– Мою, – сказал Мазур, чувствуя во всем теле противную слабость, словно после тяжелейшего марш-броска. – Бывшую. Покойную. Она вдруг появилась…

Он заметил, как цепко глянул на него Франсуа, видимо, подробно изучивший Мазурову биографию. Казалось, негр в происшедшем сориентировался даже быстрее Кацубы, потому что, не проявляя ни малейшего удивления, протянул:

– Значит, видел покойную жену… – Щелкнул пальцами, не оборачиваясь: – Омбре, дуо граппа! И что она делала?

Официант поставил перед Мазуром большую рюмку с граппой – местной виноградной водкой, по убойному действию ничуть не уступавшей отечественным самогонам с карбидом. Мазур сделал добрый глоток прозрачной жидкости, обжигающим шариком прокатившейся по пищеводу. Выдохнул – тихо, глубоко.

Сказал:

– Она шла по площади. Это она. Лицо, фигура, глаза, все движения…

– А ты, значит, двинул за ней…

– Не знаю, что на меня накатило…

– Бывает. И потом?

– Потом она села в белый «Субару», – сказал Мазур. – И уехала. На номере, по-моему, есть буква «Р», еще цифры помню… один, семь….

– Друг за другом стоят? Один и семь?

– Вроде бы.

– Под «Р» имеешь в виду латинскую «П» или латинскую «Р»?

– Латинскую «Р», – сказал Мазур. Его спутники переглянулись.

– Жара, – сказал Кацуба. – Бывает. Больше ничего в окружающем не… выглядит странновато? От нормы не отклоняется?

– Да ладно тебе, – досадливо сказал Мазур, допив почти всю остававшуюся в бокале граппу. – Я не шизанулся… но я ее действительно видел, это она, как две капли воды…

– Не было хлопот у пирата, пока не взял он в подельники демократа… – хмыкнул Кацуба. – Дружище, почудилось тебе. Новая страна, масса новых впечатлений, нервы, пресыщение красотами, вечерние тени… Мозг достраивает увиденное хранящимися на запасных полочках впечатлениями, зрительными образами. Сам все понимаешь. И ориентируешься, несмотря ни на что, неплохо, с прежней хваткой: марку машины запомнил, кое-кто из цифр и букв на номере…

– И все равно…

– Слушай, – мягко сказал Кацуба. – Ты ведь не допускаешь, что твоя Ольга каким-то чудом осталась жива и угодила в Санта-Кроче?

– Никоим образом, – не поднимая глаз от бокала, ответил Мазур. – Ее же при мне… Когда поезд добрался до Шантарска, она уже окоченела…

– Вот видишь, – столь же мягко продолжал подполковник. – А что касается призраков… Вопрос, конечно, спорный, могу честно признаться, что окончательного мнения на сей счет у меня и сегодня нет. Всякое бывает… Но во что я безусловно не верю, так это в призраков, разъезжающих за рулем «Субару». Уж эта-то деталь с прежней жизнью твоей супруги никак не совпадает, верно?

– Верно, – сказал Мазур. – Она вообще не умела водить машину…

– Вот… По Пласа Дель Соль и в самом деле беззаботно шагала какая-то красивая девчонка. Возможно, она чем-то и напоминала Ольгу. Возможно, была на нее очень похожа. Не вижу ничего удивительного, у множества людей есть очень похожие двойники, иногда это им становится известно, иногда – нет…

– Я понимаю… – тусклым голосом произнес Мазур.

– А раз понимаешь, отвечай честно: ты в норме или как? Старина, игры серьезные… Ты допей, допей…

Мазур выплеснул в рот остатки граппы, собрался, взял себя в кулак, прислушался к ощущениям и чувствам. Решительно сказал:

– Все в норме. Видимо, старею, нервишки… – И с радостью отметил, что спутники не стали переглядываться, – именно этого молниеносного обмена взглядами он опасался… Обошлось.

– Ладно, вопрос закрываем, – сказал Франсуа. – С одним условием – если вдруг, паче чаяния, ты что-нибудь этакое опять усмотришь или почувствуешь, скажи сразу.

– Есть, – сказал Мазур.

– Вот и прекрасно… – деловито бросил Франсуа. – Посиди минутку, окончательно приди в себя… и нужно работать. Кончилось райское житье. Сегодня, кровь из носу, нужно оторваться от хвостов – от конкурирующей фирмы, я имею в виду, местные меня не беспокоят – и встретиться с резидентом. А до этого нам предстоит поработать в роли гончих. Прямо здесь, и очень скоро. Видите ли, сеньор Влад, вокруг ваших гостиничных номеров началось подозрительное шевеление. В первую очередь – вокруг вашего. Не буду излагать соображения, коими руководствуюсь, это совершенно не ваша печаль,но ловить на живца будем сегодня. Посыльный только что принес билеты в оперу. Сегодня дают жемчужину здешней классики, «Эль ихо десобидьенте», для дипломата посещение премьеры в опере – занятие привычное и входящее в круг обязанностей, я бы сказал. Мало кому придет в голову, что мы вдруг вернемся с полдороги на премьеру, где ожидается президент и весь бомонд… Ясно теперь, для чего у вас в багаже были смокинги?

…Бездарному роману из шпионской жизни, переполненному не имеющими ничего общего с действительностью штампами, не было конца. Чувствуя себя персонажем мыльной оперы, Мазур в дурацком смокинге неторопливо спустился по ступенькам, сел вслед за Франсуа на широкое сиденье белого «линкольна», следом столь же чинно уселся Кацуба, и роскошная машина бесшумно скользнула прочь от «Трес Крусес».

– Ну? – через пару минут поинтересовался Франсуа куда-то в пространство.

– За нами – одна машина, – сказал шофер, не оборачиваясь. – Как и предполагалось. Наживочку заглотнули, идиоты. Каждая собака знала, куда вы ехали, они и купились, сняли «коробочку». Обожают штампы, дауны, мышление насквозь клишированное… Сигнал?

– Ага, – кивнул Франсуа.

Шофер нажал что-то под приборной доской, слегка увеличил скорость. Мазур не без любопытства ждал, что же произойдет.

«Линкольн» свернул вправо, не снижая скорости… и сзади, совсем близко, послышался отчаянный лязг железа, грохот сильного удара. С классическим визгом покрышек длинный лимузин неожиданно свернул в проулок и помчался по неизвестным Мазуру закоулкам.

– Что мы наблюдаем? – сказал шофер, мастерски крутя баранку. – Какой-то олух, нарушив правила, вылетел на старом грузовичке, не уступив дорогу, и наш хвостик в него на всем ходу и воткнулся. Поразительно, как скверно здесь водят…

Он резко затормозил.

– Пошли! – распорядился Франсуа. Выскочив следом за Кацубой, Мазур только теперь сообразил, что они подъехали к «Трес Крусес» со стороны бокового входа, ведущего на оживленную улицу. Все трое быстрым шагом миновали аркаду, обширный внутренний двор-патио (где светились гирлянды разноцветных лампочек, суетились официанты и ночное веселье уже раскручивалось вовсю), вошли в вестибюль.

Ночной портье, коротенький живчик с тщательно зачесанными поперек лысины остатками шевелюры, при их появлении обратился в соляной столб. Франсуа остался рядом с ним, а Мазур почти бежал следом за Кацубой. Подполковник на ходу извлек нечто напоминавшее качественную отмычку, не оборачиваясь, шепотом приказал:

– Насмерть не мочить! Берем и сдаем…

Он молниеносно отпер дверь трехкомнатного номера Мазура, широко распахнул ее, и оба ворвались внутрь, прикрывая друг друга по классической методике «первый-второй».

Застигнутый врасплох субъект был весь в белом, но уже в следующий миг, согласно анекдоту, оказался весь в дерьме – фигурально выражаясь, конечно.

Мазур подшиб его ударом по лодыжке, схватил за кисть, развернул и припечатал усатенькой физиономией к полированному письменному столу, в ящиках коего субъект начал было рыться. Тем временем Кацуба в темпе вихря заглянул в другие комнаты, замер, словно что-то вспомнив, рванул в коридор – но там уже грохотали удалявшиеся шаги, внезапно с адским звоном вылетело стекло, судя по звуку, изрядных размеров.

«Витраж на лестничной площадке, – вспомнил Мазур, прижимая пленника мордой к столу. – Точно, этот гад его с разлету вышиб, там первый этаж, невысоко, захочешь унести ноги, еще не то сделаешь…»

И тут же в чинных, тихих коридорах стало невероятно шумно.

Сначала появился давешний штатный топтун, чья усатая толстая физиономия была прямо-таки озарена охотничьим азартом и осознанием собственной значимости. Он решительно отодвинул Мазура с великолепным презрением профессионала к жалким любителям, перенял у него пленника, отступил на шаг, окинул добычу затуманенным взором художника, выбирающего место для первого мазка, – и нанес такой удар, что по кабинету пошел звон, а видавший виды Мазур невольно охнул.

Пленник моментально перешел в состояние полной аморфности, бесчувственно распростершись на полу. Топтун полюбовался делом своих рук, по-птичьи склонив голову к плечу, заломил воришке конечности за голову и молниеносно сковал большие пальцы крохотными блестящими наручниками. Послал Мазуру взгляд, означавший определенно нечто вроде: «Учись, раззява!» и, надувшись, как павлин, хлопнул себя по груди:

– Депто де насьональ гуардиа, сеньор!

– Еста бьен, – с трудом подбирая слова, прокомментировал Мазур. – Грасиас[3]…

– А сус орденес, сеоньор![4] – важно и непонятно ответил тот.

Тут появилась целая процессия – двое полицейских в форме и коричневых ремнях, здоровенный лоб в цивильном, но с приколотой к широкому поясу бляхой ДНГ, Франсуа, уже знакомый Мазуру главный менеджер, в растерянности воздевавший руки и причитавший столь недвусмысленно, что и без перевода было ясно: он, бедолага, призывает небо в свидетели, что в их почтеннейшем заведении такой пассаж произошел впервые. В арьергарде маячили еще какие-то удрученно-перепуганные субъекты в униформе отеля.

Начавший было оживать пленник получил еще раз – на сей раз от лба в цивильном. Началась долгая канитель с писанием протоколов, извинениями полицейских чинов, писком их сотовых телефонов, оживленных переговоров с частым употреблением слов «дипломатико руссо», загадочно-деловым появлением и быстрым исчезновением мрачных личностей в форме и в штатском, словно штамповавшихся молниеносно некой скрытой за поворотом коридора машиной, жалобными стенаньями главного менеджера, взывавшего к вековой славе отеля и пресвятой мадонне, деве сантакрочийской…

Наконец все кончилось. Исчезли мрачные чины, прихватив с собой полумертвого от ужаса пленника и кидая на него нетерпеливые взгляды гурманов, удалился на пост топтун (в уголке получивший от Кацубы зелененькую бумажку с ликом не самого дешевого президента), дольше всех на сцене продержался главный менеджер, но и от него в конце концов удалось отделаться, заверив, что знатные постояльцы понимают всю уникальность ситуации, но зла не держат и не собираются съезжать, равно как и распространять унизительную для престижа отеля информацию.

Примерно через полтора часа Мазур вновь сидел со спутниками в том же «линкольне», неизвестно куда плывшем по ночному городу. Заезженный оборот, конечно, но столица и в самом деле сияла мириадами огней, радужным разноцветьем реклам, над фонтаном, помнившим еще Боливара, сплетались лазерные лучи чистейших спектральных оттенков, а толстенные плети винодука были освещены собранными в загадочные вензеля гирляндами лампочек.

– Хвоста нет, – доложил шофер.

– Еще бы, – удовлетворенно хмыкнул Франсуа. – После давешнего переполоха они на всякий случай подальше отодвинулись…

– Второй-то ушел, – сказал Мазур.

– И хрен с ним, – беззаботно ответил Франсуа. – Из того, что имеется в тенетах, быстренько выдавят все, что знает… В общем, ручаться можно, что ничего особенного он не знает, пешка дешевая, но ниточка потянется, и конкуренты наши на время притихнут…

– Это обязательно было его брать? – спросил Мазур.

– Кирилл, я же вас не учу, как работать на глубине… – сказал Франсуа предельно мягко, но все равно это прозвучало легкой недвусмысленной выволочкой.

– Извините.

– Глупости…

– Был еще вопрос, но не знаю теперь…

– Отчего же. Спрашивайте.

– А не мог этот агрессор оказаться человеком из ДНГ? Или иной аналогичной конторы?

Рассмеялись все трое – и Франсуа, и Кацуба и немногословный шофер.

– Ну что вы, так дела не делаются, – сказал Франсуа. – Они здесь не дураки. В любой стране тайная полиция накопила огромный опыт по незаметной проверке постояльцев. Создается совершенно невинная ситуация, очаровательная горничная или ненароком забредший водопроводчик потрошит чемоданы и ящики стола с наработанной сноровкой, и у него обязательно есть надежное прикрытие, полицейских профессионалов внезапным возвращением в отель почти никогда не накроешь. Успели бы вывести своего человека из неприятной ситуации. Нет, это сторонний, уверенность железная. Кстати, имейте в виду, когда мы приедем в «Голубку» – за столиками не следует особо распускать язык, народ там случается всякий, да и не прикормленные заранее топтуны порой забредают, но в будуаре у Кончиты можете держаться свободно. Девочка надежная, проверенная, да и апартаменты всякий раз детекторами обшариваем…

– Кончита, конечно, девочка проверенная, – со смешком бросил Кацуба.

– Это ты в смысле вечера?

– Ну не в отель же возвращаться, – не моргнув глазом, сказал Кацуба. – Да и Каперанга надо подлечить, чтобы в другой раз привидения не мерещились.

– Ладно, – подумав с полминуты, кивнул Франсуа. – Я и сам, судари мои, впервые попадаю в столь роскошную ситуацию, словно скроенную по голливудским шаблонам. Надо использовать случай на всю катушку – а то в следующий раз, чует мое сердце, буду ползти где-нибудь по пустыне с сухою корочкой в кармане… Влево, Рик.

– А то я не знаю, – проворчал шофер.

Они оказались в новой части города, современнейшей, роскошной и насквозь безликой широченная улица с фонарями, словно позаимствованными из фантастических фильмов, довольно приличные для Латинской Америки небоскребы, стекло, сталь, игра бликов на гигантских гранях высоченных кубов, призм и параллелепипедов, нервическое мельтешение реклам, река лаковых автомобилей… Мазур ощущал себя киногероем – и фильм был отнюдь не шедевром.

Машина свернула с широченной авениды, обогнула небоскреб из голубоватого стекла, сделала пару лихих поворотов – и они оказались в довольно тихом уголке. Эвкалипты, перемежавшиеся какими-то высокими, густыми, неизвестными Мазуру по названиям кустами, подковой окружали небольшое кубическое здание явно современной постройки, но стилизованное под колониальный испанский стиль. Особого буйства красок и электричества не усматривалось – только над входом сияли сине-красные буквы «La Paloma», продублированные для тех, кто не владел испанским, силуэтом голубки из желтых неоновых трубок.

У входа было тихо и пусто. Правда, едва они подошли к высокому крыльцу, из двери моментально вышел высоченный субъект, красочно наряженный под гаучо, и выжидательно, словно бы невзначай, заступил дорогу, но после пары слов, брошенных Франсуа, живенько посторонился:

– Буэнас тардес, сеньорес…[5] 

Внутри было не так уж просторно, но и не тесно, они вошли в зал, раздвигая позванивающие ниточки стекляруса, подскочил официант, опять-таки наряженный здешним ковбоем, только без широкополого сомбреро, провел к столику, очевидно, заранее заказанному.

Столиков было штук пятнадцать. Стоял полумрак, зал освещали лишь подсвечники на каждом столике и несколько настенных ламп, слева играли невидимые музыканты – даже Мазур, не будучи знатоком, сразу определил, что это живой оркестр, не пользующийся усилителями. Уютно, в общем. Полукруглая эстрада пуста и погружена во мрак. Рыдающая, невыносимо томная музыка тем не менее не мешала разговаривать, не била по ушам. Одернув непривычный смокинг, Мазур глотнул вина и подумал: «Франсуа прав, коли уж нежданно-негаданно привел бог оказаться в Эдеме, не грех и сорвать пригоршню плодов послаще, потом и в самом деле можешь оказаться в пустыне, даже без сухой корочки, которую заменит ящерица, – если только удастся ящерицу поймать…»

Публика подобралась чинная, с явным преобладанием сильного пола. Мазур посмотрел на стоявшие перед ним тарелки, мысленно почесал в затылке. Кацуба, не страдавший комплексами, задал вслух тот самый вопрос:

– Друг мой, а как всей этой фигней пользоваться?

– Начинайте с крайних ножей и вилок, – безмятежно посоветовал Франсуа. – Вы ж здесь уже бывали, я имею в виду континент…

– Эх, родимый, – печально сказал Кацуба. – Там, где я бывал, в основном жрут тамалес, зажав их в кулаке, а если что на тебя и капнет, собственным локтем вытирают… Опа! Ну-ка, вон к тем орлам прислушайтесь…

Мазур, притворяясь, будто рассеянно озирает зал, повернулся в ту сторону.

Шумная компания в четырех рослых мужиков средних лет, одетых, общем, элегантно, уже успела опростать с полдюжины бутылок – и один на чистейшем русском рассказывал анекдот про Красную Шапочку и серого Волка, отнюдь не годившийся для нежных детских ушей.

– …а это не молоко, сказала Красная Шапочка и густо-густо покраснела!

Общий хохот. Вопреки классическим книгам и фильмам, у Мазура при виде явных соотечественников в душе вовсе не расцвела пышным цветом ностальгия. Вообще никаких особенных чувств не было. Да и в прошлом, в схожих ситуациях, чувствовал себя примерно так же – ничего, кроме легкого любопытства. Что поделать, не Штирлиц, по двадцать лет за пределами Отечества не сидел, потому, видимо, не успевал соскучиться по родным осинам…

Гораздо интереснее было другое ощущение – он впервые оказался внутри игровой доски. До сих пор, даже если и пребывал в чужой стране законно, пусть и под чужим именем, в чужом обличье, всегда был выключен из местной жизни. Разве что забредет мимоходом на особо колоритный местный базарчик или посидит в разрешенном кабачке. А теперь он оказался именно внутри, был одним из тех, кто имел полное право тут сидеть, вкушать сложные яства, косясь на сцену, явно предназначавшуюся для каких-то действ. Это ощущение, разумеется, ничего не меняло и в его прошлом, ни, надо полагать, в будущем – просто-напросто было новым, чуточку будоражившим…

Внезапно сухой рассыпчатой дробью затре-щали кастаньеты в умелых руках невидимых оркестрантов, сцена ярчайше осветилась, и по краю рампы, и над эстрадой вспыхнули ряды разноцветных лампочек, заметались лучи прожекторов. Вереницей, лихо выстукивая каблуками чечетку – или как оно здесь называлось, – вылетело с дюжину танцоров. До сих пор Мазур видел такое только в кино – расклешенные брюки с рядами золотых бубенчиков и алыми вставками, коротенькие, выше пупа, камзольчики, красные широкие пояса, надвинутые на глаза жесткие широкополые шляпы.

Моментально умолкли звякавшие вилки и ножи, настала тишина. Под кастаньеты и стук бубнов показалась пара солистов – кавалер в том же тореадорско-киношном наряде и классическая Кармен: широченная пестрая юбка с воланами, белая кофточка с пышными рукавами, волна пышных черных волос…

Только когда они начали танцевать – прищелкиванье кастаньет, четкий стук каблуков, юбка вьется волнами, – до Мазура дошло, что мужчин на сцене нет ни одного, все поголовно – девушки в мужской одежде. Очень скоро последовал сюрприз номер два – танцовщицы синхронно и ловко освобождались сначала от шляп, потом от поясов, камзольчиков, блузок… Таким образом, что характер действа выяснился через пару минут. Дольше всех сохраняла целомудрие Кармен, но вот и она, сопровождаемая бесконечной трескотней кастаньет, в лихом кружении волчком оставила конец юбки в руках партнерши, оказались лишь в золотых туфельках и короткой развевавшейся блузке, очаровательно и невинно улыбаясь, прошлась в танце вдоль края рампы.

– Это что, бордель? – спросил тихонько Мазур. 

– Да ты что, – фыркнул Франсуа. – Это не бордель. Это дорогой, закрытый, респектабельный и эксклюзивный бордель… Что делать, где-нибудь в консерватории наша теплая компания смотрелась бы не в пример подозрительнее, особенно если бы мы вздумали после концерта всем гамузом набиваться в гримуборную главной скрипачки…

На сцене в зажигательном танце кружили уже совершенно голенькие наяды, дриады и прочие сильфиды, декорированные лишь золотыми туфельками да бижутерией с крупными камнями, вполне возможно, и настоящими. «Мушкетеры» захлопали вместе с залом, во всю глотку изливавшим эмоции.

Потом обнаженные феи вереницей покинули сцену, и там тут же засуетились три девушки, ничуть не выпадавшие из общего стиля, – прикрытые лишь в самых интересных не только для секс-маньяка местах позолоченными ракушками скупых размеров. Судя по причиндалам, которыми они ловко уставляли сцену, вторым номером должен был выступить фокусник. Музыканты давно умолкли, и в зале стоял легонький гомон.

– Кирилл! А я все глаза проглядел, думаю, ты это аль не ты, потом подумал, что все-таки ты! Какими судьбами, оглоед?

Мазур оторопело поднял голову. Над ним с широкой пьяной улыбкой возвышался один из соотечественников, давешний рассказчик позоривших светлый образ Красной Шапочки анекдотов. Краем глаза Мазур видел, как подобрался Кацуба, как Франсуа нахмурил лоб, пытаясь принять решение…

– Каперанг, ты что? – уже с некоторой обидой тянул поддавший. – Ну ты что? Кирилл! Мазур! Не узнаешь? Девяносто пятый, я год имею в виду! Дальний Восток, «Бе-20», это ж я вас вез на острова, мареманов! Ну? Майор Адаскин, морская авиация славного ТОФа! Крабов ловили, помнишь? Ты что, тоже здешним технику перегоняешь?

Теперь Мазур вспомнил – конечно же, Дальний Восток, «Бе-20», реактивная летающая лодка, этот болван в форме морской авиации, крабы, коньяк, как ни намекал этот Костя насчет баб-с, Мазур не оскоромился, он же ж тогда с Ольгой жил всего-то третий месяц. Матери твоей черт, и ведь они тогда прилетели не на задание, на рутинную тренировку, вот и не было надлежащих мер секретности… Но встреча, а?

– Только по-английски, – бросил Кацуба. – Ты его не знаешь!

– Извините, – сказал Мазур по-английски, пребывая в неописуемых чувствах. – Вы, должно быть, ошиблись, и я вас не понимаю…

Франсуа, полуотвернувшись, делал кому-то скупые жесты.

– Ты что такое лопочешь? – удивился бравый летун, явно не владевший английским в должной степени. – Кирилл, кончай ваньку валять, я тебя моментально срисовал с профиля и фаса, не каждый день таких встречал, мне потом про тебя такое порассказали… Ты чего?

– Я вас не понимаю, – сказал Мазур, добросовестно пытаясь надеть маску ледяной холодности.

– Какой там «андестенд»? Мазур, ты чего, особо секретный? Ну тогда тс-с! – Он приложил палец к губам и зашипел на весь зал: – В таком случае салфет вашей милости, красота вашей чести… Пардон, обознались! Мы не темные, кое-чего понимам-с!

К нему мрачно приблизились со спины двое верзил в нарядах гаучо, но летчик уже отходил, с пьяными ужимками разводя руками и раскланиваясь, твердя:

– Пардон, ошибся! Пардон, обознался! И вовсе это не Мазур!

– Пошли отсюда, – решительно сказал Франсуа. – Время. Послал же черт…

Он вышел первым, свернул налево, там за высокой пальмой в майоликовой кадке оказалась неприметная дверь. Все трое гуськом поднялись по узкой винтовой лестнице, остановились перед черной дверью, покрытой узорами из золотистых гвоздиков, на вид чертовски тяжелой. Но, когда Франсуа постучал, распахнулась она легко – очередная декорация…

За дверью обнаружилась Кармен, наряженная на сей раз под испанскую крестьяночку. Мазур видел в сувенирных лавках таких кукол: белый корсажик с пышными рукавами и низким вырезом, алая короткая юбка колокольчиком, синие воланы, белые гетры, в волосах огромный блескучий гребень.

– Прошу, сеньоры, – сказала она на хорошем английском, ничуть не удивившись. – Вы вовремя, дон Херонимо только что прибыл… – и послала Мазуру лукавую улыбку:

– Как вам у нас понравилось?

– Великолепно, – светски улыбнулся он.

– Прошу, проходите…

Шагая за ним следом, Кацуба прошептал на языке родных осин:

– Ну разумеется, все улыбки и ужимки вновь достаются бравым водоплавающим…

Это была просто-напросто небольшая уютная квартирка без малейшего намека на обитель высокооплачиваемого греха. Разве что присутствовала в небольших дозах местная экзотика в виде оскалившихся индейских идолов, парочки старинных мушкетов и ковров в ярчайших, зигзагообразных узорах, но это было совсем другое дело.

– Прошу любить и жаловать, – сказал Франсуа. – Это и есть Конча, очаровательная Кончита, наш милейший ангел-хранитель…

– Очень надеюсь, что ваши комплименты искренние… – Она вновь оглянулась на Мазура, смешливо, дерзко. – Прошу вас…

В небольшой комнате у искусственного камина – настоящий здесь, конечно же, был бесполезен – сидел самый обыкновенный человек: примерно их возраста, в меру элегантный, неброский, абсолютно не запоминающийся.

– Прошу садиться, – сказал он чуть ли не равнодушно, кивнул на поднос, где стояла пара бутылок и чистейшие бокалы. – Кончита, солнце мое…

– Настало время мужских дел! – воскликнула она с легонькой иронией, сделала реверанс и направилась к двери. – Я вас покидаю, кабальерос!

Какой-то миг казалось, что она на прощанье высунет язык, – нет, ушла без выкрутасов.

– Милейшее создание, – сказал дон Херонимо так скучно, словно был экскурсоводом в музее, а Кончита – невзрачным черепком. – Итак, товарищи… пардон, по новому времени, пожалуй что, господа, простите за красно-коричневую обмолвку, привык… Итак, господа. О серьезности и важности поставленной перед вами задачи вы были осведомлены еще в стране…

«Тьфу ты, – подумал Мазур тоскливо. – Неужели грядет очередная политинформация, как во времена оны? К тому идет. Еще один человек с раньшего времени – только весьма специфический… Сохранились же по углам, парторги…» Правда, в следующий же миг оказалось, что он крупно ошибался…

– Испугались? – спросил дон Херонимо, глядя на него в упор.

– Чего бы это? – пробормотал Мазур.

– Доброй старой политинформации, а? Не отрицайте, у вас отразилось на лице именно это: страх перед пустой болтовней перетолмачивающего передовицы из «Правды» политотдельца? Ну, не притворяйтесь, – бледно улыбнулся он. – Возможно, я и в самом деле выбрал неверный тон. Возможно. Я не бог, и у меня тоже есть нервы. Кроме того, мне, как и вам, приказано выиграть. Проигрыш или ничья просто не предусмотрены. Так вот, сочтите это бахвальством, но у меня есть своя собственная методика ведения дел. Я предпочитаю как можно меньше утаивать от непосредственного исполнителя – не благородства или тому подобных пустяков ради, а для того, чтобы он получше проникся. Чтобы предельно четко понимал, какая ответственность свалилась ему на плечи. Надеюсь, не будете жаловаться на хрупкость ваших плеч? Это у Кончиты они хрупконькие, а вам всякое приходилось таскать на горбу… Господа офицеры, суть в следующем. Ситуация в Латинской Америке и в Санта-Кроче конкретно давно уже не напоминает пятидесятые годы, когда американцы и в самом деле занимали здесь доминирующие позиции. Времена изменились. Конечно, проамериканская партия здесь есть, но нынешний президент и его окружение сторонники националистических концепций, суть которых я вам не стану разжевывать – люди вы подкованные, много интересных лекций прослушали… Грубо говоря, вслед за Бразилией и Аргентиной здешние лидеры стремятся свести американское влияние к разумному минимуму. Во всех областях жизни. Лично меня в данный момент больше всего интересует экономика. Делишки типа «плаща и кинжала» катастрофически устарели, впрочем, началось это даже не вчера… Увы, то, что эта страна хочет немного потеснить у себя дядюшку Сэма, еще не означает, что они согласны автоматически кинуться в объятия возрождаемой России. Нынче не восьмидесятый, скажем, год, когда мир был, главным образом, двухполюсным. И тем не менее… Мы с вами не перестроечные публицисты и не дети. Нам бог велел быть циничными. Мы просто обязаны сюда влезть: чтобы военную технику покупали не у янки, а у нас. Чтобы нефть, алмазы и добрую половину таблицы Менделеева вывозили не янки, а мы. То, что мы, Россия, слабее СССР, не меняет дела – нужно работать с перспективой. Третья мировая война уже идет – экономическая. Теперь – детали. В том «дипломате» нет ни чертежей ядерного оружия, ни данных о новой, совершенно секретной портупее. Такой хлам нынче не котируется. Там – материалы, с помощью которых и при некотором напряжении ума мы сможем вышвырнуть отсюда нашего крупнейшего конкурента. Концерны помельче потом будет гораздо легче щелкать поодиночке, как орехи. Вот все, что я могу сказать, но, как говорится, умному достаточно. Мы обязаны выиграть. Речь идет об экономическом будущем страны, о том, кто здесь будет доминировать в первой половине двадцать первого века… – И он впервые повысил голос:

– Обязаны выиграть, понятно? Вы – русские офицеры. Сыграйте-ка, мужики, по крупной или грудь в крестах, или последняя помойка…

Слушатели дружно промолчали – потому что в такой ситуации сказать, в общем, нечего. Дон Херонимо поочередно оглядел их – как теперь понятно, умнейшими глазами, а не парторговскими, – встал:

– И вот еще что. Простите за небольшую дезинформацию, которой вас накормили на родине. Думаю, не обидитесь. Ваша цель – не озеро, обозначенное на карте Ирупанского каскада как объект два, а соседнее – объект три. Маленькая лишняя предосторожность. Для вас это, в принципе, ничего не меняет, а вот конкуренту будет хороший сюрприз… Аста маньяна, сеньоры!

Он поклонился и вышел, за приоткрытой дверью послышался его голос и серебристый смешок Кончиты. Вскоре появилась и она сама, с комическим ужасом оглядела нетронутый поднос:

– За шпионскими делами не выпили ни глотка?

– Увы… – развел руками Франсуа. – Мало того, что шпионские дела, так еще и спешка… Мы вас покидаем, Кончита, но в качестве компенсации оставляем блестящего морского офицера сеньора Влада… – Он наклонился к уху Мазура и шепотком сказал по-русски:

– Не комплексуй, все оговорено, утречком пришлю за тобой тачку, а до того времени считай, что здесь у тебя и стол, и дом… И вообще, так надо…

И они с Кацубой вывалились прежде, чем Мазур успел ответить хоть словом.

Слышно было, как хлопнула стилизованная под испанскую старину дверь. Мазур ощутил неловкость, но, признаться, легкую и мимолетную.

– Итак… – сказала Кончита решительно и непринужденно. – Эта аскетичная комната с дурацким камином пригодна исключительно для того, чтобы здесь о своих скучнейших делах совещались шпионы… Давайте пере…как это? Передискриминируемся?