Что-то странное говорил король о его орлах, какую-то фразу, достойную детального анализа, но ведь не переспросишь…
      — Мы идем, чтобы уничтожить Глаза Сатаны, — сказал он, чувствуя под ногами вместо каменного пола тонкий лед. — Отец… он оставил мне письмо, которое следовало вскрыть к определенной дате. Дата эта наступила три недели назад. Там говорилось, что на основе какого-то старинного предсказания мне суждено доставить в три королевства принцессу Делию Ронерскую, которая одна и способна уничтожить Глаза Сатаны. Вот и все, если вкратце. Мы отправились в путь…
      Король взглянул через плечо Сварога, и тут же раздался голос Делии, звучный, ровный, чуточку надменный:
      — Барон выразил суть удивительно кратко и точно.
      Взгляд короля стал пронзительно-сверлящим, он прямо-таки лежал на плече Сварога, как железный шест, и Сварог поймал себя на том, что перестал дышать. На короле заклятье, его не может убить никто, родившийся под этим солнцем… но Сварог-то, если вдуматься, родился под другим светилом? Эти предсказания с их казуистическими крючками… Там же не сказано, будто короля не может убить вообще никто…
      — Ну что ж… — медленно произнес король, и по его лицу Сварог понял, что испытание выдержал. — Вы говорите правду…
      Да, вот именно. Сварог уже давно понял, какие юридические крючки и коварные оговорки кроются за чеканными, казалось бы, пророчествами, напоминающими строгие математические формулы только с виду…
      — Мы вас разочаровали? — спросил Сварог.
      — Ничуть. Меня разочаровало то, что ответ на загадку наконец прозвучал. Печально, когда с тайны падают все покровы — ведь скука подступает вновь… Что ж, задумка была неплоха. В этом унылом мире давно не случалось столь дерзких и масштабных предприятий, на меня прямо-таки пахнуло добрыми старыми временами, когда богатыри были богатырями, а колдуны колдунами… — Он небрежно бросил через плечо: — Вам известно что-нибудь о таком пророчестве, Лагефель?
      Тот, что постарше, моментально отозвался:
      — Так называемый Кодекс Таверо, ваше величество. Один из его разделов, а именно…
      — Избавьте меня от таких подробностей, Лагефель. Вам до сих пор не хватает умения воспарить над несущественными деталями, охватывать умом целое… Пророчество было. Этого достаточно. Правда, это означает лишь, что однажды оно было произнесено. И не более того. Вам доводилось слышать, барон, что не всякое пророчество с роковой непреложностью воплощается в жизнь?
      — Доводилось, — кивнул Сварог, насторожившись еще сильнее, если только такое было возможно.
      — Будущее — вовсе не застывший монолит, скрепленный пророчествами и предсказаниями, как вечным «кромольским раствором». Секрет «кромольского раствора», кстати, нынешними гильдиями каменщиков утрачен… — Король усмехнулся. — Барон, вы и ваши спутники — идеалисты? Подвижники? Вы одержимы горячим желанием облагодетельствовать человечество?
      — Боюсь, до таких высот наш идеализм не простирается, — сказал Сварог, усмехнувшись елико возможно циничнее.
      — Благодарю за откровенность. Скорее уж на лицах иных из ваших людей читается не идеализм, а страстное желание проникнуть взором в мои сундуки… Вон тот здоровенный, с крестьянской рожей, скоро прожжет их взглядом… Сокровища там, милейший верзила, сокровища, как же без них? Барон, чего вы ждали — герцогской короны? Земель? Орденов?
      — Возможно, я вас разочарую, но мое нахальство простирается на все сразу… — сказал Сварог.
