Пиранья (№10) - Возвращение пираньи

– Передислоцируемся, – поправил Мазур, начиная осваиваться.

– Вот именно. Нет-нет, поднос оставьте здесь, эти ужасные напитки – тоже принадлежность «шпионской» комнаты. Там у меня есть все, а это выпьет ваш очередной шпион…

– Кончита… – осторожно сказал Мазур, не вытерпев.

– Ага, боитесь? – Она выдернула Мазура за руку из кресла и потащила за собой. – Думаете, я не боюсь? Думаете, я легкомысленная дура? Просто-напросто, Влад, меня заверили, что здесь нет ни единого поганого «клопика», а я успела уже убедиться, что дон Херонимо не бросает слов на ветер. Могу я в этом случае немного пошалить? Чтобы развеяться и забыть о шпионах…

Комната, в которой они оказались, предназначалась, безусловно, для более веселых и приятных дел, нежели шпионаж. Кончита прямо-таки сунула Мазура в низкое мягкое кресло, словно плюшевого медвежонка, уселась рядом на столь же низкий диванчик, повела рукой:

– Берите фрукты, вот их сколько. У вас же, наверное, ничего этого нет? Снег, медведи… а водку в самом деле наливают в с…самовар, или он для другого предназначен?

– Из него пьют чай, – сказал Мазур. – Насчет снега и медведей вы немного преувеличиваете, Кончита, у нас есть много всяких интересных вещей, помимо снега и медведей…

– Но ананасов-то не растет? И винограда тоже? Мне говорил дон Херонимо… Ешьте.

Мазур вежливости ради потянул с блюда кисточку почти черного винограда.

Кончита подобрала ноги, уперлась в колени тонкими руками, положила подбородок на стиснутые кулачки и стала за ним наблюдать с непонятным выражением. Она была тоненькая, очаровательная, с огромными карими глазищами, и, как сплошь и рядом бывает, не верилось, что эту девочку можно примитивно купить за деньги. Впрочем, Мазур с долей самокритичности признал про себя, что, несмотря на элегическо-грустное направление мыслей, мысли эти ничуть не помешают ему довести происходящее до логического конца. Мужик есть мужик, и пишется мужик, аминь…

– Ты правда моряк? – спросила она с интересом.

– Правда.

– Интересно, а ты не пробуешь в глубине души меня жалеть? – спросила Кончита. – Терпеть не могу, когда попадаются такие вот… которые жалеют бедное падшее создание… А попутно все равно используют.

– Брось, – сказал Мазур. – И не думаю я тебя жалеть. Молодая, красивая, наверное, не бедная, зарабатываешь, могу побиться об заклад, побольше скромного морского офицера…

– Ты и правда так думаешь? – Она пытливо всмотрелась ему в лицо, удовлетворенно кивнула. – Правда. Дедушка у меня был брухо… как по-английски… колдун. Я кое-что умею, клянусь мадонной… А пистолет у тебя с собой?

– Угадай, если умеешь, – сказал Мазур.

– Нету… Ну, тогда ты и впрямь серьезный человек – шпион без пистолета опаснее шпиона с пистолетом, только дурачки, локо, мелкие людишки увешиваются стволами… Может, мне что-то такое сделать? Может, ты чего-то хочешь?

– Я пока так посижу, – сказал Мазур. – Трудный денек выдался.

– Тогда пей. Это «Кансильер», прошлого года, отличное… Возьми бокал и иди сюда, – подвинулась она.

Мазур сел с ней рядом, отпил из бокала и откинулся на мягко-упругую спинку дивана. Смокинги. Роковые красотки. «Ла Палома», куда кого попало не пускают. А ведь не врали романы, все это есть, досталось же на старости лет…

Осторожно покосился на очаровательную соседку, безмятежно умостившую пышноволосую головку у него на плече.

– Ага-а… – протянула Кончита. – Ну, я верю, что ты меня не жалеешь, только вот в глазах у тебя присутствует второй классический вопрос… Как я сюда попала, а?

