Сварог открыл глаза и прислушался, пытаясь понять, что его разбудило.
      Для этого и не потребовалось особого напряжения чувств. Дверь в кабинет была полуоткрыта, как он ее и оставил, — только сейчас внутри горела на столе лампа, и в спальню падала полоса света, достигающая постели, задевающая краешек лезвия Доран-ан-Тега. Потом в кабинете послышались шаги — кто-то прошелся по комнате, ступая громко, уверенно, ничуть не прячась.
      Шумно отодвинули кресло. Сварог толкнул локтем Мару — но ее ровное, глубокое дыхание ничуть не изменилось, она безмятежно спала, хотя такого с ней не могло случиться. Не отрывая взгляда от полосы света, Сварог ощупью нашел плечо девушки, потряс — Мара должна была мгновенно вскинуться. Однако она спала. Мелькнула дурацкая мысль: Горонеро вернулся за чемоданом…
      На полпути задержав протянувшуюся было к топору руку, Сварог бесшумно вытащил из-под подушки пистолет — тот, что стрелял серебряными пулями.
      Замер, прикидывая варианты.
      Вариант был один: встать и выйти туда…
      В кабинете громко откашлялись — вновь открыто, демонстративно. Кто бы там ни сидел, он честно предупреждал о своем присутствии, и это сбивало с толку. Мара перевернулась на другой бок, лицом к стене, умиротворенно посапывая. Пора было решаться. Помогая себе одной рукой, Сварог влез в штаны, опустил ноги на пол и бесшумно направился к двери, держась подальше от полосы света.
      — Входите, что же вы, — послышался оттуда спокойный мужской голос, совершенно незнакомый.
      Сварог вошел, держа под прицелом расположившегося в кресле человека, — лампа на гибком кольчатом шнуре опущена вниз, лицо и фигура нежданного гостя скрыты мраком. Не помог и «кошачий глаз» — как Сварог ни напрягался, лицо сидящего оставалось словно бы подернуто густой мглой.
      Сварог слегка повел стволом.
      — Не нужно, — так же спокойно сказал сидящий. — Вреда вы мне не причините, но придется уйти, а нам непременно нужно побеседовать. Рубашку не накинете ради пущей респектабельности? Вы, во-первых, гостя принимаете, во-вторых, вы граф, барон и лорд, а среди моих многочисленных титулов есть и княжеский.
      Сварог, чувствуя себя на удивление спокойно, придвинул второе кресло и сел, бросив пистолет на колени. Сон схлынул, голова была ясная, и он ни на миг не собирался упускать инициативу. Посему демонстративно пошевелил пальцами босых ног, шумно почесал голый живот, взял со стола бутылку с красивым парусником на пестрой этикетке и налил только себе, пояснив:
      — Вам не предлагаю. По слухам, другой у вас любимый напиток…
      Сидящий напротив посмеялся коротко и вежливо, как человек, способный понять хорошую шутку. И продолжал беззаботно:
      — Вполне понимаю ваше мальчишеское желание показать себя крутым и несгибаемым, но не оставить ли нам и состязания в плоском остроумии, и скоропалительные колкости?
      — Я вам особых колкостей не говорил.
      — Ну, собирались. Ведь правда? Мы с вами не дети. Я не страдаю повышенной обидчивостью, но вам, дорогой лорд Сварог, следовало бы отнестись ко мне чуточку уважительнее, потому что я — это… я.
      Он поднял лампу повыше, покрутил регулятор, осветив все вокруг.
      Сварог жадно уставился на непрошеного гостя и ощутил легкое разочарование.
      Гость был одет в скромный темно-серый камзол, обшитый черной тесьмой, — ни дать ни взять, добропорядочный горожанин Бронзовой гильдии, не выше. И лицо самое что ни на есть народное — скуластое, худое, располагающее лицо неглупого крестьянина или служаки-сержанта, работяги и философа войны. Руки, спокойно лежащие на коленях, — тяжелые, неуклюжие, с натруженными ладонями. Только глаза выбиваются из образа — темно-желтые, словно бы бездонные, удивительным образом и умные, и пустые, зрачок-точечка, словно проколотая иглой дырка в иную реальность, где нет ничего, кроме абсолютного мрака.
