Глава первая

Ночью на парижских улицах

К дому на улице Вожирар д'Артаньян подошел, когда до назначенных девяти часов оставалось еще изрядно времени, - но тут уж он ничего не мог с собой поделать, сжигаемый азартом и нетерпением. Теперь, когда он знал, что загадочная молодая дама была на деле герцогиней де Шеврез, он понимал, что этот крохотный домик на Вожирар был, конечно же, всего лишь уютным гнездышком для потаенных встреч, - мимо настоящего дома де Шеврезов он до сих пор проходил не единожды, и тот роскошный особняк не имел ничего общего с курятником, притаившимся в тупичке...

Уже взявшись за дверной молоток, он подумал: "Черт побери, что, если у нее превосходная память и она меня моментально узнает? Ну и что? Не убьет же меня ее челядь, а если попробует, шпага с кинжалом наготове. Не побежит же она жаловаться королю на то, что вместо одного любовника под его личиной пробрался другой? Его величество не одобряет нарушения супружеской верности, кто бы ни был в том замечен... Решено!"

И он, словно бросаясь навстречу неприятельским клинкам, заколотил молотком в дверь.

Появился мрачный слуга, сразу видно, одержимый подозрениями во враждебных замыслах касательно всего мира и всех его обитателей. Придерживая дверь рукой, он осведомился:

- Что вам угодно, сударь?

- Я пришел к даме, написавшей мне это письмо, - сказал д'Артаньян, показав конверт.

Во взгляде слуги что-то самую малость изменилось к лучшему:

- И ваше имя?

- Арамис, - невозмутимо ответил д'Артаньян.

- Прошу вас, - посторонился слуга.

Д'Артаньян протиснулся в дверь, стараясь на всякий случай не поворачиваться к унылому церберу спиной. Слуга старательно запер дверь, гремя многочисленными цепями и засовами, после чего, почтительно шагая впереди с зажженным светильником, проводил д'Артаньяна в небольшую гостиную. Поставил светильник на стол и удалился со словами:

- Уж не посетуйте, придется вам немного обождать, сударь, вы явились задолго до назначенного времени...

Оставшись один, д'Артаньян первым делом проверил, легко ли выходит из ножен кинжал и удобно ли висит на боку шпага, - когда имеешь дело с герцогиней де Шеврез, одержимой очередной интригой, предосторожность отнюдь не лишняя... Он прошелся вдоль стен - но нигде не заметил ни притаившихся злодеев, ни потайных дверей.

Голоса и непонятная возня за тонкой перегородкой привлекли его внимание. Без особых церемоний д'Артаньян извлек кинжал, проковырял крохотную дырочку и незамедлительно прильнул к ней левым глазом. Его взору открылось не совсем обыденное зрелище - по крайней мере, для недавнего провинциала.

Давешняя горничная стояла, прислонившись спиной к стене, закрыв глаза и закинув голову, покорно уронив руки, а прелестная герцогиня де Шеврез, удовлетворенно щурясь, припала к ее губам долгим поцелуем, выдававшим большую сноровку. Платье служаночки было распахнуто самым откровенным образом, и унизанные перстнями ладони герцогини оглаживали пленительные выпуклости, с коими, по глубокому убеждению наблюдавшего эту сцену с отвалившейся челюстью д'Артаньяна, наилучшим образом сочеталась бы именно мужская рука.

- Ваша милость... - пролепетала девушка, когда платье сползло с ее плеч окончательно под нетерпеливыми пальцами герцогини. - Это так странно...

- Глупости, солнышко, - отозвалась герцогиня. - Ты не в провинции, а в Париже, привыкай к столичному обхождению, глупышка... - продолжала она, не ослабляя натиска. - Золотом осыплю, не трепыхайся... Какая талия, какие бедра, а вот это местечко у нас в Париже именуется Нидерланды, то есть Нижние земли...

- Ах, сударыня...

- Стой спокойно и не притворяйся, что тебе впервые в жизни задирают юбчонку. В своей Пикардии, надо думать, вдоволь навалялась на сеновалах?

