?

Тот, кого он назвал Жрецом, не ответил. (В первую их встречу Олег Германович, начальственно потрепав собеседника по плечу, снисходительно спросил: «А почему же именно Жрец?» – «Это моя обязанность. Функция, если хотите». – «Про тебя сказали, что ты хозяин этого Шара». – «У Шара не может быть хозяина». – «Тогда – слуга?» – «Нет. Можно сказать, мы питаем друг друга». – «Как это?» – «Вам не понять».)

– Почему он говорит с тобой, а со мной – нет?

– Он не может говорить. – Собеседник, похоже, понял эти слова буквально. – Шар не умеет различать людей. Он вообще не различает живое и неживое. Для него все в мире делится только на две категории – то, что питает, и то, что не способно питать.

– Ты питаешь его… И что получаешь взамен?

– Знание, – ответил Жрец. – Могущество.

– Вроде как продать душу дьяволу?

– Нет. Дьяволу душу может продать каждый. Шар выбирает сам. Он открывает мне глаза на то, чего другие не могут видеть.

Воронов глубоко вздохнул. Наваждение спало. Древний храм, куда он вошел по гулким ступеням полчаса назад, исчез, словно растаял в утренней дымке, съежился до размеров обычной современной квартиры. Собеседник как-то странно трансформировался – из обритого наголо сурового аскета в ниспадающих черных одеждах превратился в неопределенного возраста мужчину, одетого по-домашнему: тренировочные брюки и мягкая вельветовая рубашка свободного покроя.

– Так ты берешься выполнить мой заказ? – спросил Воронов. – Дело довольно простое: убрать двух женщин в санатории. Одна из них мне мешает и может выдать.

– Я не совсем понимаю, почему вы обратились ко мне. У такой организации, как ваша, должна быть собственная разведка и контрразведка. Свои финансовые структуры. Своя армия. Установите, как подойти к женщине, найдите хорошего исполнителя из ваших, из чеченов.

– Чечены могут только палить из автоматов, – раздраженно сказал Воронов. – А разведка моя, как я убедился, полное дерьмо. Конечно, можно организовать операцию… Громкую, на всю округу. Но любой след, самый ничтожный, тут же приведет в мою сторону.

– Ну и что?

– Меня это не устраивает.

– Почему? Вы мафия…

– Перестань крутить, черт тебя подери! – Он раздраженно оглянулся вокруг. – Где у тебя бар?

– У меня нет бара, – получил он невозмутимый ответ.

– Что, и выпить нечего?

– Черный чай, зеленый чай, красный чай по рецепту Амдо…

Воронов скрипнул зубами:

– Когда-нибудь я тебя убью, Жрец.

– Нет, – спокойно отозвался тот.

– Что «нет»? Полагаешь, ты бессмертен?

– Мое физическое тело смертно, как и любое другое. Я заглянул в Шар… Вернее, он позволил мне заглянуть внутрь. – Он помолчал. – Моя смерть действительно будет насильственной… Но меня убьете не вы – другой человек.

– Ты можешь видеть будущее?

Жрец вздохнул:

– Видеть будущее легко. Убежать от него невозможно.

– Даже с помощью магии?

Жрец вдруг рассмеялся сухим трескучим смехом, уловив волнение в голосе собеседника.

– Будущее, – сказал он, – это то, что нас окружает. Если бы каждый из нас жил один, в глухой изоляции, питаясь своей пищей и дыша своим воздухом, будущее было бы сокрыто, и ничто бы не помогло, никакая магия. Вы пришли ко мне… Вам очень не хотелось приходить, потому что вам страшно и вы привыкли повелевать, а не подчиняться. И все же вы наступили на горло собственной гордости. Сказать почему?

Жрец встал и, будто издеваясь над собеседником, извлек из воздуха прозрачную фарфоровую пиалу.

– Потому что источник вашего страха вполне определенный – нет ничего мистического и потустороннего. Вы не боитесь ни милиции, ни прокуратуры. Вам страшно слететь с поезда…

Венчик из расщепленного бамбука красиво вертелся в пальцах, взбивая воздушную пену по краям чашки с горьковатым терпким чаем, густым, будто деготь. «А может, не с чаем, – зло подумал Воронов. – Может, с коньяком. Поди проверь».