– Ты это тоже терпеть не можешь?

– Да нет, почему. Наоборот. Я, видишь ли, Влад, не пала, а поднялась. У родителей ранчо в Барралоче. Понятно?

– Не совсем.

Девушка недоуменно покосилась на него снизу вверх, что-то, видимо, сообразила:

– Ах да… Милый, это у гринго и в Мексике ранчо означает поместье. У нас, если поместье, это называется «финка» или «асиенда». А ранчо у нас, да будет тебе известно, – это простая деревенская хижина. Стены глинобитные, пол земляной, крыша – соломенная. Оценил? Во-от… Жутко подумать, что бы со мной было, останься я в Барралоче. – Она искренне передернулась. – Потасканная корова с кучей сопляков и мужем-бурро… ослом. А как я живу теперь? У меня была рито. Как тебе объяснить… Рито – это удача, фортуна, счастливый случай… Влад, ты почему такой напряженный?

Мысленно махнув рукой, Мазур сказал:

– Я сегодня, кажется, видел привидение.

– Случается, – ничуть не удивилась Кончита. – Я сама не видела, но они иногда показываются… Кто-то, кого ты убил?

– Нет, – сказал Мазур. – Жена. Ее убили.

– Ко-олепредо… – протянула Кончита.

– Что?

– Ну и дела… Здесь убили?

– Нет, там, у нас…

– Молодая или старая?

– Молодая. Как ты.

– Красивая?

– Очень.

– Так… – задумалась Кончита, прижавшись теснее. – Что бы тебе на это сказал дедушка? Она тебя любила?

– Думаю, да.

– Думает он, видите ли… Ох, мужчины… Н-ну… Будь это кто-то, кого ты убил, можно сразу уверенно говорить, что он тебе пророчит беду. Те, кого ты убиваешь, это уж-жасно любят, заявиться в самый неподходящий момент, беду напророчить. А если жена, любящая… Хм, она тебя предупреждает.

– О чем?

– Ну откуда я знаю? Надо ей о чем-то тебя предупредить, понимаешь? Так тебе и сказал бы толковый брухо. А уж плохое там или хорошее… Quien sabe?[6] По-английски это…

– Я знаю, – сказал Мазур, успевший выучить эту незамысловатую фразу, применявшуюся здесь в массе ситуаций и носившую невероятное множество значений и оттенков. – Но вот о чем…

– Вряд ли есть необходимость беречь верность, – лукаво покосилась Кончита. – Сам подумай, если она тебя любила, ей приятно, что ты продолжаешь с красивыми женщинами… Если ее все равно нет, это же не измена, понимаешь?

Глупо хранить верность мертвым. И вообще, los muertos e idos no tien amigos…

– Что?

– У мертвых и ушедших нет друзей, – сказала Кончита. – Это такая пословица…

– Черт, верно, – растерянно сказал Мазур. По крайней мере, к нему эта пословица подходила на все сто – у тех, кто уходит на задание, друзей больше нет…

– Ты весь зажатый, – тихо сказала Кончита. – Не бойся, я же тебе говорю, большую беду любимая жена не пророчит, предупреждает просто.

– Мне просто показалось, – сказал он, злясь на себя за то, что вновь потихонечку допускал в мозг прежнее ощущение, испытанное там, на площади.

Что чуточку верил, будто видел Ольгу на самом деле.

– Ничего не показалось, – наставительно сказала Кончита. – Значит, приходила она к тебе, глупый…

И, гибко выгнувшись, прильнула к его губам долгим поцелуем.

Глава 5

UNA GUAPA BONITA

Как давно известно сведущим людям, главная сложность случайных романчиков, платных или бесплатных, заключается в искусстве красиво разойтись утром. Мазуру в этом смысле повезло – у смышленой девчонки, умело и яростно пробивавшейся из грязи в князи, стиль был неплох. Наверняка отработан на неизвестном количестве предшественников, но это, в сущности, неважно. Умеренно-короткие ласки после пробуждения, легкий завтрак с кофе, непринужденная болтовня – все катилось по накатанной, так что Мазур почувствовал себя совершенно свободно.

