Глава двадцатая

Квартальный комиссар у себя дома

Д'Артаньяну не так уж долго пришлось дожидаться комиссара в комнате для приема посетителей - должно быть, к столь поздним визитам здесь и в самом деле привыкли. Однако комиссар выглядел сумрачным и неприветливым, как всякий, вырванный из постели посреди ночи. Его нерасчесанные усы грозно топорщились, зевота раздирала рот помимо воли, а выражение лица было таким, словно он твердо намеревался отвести душу, забив кого-нибудь в кандалы, раз уж все равно пришлось вставать... Пожалуй, намерениям гасконца это только благоприятствовало.

- А, это опять вы, сударь... - проворчал комиссар, усаживаясь за квадратный столик. - Что это вас носит в такую пору?

Как и подобало человеку, подвергшемуся самому подлому насилию, д'Артаньян заговорил взволнованно и удрученно:

- Господин комиссар, я прошу вас немедленно принять должные меры против негодяя Бриквиля! Право же, это переходит всякие границы! То, что он себе позволяет...

Комиссар откровенно зевнул:

- Шевалье, вы что, не могли дождаться утра? Бриквиль все равно в Шатле...

- Вы так полагаете? - спросил д'Артаньян с саркастической усмешкой, достойной трагической маски греческого театра. - Наш достойный Бриквиль свободен, как ветер!

- Этого не может быть.

- Еще как может! Полчаса назад он меня едва не убил со своими подлыми клевретами! Даю вам слово дворянина!

Комиссар похлопал глазами, потряс головой - и проснулся окончательно. На его лице появилось несказанное удивление:

- Как это могло получиться?

- Откуда я знаю? - пожал плечами д'Артаньян. - Одно несомненно: он пребывает на свободе и пытался перерезать мне глотку, что не удалось исключительно благодаря счастливому стечению обстоятельств. Но они, должен вам сказать, чертовски старались!

- Подождите, - сказал комиссар, тщетно пытаясь ухватить нить. - Эй, кто там! Скажите Пуэну-Мари, пусть сломя голову бежит в Шатле и немедленно выяснит, почему мой заключенный оказался на свободе! Одна нога здесь, другая там, шевелитесь, дармоеды!

Слышно было из-за приоткрытой двери, как кто-то опрометью затопотал по лестнице, призывая означенного Пуэна-Мари.

- Теперь расскажите все, не преувеличивая и не отягощая меня ненужными подробностями.

- Преувеличивать нет нужды, - сказал д'Арта-ньян. - Того, что произошло, и так достаточно... Я задержался в гвардейских казармах до десяти вечера - вы ведь, господин комиссар, как я слышал, старый вояка и прекрасно знаете, как это бывает: весь день напролет отдаешь службе и не успеваешь за весь день перехватить и маковой росинки... Уж вы-то понимаете...

- Безусловно, - подтвердил комиссар важно.

- Вот видите! Одним словом, я был голоден настолько, что готов был вцепиться зубами в конскую ляжку того всадника, что стоит на Новом мосту...<Имеется в виду конная статуя Генриха IV>

