ГЛАВА 9

Но как же Фрике так опростоволосился, выбрав столь неудачное место для якорной стоянки? Не смог хорошенько рассчитать обычную глубину реки и высоту прилива?

И тем не менее упрекнуть его было не за что. Все произошло оттого, что дно Рокелле оказалось усеяно ямами; в одну из них и попал якорь. Длина ушедшего в воду якорного каната показывала, что глубина тут достаточная и после отлива воды останется довольно. Но случилось иначе. И теперь гнусные полчища крокодилов штурмовали шлюпку.

Молодому человеку, двум матросам и трем неграм предстояло очень трудное испытание.

Парижанин открыл стрельбу из винтовки «Экспресс», целясь с расстояния в пять метров в громадного крокодила, ползшего к шлюпке по илу, широко расставляя лапы и щуря глаза.

Пуля пробила ему череп. Аллигатор привскочил и растянулся мертвый.

— Удачно! — обрадовался юноша. — А между тем комнатные путешественники рассказывали, будто крокодила не возьмешь иначе, как только попав в глаз или в глотку… Друзья! — обратился он к матросам.

— Давайте уничтожим этих прожорливых гадин. Зарядов не жалеть!

Бретонцы дружно выстрелили, предварительно распределив цели.

Один крокодил получил пулю в затылок и был убит наповал; другой оказался ранен в туловище и, хотя из него фонтаном била кровь, полз по илу вперед.

— Нет, так не годится, — сказал француз. — Чтобы поражать насмерть, надо метить в голову, а то ведь они живучи.

Негры тоже стреляли, но то ли от испуга, то ли от неумения все мимо. Один лишь сенегалец довольно прилично управлялся с ружьем. Парижанин понял, что может рассчитывать лишь на себя, двух матросов и лаптота, — всего, стало быть, на четырех человек.

Этого было мало, принимая во внимание численность, силу и свирепость зубастых хозяев реки.

Чтобы действовать на два фронта, защитники шлюпки разделились на группы: Фрике с сенегальцем расположился у левого борта, а бретонцы у правого. Чернокожим было приказано не стрелять.

Первые атаки не произвели на крокодилов почти никакого впечатления. Они лишь замедлили свое наступление, но скоро возобновили его опять.

Рептилии двигались вперед сомкнутым строем, иногда вскакивая друг на друга и покрывая собой всю илистую отмель.

Европейцы, особенно Фрике, творили чудеса. Целились спокойно, хладнокровно и не давали промаха. Современные пули, отлитые из сплава свинца, олова и ртути, не сплющивающиеся при ударе о твердую поверхность, всякий раз пробивали крокодиловую кожу. Она с треском лопалась, и маленький кусочек металла глубоко проникал в тело.

Пули эти, выпущенные из отличной винтовки — например, винчестера, Мартини-Генри, «Экспресс» — имеют страшную убойную силу.

Вскоре вокруг шлюпки лежало множество мертвых аллигаторов. Но легче от этого не стало — нагромождения трупов служили живым крокодилам удобной опорой для штурма.

Безобразные пресмыкающиеся все наседали и наседали. Особенно свирепствовали раненые. Осажденным, несмотря на их храбрость, грозила ужасная участь: рептилии неминуемо должны были взобраться на шлюпку и растерзать всех.

Ах, поскорее бы прилив! .. Но нет, до него еще долго, три часа. А тут дорога каждая минута!

Вдруг парижанину пришла в голову счастливая мысль.

— Тент! .. Где у меня была до сих пор голова! .. Но только выдержит ли он столько народа? Все-таки надо попробовать. Другого выхода нет.

Фрике подозвал матросов и негров, указал им на прочнейшую парусину, протянутую надо всей палубой, и велел взбираться наверх.

Полог был натянут на раму, поддерживаемую тонкими железными столбиками.

— Только осторожно, не толкайтесь! Это наше единственное убежище. Ложитесь поближе к рамам и не шевелитесь. Ну, проворней!

Испуганные негры посерели от ужаса (волнуясь, они не бледнеют, а делаются пепельными) и с ловкостью обезьян вскарабкались на полотно.

— Готово? .. Да? .. Вы теперь в литерной ложе! .. Жарко? .. Не дать ли по зонтику?

Парижский гамен не терял чувства юмора.

— Ну, теперь ваша очередь, — обратился он к бретонцам, продолжавшим методически расстреливать крокодилов. — Полезайте.

Матросы перекинули винтовки за плечи и проворно исполнили приказание.

