– Ну, что скажешь?
      – Нечто… огромное… роскошное… чрезмерное!
      – Да, но это и в самом деле так, разве нет?
      – Пожалуй, – согласилась Рейчел.
      Она подошла к окну, из которого открывался сногсшибательный вид. Божественный вид. Аэропорт Ла Гуардия. Обе реки. Внизу размером с почтовую марку – Центральный парк.
      – Правда, низколетящие самолеты могут доставлять неприятности.
      Апартаменты в Метрополитен-Тауэр на Западной пятьдесят седьмой улице были одними из лучших на нью-йоркском рынке недвижимости, воплощая в себе последние достижения архитектуры. Сверкающая зеркально-черными углами и отполированным фронтоном из серого гранита башня казалась устремленной в небо и будто бы заманивала в гости летящие в вышине облака, когда они проплывали мимо.
      – Ну что ж, ваш личный бассейн расположен внизу, и ресторан великолепный, блюда доставляются прямо в квартиры по заказу. Поэтому перед Мэттом можешь сделать вид, будто через пять минут после того, как вы вошли, ты уже успела что-то приготовить. Пройдет несколько месяцев, прежде чем он заметит это, и, наверное, уже не будет иметь ничего против.
      – Думаю, что он пришел бы в ужас, если бы готовить еду стала жена. Такая непростительная трата времени, посвящать которое надлежит только достижению успеха. По-моему, если мы купим эту квартиру, нам придется купить еще одну этажом ниже для прислуги, для спортзала и тому подобного.
      – Очень хорошо, все это тоже продается. Активность на рынке недвижимости по-прежнему низкая. Эту квартиру вы можете купить довольно дешево.
      – Просто великолепно, что ты так преуспеваешь, Тэсс, – сказала Рейчел.
      Теперь ей было ясно, почему Тэссе удается столько продавать. Она делает увлекательным сам процесс покупки. Ее энтузиазм передается покупателю.
      – Спасибо, Рейчел. У меня будто камень с души свалился. Никогда не думала, что стану получать от этого удовольствие. – Она помолчала, а затем опять заговорила о главном: – А как отнесется к покупке этой квартиры Мэтт?
      – Да ему все равно. Прочитает договор, наведет справки о том, какова средняя цена квадратного фута аналогичной жилой площади. Если решит, что сможет потом продать ее за ту же цену, то волноваться не станет. Не понравится жить здесь – переедет в другую.
      – «Дом, милый мой дом», – пропела Тэсса.
      Рейчел немного помолчала, мысленно перенеслась на Средиземное море. Но тут же вернулась в настоящее. Сожаления и воспоминания для нее – непозволительная роскошь.
      – Мэтт реалист.
      – Жду не дождусь, когда познакомлюсь с ним, – сказала Тэсса.
      Через кухню они быстро прошли в другие помещения.
      – До чего же кухня хороша, – заметила Рейчел, без особого интереса окидывая взглядом сверкающее хромом оборудование, пользоваться которым она все равно не собиралась. – И, надеюсь, здесь есть приличная прачечная.
      – А передача была потрясающей! – сказала Тэсса. – Я видела повторы. В самом деле все выглядело очень романтично.
      – Да, на следующий день курс моих акций на бирже вырос, как никогда. Стал выше, чем даже после интервью с президентом.
      – Только не надо притворяться передо мной, Рейчел. Уж я-то знаю, что не настолько ты крута.
      – Спасибо за напоминание. В своих романтических грезах я потерпела полный крах.
      Они находились уже в спальне с прекрасным видом из окон.
      – Я все-таки не могу поверить, что Чарльз способен на такое. Или Кэрол. Не может быть, чтобы все это время она была увлечена им, а мы и знать ничего не знали. Это так некрасиво.
      – Думаю, что кровать надо будет поставить здесь, – без особого энтузиазма сказала Рейчел.
      Просто чтобы что-нибудь сказать. Она сменила тему, зная, что та все равно скоро всплывет. Обе они понимали, что нужно ненадолго отвлечься.