Но перекусить было негде - все таверны давно закрыты, а в тех кабачках, что еще готовы услужить, предлагали одно вино, без крошки хлеба... Вот я и подумал: какого черта? Ведь в меблированных комнатах, где я живу, есть повара, которые ночуют в доме, быть может, печи еще не погасли... Я пошел к себе домой - и к несказанному моему удивлению наткнулся на господина Бриквиля. По чести говоря, у меня не осталось сил ни удивляться, ни задираться - я голоден, как волк. Решив забыть о том, что произошло днем, я попросил его приготовить мне еды, обещал заплатить впятеро больше обычной цены - и был настолько неосторожен, что, показывая ему деньги, вынул весь кошелек, вот этот самый... - и д'Артаньян продемонстрировал туго набитый кошелек. - Мне накануне крупно повезло в карты... Бриквиль, должно быть, решил вместо предложенной пары луидоров получить все. Он самым елейным голоском пригласил меня наверх. Заверяя, что не успею я выпить стаканчик вина и отдохнуть, как ужин будет готов. Я, человек наивный, поверил и последовал в его кабинет... Не прошло и пары минут, как Бриквиль ворвался с кинжалом и пистолетом в сопровождении парочки головорезов по имени Пьер и Жеан и еще какого-то верзилы самого разбойничьего вида, которого они кликали Клейменый Анри. Они закричали, махая пистолетами и кинжалами, чтобы я немедленно отдал им все, что при мне есть, - и, я всерьез подозреваю, не собирались этим ограничиться. Наверняка они меня зарезали бы, чтобы правда не выплыла наружу... Я упомянул о вас и пообещал, что вы с ними непременно рассчитаетесь за подобное злодейство. Тогда Бриквиль... Мне, честное слово, неловко повторять то, что он о вас сказал, язык не поворачивается... У нас в Беарне об этаких гнусностях и не слыхивали...

- Ну-ка!

Опустив глаза, как и пристало столкнувшемуся с несказанной пошлостью хорошо воспитанному юноше из провинции, д'Артаньян упавшим голосом поведал:

- Бриквиль сказал, что он чихал на вас, плевал на вас, что он вас нисколечко не боится и готов вступить с вами в противоестественные сношения на итальянский манер...

- Что-о? - взревел комиссар, вздымаясь во весь свой немаленький рост. Он подбежал к двери, распахнул ее могучим ударом ноги, едва не расколов пополам, и заорал: - Эй, Жак! Оноре! Возьмите побольше людей, кого только соберете, отправляйтесь в дом Бриквиля и приволоките его сюда немедленно! Если не пойдет добром, волоките за ноги и подгоняйте дубинками! - Вернувшись за стол, он еще долго возмущенно фыркал, ухал и чертыхался. Потом, немного успокоившись, зловещим тоном пообещал: - Ну ничего, мы еще посмотрим, кто кого будет пользовать итальянским манером... Мы еще разберемся, как этому мошеннику, разбойнику чертову, удалось выбраться из Шатле... Да, а что там было дальше?

- Шпага, конечно, была при мне, - сказал д'Артаньян. - Но в одиночку я от них ни за что бы не отбился. А потому пришлось, забыв о гордости, наудачу выброситься в окно. Хвала господу, я ничего себе не переломал - зато без всякого злого умысла покалечил парочку подмастерьев моего соседа, мирно сидевших во дворе. Они, со своей стороны, собираются подать жалобу - а также выступить моими свидетелями...

- Кажется, они уже здесь, - проворчал комиссар, прислушиваясь к шагам и голосам в прихожей.

- Тем лучше, - сказал д'Артаньян. - И вот еще что, господин комиссар... Не скажете ли, как звали вашего почтенного отца?

- Мишель-Фредерик... А какое это имеет значение?

- Огромное! - радостно воскликнул д'Артаньян с самым что ни на есть простецким видом. - Как только я услышал, что вас зовут де Морней, я вспомнил... Мой батюшка в свое время, давно тому, остался должен сорок луидоров парижскому дворянину по имени Мишель-Фредерик де Морней, и это мучило его несказанно: ну вы же понимаете, долг чести... Когда я отправлялся в Париж, он наказывал мне разыскать заимодавца...

- Мой отец умер пять лет назад... - в некоторой растерянности пробормотал комиссар.

- Или его наследников, - продолжал д'Артаньян хладнокровнейше. - И непременно вернуть старый долг. Как примерный сын и дворянин, я обязан выполнить волю отца...

И он принялся отсчитывать золотые, выкладывая их рядками на свободном от бумаг краю стола. Комиссар оторопело следил за ним и, наконец, попытался слабо запротестовать:

- Отец мне никогда не упоминал о подобном долге...

- Благородному человеку не пристало кичиться однажды оказанными благодеяниями, - с пафосом сказал д'Артаньян. - ИзволЫе, сударь, ровнехонько сорок луидоров, сколько и взял в долг мой батюшка лет пятнадцать тому...

