Но вот поблизости ему бросаются в глаза несколько диких ананасов, плоды которых за неимением лучшей пищи все же дают возможность хоть на время утолить голод, а главное, томящую его жажду.

Только теперь ему становится ясен весь ужас его положения: он совсем один, без оружия, в совершенно диком месте и далеко от своего жилища. Кроме того, близится ночь, страшная, таинственная тропическая ночь, населенная хищными зверями и страшными гадами. Тогда жуть девственного леса вселяется даже в сердца смельчаков, когда они утопают в целом океане непроницаемого, абсолютного мрака.

Наконец, он слишком хорошо знает нравы и обычаи этой страны, где живет с раннего детства, чтобы не бояться преследования со стороны врагов.

При иных обстоятельствах он сумел бы шутя укрыться от мулатов и даже от индейцев, несмотря на их поразительную чуткость и наблюдательность. Разве он не обладал еще большей выносливостью, чем они, и разве постоянное пребывание в этих лесах и саваннах не научило его всем их хитростям и уловкам?!

Но ведь бегство только удалит его от жилья, а он хочет во что бы то ни стало как можно скорее вернуться туда, даже рискуя жизнью!

Наконец, самое насущное в данный момент – устроиться, сколь возможно, удобно и безопасно на ночь. Остаться здесь, подле убитого им коня, нечего и думать: запах свежего мяса непременно привлечет ягуаров, которые, осмелев, ночью легко могут наброситься и на него. По этой же причине он не может унести с собой ни куска свежего мяса, запах которого тотчас же почуют ягуары. Поэтому Шарль довольствуется тем, что уносит с собой уцелевшую еще часть лассо, которую обматывает вокруг своего пояса, и, захватив с собой еще несколько ананасов, углубляется в самую чащу леса.

Вдруг он изменяет свое намерение. К чему ему прятаться под гигантскими лопухами и папоротниками в девственном лесу, подвергая себя опасности встречи с дикими зверями? Разве не лучше провести ночь здесь, на опушке, взобравшись повыше на одно из деревьев? Там, под шатром, непроницаемым для лучей солнца, он не найдет благодетельных лиан, по которым может легко взобраться наверх, тогда как здесь на деревьях, ближайших к саванне, лианы ползут по стволам до самой вершины.

Выбор его падает на великолепный канари-макака (как называют его туземцы), или обезьянье дерево. Его плоды своеобразной формы, снабжены как бы крышкой и заключают в себе миндалины, до которых обезьяны очень лакомы.

Ствол в четыре обхвата – гарантия того, что ни одно хищное животное не взберется по нему. Кроме того, ветви его были расположены так, что молодой человек мог сравнительно удобно устроиться на них.

С ловкостью гимнаста, несмотря на утомительную тряску, перенесенную им перед тем, Шарль садится верхом на толстый сук и привязывает себя лассо.

Он тотчас же заснул, как убитый. Ни адский концерт рыжих ревунов, ни беспрерывное хрюканье пекари, ни крики оленей, ни отрывистый звук лая ягуаров не могли пробудить его от этого тяжелого сна.

Проснулся он только за полчаса до рассвета; хотя тело его все еще разбито после проведенной в сидячем положении ночи и вчерашней бешеной скачки, но дух бодр, и мысли ясны и спокойны.

К сожалению, голод мучает его все сильнее и сильнее. При свете едва брезжущего утра он увидел несколько плодов того дерева, на котором находился, и мысленно сказал себе: «Раз я провел ночь, как обезьяна, то могу и позавтракать поутру, как обезьяна». Не теряя времени, он срезает один за другим несколько плодов, отделяет с помощью ножа крышечку, прикрывавшую деревянистый сосуд, достает из него миндалины и принимается грызть их с большим усердием, заедая вместо питья ананасами.

– Ну, а теперь пойдем посмотрим, что осталось от моего бедного коня, если еще осталось, и постараемся приготовить себе более питательный обед!

Спустившись с помощью крепкой лианы на землю, он направился к останкам своего скакуна. Предчувствия не обманули его: ягуары учинили пир на славу, но, на его счастье, оставили нетронутыми язык и филей; все остальное было уничтожено.

Впрочем, Шарль не рассчитывал даже и на это и потому был очень доволен.

Человек непредусмотрительный, конечно, поспешил бы срезать эти вкусные куски мяса и убежать с ними в самую чащу, чтобы там всласть и беспрепятственно наесться свежим жареным мясом.

Но Шарль прежде всего желал убедиться, преследуют ли его враги или нет. Для этого ему было необходимо оставаться вблизи того места, где лежали останки коня, чтобы видеть, будучи самому невидимым, что враги предпримут, дойдя по следу до этого места.

Отделив от остова язык и филей острием своего ножа так, чтобы можно было принять это за работу ягуаров, затем оставив подле трупа лошади обрывки лассо, Шарль отрывает клочки ткани от своей рубахи и, испачкав их в крови, раскидывает тут же.

– Прием довольно наивный, надо признаться, – говорит он про себя,

– но ничем не следует принебрегать в моем положении. Если только они спешат, то, пожалуй, и на самом деле поверят, что меня растерзали ягуары, и не станут продолжать свои розыски. Во всяком случае, как бы они ни спешили, они не могут явиться сюда ранее, чем через час: значит, время у меня есть. Мне надо добыть огня.

Если бы при нем был его кремень и огниво, ничего не было бы проще; к сожалению, у него их нет. Пришлось добывать огонь трением двух кусков дерева один о другой.

Люди неопытные охотно верят рассказам некоторых путешественников, что это совсем нетрудно сделать. Но пусть они только попробуют и тогда убедятся, что после долгих усилии сами гораздо сильнее нагреются, чем те два полена, которые они терли одно о другое.

Шарль, как человек, знающий цену времени, отыскал глазами «сырник»

– дерево, получившее свое название благодаря нежной белой, сильно пористой древесине, напоминающей по своему виду сыр. С удивительным проворством молодой француз набрал несколько горстей белого шелковистого пуха, которым окутаны семена плода в капсулах, служащих им внешней оболочкой.

Эти шелковистые волокна, представляющие собой как бы тонкий пух, тот самый, которым индейцы обматывают концы своих отравленных стрел, чрезвычайно легко воспламеняющийся, служат кочевникам вместо трута. Они постоянно имеют при себе запас этих шелковистых волокон в плотно закрытой кубышке.

В сухом дереве недостатка не было. Шарль собрал его в нужном количестве, отдавая предпочтение смолистым видам, и сделал из них небольшой костер. Затем, добежав до кустов американского тростника, растущего здесь в изобилии, срезал с десяток хороших тростинок. Амазонские индейцы приготовляют из них свои стрелы.

Теперь Шарлю не хватало только одного (достать это было вовсе не трудно), – куска твердого дерева.

Очистив от коры кусок дерева величиною с ладонь, он сделал на нем своим ножом глубокий надрез, всунул туда пучок шелковистых волокон, затем вставил в середину пучочка заостренный конец одной из тростинок и, держа тростинку вертикально, принялся с усиленной быстротой вращать ее между двумя ладонями в продолжение трех или четырех минут.

Вскоре в воздухе запахло гарью, вслед затем душистые волокна загорелись. Тогда Шарль выпустил из рук свою тростинку, проворно накинул на горящий пушок сухие былинки и веточки, раздул огонь и, когда веточки и былинки загорелись, высыпал их на заранее приготовленный костерок.

Вот и все! Не правда ли, как просто; между тем нужно признаться, что вновь прибывший европеец, будь он даже ученый, доктор естественных наук, едва ли бы сумел сделать так, как поступил Шарль в данных условиях.

Теперь плантатор, выждав, когда костер прогорел и превратился в груду углей, разложил на горячие уголья филей и язык. Когда все было почти готово, он засыпал землею огонь, накрыл все сухими травами и валежником, чтобы почва в этом месте приобрела свой обычный вид. Уйдя в чащу, чтобы утолить там свой голод, в то же время сквозь просвет между деревьями он зорко наблюдал за далеко раскинувшейся саванной.

Увы, ожидания не обманули его: не прошло и часа, как он заметил вдали, чуть не на самом краю горизонта, в высокой траве саванны, несколько черных точек, которые быстро увеличивались.

Не подлежало сомнению, что то были его враги, преследовавшие его по следам, как гончие – оленя.

Вот они уже у того места, где лежит обглоданный остов коня, который они внимательно разглядывают, чтобы не упустить ни малейшей подробности, хотя бы даже самой пустячной. Теперь Шарль может похвалить себя за предосторожность, а главное, за то терпение, с каким он выждал дальнейших событий. Необходимо было разобраться в намерениях врагов.

Всех их было теперь восемь человек: двое мулатов и шесть мура, которых нетрудно было узнать по татуировке, покрывавшей совершенно обнаженную верхнюю часть тела.

– Надо отступать, – решил про себя молодой человек. – Надо бежать лесом; у меня, быть может, останется в распоряжении полчаса, а быть может, и больше, прежде чем они нападут на мой след…

С этими словами он подобрал с земли пучок тростинок, беззвучно проскользнул за деревья и скрылся в чаще.

Первая мысль его теперь была об оружии, так как с одним ножом нечего было и думать противостоять врагам.

Но какое оружие можно было сделать, в его положении? Всякий другой человек сильно бы задумался. Но Шарль недаром был знатоком условий местной жизни, недаром знал кайенские леса и саванны.

В его голове мгновенно родилась блестящая мысль.

Он внимательно высмотрел несколько кустов диких ананасов и срезал у них стебли и листья, которые тотчас стал растирать руками с такою силой, что те распались на отдельные волокна. Получились крепкие волокна, напоминающие волокна алоэ. Он разобрал их на нити, и когда получилось, по его мнению, достаточное количество этих нитей, он стал плести, по способу индейцев, тоненькую бечевку.

Покончив с этим, Шарль занялся дальнейшими поисками. Из младших представительниц семейства пальм: конана, вайя, каму, ауара, пагауа или мрина – он выбирал такие, у которых листья или, вернее, средний усаженный листочками стебель листа наиболее твердый. Он остановил свой выбор на ауара.

Как известно, средний стебель листа у однодольных достигает иногда громадных размеров и бывает чрезвычайно крепок, но расщепляется без труда. Так называемые пальмовые тросточки, красивого, темно-коричневого, почти черного цвета, ровные и гладкие, как полированное черное дерево, и ничуть не уступающие ему в крепости – на самом деле не что иное, как средний стебель молодого пальмового листа.

Шарль поспешно отрезал с дюжину кусков листьев длиною около тридцати сантиметров, расщепил их ножом до трех четвертей длины, сплющил, заострил концы и сделал по одной стороне зазубрины.

Осмотрев их каждый в отдельности и убедившись, что они настолько же гибки, насколько прочны и упруги, он связал их в пучок полоской коры. Он потратил на все не менее трех часов.

Без сомнения, это можно было бы сделать и гораздо скорее, если бы не беспрерывные трудности пути по дремучему лесу. Хотя эти громадные леса вовсе не представляют собою той непроходимой чащи, какую так охотно рисует себе воображение европейских художников, тем не менее путешественнику приходится постоянно напрягать свое внимание, чтобы, ступая по этой почве, густо заваленной валежником и старым листом, не подвергнуть себя опасности упасть и сломать ногу. Кроме того, громадные деревья, поваленные грозой или подгнившие, падая и увлекая за собой своих ближайших соседей, образуют целый хаос ветвей, стволов, листьев и лиан, которые вырастают вокруг этих падших великанов, обвивают и сплетают их целой сетью совершенно посторонней растительности. И тогда все это приходится обходить. Бывает, что и один громадный ствол преграждает путнику дорогу, и тогда прежде, чем ступить на него, необходимо убедиться, достаточно ли он надежен, чтобы выдержать вес человека. Иначе можно провалиться в него и очутиться оплетенным со всех сторон десятками змей и змеенышей, гигантских муравьев, пауков-крабов, или сколопендр, которые кишат в таких прогнивших стволах. Наконец, так как все деревья в лесу растут крайне неравномерно, то густо и кучно, то редко, приходится все время ловко пробираться между стволами, иначе рискуешь разбить себе лоб.

Между тем жара становилась невыносимой. Но Шарль, с детства привыкший к этому влажному зною, без малейшего дуновения ветерка, к этой атмосфере теплицы, продолжал шагать все тем же удлиненным шагом, каким ходят индейцы, и в то же время продолжал свою работу. Он достал из связки одну тростинку, затем один из заостренных наконечников, изготовленных им из стеблей ауары, и вставил его в конец тростинки. Затем обмотал место соединения наконечника с тростинкой раза три – четыре изготовленной им бечевкой из ананасовых волокон, и у него получилась стрела. С виду это не более, как примитивное и хрупкое деревянное оружие, но индейцы пользуются им не без успеха даже против тапира и ягуара. Менее чем за час готова была дюжина таких стрел.

Оставалось изготовить лук, это бесшумное, безмолвное, но беспощадное оружие, которое краснокожие предпочитают наравне с сарбаканами даже лучшему ружью.

Индейский лук обычно изготовляется из сердцевины дерева, называемого, хотя и неправильно, «железным».

Это дерево не имеет себе равных по невероятной твердости (об него тупятся лучшие стальные инструменты) и до того тяжелое, что один кубический дециметр его весит 1, 49 килограмма. Наиболее ценным деревом считается крапчатый амауа, темно-коричневого цвета, с желтыми пятнышками. Краснокожие придумали оригинальный способ приспосабливать это дерево для намеченной цели.

Так как сердцевина его, совершенно не разрушимая, окружена очень плотной и непроницаемой оболочкой, то они по преимуществу избирают упавшие и дуплистые деревья, у которых эта предохранительная оболочка сточена термитами. Сердцевина, несмотря на свою неимоверную прочность, довольно легко расщепляется в длину. Расколов ее топором, индеец придает осколкам размеры и форму лука, обрабатывая их с невероятным терпением и старанием, с помощью клыков патиры. Нет ни одного карбета, где бы вы не нашли нижней челюсти этого животного, срезанной там, где она соединяется с верхней. Это туземный рубанок, служащий для изготовления лука из железного дерева.

Размеры большого индейского лука достигают двух метров и более. Автор этой книги привез в Европу два таких лука, подаренных ему одним ссыльным, отбывшим срок наказания в Голландской Гвиане.

В материале у Шарля не было недостатка, но Шарль не имел ни времени, ни возможности, чтобы соорудить себе бесподобное, не имеющее равного оружие. Он решил довольствоваться простым отростком черного кедра, очень ровным, прямым и гладким и столь же гибким, как и упругим. Ему осталось только натянуть тетиву из оставшегося конца бечевки из ананасовых волокон, чтобы у него получился лук, правда, примитивный, но в умелых руках представлявший страшное оружие.

Ему необходимо было принять еще одну предосторожность: до этого он шел, не пытаясь скрывать свой след, оставляемый на траве и почве его тяжелыми кожаными сапогами. Возможно, впрочем, что он делал это умышленно. Но теперь, когда он готов встретить врага, молодой плантатор решил воспользоваться всеми выгодами своего положения и постараться захватить своих врагов врасплох.

Он снял сапоги, запрятал их в дупло большого дерева и заменил их обычной обувью индейцев – поршнями из коры пальмы миритис. Поршни эти Шарль привязал к ногам лоскутками, оторванными от своего широкого пояса. Благодаря этой обуви он уже не оставлял после себя следа.

Прожевав на ходу несколько кусков поджаренного на угольях конского мяса, Шарль внезапно переменил направление, значительно уклонившись влево, потом вернулся немного назад, параллельно своему прежнему следу, притаился за стволами колоссального дерева и стал терпеливо выжидать.

В числе других ценных качеств, приобретенных им от индейцев в дни ранней молодости, надо назвать удивительное терпение и выдержку. Прошло целых два часа, во время которых Шарль ни разу не шелохнулся, ни разу не выказал малейшего волнения или нетерпения.

Другой на его месте, вероятно, покинул бы свою засаду и поспешил бы продолжать свой путь. Он, однако, слишком хорошо знал своих врагов, чтобы не считаться с их упорством и не быть уверенным, что рано или поздно они непременно пройдут здесь, мимо него, по следу, как настоящие ищейки.

Необходимо было поэтому во что бы то ни стало задержать их, избавиться от их преследования, иначе он неизбежно должен будет пасть жертвой их хитрости и коварства.

На этот раз расчеты не обманули его. Вскоре смутный шум голосов достиг его слуха, а затем громкий смех. Несомненно, то были мулаты и их страшные союзники.

Шарль, притаившись между стволами, догадался, что они смеются над ним, над этим белым, который бежит от них, не скрывая даже своего следа; но вдруг раздались восклицания разочарования: след пропал. Шарль так удачно выбрал свою засаду, что между стволами густо стоящих в этом месте деревьев мог все видеть. Нарушив порядок, – враги все время шли гуськом, – мулаты и мура сбились в кучу и внимательно присматривались к почве, в надежде найти какое-нибудь указание, чтобы определить, куда девался молодой плантатор.

Вот они рассыпались по всем направлениям в поисках следа, а затем снова собрались в кучу и стали совещаться, не зная, как быть дальше.

Тогда Шарль, выпрямившись, натянул лук, прицелился и спустил стрелу в спину одного индейца.