В девять утра после деликатного стука в дверь объявился второй секретарь, мужчина представительный, холеный и в других обстоятельствах наверняка надменно державшийся бы со столь плебейскими гостями, зачем-то прикрытыми дипломатическим паспортом. Однако перед Мазуром с Кацубой он откровенно прогибался и, судя по некоторым наблюдениям, искренне – явно получил от кого-то неизвестного хорошую накачку. Дополнительный штрих в пользу серьезности операции.

– Подожди минутку, – сказала Мазуру Кончита, почти не обращая внимания на импозантного дипломата (быть может, искренне считала его чем-то вроде посольского шофера). – Сейчас уедет наш особо скрытный гость… Полюбоваться хочешь?

Мазур выглянул в окно. На обсаженной эвкалиптами аллее стоял белый «мерседес», и к нему живенько поспешал невидный субъект в сопровождении двух квадратных мальчиков, декорированных темными очками.

– Министр земледелия, – беззаботно пояснила Кончита. – Крайне нервный субъект, поскольку женат на состоянии супруги, а она однажды уже грозила разводом. Конечно, кресло у него весьма доходное, но по сравнению с деньгами сеньоры – й-ют[7]! Вот и бережется… Ну, всего тебе наилучшего. – По-прежнему игнорируя третье лицо, она приподнялась на цыпочки и звонко чмокнула Мазура в щеку. – И чтобы призраки больше не навещали…

«С ума сойти, – грустно подсмеиваясь над собой, думал Мазур, спускаясь по витой лестнице следом за дипломатом. – Выхожу это я утречком из одного из самых шикарных борделей столицы, смотрю, а из соседней двери – сам министр земледелия… Поэма. Обычно воспоминания в сто раз прозаичнее…»

…И завертелось, закрутилось, с удовольствием бы сказал «понеслось», но все обстояло как раз наоборот-поползло… Теперь вместе со вторым секретарем по кругам здешнего бюрократического ада поплелись и они с Кацубой, и кругов этих было не семь, как в каноническом аду, а, пожалуй, семижды семь, не считая тупиков, ответвлений и ловушек.

Российские коллеги здешнего крапивного семени выли бы от зависти, узнав в точности, как здесь обставлено дело. Самые любимые присказки местных чиновничков – «Quien sabe?» и «маньяна» – «завтра». Мазур полагал сначала, что ржавые колеса и прочие приводные ремни начнут вертеться быстрее, если в ход пойдет то, что здесь именуется «мордида», а по-русски – «на лапу», однако Кацуба обескуражил, авторитетно разъяснив, что мордида помогла бы ликвидировать процентов двадцать пять волокиты, и не более того. Просто порядки таковы, и точка…

Однажды оказалось, что их дипломатические паспорта не только не помогают, а в парочке случаев даже мешают. Будь у них простые туристские визы, сэкономили бы часа три, убитых на визит в мунисипалидад – городскую управу.

Мазур уже отчаялся хоть капельку понять здешний механизм, покорно таскался за спутниками по коридорам и кабинетам, механически повторяя то, что ему подсказывали, подписывая, что подсовывали, а в иных случаях, наоборот, протестуя и отказываясь по наущению Кацубы подписывать – однажды даже добросовестно орал на пожилую канцелярскую крысу, грозя жалобой лично президенту и дипломатическим скандалом (что на крысу особого впечатления не произвело, но таковы уж были правила игры – отчего-то именно в этом кабинете требовалось орать, пугая, что из-за этого вот субъекта Россия немедленно разорвет отношения с Санта-Кроче).

Из мунисипалидад отправились в министерство общественных работ, почему-то ведавшее еще и почтой, – дабы получить закорючку, позволяющую отправлять свою корреспонденцию на каких-то льготных условиях (они вовсе не собирались никому писать, но тем не менее закорючку получить были обязаны). Оттуда – в министерство здравоохранения, заверить дубликаты своих свидетельств о прививках.