      — Ничего, — благодушно сказал король. — Дело житейское. Идеалисты среди магов — великая редкость, сколько живу, встречать не доводилось. Возможно, есть что-то такое в потоке апейрона, влияющее на сознание мага… Словом, идеалистов нет. Другое дело — святые, но меж святыми и магами мало общего еще и оттого, что магия подчиняется законам природы, а чудеса, творимые святыми, проистекают… гм, из другого источника. Нет, барон, вы меня не разочаровали, это я вынужден вас разочаровать. Наша персона не желает, чтобы Глаза Сатаны были уничтожены. Не вздумайте только подозревать меня в симпатиях к силам Тьмы. Я одинаково равнодушен и к Тьме, и к Свету, я — это Нечто Третье, хотя мудрецы и вбили себе в голову, будто такого не может быть… Даже мой мэтр Лагефель когда-то так считал, до знакомства со мной. Не смущайтесь, мэтр, вы с тех пор на глазах поумнели… Я — это я, — он значительно поднял палец, и в его голосе сквозило самодовольство. — Ибо добился всего собственными трудами, без помощи и темных сил, и светлых, а посему свободен и от обязательств перед ними, и от симпатий с антипатиями. Даже лары вынуждены со мной считаться. Я еще в древние времена предпринял кое-какие меры, делающие их бессильными передо мной. Так вот, мои взгляды можно назвать свободными и исполненными терпимости. Здесь может разгуливать Князь Тьмы, когда ему захочется. А в горах на полуночи обитает отшельник из приверженцев Единого, я велел его не беспокоить. Подлинно могучему владыке присуща терпимость. Особенно такому, как я. За те тысячелетия, что я здесь правлю, ушло в небытие столько темных и светлых богов, столько бессмысленных сражений Света и Тьмы отгремело…
      Сварог мысленно поздравил себя с удачей — не пришлось ломать голову, проявляя чудеса проницательности, на каковые он, трезво мысля, и не способен. Король сам преподнес свой главный пунктик, на блюдечке. Мания величия в самой примитивной и недвусмысленной форме. Справедливости ради стоит заметить на полях — а чего еще прикажете ожидать от самодержца, ухитрившегося усидеть на троне пять с половиной тысячелетий?
      И еще: Король Сосновая Шишка как-то не тянул на настоящего мага.
      Хоть Сварог и не видел настоящих никогда… То, что он владыка Хелльстада, ничего еще не доказывает. На иных тронах, отнюдь не захолустных, сиживали и дебилы, и просто дикие посредственности. Правда, это ничуть не умаляет могущества Хелльстада, но ведь и с земными державами точно так же обстояло…
      — Иными словами, вы намерены мне воспрепятствовать? — спросил он.
      — Ну разумеется, — сказал король. — По-моему, я уже воспрепятствовал…
      Что-то не клеилось. Если за всеми имевшими несчастье сюда забрести наблюдают с момента их появления, почему Сварог в прошлый раз выбрался незамеченным? Или в этом и заключалась игра? И король, все-таки сразу его опознавший, готовит коварнейшую ловушку, играет, как кошка с мышкой? Тогда почему до сих пор не уличил во лжи?.. Стоп-стоп, Голова Сержанта говорила, что в тот момент короля не было в Хелльстаде…
      — Ну что же, умные люди, оказавшись в вашей ситуации, тактично молчат, — сказал король. — Вы молчите, а значит, умны. Что вас больше интересует — ваша участь или желание узнать движущие мною мотивы?
      — Второе, — сказал Сварог. — Поскольку догадываюсь, что моя участь не от меня зависит…
      — Верно. И все же… Каждый сам определяет свою участь. Определили свою и вы. Я решил взять вас на службу. Даже великому владыке прискучит одиночество, если оно затягивается. Ему нужны верные слуги…
      «И свежие слушатели, способные должным образом оценить хозяйские монологи», — добавил для себя Сварог. Как учит история, выслужившиеся из грязи князья четко делятся на две категории — одни стараются напрочь забыть свое свинопасье прошлое, вытравить его из памяти окружающих.
      Другие, наоборот, кстати и некстати любят вспомнить вслух, из какой грязи поднялись. И та, и другая линии поведения еще не свидетельствуют ни о высоком интеллекте, ни о широте души. Просто одни — снобы, а другие — нет.
      Фаларен, скорее, из тех, кто бережно сохраняет помянутую грязную канаву, огородив ее золотым забором, и любит под настроение показывать гостям…
      А вслух он сказал:
      — Я безмерно благодарен, ваше величество, за столь высокую честь. Но не представляю, чем могу оказаться вам полезным…
      — Откровенно говоря, я тоже в данный момент не представляю, — признался король. — Но непременно что-нибудь придумаю. Мое владение ничуть не напоминает убогое поместье, куда нанимают работников для примитивных конкретных дел. Подлинный ум заглядывает далеко вперед… Эти господа, — незначительный жест ладони, — тоже не имели сначала четко определенных обязанностей, но со временем оказались полезными. Так же поступим и с вами. Да, есть еще ваши люди… Можно отправить их восвояси, насыпав полные карманы бриллиантов, а можно и использовать в какой-нибудь новой забаве… — Он опять глянул мимо Сварога. — Прелесть моя, не нужно столь гордо и возмущенно вскидывать вашу изящную головку. Сколько лет правит в Ронеро ваша династия? Тысячу двести? Я сидел на этом троне, когда предки всех вас бродили в звериных шкурах, отброшенные Штормом к началу времен… Итак, ваши люди, барон. Неплохая коллекция индивидуумов, в той или иной мере одаренных магическими способностями. Жаль разбивать столь тщательно подобранный оркестр. Пожалуй, и они мне пригодятся. Жалую долголетие, роскошь, удовлетворение всех и всяческих прихотей… и так далее, нужное подчеркнуть, недостающее вписать самим. Согласием не интересуюсь, поскольку не предоставляю выбора. Надеюсь, среди вас нет идеалистов и безумцев, способных отказаться и подвергнуться моему гневу? — И он медленно обвел всех капризно-деспотическим взором.
      Стояло молчание. Сварог волчьим чутьем угадывал — все полагаются на него, прекрасно понимая, что ничего другого не остается.
      — А главным вашим предназначением станет — помочь мне победить скуку, — продолжал Фаларен. — Скука — единственный и главный враг бессмертного. Впервые она объявила войну уже через несколько столетий после моего воцарения. Перед вами — неутомимый воитель, в борьбе со скукой испробовавший все. Все мыслимые разновидности добрых и злых поступков. Добро быстро истощает изобретательность, оно удручающе однообразно и оттого становится невольным союзником скуки. Зло не в пример многограннее, оно тысячелико, но пороки, извращения и злодейства тоже в конце концов исчерпываются, как ни пытаешься их разнообразить, порой вовлекая в свои забавы миллионы смертных двуногих, не ведающих о том… — Он мечтательно уставился в потолок. — И со временем обнаруживаешь, что собственноручно содрать кожу с какой-нибудь принцессы так же скучно, как и столкнуть в бессмысленной схватке две самые сильные державы… Да-да, это я развязал Лабурскую войну… вы ее не помните? Вот видите, как все бессмысленно… А короля Шого и его таинственное исчезновение еще помнят? Ах, даже вошло в поговорку? Ну конечно, это был я. Показалось забавным сесть на престол обычного земного королевства, потом, очень быстро, стало скучно… Насколько мне известно, иные глупцы там, наверху, всерьез подозревают меня в попытках развязать с ними войну за власть над Империей Четырех Миров. Болваны. Власть над Империей мне наскучила бы столь же быстро. Хотя, оговорюсь, стоит и попробовать. Но что прикажете делать потом? Лишь тот стремится к власти, кто примерно знает отпущенный ему срок…
      — Но видите же вы хоть какой-то выход? — с интересом спросил Сварог.
