Приключения воздухоплавателей

— Сейчас объясню. Когда я полез в карман за деньгами, мне попались под руку часы, а я о них и думать давно забыл. За них дадут не меньше тридцати долларов, хотя они стоят все сто пятьдесят. Такие часы наверняка прельстят какого-нибудь бармена.

— Неплохая идея.

Друзья находились неподалеку от бара, у дверей которого стоял, ожидая клиентов, keeper[62].

— Мадам, — снова обратился к женщине Жан Рено, — пожалуйста, подождите немного.

Затем, подойдя к keeper, он сказал:

— I say, сэр! Не хотите ли оказать услугу двум парням, оказавшимся в затруднении?

Мужчина смачно сплюнул, но все же ответил:

— Валяйте!

— У меня есть великолепные часы. Они стоят сто долларов. Предлагаю купить их за двадцать.

Keeper взял часы, внимательно осмотрел, потер корпус о свой башмак и проворчал:

— Можете не расхваливать ваш товар… Я знаю в этом толк… Часы-то ведь краденые! Ладно, так уж и быть, я дам вам за них десять долларов. И не будем торговаться. Иначе каждое ваше слово снизит цену еще на доллар.

— Что ж, согласен, — ответил Жан Рено.

— Не бойтесь, не прогадаете! Больше вам все равно никто не даст. В следующий раз, когда подвернется хорошая работенка, не забудьте про меня.

— Уж не думаете ли вы, что мы воры?! — смеясь, воскликнул репортер.

— What a fun![63] Отличная шутка! В этом никто с ходу не сознается. Но ничего, я уверен, мы еще встретимся. А пока берите деньги! Кстати, могу вас угостить стаканчиком виски, или же вы предпочитаете что-нибудь покрепче?

— Нет-нет! Тысячу благодарностей! Мы оба трезвенники.

— При вашей профессии это правильно. Здесь важна не только ловкость рук, но и ясность мысли. Тогда до свидания, my lads! До свидания!

Вернувшись на прежнее место, они нашли женщину там же, посередине мостовой.

— Послушайте, Дикки, вы знаете, сколько стоят железнодорожные билеты от Флэштауна до Синклера?

— Около трех долларов.

— Отлично! Значит, на двоих нам потребуется шесть долларов.

Подойдя к женщине, Жан Рено вновь поклонился ей и тихо сказал:

— Мадам, ради ваших малышей, окажите нам честь, примите эти четыре доллара.

— Так много… Правда, слишком много, — прошептала она, поднимая на Жана Рено большие красивые глаза, наполненные нежностью и грустью.

— Прощайте, мадам. Пусть отныне всем вашим несчастьям наступит конец.

— Прощайте, господа. Будьте счастливы! Вы этого достойны!

Между тем уже наступило утро, и улицы понемногу начали заполняться народом. С шестью оставшимися долларами друзья поспешили на Центральный вокзал. Им повезло: поезд вот-вот должен был отправиться. Жан Рено купил в табачном киоске два билета и две сигареты, после чего у него в кармане осталось двадцать пять центов.

Поезд тронулся, и меньше чем за пять часов триста километров, отделявшие Флэштаун от Синклера, были преодолены. Ровно в одиннадцать утра молодые люди сошли с поезда на Центральном вокзале города Синклера.

Съев по сандвичу[64], друзья подсчитали деньги и обнаружили, что у них остался один доллар и двадцать центов.

— Пять золотых су Вечного жида![65] — воскликнул, смеясь, Жан Рено.

— Yes! Достойный капитал для освобождения заключенной в высокой башне Прекрасной Принцессы, победы над злыми духами и завоевания Империи! Go ahead!

— Что в вольном переводе означает: идем туда!

— Сначала в редакцию «Инстентейньес», в мою дорогую газетку. Она такая богатая и щедрая, а я — ее любимое дитя. Вы увидите, my dear Джонни, как, сказав у дверцы сейфа: «Сезам, откройся!», я легко и быстро получу две тысячи долларов в счет будущих репортажей.

Продолжая обсуждать эту тему, друзья сели в трамвай, который доставил их прямо к небоскребу, где находилась редакция.

На нижних этажах здания размещались многочисленные ателье, магазины, мастерские. По мере роста этажей появлялись различные службы, а также квартиры, тем шикарнее, чем выше они располагались. С появлением дирижаблей аристократия предпочитала селиться на верхних этажах, оставляя пролетариям нижние.

Войдя в помещение редакции, Дикки вновь окунулся в знакомую атмосферу. Оглушенный шумом, вдыхая едкие запахи бумаги, типографской краски и разогретого металла, репортер почувствовал себя родившимся заново.

— Честное слово, я здесь как у себя дома! — воскликнул он. — Теперь, мой дорогой, вы сами видите, что такое журналистика.

С единственным долларом в кармане, друзья сели в лифт, мгновенно доставивший их прямо в кабинет главного редактора. Обладая правом свободного доступа в святая святых редакции в любое время суток, Дикки по привычке вошел без стука. С видом победителя, уверенно протягивая руку для приветствия, репортер фамильярно воскликнул:

— Привет, старина! Да, это я, собственной персоной, после самых невероятных приключений, которые…

Внезапно он осекся. Казалось, все осталось по-прежнему: та же комната, та же обстановка, только человек, сидевший перед ним, был другим. Дикки никогда его раньше не видел. Посмотрев растерянно по сторонам, репортер узрел на месте молчаливого, непрерывно строчившего на машинке тощего секретаря пухленькую девушку.

Незнакомец был средних лет, высокий и сухопарый. Его бегающие глаза холодно смотрели на Дикки из-под очков в золотой оправе. Этот человек больше походил на священника, юриста или даже на полицейского, чем на главного редактора популярной газеты. Он заговорил резко и сухо:

— Кто вы? Что вам здесь надо?

— Так вы меня не знаете? — произнес с обычным апломбом Дикки. — В таком случае вы — единственный, кто меня не знает! Кстати, с кем имею честь? Я состою в штате редакции и имею полное право узнать, кто вы такой.

— Я — новый редактор «Инстентейньес». Удовлетворены?

— Значит, теперь у «Инстентейньес»…

— …новый владелец.

— Кто же?

— Это вас не касается!

— А что с редакцией?

— Старые сотрудники уволены, а на их места набраны новые.

— В таком случае я тоже уволен?

— Мы с вами еще не знакомы, и я думаю, что настала ваша очередь отвечать на вопросы.

— Yes! Спрашивайте.

— Кто вы?

— By James! Что вы скажете, если перед вами тот, кого все знают под именем Дикки? Малыш Дикки, гордость Принцессы… Я хотел сказать «Инстентейньес».

— Так вы и есть знаменитый Дикки?

Репортер, казалось, заметил иронию, с которой незнакомец произнес эпитет «знаменитый». Впрочем, такое же впечатление сложилось и у Жана Рено, до сих пор не принимавшего участия в разговоре. Дикки был явно раздосадован крахом своих надежд. Но, вспомнив, что у них в кармане практически пусто, он вновь принял независимый вид и гордо выпятил грудь:

— Именно знаменитый! А почему бы и нет? Меня называли так еще до вашего появления здесь, и я могу по праву гордиться услугами, оказанными мной «Инстентейньес».

— Вам за них платили.

— Да, но гораздо меньше, чем они того стоили.

Главный редактор нажал на кнопку звонка, посмотрел репортеру прямо в лицо и, немного помолчав, сказал:

— Вы не отличаетесь скромностью, мистер Дикки.

— За скромностью часто прячется ничтожество.

В эту минуту послышались звуки остановившегося лифта, потом быстрые шаги, и дверь в кабинет редактора распахнулась настежь. Обернувшись, Жан Рено и Дикки увидели двух господ. Их вид был до того пристоен, что с первого же взгляда можно было понять, кто они. Непонятно почему, друзья испытали безотчетную тревогу. Между тем тонкие губы редактора еле заметно скривились в злобной ухмылке.

— Вы украли свою репутацию, мистер Дикки. И не только ее, — сухо сказал он.

— Что вы имеете в виду?

— Только то, что хороший репортер стоит двух полицейских. Однако вы глупо попались в мышеловку, поставленную на вас еще со вчерашнего дня.

— Я вас не понимаю!

— Сейчас поймете.

Повернувшись к незнакомцам, редактор скомандовал:

— Господа, приступайте к вашим обязанностям!

При этих словах один из них достал из кармана листок, протянул его Дикки и спросил:

— Вас действительно зовут Дикки? Вы работаете репортером?

— Yes!

— А вы, — обратился незнакомец к Жану Рено, — действительно Жан Рено, называющий себя инженером?

— Yes! Я — Жан Рено, дипломированный инженер.

— Тогда ошибки нет.

— Что вам от нас нужно?

— Именем закона и во исполнение данного мне предписания я, Морис Элджернон Пенивос, шериф[66] города Синклера и штата Стейкед-Плейн, арестую вас.

— Обоих? — спросил Жан Рено, подойдя к редакторскому столу.

— Yes! Обоих.

— Но это же безумие! — возмущенно воскликнул Дикки. — Нас арестовать? Но за что?!

— Прекратите обсуждение и не вздумайте сопротивляться! Иначе мы будем вынуждены применить силу.

Услышав угрозу о применении силы, друзья впервые переглянулись, а затем одновременно подмигнули друг другу. Они все поняли!

— В чем нас обвиняют?

— В краже тысячи тысячедолларовых банкнот, иначе говоря, в краже миллиона долларов.

— Боже мой! У кого же мы их украли?

— У Мясного Короля.

— Какой идиотизм!

— Вас обвиняют также в краже драгоценностей мисс Эллен, Маленькой Королевы, которые оцениваются в полтора миллиона.

— Чудовищная ложь! — возмутился Жан Рено.

— Look here![67] Вдруг мы унесли в карманах весь Флэшмэнор?

— Заметьте, я обращаюсь с вами как с джентльменами и прошу вести себя пристойно! Иначе мне придется вызвать из вестибюля четырех полицейских, чтобы они привели закон в исполнение.

— Go!

Эта команда послужила сигналом. Одним прыжком Жан Рено вскочил на стол и без лишних слов нанес страшный удар ногой редактору прямо в лицо. С разбитыми очками, сплющенным носом и сломанной челюстью тот рухнул, не успев даже вскрикнуть. В ту же секунду Дикки заметил на столе плошку, наполненную песком. С потрясающим хладнокровием он схватил ее и запустил в лицо мистеру Морису Элджеpнону Пенивосу. Шериф принялся тереть глаза и собрался было позвать на помощь, но едкая пыль забила ему рот, вызвав приступ душераздирающего кашля.

Маленький спектакль длился не более пяти секунд. Несмотря на быстроту происшествия и природную заторможенность сопровождавшего шерифа полицейского, последнему все же хватило времени, чтобы позвать на помощь. Сильнейшим ударом кулака в челюсть Дикки заткнул ему рот. Вряд ли когда-нибудь ранее наносили такой удар по физиономии какого-либо янки! Затем, как бы поясняя, репортер бросил:

— Put it in your pipe and smoke![68]

Полицейский покачнулся, пошатываясь двинулся вперед, но Дикки ловко дал ему подножку, и парень упал.

— Браво, Дикки! — восторженно воскликнул Жан Рено.

Однако крик полицейского все же был услышан. Снаружи послышались тяжелые шаги. Они стремительно приближались. Репортер быстро закрыл дверь на засов и накинул еще сверху цепочку.

— Стол! — крикнул он Жану Рено.

— Правильно! Нужно построить баррикаду!

Друзья принялись опрокидывать мебель и подтаскивать ее к двери. Когда полицейские подбежали к кабинету редактора, за дверью выросла довольно мощная преграда.

— В нашем распоряжении не больше двух минут, — сказал Дикки Жану Рено. — Мы славно поработали! Оставим джентльменов приходить в себя, а сами удираем. Следуйте за мной!

С этими словами репортер побежал к лестнице, ведущей на террасу. На ходу он поинтересовался:

— Пистолет проводника все еще у вас?

— Да! — ответил Жан Рено.

— Отдайте его мне!

Взлетев, как вихрь, на платформу, где размещались ангары с аэростатами, друзья увидели, что охрана воздушных кораблей состоит только из одного человека. Дикки подошел к охраннику, приставил к его груди пистолет и скомандовал:

— Руки вверх и ни слова! Иначе я вас убью! А сейчас убирайтесь отсюда! Живее! У нас нет времени!

Напуганный сторож, дрожащий и бледный, покорно подчинился. На ватных ногах он проскользнул на лестницу и облегченно вздохнул, когда за его спиной опустилась панель, закрывавшая вход на террасу.

— Теперь быстро в дирижабль! — крикнул репортер. — Для осуществления нашего плана нельзя терять ни секунды!

Друзья бросились к ангарам.

— Номер три! Мой старичок! — радостно воскликнул Дикки.

— И он наверняка готов к отправлению, — добавил Жан.

— Как всегда! Полезайте внутрь!

Пока репортер открывал люк, снизу донеслись яростные удары.

— Господа из полиции пытаются вломиться в кабинет редактора, — холодно сказал Жан Рено.

— Ничего, чтобы подняться в аэростат, нам хватит и тридцати секунд!

Как только друзья оказались в гондоле, Дикки четкими, уверенными движениями наскоро проверил приборы.

Между тем удары, доносившиеся снизу вперемежку с жуткими ругательствами, усилились. Внезапно раздался грохот.

— Баррикада пала! — воскликнул Жан Рено. Репортер схватился за рукоятку рычага и описал им четверть круга. Дирижабль дернулся, задрожал, и его бортовые винты начали вращаться, жужжа, словно улей. В этот момент друзья услышали, как поднимается лифт. Через несколько мгновений панель лифта медленно поползла вверх, выпуская на террасу полицейских.

— Остановитесь! Негодяи! Воры! Остановитесь, или мы откроем огонь! — кричали они, размахивая пистолетами.

В ответ на угрозы и оскорбления раздался лишь взрыв смеха. Дирижабль уже оторвался от земли, когда из гондолы донесся насмешливый голос:

— Прощайте, господа! Желаем удачи!

Подобно метеору, аэростат за считанные секунды взмыл вверх и одним гигантским прыжком оказался в ста метрах от террасы. Увидев, что преступникам удалось скрыться, полицейские в бессильной злобе разрядили пистолеты в воздух. Но ярость блюстителей порядка для беглецов была просто смешна, поскольку дирижабль под номером три давно находился вне досягаемости для выстрелов.

Находясь в полной безопасности на борту удалявшегося с огромной скоростью аэростата, Жан Рено весело воскликнул:

— Дикки, вы были великолепны! Славное имя Короля Репортеров принадлежит вам по праву!

— Не испытывайте мою скромность! Ах, дорогой Джонни, вы мне грубо льстите!

— Я всего лишь плачу справедливую дань восхищению и дружбе.

— Спасибо! А теперь поговорим на серьезную тему.

— То, что я сейчас сказал, очень серьезно.

— Тогда поговорим о другом.

— Хорошо! Куда мы летим?

— Не знаю. Главное — как можно дальше отсюда.

— Правильно! Дальше на многие-многие километры.

— Затем мы выработаем план действий.

— Сначала нужно подвести итоги и осмыслить ситуацию.

— Yes! Это будет несложно. Нас пытались арестовать, обвинив в воровстве. Сбежав от полицейских, мы фактически поставили себя вне закона. За нами гонятся три группы преследователей: сыщики Мясного Короля, ищейки его врагов и представители правительства, полицейские. Но нельзя забывать, что мы выполняем трудную, опасную, но в то же время благородную миссию.

— Замечательно, Дикки!

— Для того чтобы одержать верх над людьми, предметами, злобой, ненавистью и многочисленными врагами, объединившимися против нас, у нас есть…

— Несколько центов! Что равно… одному су!

Часть вторая

КОРОЛЬ РЕПОРТЕРОВ

ГЛАВА 1

Новый газ. — Гелион. — Подъемная и движущая сила. — Энергия внутри сосуда в отсутствии генератора, топлива, зубчатой передачи и привода. — Преследование. — На расстоянии в четыреста метров. — Первый враг. — Пушечные выстрелы. — Главная задача плохого пулеметчика. — Среди облаков.

Самым необычайным из всевозможных достижений человечества стало освоение воздушного пространства. Впрочем, люди не извлекли из этого события почти никакой пользы, хотя подобным открытием следовало бы гордиться. Ситуация напоминала историю с паром и электричеством, которые, прежде чем потрясти мир, были известны лишь как предметы лабораторных исследований.

Покорение высот, начатое еще совсем недавно, стало возможно благодаря открытию нового газа и упрощению механизмов аэростатов. Этот газ был поистине замечательным: он служил одновременно и подъемной и движущей силой. Впервые о существовании подобного газа и о его необычайных свойствах заговорил французский ученый Поль Комб, упорно и методично работавший над периодическим законом Менделеева. Затем, после сложных дорогостоящих испытаний, длившихся месяцы и даже годы, газ удалось выделить видному ученому, директору Энциклопедического института. Поль Комб смог основательно изучить полученный химический элемент, определить его свойства и особенности. Поскольку в спектроскопе новый газ давал линии, аналогичные солнечному газу, Поль Комб назвал его гелионом[69].

Гелион обнаруживает некоторое сходство с водородом, но при этом обладает удивительной особенностью быть в три раза легче[70]. Между тем водород весил в четырнадцать с половиной раз меньше воздуха. Таким образом, гелион оказался гораздо легче всех известных веществ. Этот факт и позволил использовать его в воздухоплавании.

Себестоимость гелиона была очень высока, потому что для его получения использовались редкие и дорогостоящие химические вещества, с которыми требовалось произвести целый ряд сложных операций, чтобы в результате химической реакции получить новый газ. Промышленное производство гелиона считалось практически невозможным, когда Поль Комб сумел добыть газ из пирита, воздействовав на него водяными парами, озоном и электричеством. С тех пор гелион стали производить в огромных количествах и применять в самых различных областях. Приведем простой пример. Однажды выделенный, гелион сжимается до бесконечности, и его без особых трудностей можно перевести не только в жидкое, но даже и в твердое состояние[71]. Возникла идея использовать расширение гелиона при переходе его из твердого состояния в газообразное как движущую силу. Многочисленные опыты привели к положительным результатам, и вскоре родилось новое направление в промышленности — гелио-динамическая индустрия.

Началось настоящее производство газа или, скорее, энергии, заключенной в сосуд. Способ получения сжатого газа состоял в следующем: гелион вводили под большим давлением в переносные резервуары с известным заранее сопротивлением. Представьте себе сифоны, сделанные из прессованного картона, твердые и пронизанные, как цемент, стержнями из хромированной стали внутри. Сверху на сосуд надет тонкий каркас, выполненный также из хромированной стали. Такие баллоны продавались повсюду, легко перевозились, широко использовались, а когда газ, помещенный внутри, заканчивался, их можно было сдать, как сдают бутылки из-под содовой воды, на завод, где сосуды заново наполняли. Кроме того, эти резервуары обладали повышенной прочностью и водонепроницаемостью, были довольно легки и никогда не взрывались.

Сосуд плотно закрывался металлической пробкой с резьбой на конце, позволявшей прикреплять резервуар к различным устройствам, имевшим тот же шаг резьбы. Это соответствие обозначалось буквами и цифрами. Наиболее распространенными были шаги Е.В.14 или L.H.17. Впрочем, появилась тенденция унифицировать систему на основе образца, принятого международной конференцией за эталон.

Освобождающиеся атомы газа несут в себе огромную силу. Таким образом, в сосуде, называемом гелио-динамиком, заключалась колоссальная энергия. Прибор срабатывал мгновенно. Достаточно было десять раз повернуть кран, чтобы затвердевшее вещество вновь стало газообразным. Вообразите сифоны, внутри которых содержится сгусток энергии, способной привести в движение автомобиль, лифт, насос, станок, завод, — иначе говоря, любой двигатель, от самого маленького до самого большого, промышленного.

Кроме того, использование гелиона было вполне безопасно. Возгорание газа предотвращалось добавлением в него небольшого количества азота в виде паров аммиака.

Таким образом, будучи в сорок пять раз легче воздуха, гелион обладал гигантской подъемной силой. Подумать только! Один баллон гелиона емкостью в тысячу кубометров был способен поднять тот же груз, что и воздушный шар, наполненный тремя тысячами кубометров водорода. Коэффициент полезного действия подъемной силы увеличивался настолько насколько оболочка аэростата весила меньше при равном объеме и насколько уменьшалась нагрузка, создаваемая приборами и механизмами.

Новая оболочка мало чем отличалась от предыдущей. Веретенообразная форма, более или менее вытянутая, сохранилась, но размеры стали крупнее. Дирижабли теперь не имели корзины — оболочка соединялась твердым каркасом с платформой, находившейся внутри, составляя с ней единое целое. Это позволило избежать боковых движений, и аэростат бороздил воздушные просторы так же легко, как подводная лодка бороздит морские.

Каркас состоял из очень легких полых алюминиевых трубок. Заполнявший полости гелион значительно облегчал остов корабля. Прообразом такой системы стал летательный аппарат птиц, у которых внутри костей находится воздух, делающий птичьи скелеты более легкими[72]. Каркас крепился на платформе, где располагались места воздухоплавателей, навигационные приборы, двигатель, баллоны с газом, а также, если хватало места, провизия, багаж и оружие. Эта платформа служила палубой воздушного корабля. В противоположность морским кораблям палуба дирижабля была опрокинута, поэтому корпус судна размещался не под, а над ней. Сделанная из прочного прессованного картона, она обладала водонепроницаемостью и невозгораемостью, так же как и тонкие, изящно выгнутые стенки обшивки.

Мебель внутри дирижабля была очень простая. Ажурные плетеные кресла и диваны отличались удобством и легкостью. Что касается провианта, то небольшие запасы еды и питья обеспечивали воздухоплавателей лишь самым необходимым: приземление не требовало особых усилий. Впрочем, на крайний случай всегда имелись консерванты — таблетки и капсулы, содержавшие кислород, водород, азот и углерод. Конечно, такое питание было неестественным, но на короткое время его вполне хватало.

Пора перейти к описанию двигателя, настоящему чуду техники, поражавшему своей простотой и оригинальностью. В его основе лежало открытие, сделанное давным-давно, которое долгое время не признавали, которым пренебрегали и вот наконец стали использовать. Этот двигатель позволил избавиться от генератора с камерой сгорания и горючим, а также от приводов, рычагов, цепей и ремней. Он был упрощен донельзя и, следовательно, был избавлен от огромного мертвого груза.

Двигатель, закрепленный в нижней части корпуса, состоял из поршня, цилиндра, привода и маховика. Поршень толкал шатун во время прямого хода возвратно-поступательного движения. На шатуне находился большой металлический выступ, составлявший с ним единое целое. Этот выступ механики называют бобышкой. Поршень был поднят так, чтобы шатун располагался как можно ближе к цилиндру, сделанному также из металла и закрепленному на приводе, содержащем маховик. Понятно, что поршень и цилиндр не могли сместиться относительно друг друга.

В цилиндре были сделаны глубокие прорези в форме двух латинских букв «V», расположенных противоположно друг другу и продолжавших друг друга. Бобышка, того же размера, что и прорези, легко входила в них. Будучи составной частью шатуна, она совершала вместе с ним возвратно-поступательное движение. При этом бобышка давила на стенки прорезей, заставляя цилиндр поворачиваться. Что же касается прорезей, то они были сделаны так, чтобы прямой ход поршня приводил к повороту цилиндра на пол-оборота. Обратный ход завершал оборот. Естественно, чем больше была скорость возвратно-поступательного движения, тем быстрее вращался цилиндр, приводя в движение маховик, на котором крепился винт. Таким образом, движение поршня во время прямого хода преобразовывалось во вращательное без участия рычагов и эксцентриков, а лишь за счет трения. Странное дело: несмотря на трение, двигатель совершенно не изнашивался.

Как известно, для того чтобы привести в движение поршень, не требовалось ни пара, ни бензина, ни электричества. Достаточно было взять в хозяйственном отсеке один из баллонов с гелионом с прикрученной отводной трубкой. Затем оставалось открыть два крана, один из которых располагался на резервуаре, а другой — на отводной трубке. Содержавшийся под высоким давлением гелион, найдя выход, стремился ускользнуть из сосуда. Расширение газа производило колоссальное воздействие. Попав из сосуда в цилиндр, газ выполнял те же функции, что и пар, то есть сообщал непрерывное возвратно-поступательное движение поршню, а тот в свою очередь приводил в действие винты.

Таков был принцип работы двигателя — устройства до гениальности простого, потрясающе легкого, придуманного с удивительной изобретательностью.

Настало время сказать несколько слов о механизме, приводившем в движение весь корабль — о винтах. Каждый дирижабль имел по крайней мере два винта, обычно же их было три и даже четыре. Винты делали из дерева или металла, и они служили для совершения дирижаблями воздушных маневров. Винты должны были быть подвижными в вертикальной плоскости и ориентированными либо к небу, либо к земле. Естественно, что между этими крайними положениями существовало множество промежуточных — от 0 до 90 градусов. Величина угла зависела от направления движения воздушного корабля — «снизу-вверх» или «сверху-вниз». Аэростату больше не требовалось сбрасывать балласт или выпускать газ для подъема или спуска. Иногда, правда, воздушному кораблю приходилось отвесно опускаться, выбрасывая потоки газа через два огромных клапана и тотчас же подниматься, надув оболочку содержимым одного из баллонов. Однако такой прием был довольно опасен и поэтому применялся крайне редко.

Итак, для того чтобы спуститься или подняться, винты, ориентированные под некоторым углом, заставляли аэростат скользить по более или менее наклонным плоскостям. Это позволяло как использовать попутный ветер, так и идти против бриза[73] или лавировать. При движении воздушного корабля вперед или назад его винты занимали горизонтальное положение и работали либо одновременно с обоих бортов, либо поочередно, обеспечивая таким образом почти мгновенный поворот. Подобные маневры совершались с необыкновенным изяществом, быстроту и точность им придавали значительные размеры и высокая скорость вращения винтов.

Важно отметить, что сами дирижабли передвигались чрезвычайно быстро. Например, в безветрие или при благоприятном ветре они развивали скорость от ста до ста двадцати километров в час. Так, покорив высоту, люди покорили и расстояние.

Таковы общие принципы управления дирижаблем.

Между тем, лететь куда угодно и когда угодно не всегда было возможно. Если в старину ветер сильно мешал морским судам, даже самым большим и быстроходным, то теперь он во многом ограничивал возможности воздушных судов. Как и корабль, аэростат не мог двигаться навстречу грозе. Во время шторма, когда волны величиной с гору преграждали кораблю путь и возникала угроза потерять управление и даже быть потопленным, судно отклонялось от курса и ложилось в дрейф. Аэростату же приходилось бежать как можно быстрее от урагана, уходить с его дороги и, в случае необходимости, подниматься и опускаться, как бы прощупывая атмосферу в поисках более спокойных слоев. Не было ни малейших колебаний, когда подъем на головокружительную высоту представлялся единственным способом спасения.

Именно в такую ситуацию попали Дикки и Жан Рено после дерзкого побега. Жан Рено выяснил, что на выполнение более чем сложного поручения у них осталось одно су. Этот факт только рассмешил репортера.

Между тем дирижабль, мчавшийся на высокой скорости не разбирая дороги, внезапно был подхвачен сильным вихрем.

— В чем дело?! — воскликнул Дикки.

— Аэростат летит…

— Как никогда ворованный аэростат еще не летал.

— Вы все шутите!

— Плакать мне, что ли?

— Ни в коем случае!

— Что же теперь?

— Хочу обратить ваше внимание на то, что нас уносит бешеным ветром.

— Спасибо этому ветру!

— Да, спасибо.

— Он помешает нашим преследователям, которые сейчас наверняка снаряжают погоню.

— Представляю, как воют сирены, трезвонят телефоны, все носятся как сумасшедшие, и целый эскадрон дирижаблей охотится на нас.

— Кстати, куда мы летим?

— Прямо. До тех пор, пока не выдохнемся или пока не наступит ночь.

— Правильно, там посмотрим. А пока, дорогой Джонни, следите за обстановкой.

— Был бы у меня бинокль!

— Отличный морской бинокль лежит в маленьком ящике на корме.

— Вот это вещь! Прекрасно!

— Что на горизонте?

— Три гигантских аэростата! Они поднимаются из густого тумана, в котором исчез Синклер. Честное слово, эти дирижабли похожи на мыльные пузыри, а еще больше — на воздушные шары.

— Всего три?

— А вот и остальные. Шесть… Восемь… Десять… Но пока они еще очень далеко.

— Мы летим уже десять минут, значит, у нас преимущество в десять миль.

— Нужно сохранять эту дистанцию!

— Да, любой ценой! Если бы можно было приземлиться… Хоть ненадолго… Мы бы перекрасили аэростат, дали ему другой номер и затерли знаменитое имя «ИНСТЕНТЕЙНЬЕС», прославившее как меня, так и его.

— Увы! Это невозможно. Нас разыскивают в радиусе ста миль, выслеживают биноклями, высматривают в подзорные трубы. Сведения об «ИНСТЕН1ЕИНЬЕС» будут тотчас же переданы по телефону.

— Да еще наши приметы с обещанием кругленькой суммы за поимку разосланы повсюду.

— Слава Богу, мы пока еще не в их руках! Кстати, какая у нас скорость, дорогой Дикки?

— Шестьдесят две мили в час.

— Сто двадцать километров…[74]. Неплохо! А высота?

— Тысяча двести футов.

— Четыреста метров… Слабовато. Вам не кажется, что нам следовало бы подняться выше?