Библиотека мировой фантастики - Осенние визиты

      Иногда человек не должен спать ночами. Чтобы увидеть такой вот лунный свет в окне и услышать тишину…
      Анна вдруг рассмеялась. Господи, ну что за странная штука — человек! Думать о красоте ночи, проснувшись, чтобы помочиться.
      Подходя к двери служебного туалета, она вдруг почувствовала смущение. Легкое и очень знакомое. Обычное, когда она вот так вставала ночью. Привет из детства…
      Анна юркнула в дверь. Мимоходом взглянула в маленькое облупившееся зеркало, словно убеждаясь, что одета. Дурацкая вещь — память. Очарование ночи куда-то исчезло.
      Но спать все равно уже не хотелось.
      Она вымыла руки (уж эту раковину вряд ли кто-то использует для иных целей), сдернула крючок с двери. Прислушалась — кажется, какой-то шум?
      Аля проснулась?
      Анна вышла в коридор. Никого.
      Ладно, надо глянуть по палатам.
      Она быстро прошла по коридору, приоткрывая на мгновение двери. Тихо, все спят. Теперь еще в седьмую, где Шедченко. Тяжелых всегда клали в эту палату, словно счастливый номер чем-то помогал врачам.
      Тут свет тоже не горел. Но у постели белела фигура в халате.
      — Аля, ему плохо? — тихо спросила Анна, подходя.
      Девушка обернулась.
      Это была не Альфия.
      Анна вздрогнула, останавливаясь. Ей приходилось заставать в отделении среди ночи незнакомых людей. Обычное, в общем-то, дело — такой незапланированный визит перепуганных родственников.
      Ее испугало лицо девушки. Глаза. Таких глаз не бывает.
      Все равно, что смотреть в пламя лампады. В зеркало. В лунный блик на воде. В лицо мамы.
      — Садись, — тихо сказала девушка.
      Анна присела у постели. Ноги словно подкосились.
      — Кто ты? — прошептала она.
      — Не сейчас. Помоги.
      Девушка протянула руку. Анна помедлила, прежде чем коснуться ее.
      КАК БУДТО ПАДАЕШЬ В БЕЗДНУ…
      — Что я могу, — губы шевельнулись сами. — Чем помочь…
      — Ты можешь все. Поддержи меня, — девушка перевела взгляд на Шедченко. Парень спал… или был без сознания? — Он может уйти, Аня. Надо помочь ему… немного…
      ХОЛОДНО… ПОЧЕМУ ХОЛОДНО, КОГДА ЕЕ ГЛАЗА — СВЕТ? ПУСТЬ, ОНА ОТДАСТ ВСЕ ТЕПЛО, ЕСЛИ ТАК НАДО…
      Наверное, это был лишь короткий миг. Или короткий час. Анна подняла глаза, когда их руки разжались. В пальцах была боль и холод — но в глазах девушки по-прежнему теплел огонь. Возвращал силы.
      Интересно, огню холодно — когда он горит?
      — Алеша поправится, — сказала девушка.
      На кармашке ее халата были вышиты буквы — «А. К.» Это был ее халат, Анны Корниловой.
      И лицо девушки было ее лицом.
      — Почему я? — прошептала Анна. — Я… недостойна…
      Девушка покачала головой. Коснулась ладонью ее щеки — и Анна дернулась вслед быстро ускользающим пальцам, так тянется за человеческой рукой бездомный котенок.
      — Ты чиста.
      — Нет…
      — Отныне и навсегда — ты чиста, Анна.
      — Я думала, ты вновь придешь мужчиной, — ее голос сорвался, когда она поняла, что говорит, и о чем думает.
      — Нет в этом разницы, Анна, — Она… онпровел ладонью над ее лицом, снимая страх. — Теперь все будет хорошо.
      — Все будет хорошо, — прошептала Анна.

