Памятные годы (избранные главы)

      В конце концов по моему предложению остановились на Александре Михайловиче, который после некоторых колебаний согласился стать "женихом" и выехал в Женеву для выполнения задуманного.
      Выбор пал на Александра Михайловича Игнатьева потому, что положение его очень этому благоприятствовало. Отец его был генерал, действительный статский советник, помещик, дворянин, и женитьба с внешней стороны была совершенно оправданна. Александр Михайлович выехал в Женеву. На заседании, на котором присутствовал Владимир Ильич Ленин, "смотрели жениха". Несмотря на его протесты ("Я привык к боевой деятельности, разрешите мне не жениться!"), вопрос был всё же решен положительно.
      Начались окончательные переговоры с Елизаветой Павловной. Виктор Таратута-ее возлюбленный - старался никого не допускать к ней, указывая, что должен охранять ее спокойствие, ссылаясь главным образом на то, что она беременна и ей неудобно официально венчаться в церкви. Однако Елизавета Павловна при личном свидании дала свое согласие на всё, что от нее требовалось, и решено было венчаться в Париже, в русской посольской церкви.
      Резкая перемена произошла в жизни Александра Михайловича. Из профессионального революционера, жившего напряженной жизнью, полной приключений, ежеминутного риска, ему сразу надо было переключиться на роль беспечного богача, прожигающего жизнь за границей. Только что он спасался от русских шпиков - и вдруг Париж, богатый отель, свидание с царским консулом. Но отступать нельзя было. Князь Кугушев, выхоленный царский чиновник, принял богатого жениха вне очереди. Поигрывая золотым браслетом, он усадил Александра Михайловича в кресло в своем роскошном кабинете. Прежде всего он поинтересовался, знает ли Игнатьев Париж.
      - Какие женщины! Какие лошади! Цветы! Пальчики оближете! Хотите, я буду вашим чичероне? Такие местечки покажу...
      Александр Михайлович ответил, что все перечисленные соблазны его мало интересуют.
      - Мне интересны музеи, театры, опера... Консул взял другой тон:
      - А, понимаю, вы ме-це-нат, - протянул он. - Но почему вы женитесь на купчихе? - В тоне консула прозвучало презрение.
      Очень хотелось Александру Михайловичу поколотить вылощенного князя, но надо было выдержать свою роль до конца. Жившие в Париже товарищи немедленно приняли участие в общем деле. Так, например, один из них, Саша Волковысский, ранее энергично работавший в боевой группе и бежавший от жандармов в Париж, взял на себя заботу приодеть "жениха". Он повел его к лучшему портному.
      Александру Михайловичу было неловко от проявленного к нему необычайного почтения. Француз обхаживал его со всех сторон, не знал, где и как посадить, расспрашивал о его капризах, стремился пойти навстречу малейшей прихоти заказчика. Александр Михайлович не понимал, почему ему оказывается такое внимание и, только получив шикарное пальто и сюртук, случайно выяснил причину любезности портного. Во внутренних карманах были вшиты ленточки с напечатанными на них фамилией владельца фирмы и именем заказчика: "Compte Ignatieff" ("Граф Игнатьев").
      Волковысский, так отрекомендовавший портному заказчика, сконфуженно объяснил, что ведь ничего плохого в этом нет, - он посоветовался с товарищами, и они решили, что "для дела хорошо, и портному удовольствие".
      Владимир Ильич Ленин принимал живое участие в этом деле. Александр Михайлович ездил к нему в Женеву. Владимир Ильич давал советы, как надо держать себя.
      Венчание происходило по всем правилам в посольской церкви. Шафером был Михайлов, известный в подполье как "Дядя Миша". Будучи еще студентом, он был приглашен репетитором к детям фабриканта Шмидта, и благодаря ему они прониклись революционными идеями.
      При венчании произошел курьез. Когда священнику пришло время сказать "поцелуйтесь", он посмотрел на Елизавету Павловну и сказал:
      - Вы, очевидно, уже раньше поцеловались, но это ничего. Господь бог благословит ваш брак.
      Родившийся впоследствии младенец, так же как и последующие дети, получил фамилию Игнатьев.