- Но то были парни...

- Глупышка, я тебе докажу, что нет особой разницы, - промурлыкала герцогиня ей на ухо, действуя так, что растерявшаяся девушка залилась краской. - Скажу тебе по секрету - мне приходилось этим заниматься с нашей возлюбленной королевой, и она осталась довольна, что уж ломаться пикардийской простушке... Я из тебя сделаю очаровательную и опытную маленькую шлюху, мое прелестное дитя, и, если будешь умницей, поднимешься гораздо выше из этого убогого домишки...

- Ваша милость, я так не могу... - прошептала девушка, слабо попытавшись убрать целеустремленную ладонь со своего обнаженного бедра, но это привело лишь к тому, что другая рука герцогини овладела Нидерландами.

- Если может королева, можешь и ты, дуреха, - жмурясь от удовольствия, довольно улыбаясь, проговорила герцогиня. - Ну-ка, не болтай и подставь губки... Говорю тебе, будешь умницей, попадешь в Лувр, в спальню королевы... Наша бедная Анна обязана получать маленькие удовольствия, коли уж муженек ей достался недоделанный. Ну, не дури! В этих руках, говорю тебе, побывала королева Франции и многому обучилась, так что благодарила потом...

"Черт побери, у нас в Беарне это не в обычае! - подумал д'Артаньян оторопело. - Да и в Париже подобные штучки вроде бы должны сурово караться... Интересно, врет она насчет королевы? Ох, чует мое сердце, нисколечко. Вот в чем, стало быть, секрет небывалого фавора нашей герцогини... Бедная девочка, вот-вот ее совратят окончательно, а ей, могу поклясться, гораздо более по вкусу бравые гвардейцы, нежели придворные дамы с их противоестественными привычками... Как бы ее выручить?"

Однако в этот вечер служаночке явно не суждено было расширить опыт новыми впечатлениями - в комнату довольно бесцеремонно ввалился давешний мрачный слуга и пробурчал:

- Вы велели напомнить, сударыня... Близится время... Мушкетер уже ждет в гостиной...

- Сучий прах! - непринужденно воскликнула герцогиня, нимало не смущенная вторжением непрошеного свидетеля. - Ты хоть додумался предложить дворянину вина, скотина? Нет? Я так и знала... Продам я тебя когда-нибудь туркам в евнухи, орясина, поскольку ни для чего другого ты не годишься, мерзкая рожа... Иди и принеси в гостиную бургундского из дальнего угла подвала! Живо! - И, с нескрываемым сожалением выпустив девушку из объятий, заботливо одернула ей юбку, натянула платье на плечи, потрепала по щеке. - Ничего, когда выдастся свободная минутка, я еще займусь твоим обучением... А сейчас быстренько приведи себя в порядок и ступай к гостю. Заруби себе на носу - этот дворянин мне крайне необходим. В этом доме он должен встретить самый теплый прием...

- Приятно слышать.. - пробормотал д'Артаньян, стоя так, чтобы моментально отпрыгнуть от стены при появлении слуги.

- А потому будь с ним поласковей, - продолжала герцогиня. - Если, паче чаяния, ему вздумается прижать тебя в уголке, не вздумай изображать святую. Понятно?

- Понятно, - прошептала служаночка. - Но я думала, вы сами намерены им заняться...

- Намерена, - мечтательно сказала герцогиня. - Ох как намерена... Ну и что? Прикажешь ревновать к тебе? Чушь! Я вообще не ревнива, никогда не понимала людей, одержимых этим чувством... Брысь!

Сообразив, что более он ничего интересного не услышит и не увидит, д'Артаньян отпрянул от проделанной дырки и чинно уселся за стол. И вовремя - появился слуга с подносом. Добросовестно пытаясь придать себе услужливый и предупредительный вид, он налил гасконцу стакан, осведомился, не будет ли каких пожеланий, и убрался восвояси, пробурчав напоследок, что хозяйка "вот-вот изволят быть, ваша милость".