      — Конечно же! Во-первых, история человечества при всей ее черепашьей медлительности и однообразии — материал для изучения. Любопытно увидеть, куда все придет и чем кончится, будут ли повторены прежние ошибки, каким станет финал… И если после очередной катастрофы — которая нашу персону, разумеется, не затронет — на смену придет иная раса, как это стряслось и с Изначальными, и с Хоррами, и с чередой их предшественников, впереди меня ждут новые впечатления и острые ощущения. Во-вторых, я еще не исчерпал всех загадок этого мира. Есть еще и Багровая Звезда, и Нериада, и Тетра с их тайнами, я оставил их напоследок, и теперь пришла пора…
      Сварог покосился на сановников — король сидел к ним спиной, и они смогли чуточку расслабиться. На лицах у них читалась безудержная, безграничная скука — не меньшая, нежели мучила их повелителя. Все эти монологи оба бедолаги явно выучили наизусть и могли отбарабанить без запинки, разбуди их посреди ночи. И король не может этого не понимать. Еще одна беда бессмертного — ему необходимы свежие слушатели, и менять их желательно почаще, иначе все кончится полубезумным обитателем необитаемого острова, часами церемонно беседующим с попугаями и пальмами. Пожалуй, бессмертие и впрямь коварнейшая ловушка. Если настигает одиночку. А если одиночка вдобавок — личность весьма посредственная, он ничуть не поумнеет за все тысячелетия, как ни штудируй умные книги…
      — Как же вышло, что вы стали властелином Хелльстада? — спросил Сварог. — Если Хелльстад существовал еще до Шторма… Но эта гостиница, оставшаяся целехонькой, как-то не совсем уместна в волшебной стране…
      Ему и в самом деле было интересно. Но имелась еще и подоплека — он подсознательно оттягивал неизбежную схватку, боялся, что может ее проиграть, злился на себя за этот страх, но ни на что не решался пока…
      — Вы, право, неглупы, — сказал король. — Гостиница для флотских чинов никак не вяжется с волшебной страной. Хелльстада, конечно же, до Шторма не было. Пока я его не создал. — В его голосе прозвучала кокетливая мечтательность, словно придворная красотка вспоминала свои победы. — Здесь, на сотни лиг вокруг, были великолепные курорты. Вы еще не видели ни Граневильского водопада, ни Озерной Страны, а ведь все сохранилось с тех времен, моим тщанием… Я любил отдыхать в этих краях — о, не в той гостинице, где вы побывали, для нее у меня не хватало кистей на эполетах…
      — Вы были моряком? — спросил Сварог. — Военным?
      — Угадали. Только корабли, естественно, неизмеримо превосходили все, какие вам доводилось видеть в жизни. К моему превеликому сожалению, барон, вы пока что не представляете, что такое атомный авианосец Длинного Прыжка. Верх совершенства и мощи. (Сварогу очень хотелось спросить, что такое Длинный Прыжок, но это могло выдать его знакомство с термином «атомный авианосец», так что он промолчал.) К счастью, я был на суше, когда это началось, здесь, где отдыхал обычно. Бедняга «Трезубец», он сейчас то ли лежит на дне в Фалейском заливе, то ли пребывает в таких местах, что оторопь берет… Что случилось с успевшими взлететь самолетами, даже я не берусь гадать. Увы, никогда не питал пристрастия к сложным наукам. Ученый у меня есть, и этого достаточно. Не королевское дело — всерьез заниматься науками.
      «А служил ты, не исключено, каким-нибудь квартирмейстером, — подумал Сварог. — Даже пять тысяч лет спустя напоминаешь разбогатевшего буфетчика, благо все твое государство — это ты сам, и нет окружающего мира, где престижно быть сведущим в науках или хотя бы меценатом. Господи, это ж не человек, это растение, его и положить не грех…»
      — Это была война? — тихо спросил он. Чувствовал, что сейчас узнает наконец, что именно представлял из себя глобальная катастрофа под названием Шторм, который стер с лица земли целую цивилизацию.