Разрешение на временное обладание парой самозарядных винтовок, парой помповушек и парой револьверов выдали в полицейском управлении за четверть часа. Вот только потом пришлось подниматься на шесть этажей выше, чтобы все эти стволы зарегистрировать, – почему-то не там же, в полиции, а в департаменте общественной безопасности, подчинявшемся той же мунисипалидад, но разместившемся от нее за пять длиннейших кварталов. Мало того, оружие разрешалось содержать в готовом к стрельбе состоянии лишь за административными границами столицы. И посему они потащились еще за два километра, где в конторе, чье официальное титулование тут же вылетело у Мазура из головы, скобы, спусковые крючки, затворы ружей и барабаны револьверов опутали прочными шнурами, украсив каждый ствол двумя казенными печатями, а потом еще упаковали все по отдельности и свертки опять-таки запечатали, трижды объяснив согласно длиннейшей инструкции, что нарушение печатей в пределах столицы позволяет официально и автоматически причислить нарушителей к герильеро и прочим антиобщественным элементам.

И снова министерство общественных работ – получить разрешение на официальный наем при необходимости подданных Санта-Кроче в качестве подсобных рабочих экспедиции. Спуск двумя этажами ниже – получить свидетельство, гласящее, что господа дипломаты едут в глубинку не просто так, а как раз и являются научной экспедицией. Субъект, безусловно, не обладающий чувством юмора, долго растолковывал, что проводников, поваров и проституток они вправе нанимать без регистрации, а вот лодочникам, носильщикам и охотникам обязаны выдавать должным образом оформленные квитанции, иначе рискуют вступить в конфликт с налоговым управлением. Мазур, не удержавшись, поинтересовался, почему такие льготы для трех первых категорий. Субъект, ничуть не удивившись, объяснил, что льгот никаких нет, просто проводникам, поварам и проституткам обычно платят по твердой, известной фискальным органам таксе, а вот прочие требуют денежку по договоренности. И в доказательство предъявил длиннющий циркуляр, любезно предложив перевести вслух на английский, но Мазур отказался.

Управление железной дороги – еще одна закорючка, дающая некие льготы при путешествии поездом (должно быть, заключавшиеся в том, что их не станут выпихивать на полном ходу, как, не исключено, поступают с лицами, льгот не имеющими). Управление речного транспорта – то же самое (видимо, не имеющих льгот вполне могут выбросить за борт, привязав к ногам колосники).

Некстати оказалось, что в департаменте Чаулуке, который их поезд будет пересекать на протяжении километров пяти, только что из-за герильеро введено военное положение, и следует получить в военном министерстве еще одну закорючку. И они отправились бы туда, как три дурака, но другой чиновник, слышавший разговор, поправил коллегу: положение объявлено не военное, а осадное, значит, сеньорам нет нужды тащиться через полгорода в военное министерство, достаточно заглянуть в Главный департамент общественной безопасности. Мазур едва не расцеловал этого симпатичнейшего человека, но побоялся, что могут неправильно понять.

Всезнающий Кацуба рассказал, что случаях в трех виной всему даже не бюрократия, а здешнее национальное своеобразие. Жители республики делились на гачупино (потомки испанцев), юропо (потомки выходцев из Европы), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с негритянской кровью). Сие придавало порой бюрократическим игрищам особую запутанность – подполковник готов был поручиться, что их лишний раз гоняли по этажам министерства общественных работ только потому, что некий гачупино внутренне возмутился тем, что ему нечто смеет «предписывать» некий чоло. А избавивший их от лишней поездки в военное министерство альтруист и не альтруист вовсе просто он, юропо, рад был при посторонних посадить в лужу кичливого гачупино, перепутавшего военное положение с осадным…

