Глава четвертая

Суета вокруг сокровища

Огромный немецкий «Бюссинг», свеженький трофей, стоял с выключенным мотором на деревенской улице, а Спартак все еще торчал в кузове, разглядывая полуприкрытую брезентом полутонную махину — двигатель ракеты. Ему было чертовски жаль, что он не видел ракету целиком — детскую мечту из романов Беляева. Двигатель, пусть и имевший для партизан и союзников огромное значение, его откровенно не впечатлял: всего-навсего здоровенный цилиндр наподобие бидона, только размеров исполинских. От него прозаически воняло чем-то горелым — но не бензином, а скорее чем-то острохимическим. Сам по себе он был начисто лишен романтики звездных пространств — да и не для них, впрочем, предназначался, немцы и тут ухитрились опошлить благородную идею обогнавшего свое время советского самородка Циолковского...

Постучав по выпуклой бочине носком начищенного сапога, Спартак взялся рукой за борт и перемахнул на землю. Сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой, принялся лениво расхаживать возле грузовика с видом заправского немецкого гауптмана, раздраженного нежданной остановкой в какой-то польской дыре, чье зубодробительное название ни один истинный германец ни за что не выговорит, не сломав язык.

Шоферы и в грузовике, и в похожем на корыто размалеванном камуфляжными пятнами немецком легковом вездеходике сидели на своих местах как пришитые — чтобы при малейшей опасности моментально завести моторы. А шестеро его ребят в той же форме Ваффен СС, что и на нем, прохаживались неподалеку, столь же старательно изображая скуку.

Спартак мимоходом прикоснулся к расстегнутой кобуре. Немцев в Стахурах на данный момент не имелось, но, если заранее готовиться к самому худшему варианту, в любую минуту могли свалиться как снег на голову — они все еще ищут свою ракету, могли в конце концов прослышать и про настоящее место падения...

Если подумать трезво, вся эта затея напоминала прогулку по первому тонюсенькому льду над глубокой водой. Номера на трофейных машинах, вообще-то, поменяли на другие, но это-то и было главной причиной беспокойства: что-то могло и не совпасть, скажем, номера с непонятными обозначениями на бортах — до сих пор никто толком не занимался изучением этих немецких хитрушек, поскольку не было особой нужды. А ведь немцы, как известно, аккуратисты превеликие, и въедливому полевому жандарму на большой дороге несоответствие чего-то с чем-то может броситься в глаза издали — как Спартаку субъект в летном парадном кителе и галифе с артиллерийским кантом... Борута сам опасался чего-то в этом роде.

Подумав, Спартак переложил в нагрудный карман кителя трофейную гестаповскую бляху на цепочке: могла и помочь, пожалуй. Но с другой стороны... Не с его немецким изображать в разговоре всамделишного немца, расколют в два счета. И его ребята тоже вряд ли сойдут за уроженцев Рейха...

И, наконец, следует учитывать и то печальное обстоятельство, что среди подпольщиков немецкой агентуры и в самом деле хватает, с этим нужно считаться, проверки вроде тех, что устроили им с Беатой, в общем, неизбежны...

Одним словом, причин для беспокойства хватало — и по спине у Спартака ползли ручейки пота — вокруг было по-настоящему жарко, и в мундире из плотного немецкого сукна он себя чувствовал не лучшим образом, пистолет и кинжал в ножнах оттягивали пояс, запасной «вальтер» в кармане галифе цвета фельдграу нагрелся и неприятно постукивал по бедру при ходьбе.

Спартак огляделся. Деревня была непохожая — гораздо богаче, кулаки, как на подбор, — та самая непривычная чистота, что продолжала его удивлять, действующий костел, в котором никто так и не устроил дом культуры с демонстрацией антирелигиозных кинофильмов... Чужая деревня, по его представлениям, не особенно на деревню и похожая.

— Янкес... — негромко произнес один из боевиков.

