Москва, Комитет по экологии — Белый дом, 14 октября, 10.00-15.00

— Что это с ними? — спросила Светлана Веронику, выходя вместе со всеми сотрудниками «Протокола» из кабинета Ермолаева после совещания.

— А ты газеты не читала? — осторожно поинтересовалась Ника.

— Нет еще. А что там? Неужели? — Она ахнула. — Статья вчерашнего журналиста!

— Ну да, — кивнула Вероника.

— И что же он там пишет?

— Лучше не читай. Ерунду всякую.

— Например?

— Ну, например, что некую переводчицу соблазнил министр экологии, что международные тусовки организуются только для прикрытия сомнительных развлечений заевшихся випов и тому подобное…

Лана почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

— Не может быть, — простонала она и приложила руку к горлу. — А я-то думаю, почему все смотрели на меня сегодня с любопытством и отчуждением, словно на препарированную лягушку! Ермолаев! Он меня убьет!

Она резко развернулась и почти побежала назад, в кабинет Потапыча.

— Михаил Михайлович, — задыхаясь, проговорила Лана, — что же это такое?

Ермолаев с жалостью посмотрел на переводчицу:

— Ничего, обычная газетная «утка».

— Поверьте мне, я ничего не говорила, что могло быть неправильно истолковано!

— Верю. — Спокойствие начальника постепенно передавалось ей. — Я верю тебе. Более того, я убежден, что вне зависимости от того, что мы сказали бы, текст у редакции уже был готов. Это заказной материал, Лана, — мягко добавил он, глядя на расстроенную переводчицу, — и я даже предполагаю, кто заказчик.

— Как?

— Авторство этой статьи принадлежит скандально известному журналюге по фамилии Ферзь. Он наповал разит жертву своими едкими эпитетами и домыслами, зато читатели в восторге от его неожиданных выводов и открытий.

— Зачем ему понадобилась я? Не понимаю. Я ведь никому не переходила дорогу… — И она осеклась. В молчании прошла почти минута, Лана подняла голову и несмело предположила: — Ковалев?

Ермолаев молча кивнул.

— Ну да, одно время он любил бывать, как ему казалось, в богемной тусовке. Там, наверное, и завел знакомство с этим Ферзем… Надо позвонить Соколову, извиниться, — разглаживая на коленях узкую юбку серо-стального цвета, сказала она, — ведь он попал в эту историю совершенно случайно! А вам-то каково! Мы вас в последнее время только огорчаем: то Ковалев, то Инна, то я…

— Спасибо за заботу. — Ермолаев задержал свой взгляд на серой ленте Москвы-реки, которая была видна из окна. — Не волнуйся, я разговаривал с пресс-секретарем министра и все необходимые разъяснения дал. Могу предположить, что наш уважаемый господин Соколов должен связаться с тобой сам. Как ни странно это звучит, репутация министра из-за этой статьи вряд ли пострадает. Мало ли что пишет «желтая пресса»! А вот твоя репутация… За тебя мы будем бороться. Я нажал кое-какие кнопки, работа ведется. С сотрудниками я поговорю сам.

— Спасибо. — Опустив голову, Светлана пошла к двери.

— Подожди!

Светлана замедлила шаг и обернулась.

— Выше голову, ты же профессионал! Все образуется.

Она с силой захлопнула за собой дверь кабинета Потапыча. У нее оставалось еще полчаса свободных. Лана села за рабочий стол, включила компьютер и задумалась. Сильные порывы ветра за окном гнали по небу свинцовые тучи. По всему Кутузовскому проспекту ряды рекламных растяжек раскачивались, как качели. Обида неумолимо жгла ее изнутри. Не думала она четыре дня назад, что ей придется стать героиней триллера и любовного романа одновременно. «Спасибо тебе, любимая профессия! — Светлана язвительно усмехнулась. — А Ковалев? Хорош! Нечего сказать! Но теперь я его в покое не оставлю!» Лана схватила пачку сигарет и мобильный телефон.