Но вот настал великий миг – они добрели до последнего бастиона коварного противника, скрывавшегося за невинным названием министерства природных ресурсов, коему подчинялся «заповедник». Мазур уже ничему не удивлялся и ничего не хотел – как автомат, шагал по коридору, держа под мышкой роскошную кожаную папку на молнии. В папке хранились подготовленные неизвестными спецами подробные материалы, неопровержимо свидетельствовавшие, что их хозяин, то есть Мазур, принадлежит к шизанувшемуся племени упертых фанатиков, свято верящих в летающие тарелки, контакты с высшим разумом посредством обычного пылесоса и лохнесское чудище. Правда, согласно папке, бзик у Мазура был несколько иной – он был убежден, что задолго до ледникового периода на территории Санта-Кроче существовала высокоразвитая цивилизация, следы каковой он и рассчитывал обнаружить на Ирупане. Такого позора он еще не испытывал. При одной мысли, что придется излагать эту галиматью серьезному взрослому человеку, занимающему немаленький пост, бросало в краску. Но коли уж собака попала в колесо…

А защитник последнего бастиона пост занимал определенно немаленький, судя по обширной приемной с набором всевозможнейших канцелярских игрушек и невероятно холеной секретаршей, вряд ли умевшей обращаться и с десятой частью всего этого. Правда, их в приемной долго не мариновали. Едва услышав их имена, красотка хлопнула длиннющими ресницами, для порядка постучала пальчиком по клавишам какого-то никелированного ящичка и объявила:

– Дон Себастьяно Авила вас немедленно примет, сеньоры…

Да, это был дон! Лет шестидесяти, но прямой, как клинок шпаги, с благородной седой шевелюрой и черными усами а-ля Бисмарк, орденской ленточкой в петлице безукоризненного черного пиджака и властным взглядом, он не мог быть простым сеньором – исключительно доном…

Впрочем, прием был не ледяным, а довольно теплым, киска из приемной, умеренно колыша бедрами, принесла кофе и здешний коньяк. Мазур, ухитрившись ни разу не покраснеть и не сбиться, кратко изложил суть овладевшего им безумия и выразил надежду, что обнаружение следов могучей сгинувшей цивилизации принесет Санта-Кроче мировую известность, не говоря уж о невероятном подъеме туристской индустрии. Дон Себастьян слушал все это с невозмутимостью истинного кабальеро, отнюдь не склонного сразу же хвататься за телефонную трубку и набирать номер ближайшей психушки только потому, что собеседник именует себя Наполеоном Бонапартом.

– Ну что же, дон Влад… – задумчиво сказал сановник, когда Мазур умолк, внутренне сгорая от стыда. – Мы давно уже стали демократическим открытым обществом, развивающим контакты самого разнообразного характера, в том числе и, гм… научные. Идея не нова, конечно, ярым приверженцем подобных взглядов, вернее, самым знаменитым на нашем континенте их приверженцем был полковник Фосетт, но он пропал без вести, побрекито[8], так и не отыскав своих затерянных городов… Конечно, места, куда вы направляетесь, гораздо более безопасны, нежели поглотившие Фосетта джунгли, к тому же на дворе двадцать первый век… Вам повезло. Еще лет двадцать назад в подобном предприятии могли усмотреть в угоду политической конъюнктуре в стране и в мире нечто ужасное и злонамеренное, вроде шпионажа… – Он тонко улыбнулся, недвусмысленно отделяя себя от авторов подобных версий. – Однако с тех пор многое изменилось, прежние порядки давно осуждены общественным мнением, невероятно глупо было бы подозревать нечто подобное – вы собираетесь в места, где единственными стратегическими объектами на добрых пару тысяч квадратных километров является парочка полицейских участков да заброшенный еще в сорок девятом военный аэродром… Иными словами, я полностью разделяю одно из британских установлений: джентльмен из общества имеет право на любое хобби, не нарушающее законов, гражданских свобод других и морали…

Он протянул руку к подставке, извлек роскошный «Паркер» и, секунду помедлив, поставил затейливую подпись на одном из казенных бланков последний штрих, завершающий эпическое полотно под названием «Хождение по бюрократии». Промокнул ее не менее роскошным пресс-папье. Вежливо улыбнулся:

– Вот и все, ваши мытарства кончены…

– Благодарю вас, дон Себастьяно, – сказал Мазур искренне.