— Взобрались?

— Да! — откликнулся старший.

Последним, как и положено капитану, влез на парусину Фрике.

Так как стрельба прекратилась, крокодилы совсем обнаглели и полезли на шлюпку с левого борта и носа. Не найдя никого из людей, они очень удивились — недавно тут так вкусно пахло свежим мясом!

Со стороны было уморительно смотреть, как вели себя рептилии. Француз, забыв про опасность, потешался от души: крокодилов собралось около десятка; они открывали и закрывали пасти, царапали перепончатыми лапами металлическую обшивку, били хвостами по полу и грызли все что ни попадя. Один сунул морду в бочку с дегтем и весь перепачкался. Другой заинтересовался кусками каменного угля и стал их пробовать, но сейчас же выплюнул. Третий принялся добросовестно жевать подвернувшийся гамак. Четвертый залез головой в маленькую машинную камеру, застрял в ней и не смог вылезти, несмотря на отчаянные судорожные рывки — так и задохнулся от жара.

Главные же силы армии продолжали стоять неподвижным кольцом вокруг чешуйчатой шлюпки.

Появившееся солнце начинало нещадно припекать. Укрывшиеся на тенте почувствовали себя словно на раскаленной сковородке, не имея возможности не только достать хотя бы каплю воды, но и пошевелиться.

— Как долго не наступает прилив! — пробормотал Фрике. Теперь даже ему было не до шуток. — Да и прилив еще не все. Как мы избавимся от этих гадин? Стрелять отсюда нельзя — пули продырявят всю лодку! .. До чего жарко! Я никогда так не пекся, даже когда служил кочегаром. Эй, друг, это не дело! Ты что? Теперь не время! — Один из бретонцев лишился чувств, другой был близок к этому.

Из трех белых один лишь юноша хорошо переносил невыносимую жару — ни дать ни взять, саламандраnote 56. Он принялся энергично растирать упавшего в обморок матроса, поручив другого одному из негров.

— Делай как я, господин Белоснежка. Три хорошенько. За кожу не бойся — она у него толстая… Наконец-то!

Последнее восклицание было вызвано отдаленным рокотом, пронесшимся по реке — рокотом начавшегося прилива, усиленного вскоре гулом прибоя. На илистую отмель, все еще оккупированную крокодилами, набежала первая волна и тихо лизнула борт шлюпки.

Прилив надвигался. Он нес спасение. Но требовались большая осторожность и терпение.

Молодой человек снял с себя длинный шерстяной пояс и опустил его концом в реку. Ткань впитала воду — правда, теплую, мутную от ила, но все-таки воду. Можно было сделать компресс больным и облегчить их страдания.

Трупы убитых крокодилов всплыли; ряды осаждающих расстроились. Лодка начала вздрагивать. Потом заколыхалась, повернулась на якоре и встала против прилива.

Рептилии, заметив, что судно качается, пришли в беспокойство. От их возни оно закачалось еще сильнее. Вся свирепость аллигаторов куда-то исчезла. Они легли на животы, расставив в стороны лапы, и растерянно озирались по сторонам, чувствуя, что попали в западню.

Нужно было сниматься с якоря. Но как? Крокодилы в воде не представляли опасности: борт у шлюпки был достаточно высок и взобраться на нее они не могли. А вот непрошеные пассажиры на палубе…

Парижанин бубнил:

— Если бы поменяться местами — нас в тень, а их на солнце, — было бы полбеды: изрешетить тент пулями не опасно… Э, да вот что. Твари струсили и присмирели. Нападем на них втихомолку. Друзья: настолько ли вы оправились, чтобы посидеть с минуточку верхом на раме?

— Ничего, сможем, — отвечали матросы.

— Черномазых нечего и спрашивать: эти куда угодно взберутся. Так вот: берите каждый по ножу, садитесь верхом на раму и перережьте все завязки, удерживающие парусину. Поняли?

— Да! Крокодилы попадут будто в сеть.

— Прекрасно. Накроем всю компанию. Действуем по моей команде. Раз, два! .. Режь! .. Так. Ну теперь, значит, летим!

Затея удалась. Парусина свалилась на оцепеневших крокодилов — они даже не пошевелились.

Фрике и экипаж спрыгнули на палубу, закрепили ткань над хищниками и связали им веревками хвосты, почти столь же опасные, как и челюсти. Негры опомнились от страха и, получив разрешение, перерезали крокодилов, а трупы без церемоний побросали в воду. Впрочем, не все. Один исполинский экземпляр восьми метров длиной юноша велел оставить, чтобы сделать из него чучело.