У окна в холле она набрала номер сотового телефона Ковалева. «Абонент недоступен», — сухо ответил металлический голос. Тогда она позвонила Валере домой. Ее бодро поприветствовал автоответчик. Сейчас в качестве собеседника годился и он. Лана выплеснула все, что накипело у нее на душе, пожалев лишь о том, что писк автоответчика раздался слишком рано. У нее еще было что сказать.

— Аркатова! — Потапыч вышел в холл. — Давай собирайся!

— Куда? — удивленно спросила Светлана. Чувствовала она себя так, что предпочла бы провести весь свой рабочий день, тупо глядя в монитор компьютера.

— Звонили от Соколова, — выпалил Потапыч, не обращая внимания на то, что щеки Ланы слегка порозовели, — к нему приехала делегация из Швейцарии, а переводчик приболел. Через десять минут начинаются переговоры! Ничего не поделаешь, дорогая моя, служба! — И он развел руками.

Когда в отделанный дубовыми панелями кабинет вошел Андрей Соколов, у Светланы гулко забилось сердце. Его лицо было непроницаемо, словно маска, а печальное выражение глаз, поразившее Лану в Берлине, сменил твердый, пронзительный взгляд.

Швейцарские предприниматели, ожидающие его, чинно встали, слаженно протягивая для рукопожатий руки, представились. Светлана начала переводить. Голос ее был спокоен, на Соколова она старалась не смотреть, но пару раз они все-таки встретились взглядами. «Это в кино герои понимают друг друга без слов, а тут и словами-то растолковать сложно. Ладно, надо работать…» — утешала себя Лана. В голове копошились неприятные мысли. Это немного отвлекало, но совсем не мешало переводить.

«Если я решусь на разговор с Соколовым, то следует ожидать, что он будет нелегким. Надо объяснить появление статьи. Но как? Рассказывать о Валере Ковалеве? Начинать новые отношения с описания старых дрязг? Рассказывать о том, что бывший муж начал' строить козни — то пытался обставить все так, чтобы меня обвинили в воровстве этого злосчастного чека, то упрекал в том, что я разрушила ему жизнь, то вот теперь подослал этого киллера от журналистики — Ферзя… Вряд ли Соколов всему этому поверит, слишком трезвомыслящий он человек. Да и я не такая уж femme fatale, роковая женщина, чтобы ради меня совершались немыслимые поступки. Нет, надо начинать разговор с чего-то другого, — продолжая переводить, лихорадочно размышляла Светлана. Лицо ее стало напряженно-серьезным. — Надо только удачно подобрать первую фразу, простую, легкую, непринужденную…» Но на языке, как назло, крутились какие-то нелепые слова да книжные банальности. Светлана задумалась так глубоко, что даже пропустила фразу швейцарского предпринимателя. «Пусть я эгоистка, но я не имею права оставить все как есть, — возвратилась она снова к своим мыслям, переводя длинную вереницу цифр, называемых министром, — в конце концов, я должна как-то оправдаться. Пусть Потапыч добивается опровержения по официальным каналам. Я же должна объясниться с Соколовым лично». Эта мысль поначалу показалась ей вполне трезвой, но когда Светлана вспомнила недавний разговор в ресторане, чужие любопытные взгляды, ей захотелось вымыть руки. Вдруг почему-то стало досадно оттого, что она не согласилась сесть в самолете рядом с Соколовым. «Сейчас все было бы иначе! Ника права: не стоило так демонстративно бродить по Берлину с министром… Но…»

Мысль о том, что Андрея не будет рядом с ней ни сегодня, ни завтра, ужаснула ее. Только теперь Лана по-настоящему поняла, какое большое место уже успел занять Соколов в ее жизни. Еще недавно она раздумывала, стоит ли начинать эти отношения, а теперь он целиком занимал ее мысли.

Переговоры длились недолго, швейцарцы попрощались и в сопровождении секретарши вышли из кабинета. Лана последовала было за ними, но вдруг чья-то сильная рука взяла ее за локоть.

— Света, подождите!

Она остановилась и, глубоко вздохнув, обернулась.

— Аркатова! — громогласно рявкнул за ее спиной Ермолаев.

— Извините, мне надо идти, — прошептала Светлана, высвобождая руку. «И что там за спешка у Потапыча? — быстро шагая по коридору, соображала Светлана. — Надо же позвать в такой неподходящий момент! Впрочем, почему неподходящий? Может быть, наоборот? Что бы я сказала Соколову? Простите, виновата, больше так не буду? Глупость какая! Нет уж, пусть все остается как есть… Ничего теперь не поделаешь…» Светлана надеялась догнать Потапыча у лифта, но там его не оказалось. «Странно, звал как на пожар, а теперь я бегаю и его ищу».

Москва, улица Амундсена, 13 октября, 10.00-18.00

Ковалев торжествовал. Впервые в жизни он чувствовал себя отомщенным. «Пускай меня уволили из „Протокола“, но и Аркатовой теперь там не жить!» — думал он. Никаких серьезных планов на дальнейшую жизнь у Ковалева не было. Он не выходил из дома, валялся на диване, бездумно нажимая кнопки телевизионного пульта. Время от времени попадались интересные фильмы, Ковалев смотрел их и тут же забывал. После непродолжительной эйфории он погрузился в странную апатию. Главное дело жизни было сделано, он отомщен, а для чего необходимо жить дальше, Ковалев никак не мог определить. Не находя ответа на этот вопрос, он просто пил. Но пить одному было скучно, хотелось пожаловаться на жизнь. Собеседник нашелся быстро. Это был Ферзь. Он был известен не только своими едкими заметками, но и пристрастием к зеленому змию. На работе он объяснял это тем, что таким образом снимает стресс. И к этому там все давно привыкли. Никто не рассматривал его очередное двухнедельное исчезновение как повод для увольнения. В хмельном состоянии у Ферзя появлялось непреодолимое желание общаться по телефону со своими жертвами. Он доставал свою разбухшую телефонную книжку, набирал номер и жалким голосом начинал просить прощения. В трезвом состоянии Ферзь понимал всю пагубность своего нового пристрастия, но поделать с собой ничего не мог.

В этот раз все пошло по наезженной колее. Ферзь позвонил уже трем жертвам и приступил к обдумыванию своего звонка министру. Он всегда придавал значение стилистике. «Смею вас заверить, Андрей Александрович, — фантазировал Ферзь. — Заверить в чем? В чем бы я мог его заверить? В своем уважении? Безусловно. Он мне ничего плохого не сделал. Я ему — ничего плохого… Нет, получается, что что-то сделал. Эх…» Ферзь достал из своего потрепанного рюкзака записную книжку, посмотрел в сторону Ковалева — спит. И набрал телефонный номер министерской приемной.

Москва, Министерство экологии, 14 октября, 15.00-17.00

«По оценкам наших специалистов, в больших промышленных городах из-за загрязнения по биологическим причинам наблюдается массовая гибель деревьев», — монотонно читал доклад сотрудник министерства на совещании у Соколова.

Андрей Александрович угрюмо смотрел на письменный прибор из яшмы, сделанный по мотивам сказок Бажова уральскими мастерами, и ни разу не поднял глаз на подчиненного. Лицо его было спокойным и непроницаемым, а в душе все кипело: «Не мог я так сильно ошибиться! Получается прямо как в пословице: „Я его калачом, а он меня в спину кирпичом!“» Мысль о вероломстве Светланы была настолько непереносимой, что он поморщился словно от боли.

Докладчик заметил эту гримасу, с недоумением оглядел присутствующих на совещании, но продолжил: «В жилых микрорайонах зеленые насаждения страдают из-за отсутствия полива, подкормок минеральными и органическими удобрениями, от вырубки под строительство…»

Андрей Александрович вынул из стаканчика письменного прибора горсть карандашей и с силой сжал в кулаке: «Разболтаться перед журналистом из „желтой газеты“ — типично бабская уловка. А как ломалась и кокетничала, не хотела сидеть со мной в самолете, мол, что другие подумают. Видимо, я отстал от жизни. Стратегии нынешних холостячек получить в мужья-любовники кого-нибудь из высокого начальства сегодня продуманы не хуже планов развития экономики государства! Неужели она такая лицедейка?» Он со стуком бросил карандаши обратно:

— Поскорее, Иван Дмитриевич, переходите к основной части!

Докладчик кивнул и заговорил скороговоркой: «Наиболее четко прослеживается влияние промышленных объектов на состояние атмосферного воздуха. Загрязнение воздуха в большинстве случаев связано…»

«Загрязнение воздуха, загрязнение души, — продолжал думать Соколов. — А может, я слишком переоценил свою персону? Люди нам ничего не должны! И Светлана мне тоже ничего не должна». Он опустил глаза на чистый лист бумаги, лежащий на столешнице, и на его белом фоне представил профиль Ланы. Ему захотелось вновь увидеть ее, вновь держать за руки, целовать… «Предательство — омерзительная вещь. — Он непроизвольно передернул плечами. — Если это предательство…» Надежда на то, что появление статьи в этой газете имеет какие-то другие причины, все еще теплилась в нем.

В памяти словно из небытия всплыл тот страшный день, когда лопоухий наивный Андрюша Соколов, студент второго курса биофака МГУ, увидел статью в университетской многотиражке. «Нет, лучше не вспоминать!» Соколов снова нервно дернул плечами. Потом были заседания комитета комсомола, факультетские, университетские. Белые, плоские, как непропеченные блины, лица и пугающие своей хирургической неотвратимостью предложения выбросить его, Андрея Соколова, из университета, а заодно из рядов ВЛКСМ. За что? Просто Димка, его давний дружок и товарищ, бездарь и честолюбец, стукнул в комитет о неблагонадежности внука когда-то репрессированной и сосланной бабушки. В тот год решался вопрос об участии Андрея в экспедиции экологического судна «Александр Матросов». Дима пошел в комитет и доложил, что нельзя посылать Андрея в зарубежные экспедиции. (Вдруг он сбежит на Запад?) И закрутилась запущенная умелой рукой идеологическая машина. Тогда-то и появилась статья в газете, обличающая студента Соколова во всех смертных грехах, потянулись многочасовые заседания. Студенты с горящими глазами припомнили ему все невинные выходки, словно не они, его товарищи, подбивали Андрея на некоторые из каверз и будто бы не они были участниками многочисленных веселых пирушек. На самом главном, решающем заседании неожиданно для всех слово взял Дима. Опираясь кулаками о край стола, он дождался особой, многозначительной тишины. Если бы его послушал человек, не знающий русского языка, то по драматической интонации, прокурорскому тону, наклону головы ему стал бы ясен разоблачительный характер его выступления. На щеках обвинителя пылали яркие малиновые пятна, губы истерически подергивались, а когда «товарищ Соколов» в выступлении Димы превратился в «гражданина», декан факультета не выдержал и прервал выступление: «Держите себя в руках, Соколов не на допросе у следователя!»

Короче, в экспедицию отправился Дима, а Андрей ушел в армию и прослужил, между прочим, во флоте три года. Когда он вернулся в университет, никто уже не помнил той давней истории. Да и он местами подзабыл подробности этой травли. Осталось только отвращение к газетам.

— Мы неоднократно говорили о необходимости проведения международной конференции по охране окружающей среды в Москве, — нетерпеливо прервал докладчика Соколов. — Если мы хотим, чтобы она была подготовлена должным образом, то начинать нужно сейчас. К тому же это тесно связано с присоединением России к Киотским протоколам. Иван Дмитриевич, отложите ваши бумажки в сторону и давайте поговорим конкретно!

— Андрей Александрович, — раздался по громкой связи голос секретаря Анечки, — вам звонок.

— У меня же совещание! — воскликнул недовольно министр.

— Да, но там говорят, что это вопрос жизни и смерти.

— И кто же? — Соколов обвел веселыми глазами присутствующих на совещании — разговор начинал его забавлять.

— Журналист, который написал статью… — приглушенным голосом доложила секретарь.

Сидящие в кабинете министра, как по команде, опустили глаза.

— Соединяйте, — решительно скомандовал министр и поднял трубку.

Москва, проспект Мира — Комитет по экологии, 15 октября, 9.00-12.15

Утром Лана проснулась с позабытым ощущением МАЕТЫ. Идти на работу не хотелось, хотелось закрыть глаза, закутаться в одеяло и пролежать в теплом коконе весь день. Тем не менее Лана рывком подняла себя с постели, приняла контрастный душ.

В офис Светлана пришла бодрая, подтянутая, готовая к любым неприятностям (а то, что для нее наступила полоса неудач, она уже поняла). Как всегда, приветливо поздоровавшись с коллегами, включила компьютер и тут же вышла в холл покурить. Вскоре к ней присоединилась Ника. Глаза подруги были полны тревоги и сочувствия.

— Я даже понятия не имела, что у нас в офисе работают такие сплетники! — воскликнула она, слегка касаясь руки Ланы.

— Ну что ты, — возразила коллега, — перемывание косточек ближнему своему свойственно человеческой натуре.

— Да ты не расстраивайся, пройдет время, и все забудут эту историю. Хотя скажу тебе, подруга дорогая, ты действительно виновата! Нечего было бродить с министром по Берлину, улыбаться ему нежной улыбкой. Это же все видели, а статья — логическое окончание всей истории.

Светлана ошарашенно молчала. Длинный столбик пепла на ее сигарете надломился и упал на пол.

— Что же делать?

— Если ты чувствуешь себя правой, нечего ходить понурив голову, как побитая! Будь выше этого! Никогда не думала, что ты можешь так расклеиться! Ты сейчас должна держаться, как королева! — Ника выговаривала слова четко и ясно, как будто переводила важные переговоры.

— Аркатова! — окликнула Светлану секретарь. — Зайди к шефу в кабинет! — Она призывно махнула Лане рукой. Та вскочила.

— Что случилось? — задохнувшись, словно от быстрого бега, осведомилась она в кабинете Ермолаева.

— Ничего страшного, какая ты стала нервная в последнее время! — недовольно проворчал Потапыч. — На вот, — он подвинул в ее сторону глянцевую картонку, — все равно от тебя сегодня проку никакого!

— Что это?

— Приглашение на конкурс на лучший проект в области рекламы. Ты же когда-то была рекламистом. Иди развлекайся. Я тебя отпускаю на сегодня.

— Спасибо! — Она прижала приглашение к груди. — Как это кстати!

— Что-то не слышу радости в голосе.

Лана молча махнула рукой и вышла из кабинета.

Москва, отель «Метрополь», 15 октября, 13.00-15.00

— Вы только посмотрите, кто к нам идет! — Невысокий подвижный человек с мелкими чертами лица и носом уточкой шел к Светлане, широко раскинув руки и радостно улыбаясь.

— Леонид Федорович! — взвизгнула Лана. — Вы!

— Куда ты пропала, подруга моя, — он обнял Светлану, — нам тебя так не хватает!

Бутов, руководитель рекламного агентства, в котором раньше работала Лана, был искренне рад встрече. Они немного поболтали о пустяках, о старых знакомых, после чего Леонид Федорович сморщил короткий нос и фыркнул:

— Туфта!

— Что? Так плохо выгляжу?

— Сплетни о тебе — туфта.

— Вы уже знаете? — упавшим голосом спросила Лана, и шумный говор участников конкурса, музыка, яркие плакаты и радость от встречи со старым другом словно ухнули в какую-то пропасть. «Теперь я точно как прокаженная, — с испугом подумалось ей, — все знают, воображают себе самые что ни на есть пикантные картины, презирают…»

— Нет, нам здесь не дадут поговорить, толкаются как черти. — Леонид кивнул в сторону бара. — Пойдем там посидим.

— Но ведь конкурс начинается!

— А что ты там не видела? Рекламные ролики? Ты что, ТВ не смотришь? Туфта! — Он повел Светлану за локоть в сторону бара.

От гибкой мальчишеской фигуры, негромкого голоса и упрямо сжатых губ Бутова, как всегда, повеяло силой и уверенностью.

— Тааак, — отхлебнув глоток воды (крепче напитков Бутов не пил), — пропел приятным тенорком Леонид, — и чем ты сейчас занимаешься?

— Вы же знаете, — машинально отозвалась Светлана.

— Знаю. Перетолмачиваешь чужие мысли. А свои где?

— В голове, Леонид Федорович, — вздохнула Светлана.

— Правильно, — он побренчал в стакане кубиками льда, — эти мысли нужно вытащить из головы и употребить в дело.

— Как?

— А переходи к нам, — предложил Бутов, в упор глядя на Лану.

— Да вы что! — Она замахала руками. — В этот сумасшедший дом под названием «рекламное агентство»! Ни за что!

— А что? Очень у нас симпатично. — Он рассмеялся чуть хриплым смехом. — Вот послушай, я только что со съемки одного ролика. Представь себе: огромный павильон на «Мосфильме», посреди стоит группа киношников во главе с креативным директором и снимает, как падают орешки в шоколад. И люди на полном серьезе разговаривают: «Тебе нравится, как упал этот орешек?» — «Ты знаешь, как-то… Хм, не знаю, может, снимем дублик еще раз?» А человек, который орешки эти бросает, завис одной ногой между двумя приборами, протиснул между ними руку и бросает эти орешки, причем вслепую. На площадке крик: «Ты что, не можешь бросить нормально орешек?» — «Не могу я!» И все это происходит в течение четырех часов. — Леонид снова засмеялся.

— Вот-вот, — Лана аккуратно промокнула заслезившиеся от смеха глаза, — я то же самое имею в виду.

— Нет. — Глаза Леонида в одну секунду стали серьезными и даже строгими. — У нас сейчас другой проект: мы объединяемся в один мощный информационный холдинг, мы — это агентство «Содружество» и издательский дом «Партнерство».

— Поздравляю! — восхищенно воскликнула Светлана.

— Понимаешь, сейчас так много политиков и прочих деятелей, что у нас, что там, за рубежами нашей страны, которым непременно хочется оставить свой след в истории — мемуары там, дневники разные, записки и прочую туфту. Задача — отобрать самое лучшее, чтобы следы в истории на поверку не оказались плевками. Понимаешь?

— Очень интересно, — задумчиво проговорила Светлана.

— А если интересно, предлагаю тебе работу у нас.

— Да вы всерьез! — воскликнула Лана.

— И не думай слишком долго. Сегодня у нас… пятнадцатое. Значит, жду тебя шестнадцатого у себя. Подходит? Соглашайся, а то я передумаю!

Лана не знала, что ответить. Мысли ее лихорадочно заметались: «В „Протоколе“ мне все равно не жить… Все испорчено навсегда… Вот только Потапыча жаль оставлять одного, но там еще Ника, Марина… Новый урок судьбы…»

— Я согласна! — вырвалось у нее, прежде чем она успела подумать. Он похлопал ее по руке:

— Надеюсь, что я не прогадал. Я верю в тебя. У тебя все получится. Значит, до шестнадцатого? А я пошел. — С резвостью мячика он отскочил от низкого диванчика. — Смотреть мне здесь все равно не на что, да и суета эта мне не по душе. Вот тебе моя визитка. А ты посиди, может, что-нибудь интересное для себя и выудишь. Эх, — он подмигнул ей обоими глазами, как делал когда-то в старые времена, — птица перелетная, возвращайся в свое гнездо!

Но смотреть полные идиотского оптимизма рекламные ролики Лане не хотелось. Пару раз ей казалось, что экран расплывается в радужное пятно, а когда она подносила руку к глазам, то ощущала на ладони влагу. Слезы.

На душе скребли кошки, Лана изо всех сил ругала себя за необдуманный ответ Бутову и набирала номер сотового телефона Леонида Федоровича с тем, чтобы отменить свое согласие. Но у него все время было занято, и Лана словно в сонном оцепенении продолжала сидеть в полутемном зале. Кто бы развеял ее сомнения? С кем бы поговорить по душам? «Лика! — осенило Лану. — Как я раньше не додумалась!» Силы вернулись к ней, Светлана решительно встала и вышла. Во что бы то ни стало ей нужно было увидеться с психологом еще сегодня.

Москва, Центр психологической реабилитации, 15 октября, 17.00-18.00

Поздоровавшись с администратором центра, Лана быстро прошла к кабинету психолога и, прежде чем постучать в дверь, глубоко вздохнула.

«Мастер задушевных разговоров» Лика Палехова уже ждала ее.

— Я не узнаю себя, — начала Светлана, после того как Лика поставила перед ней чашку кофе и растворила окно.

— Давайте по порядку, — предложила Лика, закуривая, — итак, вы поехали в Берлин…

— Да, все было как обычно, в рабочем порядке, и вечером после банкета меня пригласил на прогулку Соколов.

Ничто не изменилось в выражении лица психолога.

— Ах, вы не знаете, это новый министр экологии. Но это он! Именно таким я себе его воображала!

Тонкая морщинка прорезалась между бровей Лики.

— Именно его образ я конструировала в своем воображении! И вот такая нелепость!

И Светлана подробно рассказала о событиях последних дней.

— По вашему описанию этот министр непростой человек. Я чувствую, что в вашей жизни начинается интересная пора.

— Начинается? Мне кажется, что она уже закончилась, — вздохнула Лана, — он не простит мне этой статьи.

— Но вы же сами сказали, что на вчерашнем обеде он показался вам чужим человеком.

— Да, я сидела и все время думала о том, что я — это не я, что меня посадили в этот ресторан по ошибке, что с министром должна сидеть совсем другая женщина.

— Вы сочли себя недостойной…

— Именно так.

— А вы подумали о том, что ОН так не считает? Как раз он счел вас достойной своего общества и этого места?

— Да что теперь говорить. Мысль о том, что я выгляжу в его глазах непорядочным человеком, гложет меня.

— Здесь необходимо принять жесткие меры. Пресса — сильное оружие. Она может навлечь страшные беды, но в то же время может нам помочь, — рассеянно проговорила психолог. — Я об этом знаю не понаслышке, поверьте. Заказные статьи страшнее пистолета.

— Кстати, я вчера прочитала статью в одном немецком журнале, — Лана нервно щелкнула зажигалкой и закурила, — некто Берт Хеллингер утверждает, будто все, что происходило в истории целого рода, влияет на потомков.

— Эта наука многое объясняет. Смотрите. — Лика взяла чистый лист бумаги и принялась чертить на нем стрелы. — Случается, что мужчина строит отношения с женщиной, как правило, отождествляя себя с отцом. Но в некоторых семьях есть сильные личности, которые оказывают огромное влияние на судьбу своего рода. Такой женщиной стала в семье вашего Соколова его бабушка.

— Значит, в нем живут два человека — он сам и его бабушка?

