Глава девятая,

где обнаруживается, что литература и жизнь все же тесно связаны меж собой

На сей раз д'Артаньян совершенно не имел никаких причин опасаться, что его вид послужит предметом насмешек для уличной черни и дерзких парижских сорванцов. Со всех точек зрения он выглядел вполне достойно, восседая не на самом лучшем в Париже коне, но все же на таком, коего грех стыдиться любому гвардейцу. Жаль только, окружающие и не подозревали о том, что видят перед собой новоиспеченного гвардейца из Дома Короля, и д'Артаньян твердо решил разбиться в лепешку, но раздобыть в ближайшее же время денег на новое платье, сразу открывавшее бы его принадлежность к полку. Хотя от ста пистолей неизвестного благотворителя или - хотелось верить - прекрасной благотворительницы остались жалкие крохи, у гасконца уже созрел великолепный план, как приумножить скудные капиталы. В дороге он сам, свято выполняя наказы родителей, ни разу не поддался соблазну усесться за игру, но за время пути наслушался историй про невероятное везение, сопутствующее новичкам, рискнувшим впервые поставить деньги на кон. Приличные места, где можно было претворить план в жизнь, уже были ему известны.

Конечно, это означало бы вновь нарушить родительские запреты - но д'Артаньян, как и в истории с продажей желтого мерина, успокаивал свою совесть тем, что, во-первых, родительские напутствия не вполне учитывали жизненных реалий, а во-вторых, что важнее, он собирался играть не ради азарта или всеобщей моды, а в силу суровой необходимости, чтобы раздобыть денег на экипировку. Почтенный родитель никак не подозревал, какие суммы понадобятся молодому человеку, обосновавшемуся в Париже и записанному в гвардию...

Свернув на улицу Старой Голубятни, он заставил английского скакуна гарцевать, и тот, стряхивая пену с губ, выгнув шею и грызя удила, сделал все, чтобы его молодой хозяин выглядел как нельзя более блестяще. Воодушевленный успехом, д'Артаньян поклялся себе завтра же отправить Планше за отборным овсом - пусть даже им самим придется попоститься. А впрочем, прекрасная Луиза вряд ли позволит, чтобы постоялец, к которому она отнеслась столь радушно, чах от голода у нее на глазах. А значит, и Планше что-нибудь да перепадет...

Подъехав к воротам, он увидел, что там ведутся несомненные приготовления к отъезду. Слуги проворно грузили в повозку чемоданы и дорожные мешки, а г-н Бриквиль наблюдал за ними со своей всегдашней кислой миной, словно подозревал, что на отрезке дороги длиною всего-то в десяток шагов нерадивые лакеи успеют украсть и пропить пожитки в ближайшем кабачке. Здесь же стоял конюх, держа в поводу оседланную лошадь хозяина, настолько уступавшую новому приобретению д'Артаньяна, что тот лишний раз испытал приятное чувство превосходства. Все усмотренное вкупе со шпагой на боку г-на Бриквиля, занимавшей это место лишь в исключительных случаях, многое сказало бы и менее наблюдательному человеку, нежели наш гасконец. Он с радостью отметил, что стоявшая тут же Луиза вовсе не походила на женщину, собравшуюся пуститься в путешествие.

С важным видом он спрыгнул с седла и бросил поводья одному из слуг:

- Отведи моего коня в конюшню, Клеман, да смотри, вытри его как следует!

- Господи! - воскликнула Луиза с живейшим интересом. - Какой великолепный конь, господин д'Артаньян!

- Пустяки, - ответил гасконец с наигранной скромностью. - Можно было подобрать и получше, но время поджимало - завтра утром следует явиться в казармы гвардейской кавалерии, представиться командиру, выяснить, в какую именно роту меня зачислили...

- Сударь! - воскликнула прекрасная нормандка в совершеннейшем восхищении. - Вы уже в гвардии!

- Ну, вы же знаете, что я явился в Париж делать карьеру... - сказал д'Артаньян, внутренне распираемый гордыней. И обратился к г-ну Бриквилю тем покровительственно-радушным тоном, каким всегда говорят с пожилыми унылыми мужьями молодых красавиц: - Что я вижу, любезный хозяин! Никак, изволите путешествовать?