      — Неплохо, — сказал Сварог. — Великолепная маска. Это не колкости, я серьезно говорю. С такой физиономией ко мне и следует являться. Свой мужик, ах, какой свойский, не усатенький демонический красавчик, не седовласый благообразный аристократ…
      — Даже если вы все понимаете, ваше подсознание независимо от ваших побуждений играет на моей стороне, — усмехнулся гость. — Вы знаете, кто я, но от моей маски никуда не деться… Вам постоянно приходится делать над собой некоторое усилие, чтобы видеть за маской сущность…
      — А как насчет настоящего облика?
      — Вы не то чтобы этого не перенесете, но… Понимаете, нет таких слов… Вы — человек, а я — совершенно другое.
      — Кстати, о сущности, — сказал Сварог. — Кто мне поручится, что передо мной — самый главный? Не заштатная нечисть, обосновавшаяся вблизи пансиончика? Не мелкий здешний бес? Ваши, знаете ли, слуги то и дело являлись ко мне в самых разных обличиях.
      Несколько секунд стояла тишина, и слышно было, как в холле время от времени тревожно фыркают лошади, ржут коротко, испуганно, словно вскрикивая.
      — Забавно, — сказал наконец гость. — С таким оборотом дела мне почти не доводилось сталкиваться. Ну не могу же я, простите великодушно, выправлять самому себе солидный документ с подписями и печатями? Что за абсурд… Ага… Вас ведь там, наверху, насколько мне известно, обучили наспех мелким фокусам? Вот и попробуйте усмотреть мою истинную сущность. Потом поделитесь впечатлениями…
      — Вы правы, это мысль, — со светской улыбкой сказал Сварог и произнес про себя нужные слова.
      С таким он еще не сталкивался. Все в комнате осталось по-прежнему, и в то же время она пропала, Сварог был в двух местах сразу, в двух мирах, одинаково реальных, и перед ним грузно перекатывались, клубились в непонятной бездне исполинские потоки мрака. Тьма обрела мириады оттенков, переливов и колеров, то оформляясь в осязаемое переплетение необозримо гигантских змей, то расплываясь невесомыми извивами туманов, пронизанных колючими лучами черных, ослепительно черных звезд. Он погружался в бездну, липкую, засасывающую, сомкнувшуюся над головой, уплывал в нескончаемые пучины, и все, имевшее формы, очертания, контуры, иные, кроме черной, краски, остались наверху, в неизмеримой дали… И это был Ужас.
      Зажмурившись, сжав кулаки, он вернул себя в прежнее состояние.
      — Вы удовлетворены? — мягко спросил гость. — Неужели то, что вы видели, душонка мелкого беса? У которого и нет души…
      — Удовлетворен, — сказал Сварог, не в силах побороть странную слабость во всем теле.
      — Впечатлениями поделитесь?
      — Нет. Я не смогу этого описать. Что… Что это было?
      — Вы видели Тьму, — преспокойно пожал плечами гость. — Из Тьмы и слагается Вселенная. А на долю света, простите за убогий каламбур, приходится ничтожнейшая доля…
      — А если отделить тьму, над которой вы властны, от той, что к вам не имеет никакого отношения? Это какая доля будет?
      — О, не стоит, — слегка поморщился гость. — Не нужно этого, не будем играть в слова… Я — хороший логик, слышали, должно быть? И практика у меня неизмеримо богаче, отточена на дискуссиях с интеллектуалами, стократ превосходящими по подготовке вас. В иных спорах, говоря откровенно, и мне случалось оказаться посрамленным, но все равно, не надо погружаться в пучины схоластики. «Что есть взгляд в кромешной темноте?» И тому подобное. Вам все равно не превзойти, к примеру, Катберта… Поздняя ночь, скорее уж раннее утро, в заброшенной тысячелетия назад гостинице для военно-морских чинов сгинувшего мира сидят мятущийся граф и Князь Тьмы — и старательно состязаются в красноречии… Нелепо. Как если бы мы, подобно оперным тенорам, стали петь свои реплики. Мы же не персонажи философского трактата…
      — А какой стиль вы предпочитаете?
      — Насквозь деловой, — не замедлил с ответом гость. — Сбережем время.