Спартак развернулся в том направлении, куда он указывал. От сердца моментально отлегло: показалась Беата в светлом летнем платье, а рядом с ней шагал какой-то старый хрен в высоких сапогах при жилетке под пиджаком и галстуке, в фасонном пенсне, какого Спартак у себя дома вообще не видывал у обычных людей. Опять-таки, с его точки зрения, на деревенского жителя этот субъект походил не более, чем сам Спартак на актрису Ладынину, но эти досадные мелочи не имели значения — главное, судя по поведению Беаты, это был долгожданный связник, владелец одного из тех сокровищ, что сняли с упавшей ракеты.

Людей на улице не было — но Спартак шкурой чувствовал настороженные взгляды из-за задернутых занавесок, — народонаселение попряталось от сложностей военного бытия, моля Бога, чтобы лично их эти сложности не коснулись. Он подумал с опаской: еще шарахнет гранатой из-за угла какой-нибудь патриот-инициативник, горячая молодая головушка, бывали такие вещи, он слыхивал не раз — и смертушка выйдет самая нелепая, Богу душу отдашь в чужой ненавистной шкуре...

Беата послала ему выразительный взгляд, и он пошел к ним, стараясь не особенно спешить, не терять тевтонского достоинства. Бок о бок с ними пошел не зная куда.

Небольшой аккуратный домик. Старый хрен, обогнув крыльцо, направился к какому-то строению наподобие амбара, забежал вперед, распахнул дверь. Обширное пустое помещение с кучей соломы в углу. Спартак недоуменно поднял бровь.

Старикашка торопливо разбросал сено с одной стороны — показался сверток размером с патефон, обернутый мешковиной и тщательно перевязанный крест-накрест немецким шпагатом. Сгоряча попробовал его вытащить, но не смог, обернулся и виновато развел руками.

Подойдя, Спартак взялся обеими руками, приподнял, прикинул: не меньше двадцати килограммов. Это и был загадочный агрегат, управлявший ракетой в полете. «А ведь и нам такая штука пригодилась бы, — подумал он мимолетно. — Да нет, наши конструкторы наверняка и в этом деле лучшие в мире, только кто ж о них знает, наверняка засекречены по самое не могу...»

Рядом стояла прозаическая бутылка из-под водки, примерно на две трети наполненная светло-желтой жидкостью — образец горючего. Спартак потрогал. Показалось, что бутылка горячая, чуть ли не раскаленная, и он торопливо отдернул пальцы, хотя это, конечно же, было чистейшее самовнушение.

Спартак быстренько прикидывал, что делать дальше. Он бы и сам допер сверток до вездехода, мы люди не гордые, но поступать так ни за что не следовало. Ни один немецкий офицер не попрет на горбу по улице какую бы то ни было тяжесть — у него на то подчиненные имеются, герр гауптман сам таскать не будет, разве что в экстраординарных случаях...

Спартак обернулся к старикашке:

— Скажите, чтобы вездеход подъехал сюда. Живенько!

Тот закивал и выкатился из амбара. Судя по его суетливости, подполью он помогал без особой ретивости, постольку-поскольку, и хотел побыстрее избавиться и от опасных гостей, и от их непонятных, но безусловно предосудительных, с точки зрения оккупационных властей, вещичек...

Беата повернулась к Спартаку с сияющим видом:

— Ну вот, все в целости!

— Не кажи «гоп», — сказал он хмуро. — Нам еще до лесничества добираться — средь бела дня, заметь, сквозь немцев. Сколько их шныряло, когда мы сюда ехали... А из лесничества нужно еще...

Он не договорил — обернулся к двери, заслышав шум мотора. Другого мотора, ничуть не похожего на вездеходовский... Мать твою, это ж мотоцикл трещит, и не один...

Беата, сжав губы, опустила руку в объемистую дорожную сумочку, перекинутую через плечо. Она тоже моментально пришла к тем же выводам.

— Тихо! — шепотом фыкнул Спартак. — Если дед не продал, все обойдется. А почему, собственно, не должно обойтись?

В щелочку приоткрытой двери он видел медленно проехавший по улице мотоцикл с коляской. На нем восседали три немца — классического облика, в знакомых накидках, касках, пылезащитных очках. Они старательно оглядывались, вертели головами, следом катил второй «Цюндап» с такой же публикой. И у всех на груди красовались полумесяцем запыленные бляхи на цепочках — ага, полевая жандармерия, бабку их впереверт через колодец...

Беата растерянно оглянулась на торчавший из соломы сверток. Спартак моментально забросал его соломой, вновь приник к щели. Еще один мотоциклист остановился у невысоконькой, по пояс человеку, ограды, выбравшийся из коляски-галоши пулеметчик целеустремленно двинулся в дом напротив, а тот, что сидел за спиной водителя, пнул калитку и вошел в их двор...

Черт их знает, серьезная это облава или примитивное «курка, млеко, яйко»? Как бы там ни было, держались они так, словно собирались обшарить тут все сверху донизу. Водитель, выключив мотор, двинулся следом за камрадом...

Спартак принял решение моментально. Толкнув Беату на кучу соломы, он навалился сверху и задрал ей подол платья чуть ли не до талии.

— С ума сошел? — возмущенно вскрикнула она.

— Тихо! — страшным шепотом рявкнул Спартак ей на ухо. — Ну-ка, мигом изобрази что-нибудь блудливое! Герр гауптман девку в сарай затащил, дело житейское... Авось уйдут...

Надо отдать ей должное — девушка, испытанная в нешуточных переделках, поняла мгновенно, быстренько расстегнула платье, спустила с плеча — правого, обращенного к двери, — и они старательно завозились, изображая незатейливую походно-полевую любовь в хлеву.

Дверь громко скрипнула. Краем глаза Спартак видел, как фельджандарм опасливо остановился на пороге, держа «шмайс» наготове. И, притворяясь, что ничего не замечает, продолжал тискать Беату грубо и примитивно, как и надлежит солдафону, которому романтически ухаживать некогда.

Мучительно медленно ползли секунды. «Где дед? — подумал Спартак отстраненно. — Если не продал, если добрался до машин — обойдется...»

Солдат опустил наконец автомат, хорошо разглядев происходящее в амбаре, расплылся в идиотской улыбке. Он должен был разглядеть и гауптманские ромбические звездочки на погонах Спартака, внутри достаточно светло...

Услышав ржанье жандарма, Спартак притворился, будто только сейчас обнаружил присутствие непрошеного свидетеля, повернул голову в сторону, оскалился, сделал страшную рожу и, выразительно погрозив кулаком, махнул рукой: исчезни, дескать, мать твою, не порти музыку герру офицеру!

Немец и в самом деле попятился, все так же глупо ухмыляясь. Снаружи послышался неразборчивый разговор — и дружное ржанье в несколько глоток. Затрещал мотоцикл. «Неужели сваливают? — с облегчением подумал Спартак. — Вроде бы прокатило...»

— Ушли? — тихонько спросила Беата.

— Вроде бы. Погоди, не вставай, еще кого-то несет...

Он вновь занялся расхристанной девушкой — лившийся в распахнутую дверь дневной свет вновь перекрыл человеческий силуэт. На сей раз Спартак краешком глаза рассмотрел, что это офицер, в мундире и без плащ-накидки. И повторил те же жесты, какими совсем недавно убедил солдата убраться к черту.

Однако получилась осечка. Вошедший и не думал вести себя как подобает деликатному человеку. Он сделал два шага внутрь и произнес сварливым, неприятным тоном:

— В самом деле, придурок Юрген на сей раз удивительно точен в объяснениях — гауптман и девка...

Герр гауптман, вас не затруднит оторваться от вашего увлекательного занятия? Я понимаю, это нелегко, но вынужден потребовать...

Спартак встал, одергивая китель и бормоча что-то под нос с самым недоброжелательным видом. Он сразу увидел, что имеет дело всего-то с обер-лейтенантом. И подобрался в ожидании возможных неприятностей. С какой такой стати, вопреки субординации, в соблюдении которой немцы особенно славны, обер-лейтенант что-то «требует» от старшего по чину? Все получает объяснение, если сделать единственно возможное допущение: обер-лейтенант отнюдь не простая пехотная рожа, что-то у него есть за спиной такое, что позволяет и со старшим по званию вольничать... Поисковая группа? Какая-то спецчасть? Фельджандармы, конечно, наглецы известные, работа такая, и старших в грош не ставят, но все равно ситуация не та, это ж не въедливая проверка на дороге...

Спартак остановился лицом к лицу с немцем, в демонстративно неуставной позе, заложив большие пальцы за ремень, всем видом давая понять, что кипит от переполняющего его негодования.

— Это ваши машины и ваши люди у костела? — отрывисто спросил немец.

Спартак лениво кивнул.

— Что у вас за команда? Мне о вашем присутствии в этом районе ничего неизвестно. Извольте отрекомендоваться по всем правилам и предъявить все имеющиеся документы.

Ах, как этот фриц шпрехал — завидки брали! Чем дальше, тем яснее было, что за камрада-тевтона Спартаку не сойти... Он оглянулся, послал выразительный взгляд Беате, с видом сконфуженной скромницы приводившей платье в порядок. Она, все еще сидя на куче соломы, потянула к себе за ремешок сумку.

Не удостоив ее и взглядом, немец напирал на Спартака:

— По-моему, я просил вас предъявить документы...

Судя по тону и роже, ни за что не отлипнет. Потянуть время, пока обозначится какая-то ясность и точный расклад сил? Пожав плечами — благо играть неприязнь особенно не пришлось — Спартак пробурчал:

— Даже так?

Говорить кратко, как можно короче — так дольше продержишься, а там, глядишь, и чудо какое произойдет...

— Даже так, представьте себе, — процедил немец.

— А вы кто? — все так же гнусаво, словно у него была каша во рту, буркнул Спартак.

Немец приосанился:

— Обер-лейтенант Роблиц, особая ягдкоманда «Зеро». Перестаньте валять дурака и изображать пьяного в стельку! От вас совершенно не пахнет спиртом, вы трезвехоньки. — Постукивая себя пальцами правой руки по ремню, он говорил спокойно и уверенно, как человек, имеющий право на многое. — Давайте внесем ясность, гауптман: я не собираюсь удаляться с извинениями, чтобы вы и дальше барахтались с этой шлюхой. У меня строго определенный круг обязанностей... о которых, судя по вашему мундиру и чину, вы просто не можете не знать. Мы — ягдкоманда «Зеро», повторяю. Так что извольте настроиться на серьезный лад. На ваших машинах номера «заведения Зеппа», так что не изображайте идиота, все вы понимаете лучше меня...

«Точно, — подумал Спартак. — Местный особист и, судя по тому, как держится, с немалыми полномочиями. О которых я по исполняемой в данный момент роли должен знать все точнехонько. Но я ж не знаю ничего! И говорить с ним сколько-нибудь долго не могу — уж особист-то быстренько расколет...»

Он запустил два пальца в нагрудный карман, вытянул гестаповский жетон и продемонстрировал немцу ту сторону, что была украшена разлапистым гитлеровским орлом.

— Ах, вот оно что... — голос немца чуточку подобрел. — То-то мне показалось, что маркировка машин у вас совершенно не соответствует номерам... Ну, теперь понятно: готовились в спешке, а? Вы от старины Норлица?

Спартак, пряча гестаповский жетон, кивнул с многозначительным видом.

— Сожалею, — сказал обер-лейтенант. — Право же, сожалею, что пришлось так вот беззастенчиво вторгнуться... Но — тем более! Уж гончая из своры Норлица должна понимать все гораздо лучше строевого офицера... Вы должны срочно присоединиться к моей группе. У меня ситуация... — он посмотрел через плечо Спартака на Беату, державшую на коленях сумку, понизил голос, — у меня ситуация, в кодовой таблице определяемая как два-восемь. Два-восемь, — повторил он значительно. — Вам понятно?

Спартак угрюмо кивнул.

— Ну так какого же черта вы стоите? — деловито спросил немец. — Быстренько прикажите вашим людям собираться — и едем на место. Право же, ситуация требует отказаться от любых развлечений... — в его голосе послышалось раздражение. — Что вы стоите, гауптман? Можете вы, наконец, членораздельно мне объяснить, почему Норлиц загнал своих ребят именно сюда?

Показалось даже, что он готов ухватить Спартака за шкирку и вытащить на улицу — так ему было невтерпеж. Ситуация усугубилась до крайности — ясно было, что немец не отвяжется, а если начать с ним препираться, расколет в два счета...

— Смотри, — сказал Спартак, показав пальцем в дальний угол амбара.

И немец попался на эту примитивную уловку — повернулся в ту сторону. Через его плечо Спартак видел, что мотоцикла за заборчиком уже нет...

И нанес мастерский удар, которому его давно научили здешние специалисты этого дела, насобачившиеся на двуногих в форме цвета фельдграу, — левой, в горло, чтоб немец ни дышать не смог, ни позвать на помощь. А правой выхватил эсэсовский кинжал, повторявший форму швейцарского средневекового (по заверению такого знатока старинного холодного оружия, как Борута) и аккуратненько вогнал его немцу в надлежащую точку, чуть повыше солнечного сплетения.

Придержал свободной рукой за шиворот, чтобы падающее тело не наделало лишнего шума. Обер-лейтенант осел с выпученными глазами и выражением безграничного удивления на лице, и Спартаку нисколечко не было его жаль — с какой стати?

Уложив покойника — в том, что именно так и обстояло, сомневаться не приходилось, — на присыпанные соломой доски пола, вышел наружу с самым беззаботным видом, одергивая китель. Беата следовала за ним с независимым и равнодушным видом легкомысленной девицы, которую и амбаром с кучей соломы не удивишь.

Вездеход как раз подкатил, остановился рядом. Не до церемоний было — и Спартак, подтолкнув девушку к машине, бегом бросился обратно, с маху взвалил на плечо тяжелый сверток, предварительно сунув в карман драгоценную бутылку, пошатываясь, бегом преодолел небольшое расстояние от амбара до машины, свалил ношу на заднее сиденье.

И, распрямившись, обнаружил, что на той стороне улицы вновь объявилась парочка жандармов, уже без плащ-накидок, с поднятыми на каски мотоциклетными очками. Они глазели с некоторым изумлением: ну да, что это за гауптман, который не шофера послал, а сам попер тяжесть?

Тот, что повыше, спросил неуверенно:

— Герр гауптман, вы не видели господина обер-лейтенанта?

Беата уже сидела в машине, глядя перед собой, и Спартак видел со своего места, что она держит пистолет на коленях, прикрывая его сумочкой. Немцы стояли с видом людей, намеренных все же, кровь из носу, доискаться своего обер-лейтенанта.

— Не знаю, — сказал Спартак. — Кажется, он вот туда пошел... — и неопределенно махнул рукой куда-то вправо.

Светлые глаза немца вдруг раскрылись широко, изумленно, немец даже рот разинул — и второй, сразу видно, удивился не на шутку. Такую реакцию, молнией пронеслось в голове, могло вызвать только одно: в немецкой фразе, вроде бы построенной по всем правилам, Спартак допустил какой-то ляп, который исконный немец обнаружит в секунду, как, скажем, изумится русский, заслышав из уст человека, выдающего себя за земляка, что-нибудь вроде: «... твою бать!»