- Вот именно, - мрачно ответил Бриквиль со своим всегдашним кислым видом. - В Бургундию, знаете ли. Там у меня процесс в парламенте Дижона, по поводу наследства. Каковое, между прочим, выражается кругленькой суммой в семьсот пистолей, - добавил он примерно с той же едва скрытой гордыней, с какой д'Артаньян объявил о своем вступлении в гвардию.

- А я-то решил, судя по обилию багажа, что вы собрались не иначе как к антиподам... - ответил д'Артаньян.

- Я думаю, ради такого наследства стоило бы отправиться и к антиподам, - сухо заверил г-н Бриквиль. - А вы, я слышал, были настолько опрометчивы, что встали под военные знамена? Ах, господин д'Артаньян, молодо-зелено! Охота вам была взваливать на плечи такую обузу...

Гордо подбоченившись, гасконец ответил:

- Хотел бы уточнить, что я записан не в какой-нибудь провинциальный полк, а в рейтары. Которые, как известно, принадлежат к Дому Короля...

- Ах, д'Артаньян, это все едино, - ответствовал г-н Бриквиль с гримасой, способной заставить молоко створаживаться не хуже ведьминых заклинаний. - Это все едино... Пустой карман, нерегулярно выдаваемое жалованье, муштра и выговоры, а если начнется, не дай бог, война, все еще более усугубится - погонят куда-нибудь по непролазной грязи под мушкетные пули и ядра... Послушайте моего совета, подыщите более безопасное ремесло. Гораздо более скучное, но более выгодное. Все мы грезили сказочками о блестящих отличиях на глазах короля, маршальских жезлах и ослепительных карьерах. А жизнь - она проще, любезный д'Артаньян, и гораздо скучнее... - Он печально вздохнул: - По крайней мере, не торопитесь хотя бы жениться. Иначе получится так, что, пока вы месите грязь где-нибудь во Фландрии, вокруг вашей супруги будут увиваться волокиты и вертопрахи...

Глянув через его плечо на очаровательную Луизу, имевшую сейчас вид воплощенной добродетели, д'Артаньян усмехнулся:

- Плохого же вы мнения о человечестве, любезный хозяин...

- Просто я, в отличие от вас, юноша, искушен в жизни и умудрен опытом, - печально ответствовал г-н Бриквиль.

Д'Артаньяну крайне не понравился взгляд, которым его квартирохозяин как бы связал воедино на миг гасконца и Луизу, упомянув о волокитах и вертопрахах. Ревнивцы - народ своеобразный и способны на самые непредсказуемые поступки. А потому гасконец решил с ходу увести мысли хозяина от опасного направления.

- Вот кстати, - сказал он беззаботно. - Меня, едва я услышал ваше имя, крайне занимает один любопытный вопрос... Вы, часом, не родня ли известному Рожеру де Бриквилю, приближенному маршала Жиля де Рэ, сподвижника Жанны д'Арк?

Похоже, он угодил в яблочко. Хозяин прямо-таки расцвел:

- Я и не думал, любезный д'Артаньян, что вы столь сведущи в генеалогии и истории Франции, вы мне поначалу показались крайне легкомысленным юнцом, уж не посетуйте... Ну что же, пусть я и не могу представить вещественных доказательств - учитывая, какие бури пронеслись над королевством за эти двести лет и сколько бумаг погибло в пожарищах, - но в нашем роду никогда не сомневались, что со славным Рожером нас связывают родственные узы...

"Совсем славно будет, ежели окажется, что и остальные это мнение разделяли", - подумал гасконец.

Проследив, как увязывают его багаж, г-н Бриквиль напоследок дал жене и слугам массу советов, насколько многословных, настолько и бесполезных, ибо они сводились к банальностям - сохранять дом в порядке, плату взыскивать вовремя, избегать мотовства, вовремя тушить огни, стеречься пожара, воров и нищих... Обогатив остающихся столь мудрыми наставлениями, он, наконец, сел на коня и тронулся в путь. Любезность д'Артаньяна простерлась до того, что он добросовестно махал вслед носовым платком, пока поводка и всадник не скрылись за поворотом, - искренне надеясь, что кто-нибудь из прохожих примет его за благонравного сына, почтительно прощающегося с пустившимся в странствия отцом...

- Ах, господин д'Артаньян, - сказала растроганно Луиза, - как благородно с вашей стороны вот так тепло провожать Бриквиля...

Гасконец браво ответил:

- Луиза, долг любою гвардейца - относиться со всем возможным почтением к супругу столь очаровательной женщины...