На смену ему явилась очаровательная служаночка, все еще с пылающими щеками и с явственным следом от жемчужных зубок на шее. Притворившись, что не замечает ее смущения, д'Артаньян благодушно спросил:

- Когда же, наконец, появится твоя хозяйка, милочка?

- Обещала вот-вот спуститься, - промолвила девушка, отчаянно трепеща длинными ресницами. - Просила вас чувствовать себя, как дома.

- Малютка, а ты присоединяешься к этой просьбе? - спросил д'Артаньян с самой обаятельной, как он надеялся, из своих улыбок.

- О да, конечно, сударь...

Она была такая хорошенькая, молоденькая и свежая, что д'Артаньян с его здоровыми провинциальными вкусами не мог остаться равнодушным - незамедлительно подошел, привлек к себе и поцеловал с присущей гвардейцам непринужденностью. Девушка, зажмурившись, после короткого колебания вернула ему поцелуй, по ее собственной воле затянувшийся надолго. Ободренный первым успехом, гасконец продвинулся далее, опять-таки не встретив сопротивления - как ему хотелось верить, не только в силу полученных красоточкой распоряжений.

Отстранившись наконец с сожалением, он оглядел потупившуюся девушку и спросил:

- Интересно, из каких уголков прекрасной Франции происходят такие красотки? Попробую угадать... - и с видом провидца заключил: - Ну конечно же, из Пикардии!

- Ах сударь! - пролепетала пораженная служаночка. - Вы так метко угадали... Вы просто волшебник!

- Что поделать, у меня есть немало несомненных достоинств, дар ясновидения в том числе, - скромно ответил д'Артаньян. - Но, конечно, исключительно в рамках, дозволенных нашей святой церковью... Как тебя зовут?

- Кати.

- Очаровательное имя, - сказал д'Артаньян. - И запомнить легко.

- Сударь...

- Да, милочка?

- Не нужна ли вам исправная и работящая служанка? Или, может, кому-то из ваших друзей?

- Что за черт? - сказал д'Артаньян. - Ты недовольна своим нынешним местом?

- Как вам сказать... Не совсем.

"У этой девчонки еще сохранилась провинциальная добродетель, - подумал гасконец. - Как и у меня, признаемся втихомолку. Вот только этот беззастенчивый город прилагает все усилия, чтобы выбить из нас обоих все, что здесь добродетелью отнюдь не считается. И что тут прикажете делать? Как говорят в Беарне - с волками бегать, по-волчьи выть..."

Однако ему вовсе не хотелось оставлять это юное создание в бесцеремонных объятиях герцогини де Шеврез, хотя трудно сказать, что здесь было от сочувствия, а что - от мужского эгоизма... Как бы там ни было, он сказал, понизив голос:

- Вот что, милая... Приходи как-нибудь на улицу Могильщиков, одиннадцать. Спроси слугу по имени Планше и попроси провести к хозяину... Не обязательно называть мое имя... лучше вообще его не называть, просто скажи Планше, чтобы проводил к своему господину, а уж я его предупрежу нынче же...

Прелестная пикардийка вскинула на него глаза:

- Нынче вы, сударь, сдается мне, будете очень заняты другим заботами...

С любопытством глянув на нее, д'Артаньян осведомился:

- Дитя мое, уж не хочешь ли ты сказать, что я с первой же встречи произвел на тебя неизгладимое впечатление? Нет, это за мной водится, конечно, чего уж там...

Длиннющие ресницы порхнули, как бабочки на цветущих лугах Гаскони, а взгляд зеленых пикардийских глаз был определенно кокетливым:

- По-моему, вы хороший человек, сударь...

- И почему же?

- Вы не нахальничаете, вот что, - расхрабрилась Кати. - У вас есть уважение к бедной девушке...

"Ба! - сказал себе д'Артаньян. - Уж не втюрилось ли, вульгарно говоря, в меня это цветущее дитя Пикардии? Мелочь вроде бы, а приятно, черт побери! Давно в меня никто невтюривался после той давней истории с крошкой Эжени..."

- Откровенно говоря, ты мне понравилась с первого взгляда, - сказал он, в общем, чистую правду (особенно если вспомнить, в каком виде гасконец ее наблюдал в дырочку, чуть ли не купающаяся нимфа...).

- Вы мне тоже, сударь... - опустив глаза, созналось юное создание. "Решено, - подумал д'Артаньян. - Нужно во что бы то ни стало спасти это очаровательное и восторженное создание от объятий герцогини, и как можно скорее..."

- Ты запомнила адрес?

- Конечно, сударь... Могильщиков, одиннадцать.

- Можешь быть уверена, что там тебя встретят со всем дружелюбием, - заверил д'Артаньян, вновь привлекая ее к себе.

И тут же отпрянул, разжав объятия: в дверях показалась очаровательная герцогиня Мари де Шеврез де Роган-Монбазон, супруга одного из виднейших сановников королевства, подруга, наперсница и, как негаданно оказалось, еще и любовница королевы Франции (интересно, а об этом пикантном факте известно ли кардиналу, которому, по слухам, должно быть известно все на этом свете и даже немножечко больше?).

Она вошла величественно, во всем блеске горделивой осанки, молодости и красоты, подкрепленных сиянием драгоценных камней и роскошью платья. Как ни прискорбно об этом упоминать, но при виде сей очаровательной дамы у д'Артаньяна моментально вылетела из головы пикардийская простушка, и он уставился на герцогиню, пораженный.

- Идите, Кати, - ангельским голосом распорядилась герцогиня. - Итак, любезный Арамис, мы, наконец, встретились после всех этих писем, после того, как мне все уши прожужжали о ваших пылких чувствах ко мне... Что же вы так долго медлили, глупый? По-моему, я никогда не давала поводов зачислять меня в монашки... Особенно когда речь идет о столь храбром, видном и прославленном дворянине, как вы... Ну почему вы так долго медлили, гадкий?

Д'Артаньян, откашлявшись, хрипло сказал:

- Тысяча извинений, герцогиня... Королевская служба, да вдобавок дуэли... В Париже развелось столько нахалов, что порой невозможно спокойно пройтись по улицам - пока доберешься из Сен-Жермена в кварталы Сен-Оноре, по пути придется проучить не одного задиру...

- Я слышала, что в последний раз вам не особенно повезло?

- Это случайность, милая Мари, - сказал д'Артаньян поспешно.

- Ну разумеется. Этому проклятому беарнцу попросту повезло... Но вы его еще убьете, я не сомневаюсь!

- На части разрублю! - грозно пообещал д'Артаньян. - И каждый кусочек проткну по отдельности!

- Странно, - сказала герцогиня в некоторой задумчивости. - Мне вдруг показалось, что у вас у самого гасконский выговор... Хотя вы ведь родом из Оверни?

- Из Лимузена, - браво солгал д'Артаньян, слегка встревожившись, хотя на деле представления не имел, из каких мест происходит этот чертов Арамис. - Наш выговор так напоминает гасконский, что путают очень и очень многие...

- Да, должно быть... - безмятежно сказала герцогиня, улыбаясь ему. - Я никогда не была сильна в географии и окраинных наречиях, просто отчего-то показалось вдруг, что выговор у вас гасконский... Оставим эти пустяки.

- Охотно, - сказал д'Артаньян, и сам страстно желавший любой ценой увести разговор от опасной темы. - Не удручайтесь незнанием географии, герцогиня, к чему ее знать дворянам, если есть кучера? Они всюду довезут... Есть вещи, в коих вы несравненно более сильны...

- Вы полагаете? - прищурилась герцогиня, улыбаясь ему нежно и загадочно, ухитряясь одновременно выглядеть наивной и искушенной покорительницей сердец (один бог ведает, как женщинам удается эти несовместимые крайности совмещать, но ведь удается же блестяще!). - И в чем же я сильна, по вашему мнению?

- В несомненном искусстве одним своим появлением разбивать сердца, - сказал д'Артаньян с воодушевлением.

Он уже совершенно успокоился - видел по поведению герцогини, что она не узнает в нем нескладного юнца из Менга, виденного мельком, искренне принимает за Арамиса.