— Вы, господин аллигатор, будете украшением моего кабинета, — прокомментировал парижанин. — Я вас подвешу под потолком.

Шлюпка благополучно отчалила и поплыла вверх по реке. Десять часов шла она без остановок — фарватерnote 57 был везде свободен. Француз подсчитал, что они сделали в тот день шестьдесят километров, почти столько же, сколько в первые два дня.

Судно летело на всех парах, мимо поросших высоким лесом берегов, вспугивая мириады разноцветных птиц.

Хотя препятствий впереди видно не было, один из матросов стоял на вахте. Фрике держал руль.

Вдруг лодка резко остановилась, от сильнейшего толчка европейцы и негры повалились друг на дружку.

ГЛАВА 10

Если искать животное, менее всего похожее на лошадь, это несомненно гиппопотам, что в переводе с греческого значит: «речной конь». Так назвали его древние греки, и название сие почему-то оставили за ним современные ученые, несмотря на то, что оно совершенно противоречит здравому смыслу.

Вспомните лошадь: гордая гибкая шея, закругленный крупnote 58, тонкие быстрые ноги. Теперь взгляните на бегемота: бесформенное туловище, какой-то громадный обрубок на четырех подпорках, напоминающих плохо обтесанные столбы. Что общего с лошадью у этой чудовищной свиньи?

А между тем название дано, и оно прижилось. Что же такое «речной конь»? Млекопитающее из семейства травоядных парнокопытных, подотряда нежвачных. Стало быть, ничего лошадиного.

После слона это самое крупное из четвероногих, но ни силы, ни ловкости, ни сообразительности исполина у него нет.

Голова громадная, с маленькими, косо посаженными глазками, с едва заметными смешными ушами, узким лбом и мало развитым черепом; морда — толстая, квадратная, с широчайшими ноздрями и с огромной пастью, усаженной великолепными зубами.

Зубы чудные, настоящая слоновая кость: белые, твердые, не желтеющие. Их тридцать шесть. Клыки у взрослой особи достигают иногда сорока сантиметров при весе от шести до семи килограммов и в торговле идут очень бойко, почти наравне со слоновыми.

Все остальное у бегемота до крайности безобразно: неуклюжее туловище при отсутствии шеи непосредственно соединено с уродливой головой, отвислый живот почти касается земли, шершавая кожа темно-свекольного цвета имеет на редкость отталкивающий вид. Но по характеру этот безобразный увалень не зол, напротив, скорее миролюбив, даже робок и, если хотите, добродушен.

На человека он не нападает, даже избегает его, но с условием, чтобы уж и его самого не трогать. Если же животное раздразнить, ярость чудовища не будет иметь границ.

Питается гиппопотам исключительно растительной пищей, причем потребляет ее в невероятном количестве — сто и более килограммов в день. Этот обжора большой гастроном и любит лакомства. Не довольствуясь травой, корнями и тростником по берегам рек, он с жадностью набрасывается на рис, просо и даже на сахарный тростник. Это его десерт.

Появление бегемота на туземных плантациях вызывает настоящую панику — он не столько съедает, сколько вытаптывает посевы.

От обильной пищи у «речного коня» под кожей, как у свиньи, образуется толстый слой сала, который очень любят негры, но европейцам оно не нравится своим специфическим запахом.

Бегемот столь тучен, что имеет склонность к апоплексии. Уверяют, что поэтому он сам себе пускает кровь — выбрав острый утес, трется о его режущие края до тех пор, покуда не брызнет кровь. И сам следит, чтобы ее вылилось не больше, чем требуется, после чего ложится в густой ил и таким образом устраивает себе компресс и перевязки.

Иными словами, это млекопитающее является как бы изобретателем кровопускания. Некоторые ученые этому верили, например Галенnote 59.

Впрочем, что же тут удивительного? Неужели в естественной истории нельзя найти другого подобного факта? Разве морская птица баклан, питающаяся исключительно рыбой, не освобождает свой желудок от попадающих в него костей с помощью средства мольеровских докторов? note 60 Название этого приспособления мы здесь не станем приводить, хотя оно громко произносится с классической сцены театра Comedie Francaisenote 61.

Под клювом у этой птицы имеется перепончатый мешок, в который она набирает воду в количестве, необходимом для операции, и действует клювом, как тем инструментом, над усовершенствованием коего потрудились многие врачи, начиная с Флерана и кончая доктором Эгизье и бароном Эсмарком.