      — Все вместе. Мне трудно судить, катаклизмы ли вызвали войну, война ли спровоцировала катаклизмы или все разразилось одновременно и обстояло еще запутаннее… Достоверно известно одно: и война, и катаклизмы стали буйством сорвавшейся с цепи магии, разбушевавшегося колдовства. Были лаборатории, засекреченные, разрабатывавшие нечто такое, что, должно быть, послужило детонатором. Вам, к счастью, все это совершенно незнакомо — напыщенные ученые болваны, беззаботно ковырявшиеся во внутренностях непонятного им могучего чудовища, живого, заметьте, и отчего-то убежденные, что чудовище на такое обращение не обидится…
      Увы, Сварогу это было знакомо. Брезгливое отвращение к недоумкам-ученым, беззаботно дергавшим за усы демонов, — единственное, в чем он с королем полностью согласен. Всегда одно и то же — интеллигент считает, что способность мыслить делает его равным Богу, начисто забыв, что Бог — это создатель, а роль ученого при всей ее значимости и богатстве интеллектуальных исканий сводится к должности прилежного регистратора и толкователя. Создавать может один лишь Бог, и там, где человек посягает на это умение, кончается Хиросимой, Штормом, Судным днем…
      — Интересно, успели они улететь из гостиницы? — подумал он вслух. — Я там нашел на столе срочный вызов…
      — Сомневаюсь, что успели, — ничуть не удивившись, сказал король. — Там промчалось… нет, вы не поймете, барон. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Никто ничего не понимал. Для многого из творившегося тогда слов в человеческом языке нет, не было и не будет. Меня еще долго преследовали сны…
      Сейчас он казался Сварогу ближе и понятнее. И все равно его следовало убить, потому что добровольно этот зажиревший псих их ни за что не отпустит. Остаться, войти в доверие, ждать подходящего случая — чересчур скользкий и чреватый полной неизвестностью путь, а время уходит…
      — Как же вам удалось? — спросил он тихо.
      — Везение, признаюсь откровенно, — сказал король. — Именно у меня отыскались необходимые качества, какие-то врожденные способности, хотя Керуани в нашем роду определенно не было. Мой ученый, — легкий кивок в сторону мэтра Лагефеля, — порой пытается отыскать объяснение, но забредает в непролазные дебри даже раньше, чем я перестаю его понимать. Бывают прирожденные лозоходцы, прирожденные кулинары и даже прирожденные палачи. Так и со мной. Когда пронесся Поток… Я называю это Потоком за неимением лучшего слова… больше всего это было похоже на дакату. Вам не случалось видеть дакату? Порой смертным удается попасть под нее и остаться в живых…
      — Не видел, — сказал Сварог. — Даката — это что-то из морского фольклора? Нечто магическое, ужасное и легендарное?
      — Да, так. Ладно, если вы не видели дакату, не поймете… Когда пронесся Поток и слизнул все и всех вокруг меня, я, к своему превеликому изумлению, обнаружил, что остался цел и невредим. Но очень скоро оказалось, что Поток не исчез. Что он — во мне. То ли я его впитал, то ли он меня. Кстати, первое время я долго и безуспешно искал подобных себе, потом перестал… Одним словом, я обрел удивительные способности. О первых пробах невозможно вспоминать без смеха — учился на ходу, да к тому же менялся еще довольно долго. Постепенно удалось многое упорядочить, усвоить и производить осмысленные действия, к тому же время подгоняло — Шторм все еще буйствовал, требовалось уцелеть, выжить, наладить безопасное и спокойное бытие… На нечто грандиозное я не замахивался. Хелльстад в нынешних его границах, надо признаться, вышел таким чуточку по воле случая. Когда все немного успокоилось, принялся обустраиваться. Ну а одновременно со мной обустраивались бежавшие за облака и ухитрившиеся выжить субъекты, которые потом стали называть себя ларами. Высокое дворянство, ха! Вообще-то дворяне там были, что правда, то правда, но их насчитывалось не более четверти, это потом они все поголовно сочинили себе красивые гербы или захапали оставшиеся бесхозными. Кучка ученых, причастных к определенным лабораториям, родня, технический персонал вплоть до уборщиков, охрана, горсточка армейцев, случайные маги, друзья-приятели, бабы… Ни одного члена тогдашних венценосных фамилий там не оказалось. Предок нынешней императрицы был, правда, герцогом, но по женской линии происхождение у милейшей Яны-Алентевиты самое сиволапое — герцог женился на какой-то красотке из обслуги, чуть ли даже не поварихе… Еще и оттого они меня ненавидят, те немногие, кто знает обо мне, — я-то прекрасно помню, кем были хваленые прадеды, основатели большинства родов. Им бы успокоиться, в конце концов, любой король, если вдуматься, происходит из быдла, у меня тоже не было герба… Но они знают, что я помню… Небесные повелители, ха! Лет с тысячу спустя они отважились вернуться на землю, попытались возрождать королевства и прочие державы, но выживший народец стал очень уж диким и примитивным, получилось сплошное безобразие, и они, не продержавшись и ста лет, вновь упорхнули за облака, на сей раз окончательно. Но перед тем по своему дурацкому обычаю ломать все, до чего способны дотянуться слабыми ручонками, вызвали очередной глобальный катаклизм, именуемый в народе Вьюгой. Вы о Вьюге, вероятнее всего, и не слышали, любезный барон? Ну да, о ней высочайше велено забыть, дабы никто не узнал, что могучие лары проявили себя беспомощными идиотами…
      — Вы их не любите, я вижу… — усмехнулся Сварог. Так вот что такое Вьюга, о которой запрещено упоминать в небе и на земле. Теперь становится понятным — почему. Значит, лары были виноваты во второй волне катаклизмов, потрясших несчастный Талар. Дела-а…
      — Презираю, вот и все, — скривился король. — Они которое тысячелетие стремятся быть владыками, совершенно не представляя, что им в этой роли делать. А делать-то и нечего! Остается гордо парить за облаками, старательно выпалывая внизу все, что способно в будущем усилить землю. Знаете, отчего они пять тысяч лет так старательно сохраняли в неприкосновенности прежний язык, на котором говорили до Шторма? А когда внизу появилась письменность, позаботились, чтобы и алфавит остался прежним? Да потому, что овладение новым языком, изменение его сулит прорыв в новые области магии, а это им решительно ни к чему. Но они недооценивают людской изобретательности, а я на нее насмотрелся на своем веку. Лазейка обязательно отыщется, там, где и предполагать нельзя…
      Он говорил что-то еще, Сварог слушал плохо — чересчур был взволнован.
      Короля следовало убить, иначе отсюда не вырваться. Взять и убить посреди разговора — а это не так просто, хоть и успел привыкнуть ко многому.
      Обыкновенный человечишка, препустой, ничего от демонического чудища — потому-то и жалко его, потому-то он и страшен…
      Чтобы решиться, Сварог подумал о тех, кто сидел у него за спиной, о каждом по очереди. Стиснул зубы, заводя себя. Они, каждый по отдельности и все вместе, были в тысячу раз ценнее зажравшегося пустоцвета, по чистой случайности сумевшего посреди сотрясавших планету катаклизмов ухватить один-единственный выигрышный билет. У Сварога была цель. И она, как бы ни кривились гуманисты, оправдывала средства. Те мушкетеры, охранявшие королевский автомобиль, те егеря, что попали под пулемет, представления не имели, что угодили пешками в чужую жестокую игру. Уж они-то были во всех отношениях лучше Фаларена, но их нельзя было не убить… Пора решаться. А История, как давно подмечено, вновь соврет по своему обыкновению. Наведет глянец, побрызгает духами, летописцам нет дела до погибших пешек и лирических пустяков вроде «внутреннего борения». Летописцы имеют дело с результатом. Пресловутым итогом.
      — Вы меня не слушаете, барон?
      — Каюсь, ваше величество, каюсь… — сказал Сварог. — Простите тысячу раз, но я рискнул бы все же просить вас позволить нам идти своей дорогой. Для вас смысл жизни состоит из забав, но в остальном мире обстоит как раз наоборот…
      — Вы что, «чертова табачка» объелись? — Голос короля стал резким, холодным. — По-моему, все решено. Мне очень интересно понаблюдать, что произойдет дальше с Глазами Сатаны, как они будут двигаться. Сюда они не пройдут, на границе возведена роскошная серебряная стена, в которую они и уткнулись… Вы же выразили полную покорность? С чего вдруг…
      — Пока вы забавляетесь игрушками, гибнут люди, — сказал Сварог. — Можете вы это понять? Мыслить, как взрослый человек?
      Он нагло нарывался. И король гневно выпрямился, хлопнул ладонью по широкому подлокотнику, вскочил. Сановников враз покинула сонная одурь.
      Вряд ли в этих стенах с королем когда-нибудь разговаривали столь дерзко.
      Прямо-таки клокоча, как перекипевший чайник, Фаларен, шурша и шелестя бесценной мантией, прошелся взад-вперед у стены. За спиной лязгнуло — это Мара выхватила меч, чуть присела, разведя руки, готовая играть вторую скрипку в любом концерте. Король кипел. Видимо, ему никогда не давали отпора, и он плохо представлял, что следует делать, чтобы гнев выглядел по-королевски достойно.
      — Положительно, такой наглости… — протянул король неожиданно тонким голосом, огляделся, честное слово, растерянно, словно проверяя, у себя ли он в тронном зале. — Вы полагаете, вашим мнением будут интересоваться? — Голос креп, набирая уверенность. — Или плохо представляете, что такое моя воля? — Его глаза стали страшными. — Я вам напомню, с кем вы…
      Сварог метнул топор, и время остановилось. Доран-ан-Тег, туманный свистящий круг, неимоверно долго плыл к замершему в немом удивлении королю, чуть вскинувшему руку не забытым за тысячелетия инстинктивным жестом, застыли в креслах сановники, весь мир оцепенел, рубин в навершии топора описывал зловещие алые кручи, и на лице короля изумление так и не успело смениться страхом…
      Отсеченная голова в серебряной митре покатилась по полу, кровь взлетела фонтаном, темная на пурпуре, и тело, сделав шаг, шумно грохнулось у трона. Рукоять топора, вернувшегося к хозяину, больно ударила Сварога по скрюченным пальцам. Он не почувствовал боли, вперившись взглядом в угасающие глаза самого древнего на планете короля. В голове вертелось — никому не может везти до бесконечности…
      Огляделся. Его орлы оказались на высоте — Мара с Шедарисом приставили клинки к груди сановников, а остальные развернулись полукольцом с оружием наготове. Механически переставляя ноги, Сварог подошел и поднял с пола митру. Изумительная работа, каждая чешуйка видна…
      Побуждение было внезапным, оно не схлынуло, и оттого к нему как-то моментально удалось привыкнуть. В конце концов, случались вещи и диковиннее. Сварог надел митру, оказавшуюся ему самую чуточку великоватой из-за короткой прически, повернулся к присутствующим и спросил:
      — Кажется, это называется ваганум?
      Пол вдруг косо вздыбился под ногами — казалось, накренился весь замок, — вернулся на место, дернулся вверх, и Сварогу показалось, что он стоит на исполинской патефонной пластинке, вращавшейся тяжело, грузно.
      Сквозь акварельно-прозрачные краски ближайшего витража видно было, как за окном медленно проплывают справа налево низкие холмы — это замок вращался вокруг оси. И тут же все кончилось. Замок остановился. Мелодичный звон волнами поплыл по залу, затекая во все уголки. Это из-под другой арки; в противоположной стене, входили шеренгой золотые истуканы, напоминавшие экзотические рыцарские доспехи. Позвякивая при каждом шаге, они прошествовали на середину, четко повернулись через левое плечо со сноровкой вымуштрованных гвардейцев и замерли лицами к Сварогу. Лиц, правда, не было, забрала опущены.
      — Ну, и что это означает? — спросил он громко.
      — Слуги приветствуют вас, ваше величество, — сказал сановник постарше. — Особенного страха на его лице не было. — Знали вы заранее или нет, это уже неважно… У вас на голове не обычная корона. Когда-то, в незапамятные времена, король сделал несколько предметов, приспособлений и устройств, облегчавших ему управление своими владениями. Тогда он, по его меркам, был совсем молод и не потерял интереса к творчеству, переделкам и усовершенствованиям. Потом он ко всему этому остыл и не предпринимал ничего, что можно было бы назвать крупными усовершенствованиями…
      — Увлекшись борьбой со скукой? — сказал Сварог.
      — Можно это и так назвать. Из-за давнего заклятья король решил, что он в полной безопасности, а потому не придумал ничего, что воспрепятствовало бы переходу его достояния в чужие руки…
      — А не безопаснее ли прикончить эту парочку без особых дискуссий? — деловито перебила Мара. — Кто их знает, что за пташки.
      — И с кого они кожу драли, — мрачно поддержал Шедарис, озирая осиротевших царедворцев без всякого доверия. — Мертвый, известно, не кусается…
      — Мы шкуру ни с кого не драли, молодой человек, — сказал тот, кого король называл мэтр Лагефель. Второй, по имени неизвестный, по-прежнему безмолвствовал.
      — Вообще-то он не врет, — сообщил Сварог задумчиво. — Но я не сказал бы, что моментально воспылал к ним доверием. Служба у покойного борца со скукой не представляется мне богоугодным делом. Или вас, господа, завлекли сюда коварством и принудили силой? Вы отвечайте, а я проверю, врете вы или нет, я это умею, знаете ли…
      Мэтр Лагефель смотрел на него спокойно и словно бы устало:
      — Истина где-то посередине. Я попал на нынешнюю должность не по своей воле, но принял ее без особых колебаний. Я ученый, господа. Потому и пошел в Хелльстад. Экспедиция Латеранского университета, четыреста двадцать лет назад, о ней давно забыли. Здесь у меня открылась возможность познавать такое, чего я никогда не узнал бы во внешнем мире, проживи хоть сто жизней…
      — Понятно, — кивнул Сварог. — Пока ваш хозяин развлекался, как умел, вы штудировали науки. Ради бескорыстной страсти к познанию. Прекрасная вещь — одержимость…
      Тот немного смешался, но глаз не опустил:
      — Я такой, какой есть. Не подумайте, будто я специально стараюсь втереться к вам в доверие, но я ведь вас не выдал. В прошлый раз, когда вы свалились неподалеку от Итела на летающей лодке ларов, мы вас видели. И сейчас узнали почти с первых минут. Но промолчали.
      — Ага, — сказал Сварог. — Значит, хозяин сплошь и рядом текущие дела на вас перекладывал? Есть какое-то устройство? И если границы нарушены, оно дает сигнал?
      — Вроде этого. Сам хозяин этим не занимался. И он был не настолько сильным магом, чтобы обходиться без подручных приспособлений. Откровенно говоря, никудышный был из него маг… Словом, мы вас не выдали. Хотя в прошлый раз, конечно, доложили о странном госте. Король отсутствовал, и вы успели убраться отсюда до его возвращения… Он очень заинтересовался, ведь летучие лодки ларов никогда не падают. Даже попытался отыскать вас во внешнем мире, но не получилось…
      Ну точно: Голова Сержанта говорила, будто в тот момент король Фаларен в отъезде.
      — А вы? — Он повернулся ко второму. — Вас тоже погнала сюда необоримая страсть к познанию?
      — Не совсем, ваше величество. Я ронин. Терять было совершенно нечего, вот и рискнул, прибился к отряду. Шли искать то ли клады, то ли славу, уж и не помню. Угодил сюда, да, знаете ли, и прижился. Служба нетрудная, а плата велика — вдобавок ко всему еще и долголетие. Я был чем-то вроде управителя, если перевести на обычные мерки, а мэтр Лагефель — библиотекарем.
      — И никого больше?
      — Никого. Королю давным-давно надоел пышный двор.
      «Бог ты мой, — подумал Сварог в растерянности и тоске. — И эти места служили пугалом пять тысяч лет. Зажившийся на белом свете морячок с давно рассыпавшегося прахом авианосца, то ли боцман, то ли каптенармус, один небрезгливый книжник, один бродячий ронин, парочка устройств и приспособлений — вот вам и Хелльстад…» Он усмехнулся: