ГЛАВА IX

Берар побежден. — Подземная темница. — Каменная лестница. — Потайной вход. — Заговорщики овладевают священной пагодой. — Сопротивление оказывается невозможным. — Пленники. — Хитрость, к которой прибегают, чтоб завлечь в ловушку миссис Клавдию. — Ярость Биканеля. — Несколько горьких истин. — Среди развалин. — Собака и слон. — Ужасная угроза.

Прошло несколько минут, и Берар, которым начал овладевать смутный ужас, услышал над своей головой тот же резкий, свирепый, иронический смех, напоминавший отвратительный визг гиены.

Он немного отступил назад и увидел в нескольких метрах от пола на возвышении преследуемого им беглеца. Находясь в этом недоступном убежище, тот мог сколько угодно насмехаться над бессильным факиром. Сладкий, тихий, мягкий голос этого истощенного, умирающего человека теперь загремел, как гром.

— Неправда ли, Берар, — с насмешкой сказал он, — я сыграл с тобой хорошую шутку?

— Откуда ты знаешь мое имя, несчастный? Я сумею заставить тебя замолчать!

— Молчи, глупец, давший обмануть себя, как ребенка, заодно с этими глупыми чужестранцами, которые подобрали меня, дали приют, накормили и спасли от смерти!

— Я это давно предчувствовал!

— Да, чтоб переступить порог священной пагоды, я принял решение и имел мужество довести себя почти до голодной смерти. Да, у меня хватило энергии на то, чтоб разыграть роль одного из умирающих на Поле Бедствия. Я был на месте железнодорожной катастрофы… я многое узнал от умиравших индусов, спутников детей майора… я без труда приручил собаку Боба, потому что заклинатель птиц и змей сумеет заставить и собаку полюбить себя… Потом я притащился сюда в агонии, в неузнаваемом виде, и опустился, как мешок, у дверей пагоды, которую я знаю лучше, чем ты.

— Кто же ты такой? — пробормотал потрясенный Берар.

— Я согласен ответить тебе на это, ничтожный раб пундитов… слепой исполнитель приказаний, внушенных ненавистью браминов… дважды рожденных… дважды презренных и проклятых…

— Берегись! Ты поносишь святых!..

— Злые, жестокие, горделивые безумцы, о которых я забочусь не больше, чем о трупе свиньи! Лицемеры и интриганы, чьи тайны и убежища мне давно хорошо известны, и которых я буду постоянно преследовать!

— Спрашиваю тебя еще раз, кто ты?

— Я — тот, кто посоветовал англичанам осквернить тело Нариндры… Я — брамин, лишенный своего сана… я — индус, отрекшийся от своей веры… я — живое воплощение ненависти к кастам… и заклятый враг тех, кому ты служишь. Я — Биканель!

При этих ужасных словах злодея, который в дерзкой речи разоблачил свое инкогнито, Берар моментально овладел собой. Он подумал, что присутствие Биканеля в пагоде представляло для беглецов ужасную опасность. Он хотел бежать, чтоб предупредить капитана и его слуг, направился к двери и закричал от ярости, увидев, что она заперта. Биканель крикнул ему в прежнем отвратительном насмешливом тоне:

— Ну, мой бедный Берар, ты совсем дурак. Как, неужели ты незнаком с тайнами этого старого здания? Ну, так я сообщу тебе, что эта дверь находится в полной зависимости от потайного входа, в который я только что забрался. Эта дверь может открыться только тогда, когда я захочу… а так как я не хочу ее открывать, то ты умрешь здесь от голода и жажды! До свидания, Берар, или, лучше сказать, прощай!

При этих словах злодей спустился по маленькой потайной лестнице, проделанной в стене.

Трудно представить себе, сколько в этих старых пагодах, устроенных вроде средневековых крепостей, всяких ходов, переходов, лестниц, подземных темниц, двойных дверей, потайных ходов! Так как темнота была полная, то Биканель зажег маленькую лампочку, которую он оставил там заблаговременно, предвидя последующие события. Потом он продолжал медленно и осторожно спускаться по этой лестнице, по сторонам которой зияли отверстия, темные, как концы водосточных труб. Таким образом он спустился до фундамента пагоды, сложенного из гранитных плит, скрепленных железными прутьями, спаянными свинцом. Все вместе представляло собой такую плотную массу, которую даже пушка не могла бы разбить. Он очутился в подземной комнатке, вероятно, тюремном помещении, без другого видимого выхода, кроме маленькой каменной лестницы.

Здесь экс-брамин огляделся, отсчитал восемь шагов, повернул направо, отсчитал три шага и остановился, ощупывая своей босой ногой слой мелкого песка, покрывшего пол. Нога его наткнулась на какой-то полукруглый предмет. Он нагнулся, осветил этот предмет лампой и увидел крепкое железное кольцо.

— Это я и искал, — сказал он, — память мне не изменила. Однако прошло десять лет с тех пор, как я, в качестве брамина, гостил некоторое время в святой пагоде!

Он поставил лампу на пол, схватил железное кольцо обеими руками и стал дергать его изо всех сил, упираясь ногами. Послышалось глухое и медленное рокотанье, будто гранит падал на гранит, потом, странное дело, одна часть тяжелого пола опустилась, а другая приподнялась, став вдоль внутренней стены. Вероятно, это был очень искусно устроенный рычаг, если относительно малое усилие могло привести в движение несколько каменных плит. Опустившаяся плита открыла сводообразное отверстие, проделанное в самом фундаменте; оно было так хорошо скрыто, что глаз никак не мог различить его. Агент тайной полиции быстро бросился туда и, сделав несколько шагов, очутился между огромными камнями, за которые цеплялись корнями крошечные, но густые и колючие кустики.

Над его головой блестели звезды; молодой месяц исчезал за огромными смоковницами, окружавшими крепость. Итак, он был теперь на свежем воздухе. Он издал свист, напоминающий свист змеи, потом сел на камень и ждал. Через несколько минут под деревьями раздался такой же свист, потом послышался шорох веток и листьев. Он ответил резким хрипением, которым выражает свой гнев найя (naja), ужасная змея, укус которой причиняет смерть. Тотчас же появилось десятка два человек, которые вынырнули из чащи в разных местах и окружили его.

— Все готово? — спросил какой-то гигант, одетый по-индусски, с лицом, скрытым под черной маской.

— Да, милорд, все готово! Вам остается только идти за мною в пагоду, потайной вход перед вами открыт!

— Well! Я к вашим услугам!

— Так следуйте за мной!

— God-by! Вы не особенно торопились! Я жду вас вот уже сколько времени! Не примите только это за упрек!

— Терпение — это восточная добродетель, неизвестная западным людям, но составляющая нашу главную силу!

При этих словах агент английской полиции двинулся вперед по таинственной дороге, по которой он только что шел. Все остальные гуськом последовали за ним; они вместе вошли в подземное помещение и стали подниматься по лестнице; тут закрылся потайной вход. Биканель шел впереди, высоко держа зажженную лампу, чтоб освещать путь и уберечь всех от неосторожного шага. Все шли босиком, не производя ни малейшего шума, с кинжалами в правой руке. Агент углубился в один из боковых коридоров, выходивших на лестницу, чтоб миновать комнату, в которой был заключен, вероятно, до самой смерти, бедный факир. Скоро они дошли до отдаленного павильона, где находились комнаты беглецов. Те спокойно спали, чувствуя себя в полной безопасности. Агент поставил у выходов часовых, отдав им приказание немедленно убивать всякого, кто попытается спастись бегством, кроме женщин. Отдав это жестокое приказание, он вошел в комнату, где на кровати с пологом спал капитан Пеннилес. Быстрые шаги ночного посетителя разбудили его. Он увидел при свете ночника его неясный силуэт и спросил:

— Это ты, факир? Что случилось?

Ничего не отвечая, злодей схватил набитую перьями подушку, бросился, как тигр, на капитана и закрыл ему рот, так что тот не мог произнести ни звука. Затем полдюжины нахалов кинулись на Пеннилеса, который, задыхаясь, не мог защищаться. Его связали, лишив малейшей возможности пошевельнуться. Это ужасное насилие совершилось без малейшего шума, так тихо, что миссис Клавдия, которая спала в соседней комнате вместе с Мэри, не проснулась. Теперь оставалось связать Джонни и Мария, которые спали в том же флигеле. Несмотря на огромную силу этих двух молодцов, борьба продолжалась недолго. Схваченные во время сна, полузадушенные, они были вынуждены покориться, так же как и их командир.

Теперь оставалось захватить миссис Клавдию и Мэри, которые все еще спали, а также Патрика, спавшего в комнате, смежной с этими двумя помещениями. Они начали с последнего. Боб, невольный заговорщик, вместо того чтоб забить тревогу, стал вилять хвостом, когда его друг индус появился в комнате. Патрик, полупроснувшись, улыбнулся и спросил вошедшего, что ему нужно.

Тот подошел, также улыбаясь, и вдруг схватил его за горло и связал в одну минуту. Что же касается миссис Клавдии, то Денежный Король формально запретил над ней какое бы то ни было насилие. Итак, приходилось действовать хитростью. Презренный английский агент смело постучал в дверь, повторив это несколько раз. На вопросы кто там и что нужно он ответил, чрезвычайно хорошо подражая голосу факира:

— Саиб просит графиню одеться и прийти встретить его на большом северном дворе!

— Не знаете ли, зачем это? — спросила заинтригованная молодая женщина.

— Чтоб устроить большую рыбную ловлю в пруду при свете факелов. Для этого делаются особенные приготовления, и саиб просит графиню поспешить…

Ничего не подозревая, молодая женщина поспешно оделась, разбудила Мэри, объявила ей, что они собираются на природу, и даже помогла ей одеться, чтоб не было задержки. Счастливые при мысли о предстоявшем им неожиданном удовольствии, о прогулке в чудные свежие часы ночи, они быстро вышли, ожидая встретить факира, который должен был проводить их до пруда, но очутились в коридоре лицом к лицу с тем индусом, который их заботами был спасен от смерти и чей необычный вид внушил им смутный страх.

Сзади него стояли с факелами десятка два незнакомых им людей, хорошо вооруженных и с мрачным видом.

Графиня Солиньяк, предчувствуя ловушку, громко воскликнула:

— Джордж, мой друг! Скорей… скорей… здесь измена!

Миссис Клавдия хотела сейчас же броситься в свою комнату, чтоб взять оружие. Но Биканель предупредил ее, быстро заслонив дверь, и сказал высокомерным тоном:

— Сударыня, звать на помощь бесполезно! Капитан Пеннилес, арестованный моими людьми, не может вам отвечать. Надо повиноваться добровольно, иначе мне придется прибегнуть к силе!

— Повиноваться туземцу, индусу!.. Никогда!

Биканель побледнел.

— Я начальник туземной полиции!

— Шпион! Смотритель каторжников!

— Сударыня!

— И это тот, которого мы подобрали на улице умирающим! Тот, которого мы спасли! Приходится сознаться, что есть добрые дела, которые марают того, кто их сделал!..

Не помня себя от ярости после этих слов, которые хлестали его будто плеткой, индус с силой схватил несчастную женщину за руки и закричал:

— Я арестую вас именем Ее Величества Королевы!

— Несчастный раб! Ты посмел меня тронуть! — воскликнула гордая американка.

Она без труда освободилась от него, и ее нежная рука с изящными пальчиками со всей силы хлопнула Биканеля по лицу. Получив пощечину, полицейский потерял всякое самообладание и закричал, обезумев от ярости и стыда:

— Я арестовал вас именем королевы… теперь арестую вас от своего имени… вы будете моей, исключительно моей пленницей! Английские судьи могли бы оказать вам снисхождение, но я буду неумолим… Вы и все ваши отныне будете в моем полном распоряжении… вы заплатите кровавыми слезами за это оскорбление!

Смелая до самозабвения, графиня Солиньяк ответила ему резким, нервным смехом, может быть еще более презрительным и ироническим, чем самая пощечина.

— Ну, оставьте угрозы! — сказала она с гордым достоинством. — Знайте, что ничто на свете не могло и не может меня испугать. А вы, мой любезный, не больше как воробьиное пугало. Вы можете бить нас, но вы никогда не одолеете и не можете испугать нас. Это все не более как слова, способные испугать разве только кого-нибудь из рабов, населяющих эту отверженную страну.

Индус взял в руки длинный шелковый шарф, образчик легкой и изящной ткани, которой гордятся неподражаемые бенгальские работники. Он медленно колебал его, как делают фокусники, и заставлял извиваться на манер змеи. Шарф, точно живой, шевелился все быстрее и быстрее. Вдруг ловким, свойственным искусным фокусникам движением индус прикрутил шарфом руки миссис Клавдии, привязал их плотно к ее туловищу и последним концом обвязал ей ноги: казалось, ее со всех сторон обвила черная змея. Молодая женщина теперь не могла сделать ни малейшего движения, чтобы не упасть. Но и теперь она не хотела признать себя побежденной и прибавила с насмешкой:

— Одна балерина в моем отечестве, Лои-Фюллер, танцует с шарфом, но обращается с ним гораздо лучше, чем вы. Вам не мешало бы взять у нее несколько уроков.

При этом новом сарказме, обнаружившем с ее стороны полное, ничем не нарушимое душевное спокойствие, Биканель заскрежетал зубами и грубо дернул за шарф. Миссис Клавдия зашаталась и чуть не упала. Но Мэри, которая до сих пор была немой и негодующей свидетельницей этой сцены, поддержала свою подругу и бросила полицейскому в лицо: «Подлец!»

Отчаявшись поколебать эти железные натуры, Биканель сделал быстрый знак своим сообщникам. По его знаку от группы отделились четыре человека, затушили свои факелы о каменные плиты и бросились на миссис Клавдию и Мэри. Они грубо схватили, подняли их и понесли, следуя за Биканелем, который открывал шествие. По свойственной восточным людям утонченной жестокости он хотел на минуту поставить непоколебимую молодую женщину лицом к лицу с ее связанным мужем. Увидев мужа, Патрика и преданных им слуг связанными, она вся задрожала от гнева, но вместо того, чтобы жаловаться, продолжала в насмешливом тоне:

— Джордж, мой друг, — сказала она развязно, — если вы согласны, то велим, когда освободимся, дать пятьдесят розг этому негодяю, который не чувствует даже животной благодарности. Не правда ли, Мэри?

— Правда, правда, по двадцать пять за каждую из нас… но надо будет бить покрепче! А ты, мой милый Патрик, я даже не хочу ободрять тебя… это все несерьезно…

— Браво, Мэри! — вставила графиня. — Это в самом деле несерьезно, они просто играют комедию. А вы, Джордж, мой милый друг, будьте уверены во мне, как я уверена в вас. Я останусь вашей верной подругой в жизни и в смерти.

Капитан Пеннилес, лежавший на спине, лишенный возможности пошевельнуться, смотрел на жену взглядом, полным любви.

Он глухо застонал, жилы на его лице налились, потом вдруг к нему вернулось спокойствие, и его взгляд, полный презрения, перенесся на Биканеля, который отвечал молодой женщине:

— Ваша жизнь не долго продлится. Впрочем, этого времени будет достаточно, чтоб сломить вашу дерзость. Теперь возьмите их и унесите. Довольно говорить, надо действовать!

Сообщники бандита взяли капитана, обоих моряков, миссис Клавдию, Патрика, Мэри и направились к главному выходу, не заботясь о сторожах, которые были слишком малочисленны, чтобы сопротивляться такому сильному и организованному отряду. К тому же факира, их начальника, здесь больше не было, некому было приказывать. Биканель, который некогда жил в пагоде в качестве брамина, знал все ее тайны. Он велел поднять железную решетку, подъемный мост, открыть железную дверь, — и мрачный кортеж вышел на крытую дорогу и очутился между развалинами. Вдруг во мраке раздалось зловещее рычанье. Биканель узнал голос Боба и заворчал:

— Противное животное! Следовало бы его убить или бросить в ров с камнем на шее. Впрочем, он не может нам ничего сделать.

Через несколько минут на насыпи раздались тяжелые шаги и послышалось дыхание, громкое, как пыхтенье меха в кузнице, затем сильный, знакомый звук: «Уинк!» Слон Рама, который долго оставался без дела и теперь совсем уже выздоровел, услышал шум, убежал из конюшни и настиг путников. Вообще он имел обыкновение каждый день получать из рук своего друга, капитана, какое-нибудь лакомство и сохранил к нему живую привязанность. Он поднял над группой свой хобот и обнюхивал всех находящихся здесь людей. Умное животное догадалось, что здесь присутствует человек, спасший ему жизнь: Рама тихонько зарычал от удовольствия. Но Биканель приказал прогнать его камнями, и он, пыхтя, убежал, испытывая полное неудовольствие. Недалеко от пагоды стояли ожидавшие бандитов люди и лошади. В темноте раздался насмешливый голос Биканеля:

— Капитан Пеннилес не знает, что такое Башня Молчания? Ну, так я сообщаю ему, что он и его спутники проведут там остаток своей жизни!

ГЛАВА X

Огнепоклонники. — Высшая раса. — Башня Молчания. — Священные обряды. — Странные похороны. — Коршуны. — Старая кирпичная Дакма. — Пленников оставляют там. — Голодные коршуны. — Месть Биканеля. — Ужасная жестокость. — Бедная женщина.

Гебры или парсы — это религиозная секта, которая имеет в английской Индии очень много последователей.

Они поклоняются огню, и их учение ведет свое начало от Зороастра, то есть существовало уже за три тысячи лет до христианской эры. У них есть некоторые странные, по крайней мере с нашей точки зрения, обычаи, и они очень держатся за них, несмотря на довольно высокое умственное развитие. Парсы стоят в Индии во главе крупного цивилизованного движения. Они отличаются миролюбием, умеренностью, очень способны и прилежны в работе. Они охотно изучают европейские науки и искусства и занимают в них не последнее место.

Исходя из убеждения, что стихии — символы божества, они говорят, что Вода, Земля и Огонь никогда не должны быть осквернены прикосновением разлагающегося тела. Один из их странных обычаев заключается в том, что они оставляют своих мертвецов разлагаться на свежем воздухе. Чтобы оправдать этот обычай, они говорят: «Мы должны покинуть мир в том виде, в каком впервые появились в нем, обнаженными». И прибавляют: «Надо, чтобы частицы нашего тела уничтожились как можно скорее, чтобы Земля, наша мать, и живущие на ней существа никоим образом не были осквернены».

Чтобы разложение трупов происходило в стороне от жилых мест, не подвергая опасности общее здоровье, гебры выстроили так называемые Башни Молчания, или Дакмы, где и происходит это последнее перерождение материи.

Одним словом, Башни Молчания представляют собой не что иное, как кладбища гебров. Они встречаются в Индии везде, где есть гебры; кроме того, такие же башни строят для преступников. Около одного Бомбея их целых семь; они построены на вершине Малабарского холма в поэтическом месте, полном цветов и зелени, в которой тонут прелестные коттеджи. Это мрачное соседство нисколько не пугает любителей дачной жизни. Впрочем, Дакмы бывают окружены великолепными садами, которыми путешественники могут свободно любоваться с высоких террас sagri — одной из трех часовен, где постоянно поддерживается священный огонь. Что касается башен, это — огромные круглые каменные громады; иные из них сделаны из гранита, другие — из булыжника, третьи — из кирпичей; они строятся как можно прочнее, чтоб выдерживать борьбу с непогодами и стоять столетиями. Все они одинаково покрыты слоем белой извести, который время от времени обновляют. Высота этих зданий, которые европейцы называют башнями, совсем не соответствует их диаметру. Возьмем одну из бомбейских башен. Она имеет тридцать метров в диаметре и двенадцать — в высоту. В центре находится колодец, имеющий 5 метров глубины и 15 ширины; этот колодец окружает круглая, слегка покатая площадка, на которую кладут тела. Площадка делится на 72 отделения, расположенные на трех концентрических рядах и образующие как бы спицы гигантского колеса. Каждое из этих отделений, глубиной едва в двадцать сантиметров, предназначено для трупа, который лежит там, пока не истлеет и не сделается скелетом. Этот процесс продолжался бы очень долго, если бы легионы коршунов не исполняли в несколько часов эту необходимую для оздоровления местности работу. Заметим, между прочим, что числа 3 и 72 считаются священными; первое из них изображает три правила Зороастра, второе есть число глав Ясны одной из частей Зенд-Авесты. Чтоб закончить это описание, необходимое для понимания рассказа, прибавим, что площадка окружена частой решеткой в пять метров вышины, скрывающей от глаз ужасное зрелище.

Эта решетка представляет собой место, где постоянно сидят бесчисленные коршуны, ожидая появления похоронной процессии.

Тело, обернутое в белый саван, несут на железных носилках. Носильщики все в белом во глазе шествия, потом родители и друзья, тоже одетые в белое, связанные по двое белыми платками. Процессия, которую птицы замечают уже издали, медленно приближается. Тогда коршуны начинают бить крыльями, вытягивают шеи, царапают решетку своими крепкими, как сталь, когтями. Носильщики открывают широкие железные дверцы, ведущие на платформу, выполняют некоторые обряды, произносят несколько священных изречений, кладут совершенно нагое тело в одно из отделений и возвращаются назад с саваном и носилками. Как только дверь закрывается, коршуны бросаются на труп. С ненасытной жадностью они разрывают его когтями и клювом, толпятся, толкаются, образуя живой рой, который то слетается, то разлетается, бьет крыльями, кидается с жадностью и с яростью на добычу. В относительно короткое время все исчезает — кожа, мускулы и внутренности! Остается только скелет, связанный жилами, — вот все, что уцелело после пирушки.

Недели через две те же носильщики возвращаются к башне и, вооружившись железными щипцами, берут скелет, произносят несколько священных формул и бросают его в центральный колодец, где он и остается навеки. Там-то из поколения в поколение накопляются смертные останки парсов; там-то они, наконец, мало-помалу истлевают под долгим влиянием атмосферных перемен.

В пяти или шести милях от священной пагоды находилась маленькая парсийская колония, заселенная земледельцами и скромными торговцами. Они жили там с незапамятных времен и превратили свою деревню в настоящий рай земной. Их могущественные друзья, брамины, много помогли им в этом, несмотря на различие вероисповеданий. Но в этой стране религиозные верования — браминизм, буддизм, парсизм — так терпимы друг к другу, что вместо взаимного преследования или зависти оказывают друг другу всевозможную помощь. Пока общество браминов занимало священную пагоду, благоденствовали, благодаря их соседству, и парсы. Когда пундиты рассеялись, и гебры мало-помалу уменьшились в числе. Но они тем более привязались к своей родной земле; поблизости находилась Башня Молчания, или Дакма.

Факт существования такой большой башни должен был, несомненно, указывать на то, что здесь некогда обитало многочисленное население. Теперь к ней только изредка приближалась похоронная процессия. Это бывала весьма редкая пожива для коршунов. Эти несчастные голодные птицы всюду искали себе скудной добычи, трупа какого-нибудь буйвола, издохшего на рисовом поле, или чего-нибудь похуже, что успело уцелеть и не досталось голодающим людям. Эти хищники тоже терпели мучения от голода на этой Дакме, которая была их Полем Бедствия. Стоит только подумать, что иной раз проходил целый месяц, и ни одного покойника!

В это утро коршуны проявили живейшее волнение при виде многочисленного кортежа, приближающегося к одинокой башне. Они сильно хлопали крыльями, вертели шеей и несколько раз стаей поднимались над мрачным убежищем смерти. Между тем кортеж быстро приближался.

Это сильно обрадовало коршунов, обычная жадность которых еще больше возросла от долгого, почти постоянного воздержания.

Раздался сухой, насмешливый, оскорбительный голос бывшего брамина.

— Капитан Пеннилес! Слышите, что я говорю? Не правда ли, вы слышите? Так вот, это Башня Молчания… место погребения парсов; она будет могилой также вам и вашим спутникам!

Таково было ужасное мучение, на которое разбойник обрек своих жертв: он хотел отдать их живых на съедение коршунам Дакмы, и те оставили бы только безымянные скелеты от этих добрых, храбрых, одаренных нежным сердцем существ. Надо быть восточным человеком, чтоб изобрести и осуществить такое ужасное, возмутительное злодеяние!

Никто из сопровождавших Биканеля не выразил протеста. Никто, даже человек белой расы, это чудовище, которого до сих пор трудно было оценить по достоинству, этот Денежный Король, месть которого выражалась таким ужасным образом! Теперь казалось вполне очевидным, что ничто не может спасти Пеннилеса, Мария, Джонни и маленького Патрика.