И замер в ожидании недвусмысленного разрешения покинуть кабинет.

– Я вижу, насколько обрадованы вы и дон Мигель, – мягко сказал Авила, и в сердце у Мазура моментально ворохнулась смутная тревога. – Увы… Мы покончили с мытарствами и формальностями. Однако, к моему величайшему сожалению, нам с вами предстоит нынче же обговорить парочку чисто организационных вопросов. К стыду нашему, вынужден открыто признать, что департаменты, в которые вы направляетесь, некоторым образом неблагополучны. Герильеро не ведут там активных операций, но спорадическое появление их групп отнюдь не исключено… Я понимаю, дон Влад, что вы готовы благородно снять с нас всякую ответственность за вашу жизнь и безопасность, вы горите идеей, подобно Фосетту… но, простите, независимо от ваших благородных побуждений я вынужден думать о скандале, который может вызвать любой, э-э, инцидент, связанный с вашими персонами. Вы – члены дипломатического корпуса, что, во-первых, не убережет вас от поползновений и происков безответственных субъектов вроде герильеро, во-вторых, любой инцидент не просто принесет неприятности кому-то из чиновников – ударит по престижу страны на международной арене. Как дипломат, вы не можете этого не понимать…

– Я понимаю, – кивнул Мазур, так и не сообразив, куда клонит старый лис.

– В таком случае вы легко простите встревоженному старику вполне уместную настойчивость… – Он слегка развел руками, глядя на Мазура взором невинного ребенка – светлым, чистым, искренним. – Тем более, что инициатор вовсе не я, я был вынужден уступить нажиму смежных инстанций… Короче говоря, дон Влад, главное управление полиции предъявило мне форменный ультиматум. Они хотят, чтобы я отправил с вами какого-то сержанта полиции. По их уверениям, опытный и гибкий сотрудник, бывавший в диких лесах, в серьезных переделках… Разумеется, финансировать его участие в экспедиции вам не понадобится, управление оплатит все расходы… У вас нет возражений против этого их сержанта Лопеса?

Его незамутненный взор излучал радушие и доброту, а сильная ладонь лежала на только что подписанной бумаге. Так, словно в любую секунду была готова смять ее в комок. Все было ясно, как день. Или – или. «Ладно, – подумал Мазур, выругавшись про себя. – Как-нибудь управятся с этим Лопесом, не столь уж и велико препятствие…»

– Помилуйте, почему у меня должны быть возражения? – пожал он плечами со столь же искренним видом. – Мы у вас в гостях, мне понятно ваше беспокойство, участие этого вашего сержанта, я думаю, в чем-то даже облегчит работу…

– Полицейского сержанта, не нашего, – вежливо поправил дон Себастьяно.Наше министерство не располагает собственными полицейскими либо военными, если не считать вооруженных сотрудников лесной охраны, но это совсем другое… Мы – насквозь мирная организация. Что, увы, не избавляет нас от… некоторых треволнений. Вот, не угодно ли посмотреть?

Он с молодой легкостью поднялся, подошел к стене. Там висело с полдюжины импозантно выглядевших бумаг в застекленных рамках – то ли типографская имитация старинного шрифта, то ли в самом деле написано вручную, тисненые золотые разводы, солидные печати. Видимо, дипломы, а может, и указы о награждениях – там же красуется рамочка с полудюжиной орденов.

Однако Авила снял самую невзрачную рамку, неизвестно как туда попавшую,обычный лист писчей бумаги со смазанной эмблемой наверху – нечто вроде перекрещенных мачете и автомата и несколькими строчками от руки, несколько размашистых подписей, алая неразборчивая печать.