      – Знаешь, что сделала бы я? Поставила бы ее прямо к окну. Будешь просыпаться, словно на небе. Просто волшебство.
      На мгновение Рейчел представила себе это волшебство. Оно относится исключительно к виду, открывающемуся из окна. Но никак не к Мэтту. Да, она вполне может представить себе кровать у огромного окна с великолепным видом. По стеклу будут стучать капли дождя или падать снежные хлопья размером с двадцатипятицентовую монету. Роскошное жилье высоко в облаках над Манхэттеном, который она завоюет вместе с Мэттом. Ранним утром ей будет тепло и уютно в этой кровати, а рядом будет он, в безукоризненной шелковой пижаме от «Салка»… до тех пор, пока они не решат, что ему гораздо удобнее спать в соседней гостиной, потому что, ну-у… он храпит, ей нужно вставать раньше, чем ему, или ему – чем ей, и это вполне разумно… да и в конце концов…
      – Почему Чарльз ничего не сказал тебе про Кэрол, Тэсс? Почему не сказал мне – понятно.
      – Я много думала об этом, и, честное слово, по-моему, он просто считал, что это касается лишь его одного. Это мимолетная связь, если это действительно то, что ты думаешь…
      – Я не просто выдумываю. Поверь мне, я все видела своими глазами.
      – Ну что ж, раз видела, то конечно. Господи, как, наверное, это было ужасно, Рейчел! Мне так жаль! Понимаю, какой удар для тебя.
      – И потом, ты же видела картину. Ведь это уже само по себе доказательство.
      – Да, пожалуй. – Тэсса глубоко вздохнула.
      Рейчел выходит за Мэтта чуть ли не назло всему свету, разочаровавшись в любви, которую наконец познала. В этом вся суть. И никакой отличной сделки! Отличной сделкой это может стать лишь для Тэссы, если она продаст им эту квартиру. Комиссионные прямиком пойдут на банковский счет, который она специально открыла для того, чтобы оплачивать образование Камиллы. Тэсса попыталась как-то примирить два борющихся в ней чувства, но у нее ничего не получилось. Поэтому она просто постаралась переключиться на другое, оставив все как есть. В этом бизнесе, в этой борьбе за выживание она явно становилась опытным специалистом.
      – Знаешь, Тэсса, ведь я не люблю Мэтта. Однако восхищаюсь им, уважаю его и, уж конечно же, не испытываю к нему неприязни. Я любила Чарльза, но я больше не уважаю его, не восхищаюсь им и пытаюсь научиться ненавидеть его. Пока у меня получается довольно плохо.
      – Я все-таки не могу разобраться в том, что произошло, – задумчиво проговорила Тэсса.
      Это действительно было так. В Чарльзе многое оставалось для нее загадкой, но никогда, даже на секунду, Тэсса не допускала мысли, что он может оказаться негодяем.
      – Думаю, что в конечном счете он всегда был точно таким же, как и глуповатый муженек Кэрол, – сказала Рейчел. – Во всем руководствовался только своим эгоизмом да тем, что у него в штанах. А все остальное – дымовая завеса, пыль в глаза, фальшь. Имею в виду то предсказание о предательстве. Предсказать его было нетрудно. Он уже совершал его, когда швырял эти дурацкие кости на пол.
      – Почему, ну почему меня не покидает ощущение, что все это какое-то чудовищное недоразумение?! – воскликнула Тэсса.
      – Да потому, что он отличный актер. Причина только в этом. Спектакль был разыгран как по нотам, но факты – упрямая вещь. Если бы я не поехала на ранчо и не увидела все собственными глазами, я, возможно, и сама бы не поверила.
      – А не могла ты… ну, как-то случайно… ошибиться?
      – Никоим образом! Я же не дура. И не слепая.
      Тэсса вздохнула.
      – Тогда, может, это и к лучшему. Я имею в виду тот вечер в «Гасиенде-Инн». Ведь тогда ты уже почти решила выйти замуж за Мэтта. Ну и что изменилось? Ты вступаешь в брак по расчету, будешь жить в этой сказочной квартире и заниматься любимым делом. А Чарльз Форд пусть катится подальше. Вычеркни его из памяти как образчик неудачного жизненного опыта.