— Причем именно бабушка руководит основными, я бы даже сказала, судьбоносными поступками. Ваш Андрей подсознательно ищет женщину, похожую на бабушку, потому что это самый сильный женский тип, который запечатлелся в его подсознании… Вам придется нелегко. Соберите всю свою силу убеждения, все свое мужество, если хотите сохранить ваши пока еще хрупкие отношения. — Лика снова зачертила карандашом по бумаге. — Видимо, еще с тех мрачных времен, когда семья бабушки Соколова претерпела столько страданий, предательство равнялось уничтожению.

— Как?! — вскочила Светлана.

— Предателей и доносчиков в те времена было достаточно. По доносу людей забирали в тюрьму, расстреливали без суда и следствия, высылали в лагеря. Предатель — это предвестник смерти. От него необходимо изолироваться любым способом — вот что носит в своем сознании наш глубокоуважаемый министр, — задумчиво проговорила психолог.

— Очень приятно. Значит, он полагал, что я перестроюсь и стану похожей на его уважаемую прародительницу?

— Вот этого не надо делать. Он должен понять, что любит не свою бабушку в вас, а Светлану Аркатову, единственную и неповторимую. Но это уже бессмысленный разговор. Я поняла, что вы не хотите продолжать ваш роман.

— Я даже не знаю, — промямлила Лана.

— Так что же вы хотите? — нетерпеливо воскликнула психолог.

Светлана надолго задумалась. «Действительно, чего же на самом деле я хочу? Что случится, если мои отношения с Соколовым возобновятся?» Мурашки побежали по ее телу, и откуда-то изнутри словно дохнуло какой-то свежестью. «Ветерок счастья, — улыбнулась Светлана своим мыслям. — Значит, случится обычное женское счастье. А чего не произойдет, если мои отношения с ним не возобновятся? Одинокая старость… Оказывается, я боюсь одиночества…»

— Итак? — Психолог бросила быстрый взгляд на Лану.

— Знаете, Ольга Павловна, у меня такое чувство, будто я принесла себя к вам как полусобранную модель из детского конструктора, а ухожу с небывалым ощущением целостности и собранности. Меня словно сшили изнутри невидимой иголкой, я даже чувствую покалывания от стежков — туда-сюда, туда-сюда… так странно…

Москва, проспект Мира, 15 октября, 21.00-23.00

Квартира встретила ее привычным запахом дома. Уже от этого Светлане стало легче. В гостиной она нашарила выключатель настольной лампы, стоящей на секретере, и зажгла свет. Потом слегка помассировала голову, пытаясь снять напряжение, весь день копившееся в ней. Она растерянно пробежалась взглядом по привычным вещам — что же делать? Разговор с психологом немного успокоил ее, но окончательного решения она так и не приняла.

Когда Лана уселась на кухне с чашкой зеленого чая, раздался телефонный звонок.

— Светлана? Это Ермолаев. Я заеду к тебе через полчаса, если не возражаешь…

— Конечно, приезжайте! — обрадовалась Светлана. Все складывалось как нельзя лучше. «Ермолаев сейчас приедет, я ему все объясню, а завтра выйду уже на новую работу. И прощай, старая жизнь!» — размышляла Светлана.

Вскоре раздалась трель домофона, а через минуту звонок в дверь. С необъяснимым трепетом в груди Светлана открыла дверь.

— Ну, здравствуй, — прокряхтел Ермолаев, протягивая Лане мокрый зонт и стаскивая тяжелый плащ, — на улице-то просто потоп!

— Горячий чай или кофе? А может, поужинаете? — Она старалась оттянуть неприятный разговор, который был теперь неизбежен. Именно в ту секунду, когда Потапыч переступил порог ее дома, Лана окончательно решила принять предложение Бутова.

— Кофейку неплохо бы, — проворчал начальник, проходя в гостиную. — У меня для тебя не очень радостные новости, — сообщил он.