Шкура взрослого гиппопотама толще носорожьей. Из нее делаются очень прочные щиты. Намазанные ядом стрелы туземцев отскакивают от них, как горох от стены. Только благодаря своей природной броне бегемот еще встречается в природе, ибо на него охотятся много, а он имеет обыкновение подпускать к себе человека очень близко.

В прежнее время туземцам удавалось убить этого зверя лишь при помощи ловушек, ям, капканов, и то довольно редко. Но теперь, с распространением огнестрельного оружия и с усилением спроса на слоновую кость, гиппопотамов жестоко истребляют и скоро сделают совсем редкостными животными.

На суше бегемот вял и неповоротлив. Бегать он не способен — зато в воде превосходно плавает и ныряет, проделывая на глубине всевозможные трюки; может бесконечное время, как буек, благодаря своему жиру, держаться на плаву, не прочь поспать, отдаваясь течению и нежась, как истый сибаритnote 62, на мягком илистом ложе. При этом на поверхности торчат только глаза, ноздри и уши. Таким образом «речной конь» все видит, все слышит и все чует, находясь сам в полнейшей безопасности. Его даже не всегда и видно.

Понятно, что встреча с плывущим гиппопотамом чрезвычайно опасна для маленького судна. Полученный толчок приводит гиганта в бешенство. Он бросается на лодку и может прокусить ее своими крепкими зубами, а то и просто перевернуть.

Если при столкновении его ранит, горе тогда сидящим в лодке! Гибель неизбежна. Чудовище их загрызет.

В реке Рокелле, несмотря на близость английской колонии Сьерра-Леоне, это животное встречается еще довольно часто. Климат здесь нездоровый, спортсмены-охотники наезжают нечасто, предпочитая Капскую землю, туземцы же отваживаются нападать на бегемота только на суше, но там он появляется редко. Ему лучше в воде.

Когда шлюпка внезапно остановилась, все подумали, что она напоролась на камень и сейчас пойдет ко дну. Но странно: вода вдруг окрасилась в красный цвет, впереди появилось сильное волнение и, наконец, из глубины послышался громоподобный, ужасающий рев.

Лодка продолжала идти тихим ходом. Рев, уже более громкий, повторился.

— Узнаю этот стон! — заметил Фрике. — Я слышал его в аргентинских пампасахnote 63 и никогда не забуду. Так хрипит умирающая лошадь.

У «речного коня» имеется единственное сходство с лошадью — в голосе. Но у него он гораздо резче и страшнее.

Из клокочущей воды показалась голова гиганта, а потом и все туловище до половины. Он раскрыл огромную пасть с лиловым нёбом и ухватился ослепительно белыми зубами за железный борт, мотая головой изо всех сил.

Юноша понимал: опасность большая, но и тут не удержался от шутки.

— Вот те раз! Подводный камень плавает и даже кусается. Это глупо. Прочь, старый урод! Лодка металлическая, все равно тебе ее не одолеть. Убирайся!

Твердая сталь еще больше разъярила зверя. Он сотрясал судно так, что оно прыгало, как игрушка.

Парижанин понял, что пора принимать меры; не спеша достал и зарядил винтовку. Затем встал в позицию в двух метрах от зверя, грызшего металлический борт с такой яростью, что, казалось, искры летели во все стороны.

— Вот что, мой маленький, ты чересчур долго злишься, — сказал молодой человек, прицеливаясь. — Уходи-ка лучше домой… Не хочешь? Ну, знаешь, придется, видно, угостить тебя свинцом. Раз! .. Два! .. Ну, сам виноват. Три! ..

Раздался оглушительный выстрел. Гиппопотам, пораженный пулей в глаз, разжал челюсти и пошел ко дну. Он тонул медленно, и можно было рассмотреть, что наделала пуля.

Верх черепа оказался снесенным напрочь, одного глаза как не бывало, мозги превращены в кашу, клочки оторванной кожи перемешались с раздробленными костями. Казалось, взорвалась граната или бомба.

— Великолепные уродцы очень милы в зоологическом саду, когда глотают копеечные хлебцы, но у себя дома не особенно любезны, — продолжал юноша. — Положим, этого мы сами приласкали шлюпкой, вдобавок паровой, но ведь не нарочно же! Не наткнуться бы снова на такой «камень». Река что-то подозрительно бурлит. Глядите! Что я вам говорил?