      – Именно так называют свои ошибки мужчины, – сказала Рейчел.
      Сказать можно все, что угодно, а вот сделать не так-то легко. Остались воспоминания. Летящая, словно парящая в воздухе накидка. Лунная дорожка на серебристой морской глади. Прикосновение к статуе Христа под волнами в Порто-Венери, прикосновение свитера к ее коже в Портофино. Рейчел глубоко вздохнула. Жизнь ее никогда не была легкой. И молиться надо не о том, чтобы тебе было легко, а о том, чтобы устоять перед лицом трудностей.
      – Почему же он не позвонил? – спросила Тэсса. – Почему не попытался хоть как-то оправдаться? Ведь он же не знает, что ты видела его с Кэрол на ранчо. Возможно, не знает даже и о картине, которую она прислала ему сюда.
      – Наверное, он попросту рад, что отделался от меня. Скорее всего за те две недели я ему порядком надоела. Возможно, он именно так представляет себе отношения с женщинами. А может быть, поскольку он заранее знал, что обманывает меня, то и подозревал, что я все сумею выяснить. Ну и не отважился выслушивать ту правду, которую я бросила бы ему в лицо, – о его сущности, о его моральных принципах и о его матери!
      Тэсса рассмеялась.
      – Прости, Рейчел. Это совсем не смешно. Но я бы с интересом послушала, как ты станешь растолковывать ему кое-что.
      Рейчел грустно улыбнулась.
      – Может быть, это еще и произойдет. Если только Чарльз сам все не поймет – как-нибудь, когда-нибудь. У людей вроде него жизнь тоже складывается не очень-то гладко. Счастливы они не бывают. Нельзя быть одновременно плохим и счастливым человеком, правда ведь?
      – Может быть, ты и права, – проговорила Тэсса, вовсе не будучи уверенной в этом. – Ты знаешь… – Она помолчала. – Эта мысль пришла мне в голову совсем недавно. Мне стало казаться, что, пожалуй, Пит был в какой-то степени неудачником. Нет, не плохим и не злым человеком, нет, но, понимаешь, несерьезным, безответственным…
      Тэсса глубоко вздохнула. И для нее самой, и для Рейчел это признание явилось подлинным откровением.
      – Господи, Тэсса, ведь ты же боготворила его!
      – Да, боготворила. И по-прежнему вспоминаю его с любовью. Но знаешь, когда в тот день ты так разволновалась при мысли о том, что между мною и Чарльзом, возможно, существует… связь, то, наверное, в этом твоем опасении была доля истины. Я постоянно сравнивала его с Питом, и сравнение всегда оказывалось в пользу Чарльза. Затем я получила эту работу, все у меня наладилось, и я начала понимать, что такое жизнь, когда ты самостоятельна и рассчитываешь только на себя. Я стала уважать себя, гордиться своими достижениями. Тебе-то это хорошо знакомо, а для меня стало открытием. Я всегда была «красавицей Тэссой», образцовой женой и матерью, гордостью Пита. Уверена, что он любил меня, но не видел во мне самостоятельной личности. И вот что я стала представлять собой сейчас – зарабатываю деньги, занимаюсь новым для себя, довольно сложным делом. Камилла счастлива, опять учится в частной школе Брэрли, у нас теперь прекрасная новая квартира, наша собственная. Пит растранжирил и пустил по ветру все наши сбережения. Да что там деньги? Нашу жизнь. Если уж откровенно, Рейчел, за что мне его боготворить?
      – Слава Богу, что ты не сломалась и не прыгнула в спасательную шлюпку Чарльза Форда. Сейчас-то, крепкая задним умом, я могу точно тебе сказать: суденышко утлое, а на веслах – лжец и трепло.
      – Возможно, без мужчин оно и лучше, – усмехнулась Тэсса.
      Они помолчали, как никогда остро ощущая в эту минуту женскую солидарность.
      – Знаешь что, Тэсс? Я тобой восхищаюсь. И считаю тебя замечательным человеком.
      – Ах, Рейчел! – Тэсса была удивлена и польщена. – Так приятно слышать это.
      – Нет, я в самом деле так думаю. Ты имела возможность быть с Чарльзом, но не воспользовалась ею из-за меня. Отошла в сторону и уступила его мне, а ведь будущее с ним могло бы быть самым радужным. Женщины часто говорят между собой о дружбе, преданности, но только до тех пор, пока на их жизненном пути не появится мужчина. И тогда всех их клятв и заверений как не бывало. А вот ты оказалась не такая, Тэсс. Ты сказала: «Вперед, Рейчел!» Я ведь не имела на него абсолютно никаких прав, когда сорвалась на тебя в тот день. Такое не забудешь! И, знаешь, здорово, что с работой у тебя все хорошо и она тебе по душе.
      Тэсса рассмеялась.
      – Вряд ли это такая уж тяжелая работа – показывать тебе эту великолепную квартиру и болтать в свое удовольствие.
      – Уж поверь мне, – возразила Рейчел, – все, за что ты получаешь деньги, называется работой.
      – Хочешь шампанского? – внезапно предложила Тэсса.
      – Ты держишь шампанское в пустой квартире?
      – Да, держу. Предлагаю его серьезным, внушающим доверие клиентам. Они сидят, попивая «Дом Периньон», и уже рисуют в своем воображении, что живут здесь.
      – Ты здорово это придумала! – одобрила Рейчел.
      – А для калифорнийцев я держу «Перрье». Они любят глотать свои «колеса» в туалете, а потом выходят оттуда и заявляют, что спиртного в рот не берут, – усмехнулась Тэсса.
      – Ну что ж, шампанское я люблю, а уж если мне нужен кайф, оно как нельзя кстати.
      – Ты и выглядешь так, будто уже кайфуешь.
      Хихикая, подруги прошли в суперсовременную кухню, нашли в холодильнике бутылку и, повозившись, открыли ее. В морозилке стояли бокалы, а вот закуски не было никакой.
      – Ну и ладно! Закуска препятствует воздействию алкоголя на мозг, тогда как именно это мне и нужно, – пояснила Тэсса.
      С наполненными бокалами в руках они подошли к огромному окну с видом на тот мир, который что-то значил для них, занимал их помыслы: вдали виднелась ярко очерченная линия горизонта Манхэттена. В квартире не было стульев, и они сели рядом прямо на холодный мраморный пол, прислонясь к стене.
      – Ну разве это не великолепно? – сказала Тэсса. – Знаешь, когда я впервые встретила тебя, Рейчел, я подумала, что ты словно бы явилась с другой планеты. Ты мне понравилась, но ты так отличалась от остальных. Не просто занималась чем-то, а пользовалась огромным успехом… причем не где-нибудь, а в Америке, где добиться его нелегко. Теперь даже со своих куда меньших высот я начинаю видеть мир твоими глазами. И на работе ко мне стали относиться иначе. Одни – с восхищением и уважением, другие – с завистью и злобой, но иначе. Я хорошо делаю свою работу, я удачлива, и из-за этого их отношение ко мне меняется. И с каждым днем положение мое все более прочно, ко мне стали прислушиваться. А в начале разговаривали между собой, вообще не замечая моего присутствия. Мне уже не надо ходить на цыпочках. Попросила кабинет побольше – и пожалуйста, получила, да еще выделили изрядную сумму на его переоборудование. Поразительно, какое ощущение появилось от этого. Силы! Уверенности в себе!
      А ведь по сути-то ничего не изменилось. Ведь сама я какой была, такой и осталась. Ну, продала несколько домов, несколько роскошных квартир, и вдруг меня стали замечать. Мужчины перестали относиться ко мне свысока, и я начала приходить на работу даже раньше, хотя вполне могла бы и опаздывать. Парадокс, правда? Когда стремишься к чему-либо, то думаешь, что, как только достигнешь цели, потом можно будет расслабиться. А вдруг неожиданно обнаруживаешь, что работаешь еще упорнее, чем прежде.
      – Надо же, как быстро ты постигаешь все житейские премудрости, – сказала Рейчел. – Выпьем за то, чтобы эта никчемная расслабленность не наступала никогда! – Она вдруг добавила: – За Чарльза Форда, – и подняла бокал, продолжая тост, – который открыл мне все стороны любви!
      – За Пита Андерсена! Милого, доброго Пита, который ушел и дал мне возможность обрести себя, – проговорила Тэсса. – Знаешь, там, в «Гасиенде-Инн», мне хотелось обрести уверенность в завтрашнем дне, а тебе испытать настоящую любовь. Единственное стоящее, что получилось из этого, так это наш договор: помогать друг другу. Ты помогла мне сохранить работу. Я помогла тебе добиться Чарльза. Ты помогла мне после несчастного случая. А самым важным результатом явилась наша дружба.
      – За нашу дружбу! – провозгласила Рейчел очередной тост, и они выпили.
      – За дружбу, которая доказывает, что женщины могут держаться вместе, а не вести друг с дружкой мелочные войны из-за всякой ерунды.
      Подруги помолчали.
      – А ведь есть еще Кэрол, – напомнила Тэсса.
      – А-а, Кэрол. То самое исключение, которое и подтверждает правило.
      – Никогда не понимала этого выражения.
      – Ну, вот, например, ты никогда не подвергала сомнению тот факт, что все лебеди белые, пока не увидела черного. Когда видишь черного лебедя, то понимаешь, что белый цвет – один из самых характерных признаков лебедей. А черный лебедь и есть то самое исключение, которое обращает твое внимание на данное правило.
      – А-а, – протянула Тэсса. Шампанское начинало действовать. – Еще по бокалу?
      – Даже обязательно! – Рейчел чувствовала, как боль и гнев постепенно начинают притупляться.
      Когда Тэсса вернулась из кухни с двумя полными бокалами, Рейчел сказала:
      – Ты знаешь, в известном смысле работа платит тебе взаимностью за твою любовь к ней. Работа всегда остается с тобой. Трудотерапия. Самоуважение. Материальные блага. Независимость. Мужчина тоже платит тебе взаимностью, но никогда нельзя быть уверенной, что он останется с тобой. А раз его с тобой нет, то он не может и отвечать взаимностью на твою любовь. Какая-нибудь Кэрол всегда прячется в засаде, только и поджидая удобного случая.
      Тэсса помолчала.
      – Я все равно почему-то не могу отделаться от мысли, что Кэрол ничего не знала про вас с Чарльзом.
      – Ты считаешь, что Чарльз настолько скрытен?
      – Ну, конечно. Он молчалив, не выставляет свою жизнь на всеобщее обозрение, разве не так?
      – Не удивительно, что он раскладывает свою жизнь по отдельным полочкам, – сказала Рейчел. И затрясла головой, словно прогоняя воспоминания. – Ах, Тэсса, я вообще не желаю даже думать о нем. Никогда! Не желаю слышать это проклятое имя. И знаешь, что я намерена сделать прямо сейчас? Я намерена купить эту сказочную квартиру.

      Джек Маккейб вел машину по хорошо знакомым зеленым тихим улицам и наконец подъехал к гаражу своего дома. Не выходя из машины, он с помощью датчика открыл дверь и въехал внутрь. Выключать двигатель он не стал. Просто сидел в машине, опустошенный и одинокий. Затем вышел и, словно лунатик, побрел в дом.
      Шторы были задернуты, в комнатах стоял затхлый, неприятный запах. Он поднялся по лестнице в спальню, и сердце его будто зависло в груди – оно билось, но как-то безжизненно. Джек задержался около их кровати, представил, как в ней лежит Кэрол, и вспомнил, как хорошо было в доме, когда она хозяйничала в нем. Тогда в нем пахло свежестью и цветами, чистотой и вкусной едой. Немым оскорблением ее памяти взирала на него кровать со смятыми простынями, та самая, на которой он и Пейдж Ли занимались сексом.
      На тумбочке в красивой рамке стояла фотография Кэрол. Его любимая фотография, на которой она лежала посреди свежескошенного луга в соломенной шляпе, такая же красивая и умиротворенная, как само лето. Взяв фотографию, он застыл на месте, прижимая ее к груди. По щекам потекли слезы, а вместе с нахлынувшей тоской к нему отчасти вернулись и силы.
      Джек прошел в ванную. В аптечке нашел таблетки парацетамола, полную упаковку. А рядом – пузырек валиума. Он взял все это и еще антидепрессанты, которые несколькими неделями раньше врач прописал ему от бессонницы и для улучшения аппетита. Однако мысль о пище вызывала у него отвращение. Он потерял тридцать фунтов, и его единственной диетой были черный кофе да крепкий виски.
      Налив полный стакан воды, он встал перед зеркалом и начал глотать таблетки. Хватит ли этого, чтобы умереть? Он надеялся на это. Кэрол еще пожалеет об этом. Во всем виновата именно она.
      Он спустился в гараж. Мотор по-прежнему работал. Джек сел на переднее сиденье и опустил все стекла. Окись углерода запаха не имеет, но почему-то ему казалось, что весь гараж пропах выхлопными газами. Его затошнило, но он все равно сидел и ждал.
      Сколько это продлится? В сон его совершенно не клонит. Более того, сердце колотится что есть силы. Он огляделся. На соседнем сиденье лежит фотография Кэрол, а у него на коленях – Библия. Джек так и запланировал, что в эти последние минуты будет читать Библию и смотреть на фото жены. Но вот наконец появились первые признаки обволакивающей сонливости. Однако, радуясь наступлению долгожданного забвения, он все равно боялся его.

      – Черт, мам, слава Богу, что ты здесь!
      Уитни вскочил со стула навстречу Кэрол, влетевшей в приемный покой пункта неотложной помощи. Кипа иллюстрированных спортивных журналов полетела с его колен на пол. Он выглядел встревоженным, точно таким же, как в тот день, когда к ним в дом пришли полицейские, разыскивающие угнанный мотоцикл. Такое выражение она видела у него на лице раза два за всю его жизнь.
      Кэрол крепко обняла сына, такого любимого, родного своего мальчика, и, не отрываясь от него, стала задавать вопросы:
      – Как он, скажи мне всю правду. Что говорят врачи? Он поправится? Где Девон?
      – Девон в Нью-Йорке с Карен, своей подружкой. У меня нет ее телефона. Доктор сказал, что пока еще ничего не известно. Как нам узнать, что именно он принял? Какие-то таблетки, и еще напустил полный гараж выхлопных газов.
      Уитни отступил от нее, побледневший, встревоженный, но все равно замкнутый и отчужденный. Его поколение выработало эти качества в себе как защитную меру от неуемной любви и энтузиазма своих родителей.
      – Ах, Уитни, родной, ну почему он поступил так? Это же совсем не похоже на него.
      – После того как ты уехала, он стал совсем другим.
      Обвинение прозвучало беззлобно, просто как констатация факта. И от этого оно было еще более тяжким. Кэрол пыталась обуздать охватившие ее чувства. Она обязана взять ситуацию в свои руки. Обязана поступать осмысленно и благоразумно. Обязана стать сейчас главой семьи. Занять место Джека, прежнего Джека.
      Она поспешила к медсестре, назвала себя и попросила рассказать о состоянии мужа.
      – Здравствуйте, миссис Маккейб. Ваш муж все еще без сознания. Мы не знаем точно, что он принял. Видимо, какие-то антидепрессанты, но почти наверняка, кроме них, и еще ряд препаратов, может быть, снотворное или бензодиазепины. Был ли у него доступ к валиуму, либриуму или ксеноксу? К средствам от простуды?
      Кэрол напрягла память и сумела-таки представить себе, что находилось в аптечке до ее отъезда. Изменилось ли там что-нибудь после этого?
      – Валиум у нас был, и тайленол, по-моему, тоже. И еще контэк. Валиума был целый пузырек.
      – Валиум особой проблемы не представляет. Было бы проще, если бы он принял только его. Эти таблетки можно глотать в больших количествах без особого вреда. Нас больше беспокоят антидепрессанты и окись углерода. Нельзя ли узнать, у какого врача наблюдался мистер Маккейб. Я так понимаю, что вы разведены?
      – Еще нет, – ответила Кэрол.
      Острая боль пронзила ее. Это она во всем виновата. Что же она наделала? Довела до такого состояния Джека, человека, которого любила всем сердцем, без которого не представляла свою жизнь. Она совершила грех, поддавшись обуявшей ее ревности. Душа ее зачерствела и измельчала – вот почему она не простила его, когда он раскаялся. Она думала только о себе и о своей дурацкой гордости, но не о детях, не о муже, не о своей клятве у алтаря, что со своим супругом она обязуется быть в горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит их.
      Ну что ж, смерть вот она, совсем рядом! Та самая смерть, которая разлучит их и, как ни парадоксально, даст-таки ей столь желанную когда-то свободу. Да, Джек был неверен ей. Впрочем, как и многие мужчины на свете. Но и она нарушила клятву, которую давала в самый счастливый день своей жизни. Она принимала в Джеке только хорошее, а плохое принять не смогла. Она бросила его одного. Он лечился от депрессии, вызванной ее уходом, пытался жить без нее, но не смог!
      – Я могу позвонить нашему семейному врачу. Это доктор Джозефсон. Возможно, вы знаете его.
      – Конечно, знаю. Я позвоню ему сама, – сказала медсестра. – И еще одно. Как вы думаете, принимал он аспирин или нечто подобное?
      – В аптечке был большой пузырек парацетамола.
      – Вот это плохо! Может сказаться на печени. Если он принял эти таблетки, тогда недостаточно только привести его в сознание. Мы уже сделали промывание желудка. В лаборатории сейчас проводят анализы. Скоро мы узнаем, с чем имеем дело. А пока, к сожалению, остается только ждать. Слава Богу, что сосед услышал, как в гараже работает двигатель.
      – Можно мне взглянуть на него?
      – Да, я проведу вас.
      – Пойдешь, Уитни?
      – Нет, мам, я посижу здесь.
      Он не хочет смотреть фактам в лицо. Его отец – Джек-Смельчак, Джек-Силач. Он не хочет видеть его больным, не дай Бог, умирающим. Это слишком страшно.
      – Мне продолжать розыски Девон?
      – Да, мой родной. Позвони ее близким подружкам. Спасибо тебе.
      Кэрол сильно сжала руку сына. Эмоционально он еще не готов выдержать такое испытание, но она не сомневалась, что эти душевные силы сокрыты в нем и со временем они непременно проявятся. Как сейчас у нее самой.
      Джек лежал в палате – невероятно бледный, неподвижный, беспомощный. Она села на стул у кровати, пытаясь осмыслить немыслимое. Всю жизнь Джек был ее героем, сначала – подлинным, затем – низвергнутым. Но беспомощным он не был никогда. «Он и самоубийство» – сочетание немыслимое. Совсем не то, что «он и смерть».
      Несмотря на захлестывающую ее бурю эмоций, Кэрол вдруг явственно осознала, что он до сих пор является эпицентром ее жизни. Занятия живописью, поездки в пустыню, поиски самой себя – что бы ни происходило с нею, мысленно она всегда видела рядом с собой Джека. Она пыталась наказать его, временами даже ненавидела, но он всегда был рядом. Сейчас она отчетливо понимала это. И едва Кэрол окончательно прониклась осознанием неизбежного, как по щекам ее тихо заструились слезы.
      Он непременно должен жить. После случившегося каждому из них нужно будет все переосмыслить. Она очень хотела сосредоточиться, но мысли ее путались. Они проносились в голове непоследовательно и беспорядочно, однако главный вывод для себя она уже сделала. Как не похоже на Джека то, что он совершил, и вместе с тем как похоже на него то, что он настоял на своем. Пусть даже таким способом. Она останется здесь, рядом с ним. На его условиях. Если он выживет, ей придется выхаживать его, быть к нему снисходительной – в сущности, простить его. Если выживет!