      — Что же вы хотите? Договора не вижу…
      — Помилуйте, вы же взрослый человек, лорд Сварог… Или всерьез верите, что я заставил бы вас расписываться кровью? А то и в случае вашего согласия обрек бы на вечные муки после смерти? Все это — примитивный вздор. Нет ни вечных мук, ни вечного блаженства. Все одновременно и сложнее, и проще. Одни в свое время становятся частицей Тьмы, а другие — частицей Света. Вот краеугольный камень, фундамент. Все остальное — детали, частности, дополнения.
      — Но чего же вы все-таки хотите? И что предлагаете?
      — Хочу я немногого — чтобы вы, собравшись утречком, повернули назад в Равену. Где и вы, и ваши спутники вернутся к прежним занятиям. Не беспокойтесь о принцессе. Мелкие неприятности, клянусь Великой Тьмой, улаживаются походя…
      — А что взамен?
      — Да ничего! — досадливо поморщился гость. — Ничего. Вы удивлены или разочарованы? Нет, если вам так уж необходимы все эти пошлые глупости — бриллианты размером с кулак, какой-нибудь трон, толпы прелестниц — составьте на досуге список, не ограничивая себя решительно ни в чем. — Он презрительно скривился, махнул рукой. — Что угодно. Корону Четырех Миров? Место в моей свите? Место — немедленно, корону — чуть погодя, быстро это не делается… словом, дать я могу почти все. Но ничего не предлагаю. Потому что способен вознаградить вас не в пример щедрее — вовремя остановить. Чтобы вы избежали всех глупостей, какие можете совершить. Вот настоящая награда и достойная плата. Покой. Если хотите позаботиться еще о ком-то, скажите.
      — Интересно…
      — Удивлены? Я так и думал.
      — Ну, не то что бы удивлен… Просто ваши прошлые… как бы их назвать? Посыльные? Курьеры? В общем, те всякий раз что-то да предлагали — одно заманчивее другого. В тех случаях, когда не пытались меня укокошить.
      — Однако если вы рассудочно все взвесите, — неопределенно ухмыльнулся гость, пропуская шпильку насчет укокошить мимо ушей, — то поймете, сколь велика моя награда. Поймите, я не в ответе за все, что обо мне придумали и наговорили за тысячелетия… И категорически отвергаю все попытки приписать мне стремление насадить повсюду Хаос. Тяга к Хаосу — забава тех самых мелких бесов. Мне нужен Порядок. Иной, правда, не тот, что нужен кое-кому другому, не будем вспоминать его к утру…
      — Ну, это мы проходили, — сказал Сварог. — Разный бывает порядок. Вам нужен один, мне другой.
      — Вам не порядок нужен, — вяло махнул рукой гость. — Вы стремитесь остаться среди тех, кто обуян идиотским стремлением облагодетельствовать человечество. Облагодетельствовать отсутствием зла. Жратвой и питьем. Книгами и картинами. Электрическим светом на улицах и чистыми лестницами. Задача благородная, но невыполнимая. И главным образом по причине скотской сущности этого самого человечества. Оно разрушит, опошлит, осквернит и испохабит все мудрое, чистое и возвышенное, дай ему только волю. На каждый недюжинный ум во все времена приходились и приходиться будут тысячи голов быдла, озабоченного наполнением желудка и поисками щели, куда можно излить сперму. Пусть желудок стремятся наполнить не хлебом, а жареными павлинами в тончайшем соусе из соловьиных язычков — животная сущность от этого не меняется. Вас всегда будут предавать и продавать, использовать втемную, с циничным расчетом. Неужели вы не навоевались? Когда-нибудь, безмерно уставши от того, что считали великими свершениями, вы с ужасом поймете, что все было зря, все было впустую. А еще вы вспомните, что вас искренне пытались предостеречь…
      — Это все — обещание благодеяний, — сказал Сварог. — А как насчет угроз?
      — Что ж, угроз у меня — богатейшая палитра, и все до единой я могу претворить в жизнь… Но самая крупная и страшная угроза, какую я твердо могу вам обещать, — это клятва никогда не вставать на вашем пути… ну, почти никогда. Вы и сами, если только не угомонитесь, заработаете себе столько поражений, потерь и горечи, сколько я не смог бы вам причинить при всем старании. Я, как и тот, — за свободу воли… Вот, если вкратце, такова моя угроза.
      Сварог озадаченно помолчал несколько секунд.
      — Извините за тупость, — осторожно проговорил он наконец, — но я вроде бы чего-то не понимаю. Вроде бы, и я сам стремлюсь к тому же — чтоб вы навсегда избавили меня от своих домогательств…
      — Это вам только кажется, — снисходительно улыбнулся гость. — На самом-то деле, вам необходим враг — настоящий, опытный противник, вероятно, в чем-то даже вас превосходящий. С которым можно воевать, против которого можно строить стратегические планы, с которым следует быть ежесекундно начеку. Вы ведь солдат, не так ли? Вся ваша жизнь — война… А теперь представьте себе такую картину: все ваши возвышенные намерения почему-то терпят крах, захватывающие дух задачи отчего-то превращаются в лопнувшие мыльные пузыри, обретенные с великим трудом великие достижения оборачиваются не менее великими поражениями и новыми потерями… Хотя, как вам доподлинно известно, реального врага как такового у вас нет — есть лишь горстка мелких злопыхателей и завистников. Почему же так получилось? Где ошибка?.. И вот тогда вы поневоле задумаетесь: а с кем, собственно, я боролся — теряя в схватке друзей, лишая покоя себя и других, зарабатывая шрамы на теле и очерствляя душу? Уж не с самим ли собой? — Его левое веко едва заметно дернулось; Сварог не сразу сообразил, что гость просто подмигнул ему. — Страшная перспективка, не правда ли?
      Сварог дернулся возразить, но Князь жестом остановил его:
      — Знаю, что вы хотите сказать. Мол, а если не будет провалов и краха, если все удастся? Правильно я угадал? Ну так отвечу только одно — уж простите, но вопросом на вопрос: а если все-таки крупные поражения будут и удастся далеко не все?
      — Однако прежде… — выдавил из себя Сварог.
      — Ах, оставьте. Все прежние покушения на вас — либо самодеятельность мелких исполнителей, либо мелкие шуточки, легкие уколы, ленивая разведка боем. Вам эти шутки показались скверными? Простите старика, так уж привык…
      — Где мой отец? — резко спросил Сварог.
      — Не знаю, — без малейшей заминки ответил гость. — Об этом я вам и говорил — страшен не враг, а бездействие врага… Я ведь не всемогущ, вам доводилось слышать? Представления не имею, куда он по одержимости своей ухитрился провалиться. Я предупреждал его, как сейчас вас… Итак?
      — Вы покупаете меня?
      — Да о чем вы! Я предлагаю взаимовыгодный договор, не более. Итак?
      — Ну не прельщает меня перспектива стать частицей Тьмы, — развел руками Сварог.
      — Потому что вы не представляете, чего себя лишаете, и оттого в вашей решимости нет мудрости. Ну как можно отнестись к слепому от рождения, отказывающемуся прозреть и увидеть полотна великих мастеров, прекрасные скульптуры? Хотите, я проведу вас по мирам, чьих многообразия и сложности вы и представить не можете? Хотите проникнуть в тайны пространства, Вселенных, неощутимо существующих бок о бок, в одной и той же точке бытия? Пропутешествуйте по всем уровням, закоулкам и этажам мироздания, какие мне доступны, и после свободно, без малейшего принуждения решите все сами. Хотите такое путешествие? Ни к чему, замечу, вас не обязывающее?
      — Нет, спасибо.
      — Боитесь дать слабину?
      — Я просто считаю, что тот, кто выдумал поговорку «Коготок увяз — всей птичке пропасть», был гением, — сказал Сварог. — Не хочу я с вами больше разговаривать, поговорили…
      — Подумайте о других, о тех, кого таскаете за собой. Вы их всех загубите.
      — Я никого не принуждаю.
      — Принуждаете. Тем, что сами не сидите спокойно.
      — Я же сказал — довольно, — сказал Сварог. — Вы не верите в людей, а я верю… даже после всего… И мне не нравится тьма. В любых ее проявлениях. Вам объяснить по буквам?
      Гость встал. Его голос звучал ровно, даже безразлично:
      — Я еще с вами встречусь. В пору, когда в сердце у вас не будет ничего, кроме пустоты. Я не злопамятен, но люблю, когда рано или поздно признают мою правоту. И вы сами, слышите, сами согласитесь, что прав был я. И это будет лучше всякой подписи под договором… Ожидайте и бойтесь этой неминуемой встречи, любезный граф…
      Впервые лицо его исказилось в хищной улыбке, он склонил голову и исчез, словно нажали выключатель. Порыв ледяного ветра свистнул по комнате, от закрытой двери к закрытому окну, стегнув Сварога по лицу холодной лапой, взметнув штору, тряхнув раму так, что задребезжали стекла.
      Сварог налил себе еще чарочку забористого навигаторского коньяка пятитысячелетней выдержки, ахнул залпом, подошел к окну, прижался лбом к прохладному стеклу, уставился на бухту, реку и деревья, подернутые мутно-серой рассветной мглой. На душе было неуютно и муторно. Он и раньше знал, что война ему Силами Тьмы объявлена серьезная, но теперь убедился воочию. Самые серьезные угрозы как раз высказывают тихо и спокойно, без дурацких эффектов и страшных рож. Боролся с самим собой, — надо ж так вывернуть… А ведь толика истины в словах ночного гостя была, от этого не уйдешь. «И вся-то наша жизнь да есть борьба» — борьба с самим собой. Тьфу, пропасть…
      Почти в центре бухточки явственно перемещался бурун, напоминающий широкий наконечник копья, след плавника. Жаль, под рукой не было подходящего оружия, иначе непременно шарахнул бы туда на всякий случай.
      Сходить, что ли, к Бони за пулеметом? Нет, не похоже, чтобы в гостиницу забредала здешняя фауна, иначе непременно остались бы следы, сломанная дверь хотя бы. А от Князя Тьмы следует ожидать более сложных пакостей, нежели некий зубастый обитатель вод. Да и бурун быстро продвигается по каналу, уходя в реку…
      Сварог плюнул, вернулся в спальню, стянул штаны и полез в постель, твердо решив перед сегодняшней неизвестностью еще хоть пару часиков отработать взаимодействие щеки с подушкой. Мара шевельнулась, сонно спросила, не размыкая глаз:
      — Что такое?
      — Пописать выходил, — успокоил ее Сварог, чмокнул в щеку и подгреб под голову подушку.

      Как следовало из докладов, ночь для всех остальных прошла спокойно.
      Никто, похоже, и не заметил настигшего перед рассветом приступа мертвого сна — потому что и так спали без задних ног. Один Шедарис, дежуривший последним, выглядел чуть смущенно — раздумывал, признаться или нет, что заснул на посту.
      Сварог, пихавший в свою седельную суму охапку увлекательных навигаторовых книжек, посмотрел на бравого капрала и, не вставая с корточек, хмыкнул:
      — Да знаю я, что ты дрых…
      — Командир, да со мной такого отродясь не случалось, курвой буду…
      — Не переживай, — сказал Сварог. — Ты тут ни при чем совершенно. Потом расскажу…
      Он задумчиво достал из-под стола загадочную «дверную ручку», прикидывая, кинуть ее обратно или взять с собой. Глаза у капрала и вовсе полезли на лоб:
      — И у тебя, командир?
      — Ты о чем?
      — Об этой штуковине. Я ее у тебя что-то раньше не видел…
      — Ничего удивительного, — сказал Сварог. — Я ее здесь нашел.
      — Сейчас, сейчас…
      Капрал бомбой вылетел в дверь, прогрохотал сапогами по коридору и вскоре вернулся. Протянул Сварогу бронзовую штуковину. Форма другая, узоры не те, завитушки-лепестки на конце штыря ничуть не похожи — и все же некое неуловимое сходство стиля и исполнения поневоле заставляет предположить, что обе ручки вышли из одной мастерской. Разве что капралова уже покрыта зеленой паутиной да изрядно поцарапана.
      — А у тебя твоя откуда? — спросил Сварог.
      — Когда служил на Сильване, был у нас один, родом, кажется, из Лорана. Штуку эту он берег пуще добычи. И после второго ведра начинал напускать тумана — мол, это его талисман на самый крайний случай. Убережет, если припечет так, что другого выхода не будет. Только не уберег. Получил он топором по башке в одной дурацкой стычке, мозгами раскинул так, что любо-дорого… Ну, его барахлишко потом разыграли на всех, как водится. Эта хреновина мне и досталась. Выбрасывать жалко — вдруг это и в самом деле талисман и найдется знающий человек, научит с ним обращаться? Мне кажется порой, тот чудак и сам не знал, как эта штука работает и для чего служит, иначе давно проговорился бы, хоть намеком…
      — А про Древние Дороги ты что-нибудь слышал? — спросил Сварог.
      — Про них только одно и известно — что соваться туда может только полоумный. Такое впечатляет, командир: когда о чем-то ничегошеньки не известно, но твердо оговорено, что дорожка туда — верный путь для самоубийц. Предки…
      Пинком распахнув дверь, вошла Мара, чернее тучи. На конце обнаженного клинка она несла какой-то черный, сморщенный комочек, пронзительно вонявший паленым.
      — Это еще что? — поинтересовался Сварог.
      — А это наш бывший поводырь. Клубочек бабкин, извольте любить и жаловать.
      Сварог помотал головой:
      — Тьфу ты, до чего мелко… Это он, должно быть, сгоряча. — Предупреждая вопросы, сказал самым непререкаемым тоном: — Вот что, соколы мои, живо завтракать. Сгорел наш клубочек, сгорел. А чего же вы хотели — пройти по этим клятым местам весело и игриво, без малейшей неприятности?
      — И кони так держатся, словно на них домовой катался… — задумчиво добавил Шедарис.
      — Катался, — согласился Сварог. — Есть тут домовой…
      — Как же мы теперь, без поводыря?
      — А по солнышку, — сказал Сварог. — Как пращуры наши в незапамятные времена. Благо солнышко в должном месте и никаких фокусов пока что не выкидывало, гуляет по обычному маршруту. — Он решительно сунул свою «ручку» среди прочих вещей. — Так что — надеемся на лучшее и готовимся к худшему. Особая точность тут не нужна, нам бы к морю выйти, и ладненько…
      …Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.
      Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.
      Рысью. Галопом. Шагом. Смена коней.
      Временами Сварогу казалось, что отныне он на веки вечные возненавидит коней и в жизни не полезет в седло, а сядет лучше на раскаленную плиту и высидит на ней битый час без всякого ущерба для задницы, давно уже превратившейся в сплошную мозоль. Он утешал себя тем, что Паколету с теткой Чари, самым некавалерийским в отряде людям, приходится еще хуже, однако ж они не жалуются и как-то притерпелись.
      Собственно, больше всего его доставала скука. Скорость лошади — это всего лишь скорость лошади. Чересчур уж медленное перемещение для того, кто привык к другим скоростям, тем более что ничего вокруг не происходит, нет погони, нет угрозы, остается покачиваться в седле и за неимением других занятий — думать, думать, думать. Тянутся равнины, тянутся леса — редколесье, густолесье, попадаются холмы и скалы, озерца и овраги, ручьи и небольшие болотца. Но ни разу не попалось больше не то чтобы строения — поросших травой развалин. Ни единого сооружения или предмета, к которому прикасалась бы человеческая рука. И никаких скелетов. И ничего живого.
      Мертвая тишина. Это угнетает невероятно, и все раздумья крутятся вокруг парочки вопросов: почему Хелльстад, прямо-таки обязанный служить приютом чудовищам и нечисти, напоминает сонное царство? Почему, кроме загадочных летучих рож, больше похожих на вульгарные игрушки, никакой живности не встретилось? Или тем самым ночной посетитель дает понять, что угроза бездействия уже претворяется в жизнь? Хотя — будь Хелльстад вотчиной Князя Тьмы, тот держался бы не в пример наглее… Нет, не в том дело, не в том.
      Даже если сделать все мыслимые поправки на буйную фантазию хронистов, книжников, сказочников, менестрелей и трактирных болтунов, даже если вспомнить собственное веселенькое посещение Хелльстада, откуда он еле ноги унес — все равно приходишь к выводу: окружающего благолепия никак не должно быть. Отчего-то же исчезали экспедиции и восьмого департамента, и Магистериума, и земных университетов, и просто десятки одиноких волков, ловцов удачи…
      Не похоже, чтобы спутников Сварога такие мысли занимали и угнетали.