Появился целый табун «коней». То ли гибель товарища, то ли просто винт проходившего парового судна, с шумом пенившего воду, привели травоядных сангвиников в бешенство. Стадо приготовилось к бою.

Бегемотов было не меньше двадцати. Они окружили шлюпку, выстроившись в кольцо.

— Неприятно, но приходится опять устраивать бойню, — огорчился парижанин. — Иначе не пробить брешь в этой стене из живого мяса. Зачинщики не мы!

Он встал на носу лодки, держа в руке винтовку восьмого калибра, вручил свободному матросу такую же, рядом положил «Экспресс» и приказал кочегару быть наготове, чтобы немедленно исполнить любую команду. Шлюпка шла тихо. До гиппопотамов оставалось метров десять. Их головы высовывались из воды и хлопали челюстями. Француз условился с матросом метить каждому в своего, лучше всего в висок, стрелять вместе, не торопясь, но и не медля, и всякий раз по команде.

— Целься! — приказал юноша, кладя винтовку на плечо. — Готово?

— Есть! — отвечал матрос.

— Пли!

Выстрелы слились в один — два зверя с разнесенными черепами, не издав ни звука, пошли ко дну, как полные бочки.

Брешь была пробита.

— Целься! .. Пли! .. Кочегар, полный вперед!

Раздался новый залп. Щель расширилась, между живыми подводными камнями образовался проход. Шлюпка устремилась в него, пустив две струи горячего пара направо и налево.

Это был фокус кочегара. Не имея возможности принять участие в стрельбе, он решил хотя бы обжечь противные морды, высовывавшиеся из воды.

Шутка удалась. Свистящий горячий поток напугал грозных животных пуще выстрелов; они скрылись, нырнув в воду.

Избавившись от опасности, судно замедлило ход, но двигалось все-таки довольно быстро. Русло стало уже, зато перестали попадаться скалы. Течение сделалось быстрее, плылось хорошо и легко.

Фрике радовался и уже стал забывать недавние неприятности. Вдруг, на крутом повороте, ему предстало зрелище, заставившее его вскрикнуть от удивления.

— Опять преграда! .. Что за проклятие! После крокодилов — гиппопотамы; после гиппопотамов — худшее из животных: человек. Если эти прохвосты не пожелают нас пропускать, что тогда делать?

От одного берега до другого, поперек реки, протянулась цепь узеньких пирог. В каждой находилось по десятку вооруженных негров.

Парижанин вывесил белую тряпку, означающую во всем мире добрые намерения, и приказал тихо двигаться вперед, держа, однако, оружие наготове.

Приблизившись, он поручил сенегальцу-лаптоту переговорить с чернокожими незнакомцами и объяснить, что шлюпка мирных путешественников — друзей черных людей, направляется в землю куранкосов с самыми добрыми намерениями, их там ждут.

Слова сенегальца были выслушаны в глубоком молчании, но потом началось что-то невообразимое. Негры выли как сумасшедшие, потрясая луками, дротиками; некоторые целились из ружей, давая понять, что никого не пропустят.

Молодой человек велел повторить сказанное, предполагая, что происходит недоразумение.

Но нет. Крики в ответ только усилились. Просвистело несколько стрел, прогремели выстрелы.

Юноша скрепя сердце приказал отступать, хотя был уверен, что прорвет цепь.

— Конечно, всю туземную эскадру можно разметать одним выстрелом из картечницы, — рассуждал он. — Ну а потом? О нас разнесут весть как о врагах, начнут травить, словно зверей, вовлекая в ежедневные стычки — это будет конец мирной миссии. Ну и жандарм! Заварил кашу. Где он теперь? Преодолел этот кордон или остался где-нибудь в лесу? Хоть бы эти черномазые рассказали, что ли… Я бы им заплатил… Очевидно, они принимают нас за англичан. Скверно. Первым делом надо отойти подальше от стрел этих негостеприимных господ, а там видно будет. И то сказать — отступление не бегство. Машинист, задний ход!

ГЛАВА 11

Паровая шлюпка, вооруженная картечницей, современные смертоносные винтовки против жалких скорлупок негров! Совершенно ясно, чья взяла бы, разразись бой. Тем не менее француз отступил!

Да, он был безусловно смел, но и благоразумен. «Мало, — рассуждал он, — просто проникнуть во враждебную страну, надобно еще и как-то ужиться с ее обитателями». Беспрерывно сражаться с воинственными оравами дикарей не входило в его планы. Именно поэтому Фрике отдал приказ: