– Вообще-то, – говорю я, – современная медицина…
      – О нет, – возражает Дайана, – современная медицина совсем не такая продвинутая, как принято думать. Есть явления, постичь которые не в силах даже врачи.
      «Да уж, – думаю я, – и одно из таких явлений – ты».
      – Например, то, что его тело не могли найти четыре дня.
      – И, – спрашиваю я, тщетно пытаясь успокоиться, – некоторые части этого тела исчезли? Были съедены дикими зверями?
      Дайана смотрит в окно.
      – Все так думают, – говорит она наконец, – но правда в том… что части тела… Их могли забрать своего рода последователи.
      О Боже.
      – Я почти уверена, что у моего мужа есть любовница, – говорю я.
      – И эти последователи, они на самом деле…
      – Это Констанция. Та сучка.
      – …они как ангелы, что-то вроде. Они были посланы, чтобы оберегать его, но…
      – И я действительно не знаю, что мне делать, – говорю я.
      – …дело в том, что несколько людей, именно несколько, думают, что эти последователи кто-то вроде…
      – Наверное, мне придется подумать о разводе.
      – …инопланетян, – говорит Дайана.
      Я смотрю на нее.
      Она наклоняется ко мне:
      – Вы ведь верите, что Норман был Христос, правда, Сесилия? Пожалуйста, скажите «да», пожалуйста. Я очень хочу, чтобы мы с вами стали лучшими подругами. Мне так нужна хорошая подруга в этом городе, понимаете?
      К счастью, в этот момент лимузин останавливается перед рестораном.
 
      После большей, чем обычно, суматохи нас приглашают за столик в передней части ресторана, у окна. Вокруг нас слышен шепот:
      – Та принцесса… Сесилия… а кто эта женщина?… Ах, Дайана Мун… Норман Чайлдс… Дайана Мун и… Люксенштейны… Принц Хьюберт Люксенштейнский… умер, вы же знаете…
      Я уверена, что статья о нашем с Дайаной совместном обеде завтра непременно появится на шестой странице «Пост». Когда же я поднимаю голову и вижу через пять столиков от нас Д.У., который пристально смотрит на меня, чтобы перехватить мой взгляд и подойти, уверенность моя крепнет. Он сидит с Джульеттой Морганц, «малюткой из Вермонта», которая в конце лета выходит замуж за Ришара Элли. Его семейству принадлежит гигантская косметическая компания; бракосочетание состоится в поместье Элли, в Хэмптоне, штат Виргиния.
      Подходит официант, и Дайана едва не набрасывается на него с кулаками, пока тот пытается положить ей на колени салфетку, но приближение Д.У. разряжает обстановку. Он наклоняется и говорит, что называется, медоточиво:
      – Дорогая моя, какое наслаждение видеть тебя. Не могу вообразить ничего более приятного. Для меня это праздник.
      – Дайана Мун. Д.У.
      Дайана подставляет щеку для поцелуя, и Д.У. исполнительно чмокает ее.
      – Да, – говорит она, – а что значат инициалы?
      – Дуайт Уэйнос, – отвечаю я.
      – Я был первым начальником Сесилии, – говорит Д.У., – много лет назад. С тех пор мы с Сесилией здорово подружились.
      Я молча смотрю на него.
      – Полагаю, вас есть с чем поздравить, – говорит он Дайане.
      – Есть, – отвечает Дайана с полнейшим безразличием.
      – С заключением контракта с косметической компанией «Элли».
      – Можете себе это представить? – спрашивает Дайана. – Я продаю голубые тени.
      – Семья Элли – мои большущие друзья. Вообще-то сейчас я обедаю с невестой Ришара Элли, Джульеттой Морганц.
      – Да? – говорит Дайана, прищурившись. – Вы имеете в виду ту темноволосую малютку?
      Джульетта нетерпеливо машет рукой.
      – Думаю, я пойду к ним на свадьбу, – заявляет Дайана.
      – Она тоже мой большой, большой друг, – сообщает Д.У.
      – Похоже, все в этом городе – ваши большие, большие друзья. Может, мне стоит познакомиться с вами поближе? – спрашивает Дайана.
      – Это, – отвечает Д.У., – стало бы наслаждением для меня.
      – Боже милосердный! – восклицает Дайана, когда Д.У. отходит от нашего столика. – Этот парень выглядит так, словно его подобрали на пляже в Палм-Бич.
      И я смеюсь, хотя Палм-Бич напоминает мне о тех двух неделях, которые мы с Хьюбертом провели вместе после нашей помолвки. За это время я поняла, что у нас с ним были разные представления о будущей совместной жизни. Я мечтала о дорожных сумках от Лоис Вуттон, всегда прекрасно уложенных волосах, джипах в Африке, о брюках для верховой езды цвета хаки, о белых колоннах и синем Карибском море, об опаленных солнцем полях Тосканы, о костюмированных балах в Париже, об изумрудах, президенте и собственном реактивном самолете, о первоклассных отелях, огромных кроватях с белоснежными простынями и пуховыми подушками, о роскошном открытом авто, о том, чтобы муж постоянно целовал меня и в своих чемоданах я находила бы записки со словами «Я люблю тебя», и чтобы волосы наши развевал ветер. А вот что я получила вместо всего этого: «захватывающую» поездку по Америке. Она началась в Палм-Бич, где «великолепные молодожены» остановились в доме мистера и миссис Мастерс. Брайан Мастерс (дядя Хьюберта), тучный старик с родинками по всей голове, рядом с которым я все время оказывалась за столом, в первый же вечер наклонился ко мне и прошептал: «С этой семьей все было в порядке, пока Уэсли не поехал в Голливуд и не сколотил свое чертово состояние», – в то время как чернокожий лакей в белых перчатках разносил отбивные из молодого барашка. Жена Брайана, Люсинда, которая говорила с легким английским акцентом, но сама была, как я полагаю, из Миннесоты, казалась на редкость бесстрастной, и я поняла почему после одной особенно неудачной игры смешанными парами, когда я обругала Хьюберта и бросила теннисную ракетку.
      – Пойдем со мной, Сесилия, – сказала она спокойно, со странной полуулыбкой, и я пошла за ней, все еще буйствуя, через весь дом, в ее ванную комнату, где она закрыла дверь и указала мне на стульчак, обитый желтым шелком. – Это единственное, чем может быть жена любого из Мастерсов.
      – Но Хьюберт…
      – Его мать была из Мастерсов. Он такой же, – прошептала она, а я вдруг со страхом заметила, что она очень красива и моложе, много моложе (может, всего около сорока), чем она показалась мне сначала в обрамлении этого роскошного дома с обходительными лакеями.
      И я подумала: что же будет со мной?
      – Куколки, – сказала Люсинда, открывая аптечку, в которой было такое множество пузырьков с лекарствами, что мог бы позавидовать любой фармацевт. Она достала коричневую склянку и протянула мне. – Попробуйте. Они совершенно безвредны, просто конфетки. Подсластите себе жизнь.
      – Мне не нужны таблетки, – сказала я, что не совсем соответствовало действительности, ведь уже тогда я подсела на кокаин и у меня в сумочке лежал пузырек, о котором никто не знал и не должен был знать. И я добавила: – С моим браком все будет в порядке. Все будет замечательно.
      – Ох, Сесилия, неужели вы не понимаете? Этого никогда не будет.
      Но я воздерживалась от таблеток до конца нашего путешествия, когда мы поехали на эту так называемую рыбалку в Монтане. Я была вся грязная, и волосы у меня растрепались, и спала я в какой-то хибаре, под грубым армейским одеялом, и вставала в пять утра, и нигде не было приличного места, чтобы облегчиться, не говоря уже о душе, и нам с Хьюбертом нечего было сказать друг другу. Вот тогда я и открыла пузырек с таблетками и вытряхнула одну на ладонь. Она была маленькая, белая, овальная. Я проглотила ее, потом еще одну.
      Мне сразу же стало лучше. И мне еще долго было хорошо, даже когда мы проехали двадцать миль под дождем до третьесортного бара, который Хьюберт нашел в дорожном справочнике. Он танцевал с официанткой с жирными волосами и обвислой грудью (ей было всего двадцать пять), а я прикончила полдюжины «Маргарит». Но даже тогда меня переполняло нерушимое благодушие.
      Хьюберт был убежден, что принял верное решение, попросив меня выйти за него замуж.
      А разве не для этого все и делается?
 
      – Белую или желтую? – спрашивает Дайана.
      Я очнулась:
      – Что?
      И мы хохочем, потому что обе уже навеселе.
      – Санакс, таблетки, – поясняет она.
      – Голубую, – говорю я, – желтые – для «голубых».
      – Я и не знала, что бывают голубые, – говорит она, закрывает лицо руками и смеется. – Эй, знаешь, я ведь ела собачий корм. И Нормана заставляла есть собачий корм. Если подумать, я много чего заставляла его делать.
      – Только не плачь снова, – прошу я.
      – О Боже милосердный, Норман, Норман, – причитает она, – ну почему ты должен был уйти, умереть, оставив мне сто двадцать три миллиона долларов?
      – Действительно, почему? – спрашиваю я.
      Нам нужно в туалет, мы карабкаемся по лестнице, и, конечно, Джульетта – «малютка из Вермонта» – тащится за нами. Бросив взгляд в зеркало, Дайана кидается обратно, крича:
      – Мне нужно накраситься!
      И тут в дверь проникает Джульетта. Она шепчет: «Привет», и никто не успевает и глазом моргнуть, как Дайана хватает сумочку Джульетты (от Прады) и переворачивает вверх дном. Оттуда сыплется куча косметики фирмы «Мок», «маленький» «Тампакс», щетка с уймой застрявших волос и презерватив.
      – Джульетта, – говорю я, – ты совсем не пользуешься косметикой «Элли».
      – А я пользуюсь, – заявляет Дайана, небрежно размазывая на губах помаду, – и посмотри-ка на меня – я превратилась из закоренелой наркоманки в знатную даму. И знаешь что? Ты тоже сможешь.
      – Сесилия, – смиренно спрашивает Джульетта, – вы ведь придете на мою свадьбу?
      – Я бы не хотела это пропустить, – говорю я, – хотя мы едва знакомы.
      – Но разве не это самое замечательное в Нью-Йорке? Это не имеет значения, – лопочет Джульетта, – я хочу сказать, все…
      – Я собираюсь покорить этот город. Точно так, как покорила Лос-Анджелес, – говорит Дайана.
      – Вы ведь тоже придете? – обращается Джульетта к Дайане.
      – Спроси у моего агента, – отвечает та.
      – У меня тоже есть агент, – хвастается Джульетта, – Д.У.
      – Так пусть твой агент позвонит моему агенту. Они и разрулят ситуацию.
      С этими словами мы покидаем туалет и Джульетту, вытирающую салфеткой помаду с мобильника.

* * *

      Телефон звонит, когда я прохожу через дверь верхнего этажа, и я абсолютно уверена, что это Дайана.
      – Привет, мой сладкий, – говорит она, – так я обычно называла Нормана – «мой сладкий».
      – А, привет, – отвечаю я, – привет, Норман.
      – Тебе одиноко, Сесилия? Я спрашиваю, потому что мне – да. Мне очень одиноко.
      – Наверное, да, мне одиноко, – признаюсь я.
      – Но мы больше не будем одиноки. Мы будем лучшими подругами.
      – Это точно, – говорю я. Действие шампанского понемногу проходит.
      – Эй, а ты не хочешь прошвырнуться? Может, сходим завтра по магазинам? У меня все еще есть лимузин и водитель. О черт, у меня всегда будет лимузин и водитель. Я иногда забываю, понимаешь?
      У моего мужа есть любовница. Это Констанция.
      – Эй, Дайана, – говорю я, глядя через окно на автобус со Среднего Запада, который доставил на Принс-стрит гогочущих туристов, – это правда, что говорят? То, что ты убила своего мужа?
      Пауза, потом Дайана издает короткий смешок:
      – Ну, пусть уж это останется моей тайной. Если я этого не делала, то должна была сделать, ведь правда?
      – Правда?
      – Ну… я знаю, как это можно сделать. Если тебе это нужно. И пойми кое-что: это намного дешевле, чем развод. – Она смеется и вешает трубку.

VI

VII

VIII