– Вот, не угодно ли полюбоваться? – Авила положил рамочку перед Мазуром. – Смертный приговор от имени «Капак Юпанки», по всей форме вынесенный вашему покорному слуге. Подписано сеньоритой Викторией Барриос и двумя ее, с позволения сказать, генералами.

Судя по лицу Кацубы, бегло прочитавшего документ, все так и обстояло.

«Крепкий старик, – не без уважения подумал Мазур. – Его, конечно, должны после такого охранять, но это не снижает риска. Держит на стене, молоток…»

– Простите, но за что? – спросил он, и в самом деле недоумевая. – Ваше мирное министерство…

– История проста. Месяцев семь назад я получил от сих господ пространный ультиматум с требованием в сжатые сроки самым кардинальным образом реконструировать заповедник. Откровенно признаться, он существует более на бумаге. Господа из «Юпанки» требовали провести комплекс крупных мероприятий – природоохранные зоны, биосферные исследования, разветвленная сеть патрульных и так далее и тому подобное… Признаюсь, план довольно толковый, однако, во-первых, в ведении моего министерства – не более тридцати процентов затронутых вопросов, во-вторых, сумма, в которую должны вылиться расходы, немного превышает четыре годовых бюджета республики… Примерно так я и прокомментировал по телевидению данный ультиматум. Тогда получил это отчего-то только я один. Я не считаю, что должен был оказаться в компании смертников, – просто отчаялся понять логику сеньориты Барриос и ее «капитано»… Теперь понимаете, почему о благополучном исходе вашей экспедиции думаем не только мы, но и полиция?

– Понимаю, – сказал Мазур. – Ситуация, в самом деле, щекотливая.

– Рад, что понимаете, – удовлетворенно кивнул Авила. – Надеюсь, вы теперь отнесетесь с пониманием и к инициативе министра внутренних дел? Он по своим каналам еще неделю назад… не знаю, как это называется на их полицейском жаргоне… кажется, «запустил». Да, примерно так. Он запустил в «Юпанки» информацию о том, что два русских дипломата выполняют рекогносцировку заповедника по просьбе своего правительства, которое намерено вложить некие средства в совместный с нашей республикой проект – реконструкцию заповедника. Надеется, что герильеро, узнав об этом, отнесутся к вам лояльно, применительно к нашим условиям – оставят в покое… Министр искренне хотел вам помочь, надеюсь, вы не в претензии?

– Ничуть, – сказал Мазур.

Их экспедиция обрастала ложными версиями, дезинформацией и прочими дымовыми завесами, как катящийся с горы снежный ком…

– Первоначально он вообще собирался отправить с вами взвод полицейских, – обрадовал Мазура дон Себастьяно. – Но потом все еще раз изучили ситуацию, провели расширенное совещание, пришли к выводу, что реальная опасность не столь уж и велика, можно обойтись одним сержантом…

– Разумно, – сказал Мазур. – Взвод – это чересчур…

Хороши бы они были в сопровождении взвода! Предположим, и со взводом разделались бы, возникни такая нужда, но как потом объяснить бесследное исчезновение своего почетного эскорта? Разве что нелегально уходить через границу, благо границы, собственно, в дебрях практически нет…

Он послал собеседнику вопросительный взгляд, словно бы мельком зацепивший и подписанную бумагу.

– И еще одна, на сей раз действительно последняя деталь… – сокрушенно развел руками старый лис. – Мне неприятно говорить, но я вынужден отяготить экспедицию и четвертым членом. О, не пугайтесь, это действительно последнее условие! Кроме того… Быть может, это вас и не отяготит вовсе? Коли уж речь идет об очаровательной сеньорите, безусловно служащий неким противовесом полицейскому Лопесу…

– Женщина? – удивился Мазур не на шутку. – В джунгли?

– Ну, это, строго говоря, не джунгли, – с видом решительным и непреклонным поправил Авила. – Скорее уж сертаны, гораздо более близкие к европейским лесам, нежели к буйной сельве… Кроме того, вас ведь отнюдь не ждут странствия по лесам, верно? Не столь уж сложный маршрут: поездом до Часки, потом пароходом по Ирупане, в Чукумано, согласно завяленной вами диспозиции, вы получаете снаряжение, нанимаете катер и вновь плывете по Ирупане, к озерам. Места малонаселенные, но вы везде будете путешествовать в относительно цивилизованных условиях. Сеньорита, о которой идет речь несмотря на молодость, ценный сотрудник министерства, биолог, училась в Великобритании. У ее родителей – несколько асиенд на северо-востоке, так что это, заверяю вас, отнюдь не хрупкая барышня, скорее сорвиголова, еще в детстве скакавшая на неоседланных конях и научившаяся стрелять из револьвера. Знаете ли, асиендадо с северо-восточных равнин своих детей по традиции воспитывают отнюдь не хлюпиками, не делая различий меж полами. Это даже нашло отражение в нашей классической литературе. Вам не доводилось читать «Всадницу под бледной луной»?

– Нет, не выпало случая, – сказал Мазур с выдержкой истого дипломата.

– Жаль. Я вам непременно подарю английское издание, – сказал дон Себастьяно. – Скажу вам доверительно: я ни за что не стал бы настаивать на участии сеньориты Карреас, будь ваша экспедиция по-настоящему опасна. Она внучка моего старого друга, у меня есть земли по соседству с одним из его поместий, многое связывает. Что делать, времена меняются. В пору моей юности работающая девушка из общества у нас в стране была вещью диковинной, простите за такое определение. Однако все стало другим, и нравы, и люди… Между прочим, дон Влад, она русская на три четверти, вы сможете общаться на родном языке. Ее прадедушка – из тех, что проиграли вашу гражданскую войну. К нам приехало много таких офицеров. Когда в тридцать четвертом началась война с чочо[9], многие пошли в армию и воевали так хорошо, что у нас до сих пор некоторые удивляются, как эти люди могли проиграть войну у себя на родине. Прадедушка сеньориты Карреас командовал полком на Гран-Чуко, после нашей победы был принят в обществе, стал асиендадо, в доме его сына бывал даже Дон Астольфо, о котором как-то не принято вспоминать, но мне, старику, поздно менять привычки… Я, можно выразиться так, не навязываю вам сеньориту Карреас, я вам ее доверяю… 

– Но каковы будут ее функции? – спросил Мазур.

– Понимаете ли, дон Влад… Возможно, ее присутствие и не столь уж необходимо, но все зависит от точки зрения… Вы у нас недавно и вряд ли разбираетесь в политических хитросплетениях. Как и везде, у нас существуют партии, парламентские интриги, определенное соперничество меж разными фракциями, промышленными группами, высокопоставленными деятелями… разумеется, я веду речь о вполне цивилизованных методах и ситуациях, свойственных любой стране. Вам это может показаться странным, но столь невинная экспедиция, как ваша, при определенных условиях может оказаться объектом пристального внимания самых разных министерств и политических сил, а следовательно, даже ваше путешествие само по себе найдет отражение в столичной политической жизни. О, вас самих это не затронет ничуть, но вокруг экспедиции будут кипеть страсти… Информация – краеугольный камень политической жизни, вам, как дипломату, пусть и военному, это должно быть понятно…

Мазур подумал: наконец что-то стало понятным. Идут некие игры, в суть которых нет нужды вникать. Главное понятно – сей обаятельный старый лис хочет иметь возле заезжих путешественников свои глаза и уши. Знаем мы этих внучек старых друзей. В конце-то концов, если быть циничным, девушка из общества и пожилой, но крепкий сеньор из общества вполне могут оказаться в одной постельке – времена и точно меняются, прогресс наступает по всем направлениям. Итак, глаза и уши. Ладно, пусть голова болит у Кацубы, на то он и зам по контрразведке… Как-нибудь перебедуем и сеньориту из общества, приставленную шпионить для своего хитромудрого шефа…