Когда чай из блюдца со вкусом пьешь, главное умение – не плескать. Отставной майор Иван Ильич Кнышов этого только что не учел и теперь с сожалением глядел, как на белых полотняных штанах расползается большое пятно, горячее к тому же.
      – Стыд какой, – сказал он сам себе, промокнул штаны углом скатерти и постучал ложечкой о сахарницу. Тотчас же появился Архипка.
      – Чего изволите, барин? – спросил он.
      – Позови-ка Пахома.
      – Сию минуту.
      Пришел Пахом. Тиская в руках картуз, он стоял в самых дверях, боясь ступить на свежевыкрашенные половицы веранды. Майор еще раз промокнул штаны, сокрушенно цыкнул, покачал головой и перевел взгляд на мужика:
      – Здорово, братец.
      – Здравствуйте, барин, Иван Ильич.
      – Ведаешь, зачем зван?
      – Как не ведать… Небось про жаб спрашивать станете?
      – Про жаб? Стало быть, что и про жаб. Ты вон садись туда, на лавку, да рассказывай – да с расстановкой, чтоб понятно было.
      Пахом огляделся, тихонько сел на лавку и спросил:
      – С чего начинать-то, барин, Иван Ильич?
      – А с самого начала и начинай, – сказал майор и сунул в рот большой кусок колотого сахару.
      – Погода ввечеру была жаркая, все видать, к ливню. Я, помню, телегу смотрел – колесо заднее разболталось, то ли выкинуть, то ли Пантелею чинить велеть. Смотрю, значит, телегу, а тут Пантелей-то сам и бегит. Кричит кричмя, без порток, страм один. Я думаю, пьян напился, варнак. Стой, говорю! Куда тебя бесы несут? Да. А Пантелей остановился и говорит: в речку, говорит, кунался, от жары тоисть. Раз мырнул, два, а на третий как вынырнул наружу, а на берег, где ракиты, как плюхнет! И огнем пышет. Пантелей как был выскочил, токмо рубаху ухватить успел, и побег.