14

      Поезд шел на удивление быстро. То ли порядка на железной дороге стало больше (хотя с чего бы?) то ли просто везло.
      Шедченко курил в темном холодном тамбуре. Лязгала вагонная сцепка, за запотевшим стеклом уплывали вдаль огоньки Коломны. Через три часа Рязань, еще через три — Сасово. К утру он доедет.
      Смяв в пальцах окурок, Николай щелчком отправил его в заплеванное мятое ведро. Поколебавшись, потянул из пачки еще одну сигарету. И что с ним сегодня творится… весь на нервах. С вечера начала побаливать голова — напоминанием о тех мучительных приступах, что порой едва не валили его, здорового мужика, с ног. Потом вроде отпустило, но надолго ли…
      Шедченко чиркнул зажигалкой. Так и всю ночь простоять недолго. Забывая потихоньку про начинающиеся через сутки учения, просчитывая, что ждет его в Сасово. А что… выйдет из поезда с красными глазами и помятым лицом неспавшего человека. Сразу видно — переживал всей душой.
      Мысль была противной и циничной, он поморщился, отгоняя ее. Нечего загадывать худшее. Человек куда прочнее, чем можно представить. Сашка поправится и еще потреплет нервы и сестре, и ему — далекому украинскому дядюшке. Забрать бы их из этой глухомани, пристроить в Киеве, поближе к себе, парня определить в училище — быстро бы дурь вышла. Только поздно уже, раскололась страна, и все, кому не лень, находят отраду в патриотизме. Вот и сестра: «я — россиянка»… Россиянка, в хвост и гриву, мать украинкой была, папаша — вообще невесть кто. А все одно, поделили их, и немного же труда для этого потребовалось.
      Шедченко прислонился лбом к холодному стеклу. Опять начинала болеть голова. Он стоял несколько минут, с ужасом чувствуя, как нарастает боль. Не хватало ему этой мигрени, дамской болезни, от которой ни один врач никогда не вылечит…
      — Терпеть, — приказал он себе. — Тер-петь!
      И боль словно послушалась, исчезла, всосалась куда-то в свое тайное логово. Только в висках слегка ломило, но это ерунда. Шедченко даже вздохнул, облегченно и растерянно. Все-таки надо поспать. Ничего он тут не выстоит, в этом грязном, пропитанном туалетными ароматами, тамбуре…
      — Полковник…
      Шедченко обернулся. Надо же, как прихватило минуту назад — даже не услышал, как кто-то вошел.
      В паре шагов от него стоял рослый голый мужик.
      Шедченко с трудом подавил гримасу. Ох, как не любил он таких вот юродивых, с мычанием слоняющихся по вагонам, описывающих свои невообразимые беды и болезни, сшибающих «штуки» с сердобольных пассажиров…
      Но этот на попрошайку не походил. Слишком уж крепок, никто такому не подаст. Да и шататься голым по вагонам чревато неприятностями. Псих?
      А хорошее, кстати, зрение у психа. Разобрать в темноте полковничьи погоны…
      — Зажги огонек, — сказал мужчина. Не слишком напористо сказал, но Шедченко почему-то повиновался.
      Язычок пламени затрепетал между ними.
      — Б-блядь… — прошептал Николай.
      Человек с его лицом ухмыльнулся.
      — Полковник, дай шинель набросить. Простывать нам не след, верно?
      — Ты кто такой? — Шедченко стал стягивать незастегнутую шинель, не понимая, почему повинуется этому… этому…
      — Подожди… — мужчина торопливо надел шинель, аккуратно застегнулся.
      — Нам сейчас только паники не хватало.
      — Кто ты? — с нажимом повторил Шедченко. Первая оторопь уже проходила.
      — Я — это ты.

Часть вторая. Версии

0

      Карамазов проснулся разбитым и несчастным. Вчерашний бред лишил его сил… бред? Если бы. Он получил заказ от тьмы. Слуга превратился в хозяина, хозяин — в слугу.
      Как все было просто раньше. Странные сны приходили, когда ему требовалось кого-то найти, превращались в легкое, спокойное знание. Он выполнял работу, не особо задумываясь, что помогает ему — интуиция, подсознание или какая-то сила. Мало ли тайн в мире — одни видят чужие болезни, другие предсказывают землетрясения… он находит клиентов.
      Расплата?
      Илья впервые осознал, что там, за гранью яви, в пророческих снах, выводящих его на жертву, было не только знание. Еще и воля… сломавшая его в доли секунды. Потребовавшая служения. Шесть клиентов…
      Он видел их всех. Как на ладони — шесть фишек, которые надо убрать с игрового поля. Старый еврей… не им ли заняться первым? Москвич, и сопротивление минимально. Впрочем и мальчик абсолютно беззащитен…
      Карамазов скривился. Убивать детей — ну и работка. Ему пришлось однажды убрать паренька, сына клиента — уж слишком цепко тот глянул в его лицо. Но тот паренек был постарше, и он напросился сам. Нельзя смотреть в лицо смерти. Запоминать широкие скулы и голубые глаза, поблескивающие от контактных линз.
      А этого мальчика жалко. Хорошо — не девочка, а то ведь, увидев лицо, слишком нежное для пацана, он на мгновение испугался. Хоть этого тьма не потребовала… спасибо ей.
      Карамазов вяло заправил кровать. Прошел на кухню, включил газ под чайником, глянул в окно, где под холодной моросью спешили к электричке прохожие.
      Старик и мальчик. Легкая работа. Дальше?
      Он вполголоса выругался.
      Депутат. Да еще не из рядовых… один из самых активных и известных. Такого охраняют не лохи… и вся милиция встанет на дыбы, когда он получит пулю в затылок. Политика, Бог ты мой, зарекался с этим связываться…
      Украинский вояка… неприятно, но по сравнению с депутатом — мелочь. Тем более он в России. В отпуске.
      Писатель. Вообще странное дело. На таких заказов не бывает. Сказочник какой-то, или фантаст… Жюль Верн доморощенный. Сколько таких он повидал в коридорах редакции — самодовольных и неуверенных одновременно. Кому он мог помешать? То есть, кому — понятно, а вот чем…
      И эта девушка, провинциальный врач. К ней, что ли, едет хохол? Чем-то они связаны, все шестеро, незнакомые друг с другом, но попавшие в один заказ.
      И почему-то все шестеро — двоятся!
      Карамазов вскочил, заметался по кухне, чувствуя, что сходит с ума. Заказ, заказ, заказ! Выполнить — и лечь на дно. Прожить спокойно год-другой где-нибудь в глуши. Забыть про тот миг, когда тьма поменяла их роли.
      — Почему они двоятся? — закричал он.
      Тихо запел чайник. Илья сдернул его с огня, словно забыв, что можно просто потушить газ. Постоял, озираясь, бухнул чайник в раковину.
      Не хотелось ни чая, ни кофе. Он не чувствовал себя сонным.
      Достав из холодильника пакет с апельсиновым соком, Илья жадно выпил стакан. Соки полезны, в них витамины. Умные люди пьют сок, не курят и не употребляют алкоголь. Это залог долгой и счастливой жизни.
      — Я вас сделаю, — прошептал Илья.
      И медлить не стоит. Если работать быстро, на пределе, то он уложится в два-три дня. Обидно лишь, что писатель далеко… где-то в Азии.
      Впрочем, останется ли он там?
      Илья кивнул своим мыслям.
      Начать стоит со старика. Никаких угрызений совести — он свое отжил. Никакого риска. Четкая и непонятная для следствия работа.
      Решено — сегодня он и начнет.
      Надо лишь выбрать инструмент. Что лучше — проверенная дешевка, или приобретенная специально для акции экзотика?
      Многие считают «ПМ» неудачной моделью пистолета. Одно из самых распространенных мнений: «оружие, из которого, если повезет, можно застрелиться».
      Илья пользовался «ПМ» из чисто экономических соображений. Более дешевого и распространенного пистолета не существовало, а пристрелять оружие много труда не составляет. Когда каждая акция заканчивается уничтожением инструмента — это немаловажно. Сейчас он предпочел бы что-либо более точное. Хороший револьвер, например. Или «Стечкина»…
      Но нестандартное оружие свяжет все шесть акций между собой.
      Карамазов хмуро повертел «ПМ» в руках. Ладно, еще послужит. Хотя бы на две первые акции — где сопротивления не будет. Он вставил запасную обойму, старую опустил в карман. Закрыл глаза — и представил, четко и ясно, словно видел тысячу раз, старую «хрущобу». Хиленько живет профессор… он ведь профессор, верно? Деревянная дверь со слабыми замками, осторожные соседи. Даже домофона на подъезде нет.
      Он глянул на часы — до электрички еще двенадцать минут. Умные люди не спешат, они просто выходят вовремя. Илья побрился, зажмурившись окатил себя «Плейбоем».
      Теперь пора.
      …Билет на электричку он, выходя на Ярославском, аккуратно отправил в карман. Транспортные расходы ему оплачивала редакция, где Карамазов числился редактором. Деньги для него смешные… однако надо поддерживать образ прижимистого, но любящего пофорсить человека.

1

      Это не могло быть правдой. Только сном — непонятно лишь еще, страшным или нет. Кирилл молча смотрел на своего двойника, не делая даже попытки подняться с кровати. Визитер…
      — Я оденусь, — сказал тот, открывая шкаф. Кирилл отвел глаза. — Мама когда придет?
      Кирилла обдало холодом.
      Так оно и происходит? Ты сидишь дома, и появляется кто-то, неотличимый от тебя как две капли воды. Появляется, чтобы занять твое место.
      Не умненький робот-двойник из детской книжки. Не монстр-оборотень из американского ужастика. Просто двойник — такой же мальчишка, ежащийся от холода и торопливо натягивающий твой старый свитер. Визитер…
      Мальчишка шагнул к нему, присел на корточки возле кровати. Заглянул в глаза.
      — Кирилл, мне не нужна твоя жизнь… и твоя мама.
      — Кто ты? — прошептал Кирилл.
      — Больше чем ты. Я — Визитер.
      Он не улыбался. Не пытался говорить понятнее. Кирилл вдруг понял, что Визитер добивается лишь одного — чтобы ему поверили. Перестали путать со сном.
      И он уже добился своего.
      — Что тебе надо?
      Мальчишка поднялся. Посмотрел в окно — в дождливую ночь. Сквозь нее… выше ночи…
      — Мне нужна Земля, — сказал Визитер.
      Они вновь смотрели друг на друга. Кирилл понял.
      — Ты… оттуда?
      Визитер кивнул. Протянул руку, касаясь плеча Кирилла, легонько притягивая к себе.
      — Миллионы миров. Мы ищем их. Мы выбираем Путь.
      — Кто — «мы»?
      — Визитеры.
      — Ты не один?
      Визитер словно вслушался во что-то, безмерно далекое.
      — Не один. Нас… — он замолчал, мучительно морщась, словно пытаясь найти слова — которых не было. — Нет, не так… Я объясню по другому. Ты умеешь уводить словами?
      Кирилл не ответил, но этого и не требовалось.
      — Сквозь темноту небытия, — сказал Визитер. — Сквозь столетия. Мы осознали свою цель, и мы ищем других — чтобы помочь.
      …Огонек звезды. Ослепительный шарик, окруженный черной роящейся мошкарой. Космические корабли? Или… живые?
      Иглы-кристаллы, скользящие во тьму, прочь от тепла. Неторопливые и неудержимые. Ни размеров, ни скорости, они могли быть больше планеты или меньше песчинки, мчаться или ползти, этого не понять. Нет ориентиров.
      Жизнь осознает себя и ищет цель. Тысячелетия ложных идеалов, напрасных усилий. Миры, рожденные чтобы умереть, живут. Миры, рожденные чтобы жить, погибают.
      Так просто помочь им — для тех, кто осознал свою цель.
      …Над планетой, раскрашенной белым и голубым, летела черная игла.
      Не так уж и много целей было у этого мира. Простейшие варианты. Ему легко помочь.
      Он сам выберет свое будущее.
      Осознавшие Цель ничего не навязывали силой.
      Взгляд, или что-то большее чем взгляд, скользнул по планете, отыскивая тех, кто сделает выбор. Вобрал их в себя — на короткий миг, показавшийся людям бесконечным днем. Преломил в черных плоскостях кристалла.
      И отбросил отражения обратно.
      Выбор Пути начался…
      …Кирилл выдохнул, оседая на кровать. Визитер стоял рядом, все еще держа его за плечо.
      — Я пришел помочь вам, — сказал он. — Дать цель существованию. Твой смысл жизни — для всех людей. Ты ведь рад?
      Смысл? Кирилл вздрогнул.
      А какой смысл в его жизни, в тринадцати прожитых годах? Каждый ведь считает себя центром мира. Каждый верит в свою исключительность. Его приятель Максим, учительница литературы, прочитавшая меньше книжек, чем Кирилл, вечно пьяный сосед с седьмого этажа, режиссер с телевидения, решивший заткнуть пустую графу «детские программы» юным поэтом… Они задумываются над тем, для чего живут?
      Может быть и к ним пришли Визитеры?
      — Остальные? — спросил он, путанно, но Виз понял.
      — Они тоже хотят дать смысл, — терпеливо объяснил тот. — Но они ошибаются. Я знаю, ведь я — это ты, и даже больше.
      — И чего я хочу?
      Визитер молчал. Когда Кирилл поднял взгляд, он отвел глаза.
      — Многого. Ты можешь стать кем угодно, ты еще не решил. Поэтому победим мы.
      Кирилл осторожно снял его руку со своего плеча. Инопланетянин… Тощий пацан, его собственное отражение.
      — Я человек, — сказал Визитер. — У меня зуб болит, потому что ты боялся идти к врачу.
      — Я не боялся!
      Виз только улыбнулся.
      — Еще я хочу есть. Как и ты.
      Кирилл быстро взглянул на часы. Надо поесть, прежде чем придут с работы родители. Не показывать же им Кирилла-два…
      — Ты сумеешь спрятаться? — на всякий случай спросил он. — Чтобы тебя никто не увидел.
      — Я могу только то, что можешь ты.
      Ужас. Пришелец со звезд, у которого даже штанов собственных не было. Которого придется прятать (где? под кроватью?), украдкой кормить, поражая маму удвоившимся аппетитом… и как долго все это?
      — Как ты… мы… должны победить?
      — Последний оставшийся из Визитеров является наиболее соответствующим данному миру, — скучным голосом сказал Виз. — Соответственно, его жизненные цели должны доминировать. Просто, правда?
      Соответствующий миру? Чем соответствует он, мальчик, когда-то умевший писать стихи? Не умеющий драться, не имеющий родителей-миллионеров?
      — Они не смогут меня уничтожить, — продолжил Виз. — Человеческая мораль осуждает убийство ребенка, значит…
      Кирилл засмеялся, глядя в собственное отражение. Виз не только не умел ничего, что должен уметь любой пришелец со звезд.
      Он еще и ничего не понимал.

2

      Ирония судьбы — чудо случилось с человеком, не верящим в чудеса. Ярослав смотрел, как его двойник разливает кофе, безошибочно выбрав из четырех пачек самое лучшее — «Маэстро Лоренце». Да, наверное и он также морщится, подхватывая джезву с огня…
      — Приходите вы на пляж, а там станки, станки… — задумчиво сказал Слава. — Человеку, который всю жизнь придумывает невозможное, трудно в него поверить.
      — Допустим, я верю. Кто ты?
      Его двойник вздохнул.
      — Ты хочешь правды? Или этикетки?
      — Правды. А этикетку прилепи себе на задницу, — Ярослав посмотрел на оттянутый карман халата. — Пистолет ты у меня забрал, теперь можешь спокойно говорить.
      — Я вот и думаю, — двойник сел напротив. — Ты же ни во что не веришь, Ярик. Что я могу сказать?
      — Правду.
      — Ладно. Начнем, — он сделал маленький глоточек. — Во-первых — не ты один сейчас сидишь перед двойником. Пришло несколько человек. Старичок-ученый, депутат, мальчик, врач… тенденцию замечаешь?
      Ярослав кивнул.
      — Разные социальные группы.
      — Молодец. Не совсем социальные, но в общем ты прав. Были отобраны самые разные люди.
      — Кем отобраны? — с нажимом спросил Ярослав.
      — А вот здесь правда кончится. Ты веришь в инопланетный разум? Или в потусторонний мир?
      Ярослав улыбнулся.
      — Во-во, — Слава развел руками. — И я о том же. Каждый из твоих «коллег» получил свое объяснение. Мальчик…
      — Про инопланетян.
      — Конечно. Дедок-профессор — о новом законе природы. Девочка…
      — Какая девочка?
      — Врач… она считает, что начинается апокалипсис, — Слава засмеялся, сморщив лицо. — Поверхностная религиозность, знаешь ли, до добра не доводит.
      — Интересно, что сказали депутату…
      — Ничего. Его уже нет, Ярик.
      Они переглянулись через стол: двое мужчин, один из которых был не совсемчеловеком.
      — Визитеру не обязательно сохранять жизнь оригиналу, — мягко сказал Слава.
      — Выходит, мне повезло? — Ярослав надеялся, что слова прозвучат убедительнее, чем он сумел их сказать.
      — Скорее, не повезло вашему политику. Удивительно, насколько моральны оказались все отобранные.
      — При чем здесь мы?
      — Этика Визитеров отражает этику прототипов.
      — Кто вы?
      — Я же говорю — для тебя нет приемлемого ответа. Ты привык оперировать самыми разными вариантами. Убеждать других в их реальности — не веря сам. Теперь расплачивайся.
      — Но ты — не человек.
      — Не совсем человек. Мне нужно есть и пить, Ярик. Меня можно убить… так же просто, как и тебя. Но я появился на свет полчаса назад. Считай меня просто ходячим символом, этикеткой, на которой написана «творчество».
      — Знаешь, меня не покидает ощущение сна.
      — Тогда считай его кошмаром, от которого не проснуться.
      — Почему же кошмаром? Беседа за кофе — не самое страшное происшествие.
      — Ярик…
      — Прекрати меня так звать.
      — Ярослав, у нас, пришедших, есть маленькие разногласия. Каждый из нас считает, что люди живут неправильно.
      — А кто на Земле считает иначе?
      — Да, но только у нас есть возможность доказать свое мнение. Очень простым образом — тот, кто продержится дольше, считается правым.
      Он понял сразу. Жизнь переломилась надвое с этим непрошеным чудом, с этим скрипом двери в пустой квартире. А чудеса добрыми не бывают.
      Ярослав поймал взгляд Визитера. Сочувственный? Как бы не так. Он сам никогда не умел сочувствовать. Это редкость — человек, понимающий чужую боль.
      — Вы собираетесь убивать друг друга?
      Тот лишь пожал плечами.
      — Очевидно. Я против такого метода, но остальные выберут его. Понимаешь, ведь все, все допускают убийство — хотя бы во имя высоких целей. Защитить себя, Родину, друзей — это искупает вину. Так ведь? А здесь цель выше… дать счастье миру.
      — Сделай еще кофе, — попросил Ярослав. На мгновение он удивился своему тону — так говорят старым друзьям.
      Впрочем, Визитер был им самим.
      — Ты начинаешь верить, — добродушно сказал тот.
      — Кем ты себя воспринимаешь?
      — Хороший вопрос, — вытрясая молотые зерна в джезву, отозвался Визитер. — Писателем Ярославом Заровым. Популярным поставщиком читабельной массы.
      — А еще?
      Визитер косо глянул на него.
      — А еще я знаю, что являюсь лишь его копией. Порождением непонятной силы, решившей… э… упорядочить человеческую жизнь.
      — Ты и вправду не знаешь, как возник?
      Визитер молчал так долго, что он перестал ждать ответа.
      — Хотел бы я ответить, Ярик, — во взгляде Визитера вдруг пробилась тоска. — Хочешь знать, как это было? Я засыпал. Проехала машина, я приоткрыл глаза. Посмотрел в потолок. Понял, что не усну. Решил встать, и сесть за компьютер.
      Он резко выдохнул, словно отсекая воспоминания.
      — И оказался в коридоре. Голый и босой. И знающий, что теперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную, одел халат, прошел на кухню и включил свет.
      — Значит я поступил бы так?
      — Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватывая закипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудились объяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объяснения произошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.
      На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, в накинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словно схватившись за раскаленный металл.
      — Извини, — прошептал он.
      — Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой нас разводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы, долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.
      — Что ты знаешь про остальных?
      Визитер пожал плечами.
      — Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это не телепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.
      Это был словно удар поддых.
      — Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.
      — Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке в микрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.
      — Чушь.
      Визитер удивленно смотрел на него.
      — Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, о чем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?
      — Нет.
      Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул на Ярослава — не то с иронией, не то с жалостью.
      — Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?
      — Я вру.

3

      Неужели именно так он выглядит? Аркадий Львович со смешанным чувством жалости и брезгливости смотрел на старика в кресле. Не то, чтобы дряхлый, и без малейшего намека на лысину. Зато одутловатый, с нездоровым серым лицом и перевитыми синими шнурами вен запястьями. Слегка полуоткрытый рот, сточенные серые зубы. Профессор. Академик. До сих пор известный и уважаемый в узких кругах.
      — Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось и зеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко в большинстве случаев.
      — Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.
      — Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал от семидесятилетнего онкологического больного?
      Слово прозвучало, убийственно-равнодушное, и сердце болезненно сжалось.
      — Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм, — продолжал старик. — В конце-концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?
      — Кто ты?
      — Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел к нему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишь галлюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.
      Аркадий Львович кивнул.
      — Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старости лет сумасшедшим братом-близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?
      Он снова послушно кивнул.
      — Ты помнишь, как перестал верить в Бога?
      — Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, — кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальными фактами, показатель ее отсутствия.
      — А в законы природы ты веришь?
      Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.
      — Не в таком проявлении.
      — Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о нем поведать.
      — Хорошо. Говори.
      — Человеческое общество не является простой суммой индивидуумов. Оно обладает некоторой… э… силой. И определенной свободой воли.
      — Достаточной, чтобы создать копию старого грустного еврея?
      — Например. И не только его.
      Аркадий Львович картинно обернулся.
      — Не здесь. К счастью — остальные не здесь.
      — А какова цель такого божественного акта?
      — Выбор. Человечество несет в себе самые различные тенденции развития. Назовем их векторами. Вектор силы, вектор творчества, вектор власти, вектор гуманизма, вектор развития, вектор знания…
      — Последнее, очевидно, ко мне.
      — Да.
      — А развитие?
      — Все тенденции, но в подавленном, латентном состоянии. Джокер в колоде.
      Зальцман кивнул.
      — Ребенок?
      — Да. Он нас не волнует. Эту карту побьют первой.
      — Объясни.
      — Мы — Посланцы. Мы не обладаем… почти… возможностями, выходящими за рамки обычных человеческих сил. Мы вынуждены подстраиваться под общество, жить по его законам — неписаным законам. Тот, кто наиболее приспособлен к обществу, наиболее важен и адаптирован, проживет дольше других. Он победит — и тот вектор, который воплощен в нем, станет доминировать на долгое, очень долгое время.
      — Ты же знаешь — я умираю.
      — Знание умирает. Ты думаешь — выбраны лучшие? Нет, типичные. Автор массового чтива — на роль творца, разочаровавшийся в профессии военный — на роль посланца силы, продажный политик — на роль посланца власти…
      — Я не доживу до весны! — почти срываясь на крик, сказал Аркадий Львович. Закашлялся — и острая боль услужливо подтвердила его слова.
      — Нам помогут не дожить и до зимы.
      — Даже так?
      — Конечно. Насколько терпимо общество к убийствам?
      Аркадий Львович не ответил.
      — Полагаю, почти все Посланцы придут к этому выводу. Кроме девушки и мальчика, вероятно.
      — Это безумие…
      — Да, но оно рождено существующим миром. Ты хочешь, чтобы все вокруг стало твоим? Не принадлежащим тебе, а просто отвечающим твоим представлениям о правильном обществе?
      — Дурацкий вопрос.
      — Так вот, и все остальные Посланцы хотят того же. Остается решить маленькую проблему — заслуживают ли физического уничтожения представители иной точки зрения?
      — Нет, — резко сказал Аркадий Львович.
      — Ты действительно считаешь так? Ладно, оставим в стороне мальчишку, который не является никем и ничем. Забудем про девушку, с ее сумбурной религиозностью и тягой к всепрощению. Возьмем для примера писателя. Добрый человек. Сторонник великих империй, создающихся любой ценой. Хоть на крови и костях, хоть на ядерных бомбах и напалме. Хороший человек. Четко решивший для себя — цель оправдывает средства. И если для светлого будущего надо уничтожить половину человечества — это оправдано.
      — Ты называешь его добрым человеком?
      — В жизни. Но если его копия, Посланец творчества, останется последним…
      — Полагаю, Сила и Власть еще более неприятны?
      — В общем — да. Эта троица, кто бы из нее не победил, утопит мир в крови. Во имя каких целей — не так уж и важно. Ответь — они не заслуживают уничтожения? Твое мнение решает многое.
      — Апробативная этика.
      — Да. Если ты против такого будущего — то вынужден признать этичность их уничтожения. Если признаешь необходимость этого, то мальчик и девушка станут просто неизбежным довеском.
      — Они что, могут прийти к власти? В России, во всем мире?
      — Зачем же. Просто та тенденция, которую они выражают, победит. Их мечты может осуществить и кто-то другой — уже не важно.
      — Я не собираюсь никого убивать. И ты этого не сделаешь.
      — Да? Может быть, — старик усмехнулся, — тыскажешь мне, что никогда и никого не убивал?

4

      Илья не имел проблем с милицией. Возможно, это тоже было частью игры с Тьмой — как и нюх на клиента. Эти затянутые в форму тени, слоняющиеся по станциям метро и тем улицам, что поосвещеннее, словно не замечали его. Порой Карамазову казалось, что если он достанет на улице пистолет, то шарахнутся только прохожие. А стражи порядка будут все так же смотреть сквозь него — бдительно и неподкупно…
      Он подумал об этом, когда втягивающаяся на эскалатор толпа на мгновение прижала его к молодому лейтенантику, прижала крайне неудачно, так, что пистолет во внутреннем кармане плаща уперся ему в спину.