- Бедный... - протянула герцогиня с видом чрезвычайно наивным и в то же время соблазнительным. - Неужели я, плутовка, не ведая того, разбила ваше бедное сердечко?

- С той минуты, как я увидел вас впервые...

- И где же, шевалье? Женщины - существа впечатлительные, им приятно слышать такие подробности...

Хорошо ей было требовать! А вот д'Артаньян при всей своей изворотливости оказался, пусть и в переносном смысле, приперт к стене: что, если Арамис, чтоб его черти взяли, по примеру иных влюбленных в письмах к предмету своей страсти подробнейшим образом описывал свои переживания? И упомянул-таки, где увидел герцогиню впервые? И если сейчас д'Артаньян назовет совершенно другое место и время...

Он все-таки отыскал выход. Сказал многозначительно, пожирая ее восхищенным взглядом:

- Вы сами прекрасно помните, герцогиня, что же мучаете меня и требуете глупых подробностей? Какое они имеют значение теперь, когда вы ответили, наконец, на мои чувства...

И, рассудив, что каши маслом не испортишь, он шагнул вперед с явным и недвусмысленным намерением заключить герцогиню в объятия - для чего ему вовсе не пришлось делать над собой усилие. Неисповедимы пути мужской логики - и д'Артаньян даже после подсмотренных им забав герцогини со служанкой чувствовал к красавице Мари не менее сильное, чем прежде, влечение - а то и более разгоревшееся. Было в этом чувстве что-то от странной, опасной, безумной и чуточку извращенной тяги броситься головой вниз в бездну, которая порой охватывает человека, поднявшегося на вершину башни или горы...

Сейчас, глядя в глубокие карие глаза, д'Артаньян вспомнил это чувство, иногда охватывавшее его на гасконских горных кручах...

Красавица проворно вырвалась из его объятий, так и не сомкнувшихся. Встав в сторонке с видом смиренницы, она погрозила пальцем.

- Милый Арамис, вы торопите события...

- Мари, - сказал д'Артаньян, ничуть не играя. - Я без ума от вас, и мои чувства отчаянно ищут выхода, ответа...

- Арамис, разве я пригласила бы вас сама, если бы не намеревалась ответить на ваши чувства должным образом?

- Тогда...

Герцогиня подошла к нему вплотную, глядя снизу вверх. Ее обрамленное черными вьющимися волосами личико было прекрасно, как пламя, а карие глаза в полумраке гостиной казались бездонными.

- Подождите минуту, Арамис, - сказала она так серьезно и строго, что руки д'Артаньяна опустились сами собой. - Всему свой черед. Я нынче же ночью отвечу на ваши чувства... но давайте сначала поговорим о делах. Чувственные узы только тогда крепки, когда к ним примешано еще и общее дело... Вы согласны?

- Безусловно.

- Я навела о вас справки, любезный Арамис, - сказала герцогиня столь же серьезно. - И узнала больше, чем вы сами о себе знаете... Вы - младший сын из небогатой, пусть и родовитой фамилии. Одно время вы даже собирались стать духовным лицом, потому что тогда вам казалось, будто это наилучший способ сделать быструю карьеру. Но потом вы поняли, что на этом пути протекция и покровители не менее важны, чем на военной или государственной службе. И поскольку у вас не было ни первого, ни второго, вы отбросили мысли о сутане и благодаря ходатайству дальнего родственника были зачислены в королевские мушкетеры. Вы, бесспорно, умны. И очень быстро поняли, что снова оказались в тупике: даже при добром расположении к вам де Тревиля много времени пройдет, прежде чем вы станете чем-то большим, нежели теперь... У вас есть только ваша шпага, нерегулярно выплачиваемое жалованье... и яростное стремление воспользоваться первым же счастливым случаем, способным вознести высоко. Но как раз случая-то и не подворачивается... Я правильно излагаю?

- Абсолютно, - сказал д'Артаньян совершенно искренне - потому что все сказанное ею об Арамисе в точности подходило к нему самому.