      Они откровенно радовались тишине и покою, даже Мара блаженствовала. Что ж, вся умственная работа ложилась на отца-командира, отчего ему хоть волком вой… Прескверно чувствовал себя отец-командир. От полного отсутствия информации и, выражаясь ученым языком, внешних раздражителей в голову лезла самая несусветная чушь — параллельные пространства, сопряженные миры, девятые измерения и прочие «черные ямы» (название он только что выдумал сам от безделья по аналогии с «черными дырами»). Начинало мерещиться, будто они давно уже незаметно для себя соскользнули в неведомые иные пространства и вокруг уже не Хелльстад, а какая-нибудь Древняя Дорога, бесконечная, как время, и равнины, перемежаясь лесами, будут тянуться до бесконечности. Поневоле вспомнились колышащиеся горы на горизонте и треугольное солнце над ними — жуткое зрелище, виденное им в первом путешествии через Хелльстад, не дай еще раз в те места загреметь…
      Они ехали целый день, часа через два должно зайти солнце, и следующий ночлег будет лишен всякого комфорта и уюта. Хорошо хоть, солнышко не торчит в небе, как пришпиленное, исправно движется в полном соответствии со стрелками часов…
      Для борьбы с монотонностью пути Сварог временами выпускал вперед боевое охранение — то одного, то двоих. Или менял местами всадников в колонне, или заставлял осматривать подковы. Он вовсе не чудил — каждый толковый командир знает, что солдат не следует расхолаживать бездельем.
      Подобная езда без происшествий похуже праздного лежания в казарме…
      Вот и сейчас он отправил вперед Делию с Шедарисом — уардов на триста, дав направление на видневшуюся над лесом голую скалу, похожую на лошадиный зуб. Лес здесь был довольно редкий, и меж высоченных раскидистых дубов попадались странные карлики, не выше человеческого роста, выглядевшие, однако, не молоденькими подростками, а настоящими вековыми дубами, во всем подобными нормальным: пышные кроны, толстые узловатые стволы, вот только всадник смотрит на них сверху вниз… Проезжая мимо, Сварог сорвал крошечный желудь, меньше кедрового орешка, повертел, подивился и выкинул — великанские черепа, крошечные желуди…
      Увидев, что Делия с капралом несутся назад подозрительно резво, он испытал нечто вроде облегчения, как ни странно — замаячила некая определенность. Да, прав все-таки был Князь Тьмы, солдатом я был, солдатом и помру…
      — Соприкосновение с противником? — спросил он, оживившись, подав остальным знак остановиться.
      Делия откинула за плечо выбившиеся из-под шляпы золотистые пряди, пожала плечами:
      — Не знаю. Там что-то непонятное. Такие пятнистые маленькие штуки, они летают и жужжат. Кружат над одним местом, как привязанные…
      — То ли они и в самом деле маленькие, то ли летают очень далеко, — уточнил прилежный капрал.
      — А почему именно «штуки»? — спросил Сварог.
      — Не похожи на животных и на птиц тоже, — сказала Делия. — Такой у них вид…
      — И на самолеты тоже не похожи. — Шедарис задумчиво почесал щеку, мучаясь от недостатка подходящих слов. — Самолет с крыльями и летает грузно, а эти — вроде красивой шкатулки. Словно стекло отблескивает. Но кружат очень уж осмысленно, словно ищут что-то.
      — Они вас не заметили?
      — Да нет вроде… И так вертятся, и эдак… Очень уж быстрые, если будем обходить стороной и они нас заметят, непременно догонят. Такое у меня впечатление.
      Сварог лихорадочно размышлял. Обернулся к Бони:
      — По птицам стрелял?
      — Из лука и из мушкета.
      — Значит, знаешь, что такое упреждение?
      — А то!
      — Ну, для пулемета, работающего по летучей цели, принцип тот же… — сказал Сварог.
      — А почему не я? — моментально вмешалась Мара. — Уж я-то пулемет лучше знаю.
      — Ты у нас — мастер штучной работы, — сказал Сварог. — И с пистолетом справишься. Леверлин, тетка Чари, Паколет — с заводными лошадьми. Остальные — за мной. Показывай дорогу, Шег…