- Интересно, - сказала Луиза, лукаво прищурясь, - а каково же в таком случае должно быть отношение гвардейца к самой женщине?

Д'Артаньян окинул ее внимательным взором - но личико прекрасной нормандки было совершенно невинным, взгляд лишен легкомыслия, лишь в уголках алых губ таилось нечто, заставлявшее вспомнить поговорку о тихом омуте, издавна известную и в Беарне.

- Я полагаю, опять-таки со всем возможным почтением, - сказал он в некоторой растерянности.

- Вы полагаете... - фыркнула Луиза, решительно отвернулась и вошла в дом.

Д'Артаньян в некотором смущении ретировался в свою комнату, где некоторое время забавлялся новехонькими пистолетами, примеряясь, насколько они удобно лежат в ладони, целясь во всевозможные предметы домашнего обихода, проверяя колесцовые замки и кремни. За окном понемногу сгущались сумерки, и пора было посылать Планше к хозяйке за свечой - обычно в Беарне он в это время уже видел десятый сон, но сейчас, взволнованный всеми происшедшими в его жизни изменениями, ложиться не собирался.

- Любезный господин д'Артаньян! - послышался вслед за деликатным стуком в дверь голосок хозяйки. - В том ли вы виде, чтобы к вам можно было войти?

- Разумеется, - ответил он с готовностью. Непринужденно войдя в комнату, Луиза огляделась и сделала испуганную гримаску:

- Господи, эти военные игрушки... Уберите их куда-нибудь, а то еще выстрелят ненароком...

- Исключено, сударыня, - ответил д'Артаньян со снисходительностью старого вояки. - Для производства выстрела необходимо, чтобы...

- Бога ради, избавьте меня от этих ужасных подробностей! - зажала она пальчиками уши. - Скажите лучше, можете ли прямо сейчас помочь мне в мелких домашних делах?

- С превеликой охотой! - заявил гасконец браво.

Он только сейчас заметил, что очаровательная нормандка избавилась от корсажа, обычно стягивавшего ее стан, и пленительные округлости, коих не мог не заметить любой зоркий наблюдатель, были благодаря вырезу платья и отсутствию шнуровки открыты нескромному взору так, что г-на Бриквиля это, безусловно, не привело бы в восторг.

"Черт побери! - подумал гасконец, направляясь следом за хозяйкой. - Неужели я настолько здесь обжился, что меня уже по-семейному не стесняются? Что бы это могло означать?"

Вообще-то, у него были подозрения насчет того, что это может означать, но он помнил: то, что могло в Беарне оказаться простым и ясным, в Париже, не исключено, означает совершенно другое...

- Слуги, бездельники, уже завалились спать, - щебетала хозяйка, решительно направляясь в сторону гостиной. - А я вдруг вспомнила, что сегодня совершенно необходимо достать серебро, чтобы его завтра с утра почистили...

"Суетливая у них тут жизнь, в Париже, - думал д'Артаньян, поспешая следом. - У нас в Беарне преспокойно достали бы серебро из буфета и утречком, куда оно денется..."

Войдя в гостиную и остановившись у высоченного прадедушки нынешних сервантов, именуемого дрессуаром, хозяйка пояснила:

- Мне придется встать на табурет, чтобы дотянуться до верхней полки, а вы будете меня поддерживать, я ужасно боюсь высоты...

В некотором противоречии с только что сказанным она довольно ловко вспрыгнула на табурет и потянулась к верхней полке, бросив, не оборачиваясь:

- Поддержите же меня, а то я непременно упаду!

Д'Артаньян после секундного колебания крепко поддержал ее за талию обеими руками - и следует сказать, что подобные домашние заботы ему крайне понравились.

- Ах! - воскликнула вдруг молодая женщина. - У меня кружится голова, я, кажется, падаю...

И она в самом деле рухнула с табурета прямо на руки д'Артаньяна, поневоле вынужденного крепко схватить ее в объятия. Ему стало тем временем приходить в голову, что в некоторых отношениях жизнь схожа что в Париже, что в Тарбе...

Но додумать до конца он не успел - вокруг его шеи обвились две стройные ручки, и нежный голосок прошептал на ухо:

- Милый д'Артаньян, а можете ли вы отнестись ко мне ужасно непочтительно? Я вам приказываю быть со мной непочтительным...

- Гвардеец в таких случаях слепо повинуется, - сказал д'Артаньян, покрепче прижимая ее к себе и с бьющимся сердцем ощущая гибкое, сильное тело под тонким татьем.

- Вот и прекрасно. А теперь проводите меня в спальню. Мы же не глупые подростки, чтобы целоваться посреди гостиной. Только не стучите так сапогами. Слуги отправлены со двора, но все равно - береженого бог бережет... А лучше снимите их сразу...

Вмиг сбросив сапоги, д'Артаньян последовал за Луизой в спальню, где был незамедлительно увлечен на массивную супружескую постель под балдахином, так и не успев этикета ради сказать какой-нибудь куртуазный комплимент, коего, по его мнению, требовали приличия. Вместо этого ему было предложено помочь очаровательной нормандке избавиться от платья, после чего события приняли пылкий и недвусмысленный оборот.

Д'Артаньян, как любой выросший в деревне, имел некоторый опыт в общении с прелестницами, склонными позволять мужчине вольности. Правда, опыт таковой был им приобретен на лесных полянах, в стогах сена и заброшенных строениях, так что он впервые оказался наедине с лишенной предрассудков дамой в натуральной спальне, на широкой постели с самым настоящим балдахином. Но это, в общем, дела не меняло, и он приложил все усилия, чтобы следовать на сей раз не родительским заветам, а наставлениям синьора Боккаччио, благо эта ситуация, пришло ему в голову, словно была взята прямиком из бессмертного "Декамерона". А это свидетельствовало, что изящная словесность и жизнь все же теснее связаны меж собой, чем это кажется иным скептикам.

К сожалению, пришлось очень скоро признать, что его опыт не так богат, как представлялось доселе. Кое-какие уроки, преподанные ему очаровательной и пылкой нормандкой, это, безусловно, доказали, приведя в восторг и некоторое оторопение. Похоже, свою фантазию он зря считал такой уж бурной - прекрасная парижанка, руководя событиями без малейшего смущения, ввергла гасконца в такие шаловливые забавы, что он, повинуясь дразнящему шепоту и нежным опытным ручкам, сам себе удивлялся, проделывая то, что от него требовали, и, в свою очередь, подвергаясь не менее удивительным атакам. Черт побери, так вот каковы нравы в Париже! Куда там беарнским резвушкам с их неуклюжей прямотой...

К сожалению, самые приятные вещи обладают свойством оканчиваться. Настал момент, когда столь упоительные забавы пришлось прервать по причинам отнюдь не духовным, а самым что ни на есть земным, - и д'Артаньян блаженно вытянулся на обширной супружеской постели, держа в объятиях обнаженную прелестницу так, словно имел на это все законные права.

"Гром меня разрази, - подумал он в блаженной усталости. - Положительно, везет так, что жутко делается. Ну никаких тебе препятствий на дороге, одни достижения. Вот так вот поневоле задумаешься: а что, если трактирщик из Менга был прав и сходство мое с королевским профилем на монете отнюдь не случайное? Что, ежели... Прах и преисподняя! С одной стороны, конечно, некрасиво и даже грешно подозревать собственную матушку в недостаточной добродетели... с другой же... Персона короля, как известно, возвышается над всеми установлениями и правилами приличия, ибо монарх сам определяет, что считать добродетелью, а что - пороком. Недалеки те времена, когда люди еще указывали с гордостью в официальных бумагах титул вроде: "Сякой-то, королевский бастард"... <Бастард - незаконный отпрыск.>Нет, а вдруг? Как бы это узнать дипломатичнее? Не обретался ли в наших местах великий Генрих? Не может же так везти сыну простого захолустного дворянина... "

- Вы не уснули, мой рыцарь? - нежным голоском осведомилась Луиза.

- Помилуйте, - спохватился д'Артаньян. - Какой гвардеец может уснуть, пребывая в подобном обществе? - И осведомился с хорошо скрытым беспокойством: - Я надеюсь, Луиза, вы не разочарованы?

- Вы очень милый мальчик, д'Артаньян, - ответила прекрасная нормандка. - И я не сомневаюсь, что под руководством опытной учительницы вы еще станете по-настоящему опасны для дам...

Пока д'Артаньян обдумывал ее слова, пытаясь догадаться, что здесь от комплимента, а что - от той дерзости, на которую всегда имел право слабый пол, Луиза мечтательно протянула:

- Д'Артаньян... Как вас назвали при святом крещении?

- Шарль, - сказал д'Артаньян. - Собственно, если уж стремиться к точности, то мое полное имя звучит как Шарль де Батц д'Артаньян де Кастельмор...

Вообще-то, он не стремился к предельной точности, а потому не стал добавлять, что Батц и Кастельмор, собственно, давно уже представляют собой пришедшие в совершеннейший упадок клочки земли, дикие пустоши, единственным достоинством которых осталось то, что они дают владельцу право на соответствующие титулы... В конце концов, скрупулезность - качество стряпчего, а не дворянина, не правда ли?

- Шарль д'Артаньян... - тем же мечтательным голосом произнесла Луиза. - Луиза де Батц д'Артаньян де Кастельмор... Право, это звучит гораздо более звучно и красиво, нежели Луиза де Бриквиль...

На всякого мужчину, даже самого неискушенного, любая тень подобных намеков испокон веков действовала, как рев охотничьего рога на пугливую дичь. А потому д'Артаньян, тревожно встрепенувшись, поторопился напомнить:

- Прелесть моя, но ведь помянутый де Бриквиль - ваш законный супруг... Перед богом и людьми...

- Ах, милый Шарль, если бы еще перед лицом этой вот постели... Стыдно вам признаваться, но свои законные супружеские права мой дражайший супруг берется осуществить форменным образом пару раз в год - и если бы вы знали, как кратки и скучны эти редкие свидания! Никакого сравнения с вами, дорогой Шарль, уж вы-то знаете, как ублажить даму... Нет, вы в самом деле полагаете, что я была бы вам плохой женой? Я молода, смею думать, красива и отнюдь не бедна... И к тому же дворянского рода...

"Караул! - в совершеннейшем смятении возопил про себя д'Артаньян. - Меня, кажется, хотят окрутить?! Черт, окно высоко над землей, да и пожитки остались в комнате..."

- Неужели, милый Шарль, я вас напугала? - невинным голоском поинтересовалась Луиза, шаловливо давая волю рукам. - Ну что такого страшного в моем предложении?

- Однако ваш муж пребывает на этом свете в полном здравии... Позвольте вам напомнить, Луиза, что по законам королевства двоемужие, как и двоеженство, карается виселицей, на коей придется болтаться и "пособнику", как выражается судейская братия, то есть мне...

- Помилуйте, Шарль, к чему упоминать о таких ужасах? - рассудительно прервала Луиза. - Вы так храбры и ловки... Что вам стоит, вызвав де Бриквиля на дуэль, сделать меня вдовой?

- Черт побери, это просто еще один способ попасть на виселицу, столь же надежный...

- Ну, не преувеличивайте, Шарль! В Париже ежедневно случается столько дуэлей со смертельным исходом... А кара постигает виновных в исключительно редких случаях. У вас наверняка найдутся заступники при дворе... И вообще, я не тороплю вас сделать это немедленно. Просто поставьте перед собой такую задачу...

- Непременно, моя радость, непременно, - торопливо заверил д'Артаньян, радуясь некоторой отсрочке.

- В конце-то концов, все может решиться и более естественным образом, - проворковала ему на ушко Луиза. - Бриквиль, как многие брюзги и скряги, пренебрегающие к тому же супружеской постелью, страдает регулярными разлитиями желчи, и лекарь по секрету мне сообщил, что следующий удар может оказаться роковым...

"Господи боже и пресвятая дева Мария! - взмолился про себя д'Артаньян, не на шутку устрашенный подобной перспективой. - Молю вас: в неизреченной милости вашей пошлите долгие годы жизни де Бриквипю... тому Антуану де Бриквилю, что держит меблированные комнаты на улице Старой Голубятни в Сен-Жерменском предместье... Чтобы уж никакой ошибки не случилось..."

- Вот именно, предоставим все природе и богу, - сказал он со вздохом облегчения. - В конце концов, разве плохи такие вот отношения? В них есть та поэтическая прелесть, которой уделил столько внимания самый замечательный писатель современности, синьор Боккаччио, автор бессмертного "Декамерона"...

- Возможно, - согласилась Луиза. - Вот только... Мне казалось, что Боккаччио, автор "Декамерона", умер лет триста тому... Впрочем, возможно, это был какой-то другой Боккаччио...

- Черт меня раздери, - сказал д'Артаньян. - Неужели, Луиза, вы читаете романы?