– То, что вы пришли ко мне, и называется Черной магией. Не наговоры, не сглаз, не порча… Бабушкины сказки! Настоящая магия – это изменение равновесия сил – не отдельного индивидуума, это мелко, а целого сообщества. Чтобы мгла всколыхнулась и пришла в движение…

Он склонил голову набок:

– А нужно для этого… В сущности, совсем мало. Кстати, вы знаете, что мои услуги обходятся дорого? Пожалуй, даже по вашим деньгам.

– Мне нужны гарантии, – буркнул Олег Германович.

– Я все же черный маг, – с милой улыбкой сказал собеседник. – И я клятв не даю.

«Умный, – подумал Воронов – то ли с удовольствием, то ли с огорчением. – Все понял, все разложил по полочкам. Но как? Как ему в голову могло прийти, что у меня есть партнер за кордоном? Инвестор, без которого отлаженная машина вмиг перестала бы крутиться? Логика: я действительно не боюсь ни милиции, ни прокуратуры. Тогда кого? А может, все-таки магия?»

Он натянуто усмехнулся и подошел к Шару, висевшему посреди комнаты вопреки закону тяготения. «Ох уж мне эти мумбо-юмбо, блин. Наверняка есть какие-то крепления. Ниточки, подпорки. Он провел рукой сверху, снизу, с боков… Ничего».

Воздух в комнате чуть заметно колыхнулся, запахло озоном, будто после грозы. Он нервно оглянулся и увидел Жреца – аскетическое худое лицо, глубоко прорезанное морщинами, бритый череп благородной формы и длинный черный балахон, украшенный сложным орнаментом из древних солярных знаков (Воронов поежился: слишком явная была ассоциация).

– Как ты это делаешь, хотел бы я знать, – проговорил он сквозь зубы, и его рука непроизвольно коснулась Шара…

Тьма, окутавшая его, была полной и непроницаемой, будто на глаза надели глухую черную повязку. Он вскрикнул от ужаса, решив, что ослеп… Ноги подкосились, и он с громким стуком упал на землю, покрытую твердой ледяной коркой.

А потом, через несколько долгих минут, к нему пришло четкое ощущение холода. С тихим, почти неслышным шуршанием снег ложился на стылую землю, и где-то совсем близко, в двух шагах, фыркнула лошадь.

…Снег пошел под вечер. Большие белые хлопья мягко стелились под копыта лошади, падали ей на морду, и тогда она потешно мотала головой и возмущенно фыркала. Лошадь была белой масти, лохматая, длинногривая и низкорослая. Такие животные, не в пример длинноногим арабским скакунам, очень ценны в дальней дороге: они неприхотливы и выносливы, а маленький рост и широкие копыта позволяют не скользить и не проваливаться на ледяном насте.

Всадник сидел нахохлившись, спрятав голову под капюшон серого дорожного плаща, отороченного лисьим мехом. Руки его едва касались повода: лошадь будто сама знала дорогу. Целые шапки снега выросли у него на плечах и в складках одежды, но всадник этого не замечал.

Он встрепенулся только тогда, когда впереди, на вершине пологого холма, показались очертания храма Пяти Хрустальных Колонн. Храм был построен в китайском стиле. Два резных столба (впрочем, деревянные, а не хрустальные) поддерживали широкие створы ворот, к которым вели пологие каменные ступени. Лошадь легко преодолела подъем. Седок, не слезая с нее, потянул за массивное бронзовое кольцо и дважды ударил в ворота. Некоторое время все было тихо. Потом послышался приближающийся хруст снега под ногами, и ворота открылись.

– Да пребудет с нами Всемилостивый Будда, – поклонился путник. – Непогода застала меня в дороге. Могу ли я найти здесь приют на ночь?

– Мы рады помочь любому, кто постучится в ворота нашей обители, – ответил монах. – Только хочу предупредить, что условия, которыми мы располагаем, весьма скромны…