      За плечо ее тронул врач. Он коротко представился и сказал почти то же самое, что она уже знала от медсестры. Все равно уследить за его словами, изобилующими медицинскими терминами, Кэрол было трудно. Она лишь кивала и отвечала односложно.
      – Я прошу вас ненадолго выйти, миссис Маккейб, пока будем подключать нужную аппаратуру, – сказал он.
      – Дайте мне знать, если что-то… – попросила его Кэрол.
      В приемном покое Уитни перелистывал свои журналы. Когда она вышла, он поднял глаза.
      – Как он?
      – Плохо, – Кэрол разрыдалась.
      Двое или трое из посетителей приемного покоя посмотрели на нее, но тут же смущенно отвели глаза.
      – Не плачь, мам. – Уитни неловко обнял ее, в глазах его тоже стояли слезы. – Он поправится.
      Она прижалась к нему, ища поддержки. Господи, ведь она так любит этого угловатого ершистого парня, который когда-то родился у них с Джеком. Это был еще один счастливый день в ее жизни. Разве что-то другое может иметь значение? До чего же все это смехотворно! До чего же эгоистично с ее стороны было так повести себя из-за Пейдж Ли, когда у нее есть Уитни и Девон и вся та замечательная жизнь, которую они прожили вместе. Сейчас она видит, сколь мелочной, ограниченной была еще недавно. Бессовестное, эгоцентричное существо, проявившее чудовищную жестокость. И вот ее результат.
      – Это моя вина, – прорыдала она.
      – Нет, не твоя, мам. Ничьей вины здесь нет. – В его голосе, обычно таком безразличном, прозвучала несвойственная ему прежде убежденность. – Это просто жизнь, а жизнь иногда бьет невпопад.
      – Они сейчас подключат его к какой-то аппаратуре, – сказала Кэрол, чтобы хоть чем-то заполнить тягостную тишину, нарушаемую лишь ее всхлипываниями.
      – Да? Он что, пришел в сознание?
      – Нет, родной мой. Все пока без изменений.
      – Все будет хорошо, мам, мы рядом с ним.
      – Да, это, конечно, хорошо.
      – Девон ушла за покупками, но скоро вернется. Я попросил Карен осторожно передать ей, чтобы она просто позвонила домой.
      – Из колледжа ты приехал на машине?
      – Угу.
      – Уитни.
      Кэрол напряженно выпрямилась на стуле и вытерла глаза.
      – Да, мам?
      – Если папа выберется из этого, я возвращусь домой. – Она не обдумывала этого заранее. Эти слова вылетели у нее непроизвольно.
      – Правда?! – Он улыбнулся. Улыбка для сдержанного Уитни уже была проявлением бурных чувств.
      – Да, – подтвердила Кэрол. – Да. Я люблю папу. И всегда любила. Да и ему без меня очень плохо. Я просто не знала этого. А сейчас знаю.
      – Он очень переживал. – В глазах Уитни опять показались слезы. – Он ведь начал пить, мам. Я рассказывал тебе кое-что об этом, но все было гораздо хуже. И дом пришел в запустение, и сад. Отец перестал ездить на работу и, по-моему, толком ничего не ест.
      – Я знаю, мой мальчик, знаю. Но он поправится, мы все наладим, и у нас опять все будет хорошо. Обещаю тебе.
      – Его ведь вылечат, правда?
      И, словно отвечая на его вопрос, из распахнувшейся двери вышел врач и быстро направился в их сторону.
      – Миссис Маккейб! – обратился он к Кэрол.

      Чарльз сел, привалившись к стене постройки, под выбеленными солнцем кедровыми балками перекрытий. Нашарив рукой флягу, он поднес ее к губам, лишь смочив их, но пить не стал. Все надо делать медленно. Каждый глоток воды является проверкой выдержки, тренировкой умения выживать. Здесь нет и не может быть места слабости. Но внутри все же не исчезает ноющая боль от воспоминаний о мире изобилия. Там любой человек может легко открыть водопроводный кран, может рассчитывать на еду и кров, и люди вынуждены поэтому искать разнообразия, добавляя остроты монотонной размеренной жизни.