Золотые луидоры французское казначейство стало впервые чеканить лишь три года назад - но комиссар, очень похоже, не собирался вдаваться в такие тонкости. Сорок золотых, выложенных четырьмя аккуратными рядами так, что они напоминали строй хорошо вымуштрованных солдат, производили весьма приятное впечатление. Впрочем, комиссар сделал слабую попытку запротестовать:

- Вы уверены, сударь...

- Помилуйте! - воскликнул д'Артаньян, глядя на него невиннейшим взором. - Какие тут могут быть сомнения? Я возвращаю отцовский долг сыну кредитора - что здесь противу дворянской чести?

Должно быть, именно его кристальной чистоты взор и убедил комиссара, что дело пристойное и правильное. Комиссар живо выдвинул ящик стола, горстью смахнул туда золото и сказал с видом человека, начавшего что-то такое припоминать:

- В самом деле, в самом деле... Д'Артаньян из Беарна, ну конечно же... Такое поведение делает вам честь, сударь, и я окончательно убедился, что юноша вы честный, достойный уважения и доверия... Зовите ваших свидетелей!

Появились подмастерья торговца жареным мясом, числом четверо.

Охая, кособочась и потирая кто спину, кто шею или ногу, они гладко и красочно поведали, как мирно сидели у себя во дворе, наслаждаясь ночной прохладой и лицезрением полной луны, - и вдруг над их головами послышались отчаянные призывы о помощи, крики "Караул! Грабят!", а также злодейские голоса, требовавшие немедленно отдать им все деньги и испускавшие старинный клич рыцарей большой дороги: "Кошелек или жизнь!". Вслед за тем буквально на голову им спрыгнул их благородный сосед, шевалье д'Арта-ньян, известный всему кварталу как благонравный и тихий молодой человек самого примерного поведения. Совершенно ясно, что это он стал жертвой грабителей, коими предводительствовал г-н Бриквиль, опять-таки известный всему кварталу, но с самой худшей стороны. В заключение они выразили желание подать жалобу на увечья в адрес того же г-на Бриквиля - ведь, рассуждая здраво, именно он послужил причиной того, что юному гвардейцу пришлось покидать дом через окно, а не через дверь...

"Молодец, Планше, - подумал тем временем д'Артаньян. - Отлично справился. Четыре луидора потрачены не зря... "

Судя по тому, как блистали охотничьим азартом глаза комиссара, уже давно стряхнувшего сонную одурь, петля правосудия все теснее стягивалась вокруг шеи незадачливого г-на Бриквиля - пока, увы, в фигуральном смысле...

Тем временем из Шатле вернулся гонец - стражник по имени Пуэн-Мари, запыхавшись, проскользнул в дверь и долго нашептывал что-то на ухо своему принципалу. После чего комиссар заметно поскучнел и решительно обратился к свидетелям:

- Ну что ж, вы пока можете идти... Да прикройте за собой дверь поплотнее.

- Что случилось? - спросил д'Артаньян, при виде удрученного лица комиссара исполнившись самых скверных предчувствий.

- У нашего Бриквиля есть заступники, - досадливо сказал комиссар. - Он, конечно же, не сбежал из Шатле - оттуда, по совести вам признаюсь, сбежать трудненько... Его выпустили вчера вечером. К Бриквилю, оказывается, регулярно ходил в ресторан один мушкетер из роты де Тревиля, и они приятельствовали. А у де Тревиля есть дальний родственник, советник Высшей палаты уголовного суда, - эти магистраты, знаете ли, в последнее время начинают пользоваться влиянием и играть роль. Бриквиль каким-то образом дал знать приятелю, а тот, не мешкая, оповестил магистрата. Советник самолично явился в Шатле и приказал привести к нему арестованного - на что в силу своей должности имел полное право. Когда Бриквиля спросили, за что он арестован, тот, прикинувшись смиренником, ответил, что всего лишь не мог терпеть, когда из него делали рогоносца и попытался удалить из своего дома того, кто навлек на него позор. Пребывая в крайнем расстройстве чувств, он произвел некоторый шум в квартале, а комиссар полиции, то бишь я, вместо того, чтобы встать на сторону правосудия, принял сторону изменницы и прелюбодея, приказал отправить его в тюрьму, не пожелав выслушать справедливых резонов... Узнав также, что речь идет о вас, сударь, известном своей преданностью кардиналу, родственник де Тревиля велел выпустить Бриквиля на свободу немедленно...

- Ах ты, черт! - в сердцах воскликнул д'Артаньян.

- Я оказался в сложном положении, - доверительно признался комиссар. - Родственник самого де Тревиля, знаете ли... И королевский мушкетер...

- Прах меня побери, но ведь есть еще и сегодняшнее разбойное нападение! - воскликнул д'Артаньян, не собиравшийся отступать. - А что до де Тревиля и его родственников... У меня - а значит, и у вас - тоже найдутся заступники!

- Кто, например? - с нескрываемой надеждой спросил комиссар.

Интонации его голоса показали, что комиссар остается сторонником гасконца, хотя и исполнившимся разумной осторожности.

- Ну, например, господин де Кавуа, капитан мушкетеров кардинала. Или граф де Рошфор, конюший его высокопреосвященства, - сказал д'Артаньян уверенно. - Могу вас заверить, что эти достойные господа, верные слуги всемогущего министра, ни за что не дадут в обиду столь дельного и толкового чиновника, как вы, наоборот, должным образом оценят ваше служебное рвение и безукоризненное исполнение долга...

Он прекрасно видел, что комиссара раздирает нешуточная внутренняя борьба. Ему не хотелось связываться с родными влиятельного де Тревиля - но, с другой стороны, названные гасконцем имена произвели не менее сильное впечатление. К тому же взгляд комиссара то и дело обращался к ящику стола, где так уютно покоились сорок луидоров прошлогоднего чекана...

- Быть может, следует послать за мадам Луизой? - спросил д'Артаньян с таким видом, словно эта догадка осенила его только теперь и он вовсе не посылал Планше полчаса назад с поручением еще и к Луизе, чтобы проворный малый подробно растолковал, каких показаний ей следует держаться.

- Вы полагаете?

- Я уверен, она подтвердит мой рассказ во всех деталях, - заверил д'Артаньян. - К тому же... Коварство этого злодея, Бриквиля, уже не вызывает сомнений, как и его разбойничьи повадки. Боюсь, как бы он и ей не повредил...

- Луизе? - рявкнул комиссар с таким видом, что кое-какие подозрения д'Артаньяна вновь ожили и даже укрепились. - Ну, я ему покажу! Я ему пропишу... итальянский манер! Ага! Слышите? Я не я буду, если это не нашего голубчика волокут!

В самом деле, в приемную ввалилась толпа стражников, увлекая за собой г-на Бриквиля, связанного по рукам и вдобавок обмотанного толстенной веревкой, как болонская колбаса. Незадачливый рогоносец грозно вращал глазами, ругался, плевался, как дикий турок, что есть мочи упирался и поносил своих гонителей, как только мог, - но бравые стражи закона, поддавая ему тычки в шею, одолевали как числом, так и умением.

Следом, уже самостоятельно, как и подобает пришедшей за правосудием пострадавшей стороне, появилась очаровательная Луиза, простоволосая, как древняя вакханка, в растерзанной одежде, с явственно наблюдавшимся под правым глазом тем сомнительным украшением, которое ни одна женщина не стремится добровольно заполучить.

Картина была достойна кисти великого живописца Сальватора Розы - в тусклом свете казенных масляных плошек сверкали алебарды и шпаги стражников, взъерошенный Бриквиль, словно только что изловленный дикий лесной человек, нечленораздельно рычал и сверкал глазами с таким видом, словно и вправду сожрал бы сырьем всех до единого присутствующих; распущенные волосы и полуприкрытые корсажем прелести Луизы являли собою приятный контраст с обшарпанными стенами, неряшливыми стражниками и монстрообразным арестантом - а в центре с видом оскорбленной добродетели помещался д'Артаньян, воздевший очи горе, словно христианский мученик древних веков на арене со львами.

С прискорбием стоит отметить, что гасконец ввиду неполноты своего образования (так мы деликатно поименуем полное отсутствие такового) вовсе не усматривал никаких ассоциаций меж происходящим и живописными полотнами - ну, а остальные, между нами, были ему под стать...

Комиссар, видя, что ускользнувшая было дичь вновь угодила в надежные силки, звучно откашлялся и протянул:

- Те-те-те, любезный Бриквиль... Я уж было распрощался с надеждой увидеть вас вновь, но вы, похоже, часу прожить не можете, чтобы не нарушить законов Французского королевства... На сей раз вы у меня так просто не отделаетесь...

- Я?! - завопил Бриквиль, потерявший последние остатки благоразумия. - Да это самый настоящий заговор! Вы с этим вертопрахом определенно стакнулись! Или он вам заплатил? Это я - пострадавший, слышите, я! Я изловил этого вот потаскуна со своей женушкой прямо в постели, и он голышом сбежал через окно!

Д'Артаньян кротко сказал:

- Господин комиссар, я не собираюсь ничего говорить в свою защиту... посмотрите на меня и сами решите, похож ли я на человека, застигнутого в чьей-то там постели и голышом сбежавшего через окно... По-моему, нисколечко.

- Да ваша одежда до сих пор валяется в моей прихожей! - возопил Бриквиль.

- Ах, вот даже как... - скорбно вздохнул д'Артаньян. - Вы в мое отсутствие вломились в занимаемую мною комнату, утащили оттуда запасную мою одежду и где-то там бросили, надо полагать... Кого вы хотели провести, глупец? Одного из лучших полицейских комиссаров Парижа?

- Вот именно, вот именно, - сказал польщенный комиссар. - Госпожа Бриквиль, правда ли, что ваш муж с некими сообщниками пытался ограбить вашего жильца?

- Ну конечно, сударь, - всхлипнула Луиза. - Они бы непременно зарезали бедного господина д'Артаньяна, но он попросил у них разрешения прочесть последнюю молитву, а сам, выйдя в другую комнату, отважно выбросился в окно...

С точки зрения д'Артаньяна, эта ее импровизация была совершенно ненужной деталью, но сказанного не воротишь...

- И ваш жилец был одет?

- Ну конечно же! Кто садится ужинать голым?

- Все обстоятельства не в вашу пользу, Бриквиль, - сказал комиссар с видом проницательным и грозным. - Ваш жилец свидетельствует против вас. Ваша жена свидетельствует против вас. Соседские подмастерья свидетельствуют против вас. А это неспроста...

- Потому что вы все тут в сговоре! - взревел Бриквиль. - Знаете, что мне сказала эта потаскуха, когда я ее немного поучил по праву мужа? Что она непременно со мной разведется и выйдет замуж за этого гвардейского хлыща! (Д'Артаньян невольно содрогнулся от страха перед подобной перспективой. ) А если для этого понадобится засадить меня в тюрьму, сказала эта шлюха, она и засадит, поскольку вас, де Морней, с ней связывают...

Комиссар с грохотом обрушил на стол кулак, а перехвативший его взгляд стражник проворно отвесил арестованному увесистый подзатыльник, отчего тот замолчал, и тайны, оглашение коих, безусловно, могло нанести ущерб отдельным представителям доблестной парижской полиции, так и остались непроизнесенными.

- Положительно, Бриквиль, вы закоренелый преступник, - сказал комиссар свирепо. - По-моему, вас следует незамедлительно...

- Господин комиссар! - торопливо воззвал д'Артаньян, вдруг сообразивший, что свобода Брик-виля и его собственная свобода оказались причудливым образом связаны, поскольку тюремное заточение ресторатора неминуемо влекло угрозу законного брака гасконца с Луизой. - Я вовсе не жажду ни крови, ни мести. Господин Бриквиль, бедняга, попросту поддался соблазну, вид золота затмил ему разум... Мало ли что в жизни случается, даже святые порой поддавались искушению... Сдается мне, я был бы вполне удовлетворен, если бы вы прочитали господину Бриквилю суровую нотацию и убедили его больше так не делать. К чему лишать человека свободы, если всегда можно дать ему шанс исправиться? Будем великодушны, как истинные христиане, простим бедняге его невольное прегрешение...

Комиссар смотрел на гасконца хмуро и насмешливо, и у д'Артаньяна создалось впечатление, что его видят насквозь Простодушный полицейский - вообще явление редкое, особенно в столице. Оставалось надеяться лишь на то, что содержимое верхнего ящика стола сыграет свою роль.

- Ну, если подумать... - начал комиссар.

- Заклинаю вас, простите этого бедолагу! - воскликнул д'Артаньян. - Лишь бы он сделал для себя урок на будущее...

Ему только что пришло в голову, что в Париже и без того есть множество укромных уголков, где можно видеться с любовницей. К чему же продолжать свидания в ее собственном доме, подвергаясь риску?

- Послушайте, Бриквиль, - сказал комиссар, решившись. - По-моему, молодой человек говорит дело. К чему нам всем эти хлопоты, а вам еще и разорительный судебный процесс? Давайте и впрямь замнем дело по-соседски. Какого дьявола вы прицепились к бедному юноше с разными там беспочвенными подозрениями? Не следует судить о вещах по первому впечатлению и своей первой мысли. В рогатых видениях, посещающих ревнивых людей, больше воображения, чем истины. Таково уж ваше ремесло ресторатора и содержателя меблированных комнат - супруга ваша прямо-таки вынуждена ласково улыбаться посетителям и постояльцам, чтобы не растерять клиентуру. Тут нет ничего от распущенности, право же. Вполне возможно, парочку таких улыбок или взглядов вы и истолковали совершенно неподобающим образом... Короче говоря, я вас готов вытащить из этой неприятности при условии, что вы мне пообещаете быть благоразумным в будущем, примиритесь и с вашей законной супругой, и с этим достойным юношей...

Но господин Бриквиль, очевидно, ободренный столь быстрым своим предыдущим освобождением из темницы, окончательно закусил удила и потерял всякую осторожность.

- Это я-то должен быть благоразумным? - завопил он. - Это мне следует искать примирения? Благодарю покорно! Мало того, что меня сделали рогоносцем, что меня преследует без всякого на то повода продажный полицейский чин - я еще обязан сам искать примирения? Только потому, что этот вертопрах и фат, задира и похабник - кардиналист?! Знаем мы, любезный комиссар, откуда ноги растут! Ну ничего, найдутся люди, которые, уж будьте уверены, вложат ума и этим кардинальским прихвостням, и их хозяину, выскочке и интригану, ненавидимому всей Францией...

Он замолчал - комиссар, упершись кулаками в источенную шашелем доску стола, медленно поднялся во весь рост со столь грозным и свирепым видом, что никто не удивился бы, изрыгни он изо рта пламя, а из глаз - искры.

- Все слышали? - страшным, зловещим голосом протянул комиссар. - Все здесь присутствующие слышали, какими словами этот проходимец отозвался о первом министре нашего христианнейшего короля? Его величество изволит доверять господину кардиналу, без колебаний приблизив его к своей особе, а вот Бриквиль, фу-ты, ну-ты, осмелился бесчестить его высокопреосвященство так, что и повторить грех! Да за меньшее людей отправляли на Гревскую площадь! На сей раз вы крепенько влипли, дражайший! Теперь вас не вытащит из-за решеток ни один магистрат! Теперь дело насквозь политическое, а это уже другой оборот! Похоже, Бриквиль, вам все-таки придется примерить каменный камзол... Уведите его с глаз моих - а поскольку до Шатле гораздо дальше, волоките прямиком в Консь-ержери! А уж оттуда, никаких сомнений, он быстренько попадет в Бастилию! Что вы стоите?