      Для видимости на имя Александра Михайловича была снята и хорошо обставлена квартира в четыре-пять комнат, а Виктор Таратута числился "другом дома", что для Парижа вполне естественно.
      Фактически Александр Михайлович жил в каком-то захолустном доме, в комнатушке на седьмом этаже. У него постоянно ночевали товарищи, эмигрировавшие из России.
      Следует отметить, что некоторые проекты Александра Михайловича, как человека увлекающегося, отличались и авантюризмом. Таким был проект похищения Николая II из Нового Петергофа.
      Царский конвой состоял из уроженцев Кубани, главным образом из потомков запорожских казаков. Жили они в Новом Петергофе обособленно от всего остального населения. Надо сказать, что у конвойных царя были свои претензии к царскому двору. Их чувства страдали от того, что на высшие командные должности в казачьих войсках назначались представители русского дворянства, в том числе выходцы из остзейских баронов, причем они особыми актами вносились в списки казаков той или иной станицы.
      До казаков доходили слухи, что молодая царица, немка по национальности, покровительствует немцам, делает их командирами, губернаторами. Конвойные были убеждены, что всё это делается без ведома царя, и хотели использовать свою близость ко двору, чтобы открыть царю глаза на всё.
      Один из знакомых Александра Михайловича Игнатьева - Владимир Александрович Наумов - служил в конвое и предложил использовать настроение казаков для революционных целей.
      Александр Михайлович говорил, что конвойные ему очень нравятся, что это самые красивые люди в Петербурге. С увлечением рассказывал он, как красавцы-конвойные, собирая к себе на "круг" окрестных кухарок и горничных, пели свои казацкие песни, танцевали лезгинку, гопак. Описывал их лица оливкового цвета, носы с горбинкой, белые зубы, блестевшие при улыбке. Постепенно Александр Михайлович завоевал доверие конвойных, которые охотно рассказывали ему о своей жизни. Они жаловались на "немчуру", говорили о том, как презирают сновавших вокруг сыщиков. При случае конвойные били этих сыщиков смертным боем. "Эти сволочи переодеваются, - заявляли конвойные. Подумаешь, барин с тросточкой, а мы грудью стоим за царя, сутками с коня не слезаем".
      Среди казаков образовалась инициативная группа, решившая приступить к действиям На эту группу и думал опереться Наумов через знакомого казака. Отец Наумова был начальником почтово-телеграфной конторы на даче "ее величества", и квартира их входила в так называемую полосу оцепления. На дежурстве у Наумова постоянно находилось несколько казаков, и таким образом весь конвой хорошо знал его сыновей.
      Возник такой план: написать воззвание к казакам, что царь-де обманут царицей, министрами-немцами, которые хотят его погубить, чтобы бесконтрольно править Россией. Необходимо раскрыть царю глаза. Это должны сделать казаки конвоя, как наиболее близко к нему стоящие. Так как он может им не поверить и остаться в угрожающей его жизни обстановке, то надо его "уворовать", спрятать в надежном месте и рассказать обо всем происходящем.
      Дворец со службами и окружающим парком был днем и ночью оцеплен конвоем. Ввиду того что братья Наумовы, так же как и дети некоторых других дворцовых служащих, сочувствовали революции, имелась возможность группе революционеров проникнуть в полосу оцепления и, находясь там, привести свой план в исполнение.
      Рассчитывали на то, что воззвание вызовет возмущение казаков против высших начальников конвоя и требование удалить этих чуждых им офицеров-аристократов. В назначенный день инициативная группа должна была занять дежурные посты и захватить в свои руки царя.
      К этому времени намечали приготовить буер, лучший в Новом Петергофе, принадлежавший сыну одного из дворцовых служащих. Группа революционеров должна была отбить у казаков царя, посадить его на буер и доставить в течение нескольких минут к берегам Финляндии, где уже ждали бы лошади из имения Ахи-Ярви.
      Недалеко от Ахи-Ярви, в глубоком лесу, находился дачный участок некоего Денисова, с сыном которого, анархистом, Александр Михайлович сговорился снять дачу для революционных целей, не говоря, для каких. Для всех окружающих, как и для отца Денисова, на даче должна была поселиться семья, один из членов которой был буйно помешанный, чтобы таким образом можно было избежать посещения любопытных. О присутствии на даче помешанного было предварительно переговорено и с полицейским в Кивинапа (чтобы не было, как ему было сказано, "недоразумений").
      Прежде чем приступить к осуществлению этого проекта, Александр Михайлович обратился за разрешением к Владимиру Ильичу. Ленин передал Александру Михайловичу свое категорическое запрещение, заявив: "Не время тратить на авантюры силы, которые пригодятся на планомерную работу".
      Это не помешало, однако, Владимиру Ильичу с большим уважением относиться к А. М. Игнатьеву.
      Как известно, А. М. Игнатьев проявил себя и как талантливый изобретатель. В годы первой мировой войны, находясь в армии на передовых позициях, он сконструировал оригинальный прицельный прибор для стрельбы по воздушным целям. В то время царская армия подобными приборами не располагала. Огонь по самолетам противника вели с помощью обычных полковых пушек, которые были установлены на деревянных поворотных кругах, сколоченных из шпал. Эти пушки стреляли без специальных прицелов и никакого вреда вражеским самолетам не причиняли.
      Казалось бы, командование царской армии должно было ухватиться за изобретение Игнатьева. Началась, однако, обычная волокита, представлявшая собой прямое предательство. Только к концу 1916 года аппарат, сконструированный Игнатьевым, был изготовлен кустарным способом. Главное артиллерийское управление царской армии наконец рассмотрело его и признало самым лучшим из всех зенитных прицелов, известных в то время. К изготовлению таких прицелов собирались приступать на Петроградском артиллерийском заводе. Но так и не собрались. Лишь после победы Октябрьской революции взялись за это дело.
      Еще до Октября Александр Михайлович говорил товарищам, что его прибор понадобится социалистической республике для обороны от вражеской авиации. Его слова оправдались. Изобретением А.М. Игнатьева заинтересовался Владимир Ильич Ленин. Среди бумаг Александра Михайловича уже после его смерти мною был найден следующий документ, подписанный Владимиром Ильичом:
      "Тов. Аралову (или его заместителю).
      Податель - тов. Александр Михайлович Игнатьев, о котором я с Вами говорил. Всё и быстро сделайте для него" (ЦПА ИМЛ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 6961).
      Семен Иванович Аралов был заведующим оперативным отделом Реввоенсовета республики. В записке В. И. Ленина идет речь о том, чтобы Александру Михайловичу Игнатьеву была оказана всемерная помощь в развитии и реализации его изобретения. Воодушевленный поддержкой Ильича, изобретатель принялся за работу.
      В известных воспоминаниях А. М. Горького "В. И. Ленин" рассказывается о том, как Владимир Ильич встретился с А. М. Игнатьевым в Главном артиллерийском управлении:
      "В сумрачной комнате, вокруг стола, на котором стоял аппарат, собралось человек семь хмурых генералов, все седые, усатые старики, ученые люди. Среди них скромная штатская фигура Ленина как-то потерялась, стала незаметной. Изобретатель начал объяснять конструкцию аппарата. Ленин послушал его минуты две, три, одобрительно сказал: "Гм-гм!"- и начал спрашивать изобретателя так же свободно, как будто экзаменовал его по вопросам политики:
      - А как достигнута вами одновременно двойная работа механизма, устанавливающая точку прицела? И нельзя ли связать установку хоботов орудий автоматически с показаниями механизма?
      Спрашивал про объем поля поражения и еще о чем-то, - изобретатель и генералы оживленно объясняли ему, а на другой день изобретатель рассказывал мне:
      - Я сообщил моим генералам, что приедете вы с товарищем, но умолчал, кто-товарищ. Они не узнали Ильича да, вероятно, и не могли себе представить, что он явится без шума, без помпы, охраны. Спрашивают: "Это техник, профессор? Ленин?" Страшно удивились: "Как? Не похоже! И-позвольте-откуда он знает наши премудрости? Он ставил вопросы как человек технически сведущий! Мистификация!" Кажется, так и не поверили, что у них был именно Ленин...
      А Ленин по дороге из ГАУ... говорил об изобретателе:
      - Ведь вот как можно ошибаться в оценке человека! Я знал, что это старый честный товарищ, но - из тех, что звезд с неба не хватают. А он как раз именно на это и оказался годен. Молодчина! Нет, генералы-то как окрысились на меня, когда я выразил сомнение в практической ценности аппарата! А я нарочно сделал это, - хотелось знать, как именно они оценивают эту остроумную штуку.
      Залился смехом, потом спросил:
      - Говорите, у И. есть еще изобретение? В чем дело? Нужно, чтоб он ничем иным не занимался. Эх, если бы у нас была возможность поставить всех этих техников в условия, идеальные для их работы! Через двадцать пять лет Россия была бы передовой страной мира!"
      В дальнейшем широко развернулась изобретательская деятельность А. М. Игнатьева. В 1926 году он сконструировал самозатачивающийся режущий инструмент, получивший мировое признание. Александру Михайловичу принадлежат и другие важные изобретения.
      Послесловие
      С. Полесьев
      Большая жизнь
      Мне довелось часто видеть Николая Евгеньевича Буренина в последние годы его жизни, подолгу беседовать с ним, быть свидетелем его многочисленных встреч с молодежью. Я помню, как затихала взволнованная аудитория, когда этот седой человек с усталым лицом начинал свою неторопливую речь.
      Однажды студенты попросили Буренина рассказать о каком-нибудь дне, особенно запечатлевшемся в его памяти. Николай Евгеньевич задумался. И вспомнил далекий-далекий осенний день, перрон Финляндского вокзала, квартиру на Можайской улице.
      ...8 ноября 1905 года Владимир Ильич вернулся в Петербург из Женевы. О его предстоящем приезде знали только несколько человек, члены Центрального Комитета. Но и они не могли встретить Ленина на вокзале, надо было строго соблюдать требования конспирации.
      Когда Владимир Ильич вышел на перрон, к нему шагнул, крепко пожал ему руку одетый с иголочки, весьма респектабельный господин Ленин сразу узнал его:
      - Здравствуйте, Герман Федорович. Очень рад вас видеть. В Питере встречаться приятнее, чем в Женеве.
      Вместе они вышли на площадь, сели в пролетку и направились в сторону Невского. Пролетка остановилась на тихой Можайской улице, у дома номер восемь. Сопровождаемый "Германом Федоровичем", Ленин вошел в мрачноватый подъезд, поднялся на четвертый этаж.
      Навсегда запомнил "Герман Федорович" эти минуты, проведенные с Лениным. Он едва успевал отвечать на вопросы Владимира Ильича, рассказывал о стачке на Семянниковском, о волнениях на Ижорском, о новой забастовке на Балтийском. Ленин жадно слушал. Он был счастлив, что вырвался из постылой эмиграции, из "проклятого женевского далека" в кипящий, революционный Питер.
      В доме на Можайской жила сестра "Германа Федоровича". От политики она была далека, но с детских лет питала горячую привязанность к брату и готова была оказать ему любую услугу. В ее квартире хранилась нелегальная литература, встречались большевики-подпольщики.
      "Герман Федорович", "Герман", "Виктор Петрович", "Том", "Борис Иванович"... Таковы были конспиративные имена Николая Евгеньевича Буренина, человека необычной и яркой судьбы, профессионального революционера, активного работника большевистской партии.
      Незадолго до смерти Буренина его навестила Елена Дмитриевна Стасова, приехавшая на несколько дней из Москвы в Ленинград. Они встретились в квартире на Рузовской улице, где
      Буренин прожил всю свою жизнь. Когда-то Елена Стасова приходила в эту квартиру, чтобы "нагрузиться" нелегальной литературой, которую нужно было доставить куда-нибудь за Невскую заставу или на Выборгскую сторону. И вот та же квартира на Рузовской спустя шесть десятилетий. В этот вечер здесь вновь и вновь звучал вопрос, сопровождающий обычно беседу старых друзей после долгой разлуки: "А помните?"
      Вспомнили, конечно, музыкальные четверги на Фурштадской, в квартире Дмитрия Васильевича Стасова, старшины присяжных поверенных Петербурга. Оказывается, за этими вечерами царская охранка вела пристальное наблюдение. Охранное отделение докладывало министру внутренних дел в одном из секретных донесений: "Квартира семейства Стасовых часто стала служить местом собраний неблагонадежных лиц, в присутствии которых, под видом семейных вечеринок, производилось чтение лекций и рефератов с денежными сборами в пользу различных революционных фондов". И в первую очередь охранников, конечно, интересовала дочь Дмитрия Васильевича-учительница воскресной рабочей школы Елена Стасова. "Стасова,- говорилось в этом донесении, - известна Департаменту полиции еще с 1896 года по принадлежности своей к организовавшемуся в столице подпольному сообществу, именовавшемуся "Союзом борьбы за освобождение рабочего класса"".
      Под влиянием Елены Стасовой Буренин вступил на трудный и опасный путь революционной борьбы. Интересы партии требовали, чтобы он не порывал связи со средой, в которой жил ранее. В кругу многочисленных знакомых, в светских петербургских салонах Николай Буренин оставался все тем же склонным к филантропии и либерализму молодым барином, музыкантом, художником, поэтической натурой. Но и музыка и живопись отошли в его жизни на задний план. Он переправлял через Финляндию в Петербург ленинскую "Искру", ведал подпольными типографиями, складами литературы, явочными квартирами. Он выполнял и другие ответственные задания партии.
      В мае 1905 года, в день окончания работы Третьего съезда партии, собрался вновь избранный Центральный Комитет. Об этом заседании ЦК напоминает документ, написанный рукой Ленина. Владимир Ильич перечислил товарищей, которым ЦК поручает в дни подготовки к вооруженному восстанию "технику, транспорт и кассу". Среди людей, упомянутых Лениным, мы видим наряду с "Винтером" - "ответственным техником, финансистом и транспортером", "Латышевым" - "ответственным распорядителем техники всей, транспорта внешнего и внутреннего" также и "Бориса Ивановича". "Винтер" это Л. Б. Красин, "Латышев" - М. М. Литвинов, а "Борис Иванович" - Н. Е. Буренин.
      Прошел месяц после съезда партии, и Буренин выехал в Женеву, к Владимиру Ильичу. Надо было решить вопросы, связанные с вооружением боевых рабочих дружин, с транспортировкой литературы. Через всю свою долгую жизнь пронес Николай Евгеньевич память об июньском дне 1905 года, когда он впервые встретился с Лениным.
      Буренин покинул Женеву, а Надежда Константиновна Крупская направила Е. Д. Стасовой, в то время секретарю Петербургского комитета партии, зашифрованное письмо. "Борис Иванович был,- сказано в письме,- и, кажется, кое-что удастся устроить".
      В те же дни Е. Д. Стасова писала В. И. Ленину и Н. К. Крупской о транспортировке литературы из Швейцарии в Петербург: "Пожалуйста, пошлите немедленно, если только средства позволят, по всем тем адресам, которые Вам оставил Том (Герман). Дело в том, что если Вы пошлете всё сразу, то всё будет привезено на специальной яхте и мы получим все очень быстро (насколько я помню, речь шла о 500 килограммах)".
      В августе 1905 года Н. Е. Буренин доложил на заседании Центрального Комитета о принятых им мерах для приобретения оружия и транспортировки литературы в Россию. А спустя несколько дней он отправил подробный отчет в Женеву В. И. Ленину. Буренин сообщал Владимиру Ильичу о том, как работают созданные на окраинах Питера конспиративные мастерские по производству оружия и боеприпасов для рабочих дружин. Дело это было сопряжено с огромными трудностями. "Для окончательного приготовления бомб нет самого существенного - запалов, - писал Буренин. - Остановка за капсюлями гремучей ртути по два-три грамма и за бикфордовым шнуром. Не можете ли посоветовать, как быть?.. Вы, наверное, знаете, что у нас есть свои мастерские. И всё скоро остановится за отсутствием запалов".
      По поручению Центрального Комитета Буренин выехал в Париж. Он закупил там бикфордов шнур и запалы. В своих воспоминаниях Николай Евгеньевич рассказывает о боевиках-транспортерах, людях героического подвига, перевозивших оружие из-за границы в Россию.
      Десятки лет дружбы связывали Н. Е. Буренина с Алексеем Максимовичем Горьким. В начале 1906 года, когда Горькому угрожали репрессии за участие в Декабрьском вооруженном восстании в Москве и он нелегально выехал в Финляндию, Буренин организовал охрану писателя от царских ищеек. Весной 1906 года А. М. Горький выехал по поручению партии в Соединенные Штаты Америки. Нужен был человек, который был бы ему надежным помощником в этой поездке. Выбор Центрального Комитета партии пал на Буренина.
      Деятельность А. М. Горького в США, его выступления, из которых трудящиеся Соединенных Штатов узнавали правду о русской революции, его протесты против предоставления царизму иностранных займов, его памфлеты и очерки, гневно разоблачавшие истинную сущность американского капитализма, вызвали озлобление правящих кругов США. Помня об ответственности, возложенной на него партией, Н. Е. Буренин охранял великого писателя от провокаций, помогал Горькому выполнить свою миссию в Америке. Вместе с Горьким Буренин поздней осенью 1906 года приехал в Италию. Оттуда он направился в Петербург.
      А. М. Горький часто писал из Италии своему верному другу, просил Буренина приехать на Капри.
      "Дорогой мой, если есть у тебя хотя малейшая возможность ехать сюда, я прошу тебя сделать это... Приказываем: собирай свои манатки и дуй сюда немедля. Здесь будем тебя прокаливать на солнце, мыть в морской воде, кормить сытно и поить вкусно. Очень хочется видеть тебя, и в желании этом нет ничего своекорыстного, кроме глубокой симпатии к тебе, симпатия же-дело чистое... В самом деле, дружище, двигайся сюда, как только получишь возможность, и - это будет очень хорошо... Очень любим тебя, как ты это знаешь".
      Сколько дружеской теплоты и нежности в таких вот шутливых словах из письма Горького к Буренину: "Старике, старике! Ты есть человеке хорошее, человеке живое, нужное!"
      Горький делится с Бурениным своими взглядами на события в России. Идет 1907 год. В стране свирепствует разнузданный террор, контрреволюция развертывает наступление и на идеологическом фронте. Но письма Горького проникнуты оптимизмом, бодростью, верой в победу революции:
      "Все курилки живы, благоденствуют и наполняют воздух чадом своего тления. Но всё это - пена, всё это - мусор, прибитый к берегам бурей, он скоро сгниет на солнце. А само море во глубинах и далях его чисто и прекрасно, могуче и обещает еще много освежающих душу бурь".
      "Любить Россию надо, - пишет Горький Буренину,-она этого стоит, она богата великими силами и чарующей красотой".
      Вернувшись в Петербург из длительной заграничной поездки с А. М. Горьким, Буренин возобновил свою деятельность партийного техника, но летом 1907 года тюремный надзиратель закрыл за ним дверь одиночной камеры в "Крестах".
      Перед нами копия обнаруженного в архиве дела, заведенного в 1907 году департаментом полиции на "находящегося под стражей в Санкт-Петербургской одиночной тюрьме потомственного почетного гражданина Николая Евгеньевича Буренина, принадлежащего к технической группе Центрального комитета социал-демократов".
      В своей книге "Памятные годы" Н. Е. Буренин рассказывает о днях, проведенных в "Крестах". Уже после выхода в свет первого издания книги, после смерти Николая Евгеньевича его родные нашли в семейном архиве рукопись неопубликованного очерка "Маевка в тюрьме", принадлежащего перу Н. Е. Буренина. Автор вспоминает, как отметили в 1908 году Первое мая политические заключенные петербургской тюрьмы "Кресты".
      "Окна камер были под самым потолком и, чтобы добраться до них, приходилось подставить стол, на стол еще водрузить табуретку и, только взобравшись на нее, можно было взглянуть в окно. Но это категорически запрещалось. Внутри двора, вдоль стены ходил солдат с ружьем и следил, чтобы заключенные не подходили к окнам. Провинившихся строго наказывали: лишали прогулок, передач, свиданий с родными. Тем не менее в окна смотрели до тех пор, пока солдат, после второго окрика, не брал ружье на прицел или в камеру не врывался надзиратель.
      Окно камеры одного товарища на четвертом этаже выходило в тюремный двор, отделенный каменной стеной от Симбирской улицы (теперь улица Комсомола).
      Товарищ этот был очень изобретателен. Он ловко наладил связь с "волей". Раз в неделю заключенные получали передачу (продукты и белье), обратно разрешалось передавать свое белье для стирки. В эти передачи, как в ту, так и в другую, секретным способом вкладывались записки. Но как узнать, дошла ли записка благополучно?
      Мимо "Крестов" по Симбирской улице ходила парная конка с империалом, т. е. с открытыми сиденьями на крыше. Оттуда можно было увидеть окна третьего и четвертого этажей тюремного корпуса, а из окон тюрьмы видны были люди, ехавшие на империале.
      Если записка была получена, то в определенное время в окне камеры прикреплялся лист бумаги. Товарищи на конке, в свою очередь, отвечали условленным жестом: снимали фуражку или махали носовым платком.
      И вот что произошло Первого мая 1908 года. Записка из тюрьмы была получена, но товарищ, обычно ездивший один, на этот раз пригласил с собой несколько человек, чтобы торжественно поздравить своего друга-заключенного. Проезжая мимо тюрьмы, они все сняли фуражки и стали махать платками. Это было замечено многими заключенными. Моментально раскрылись форточки, из них выпорхнули платки и полотенца, привязанные к длинным ручкам швабр.
      Надо было случиться, чтобы в эту минуту конка остановилась - что-то ее задержало. И все пассажиры, видя, что из окон тюрьмы машут платками, повскакали со своих мест, стали махать шляпами и кричать:
      - С Первым мая, то-ва-ри-щи! Из тюрьмы ответили:
      - С Первым мая!..
      ...Надзиратели защелкали замками, бросились наводить порядок, солдат, ходивший вдоль тюремной ограды, растерялся, не знал, в какое окно кричать, кого предупреждать: "Сходи с окна, стрелять буду!"
      Это длилось всего несколько минут, но минуты эти были для заключенных настоящим праздником".
      Год просидел Буренин в тюрьме. Как ни бились охранники, стремясь уличить его, прочесть зашифрованные адреса в записной книжке, изъятой у него при аресте, искусный конспиратор свел на нет все их усилия.
      Николай Евгеньевич был освобожден из тюрьмы "за отсутствием улик". Вскоре после выхода из тюрьмы он получил письмо от Е. Д. Стасовой. Елена Дмитриевна вела в те дни партийную работу в Тифлисе. "Мне ясно было до мелочей, - писала она Николаю Евгеньевичу, - что Вы должны пережить, идя на суд, и то, что Вы так к этому относились, наполнило мою душу гордостью. Ведь я чувствую всегда по отношению к Вам то, что всякий воспитатель ощущает по отношению к своему любимому ученику. И я горжусь, что мой любимый ученик - товарищ такой сильный душой, бодрый и жизнеспособный. Горжусь Вами, как своим трудом. Ясно?.. Рада зато теперь бесконечно, что Вы на свободе".
      После выхода из тюрьмы Буренин возобновил свою работу в большевистском подполье. Как известно, партия, следуя указаниям Владимира Ильича, всемерно использовала для сплочения и воспитания масс профсоюзы, кооперативы, клубы, культурно-просветительные общества и другие легальные организации. Одной из таких организаций было Общество изящных искусств, созданное Н. Е.Бурениным в 1913 году. Выдающаяся русская актриса, член партии с 1904 года М. Ф. Андреева писала, вспоминая деятельность Буренина в Обществе изящных искусств: "Он был одним из инициаторов и главным организатором группы революционно настроенной интеллигенции, работавшей по распространению и по внедрению здорового и подлинного искусства в широких рабочих массах под фирмой "Общества изящных искусств". Эту работу с огромными трудностями, при бесчисленных препятствиях, чинимых ему царским правительством. Общество выполняло с большим умением, тактом и с большими достижениями. Тов. Буренин был душой этого дела, и в значительной степени благодаря его неусыпным трудам, энергии, организаторскому таланту широким рабочим массам был открыт доступ к настоящему искусству в противовес той дряни, которой кормили их в "Обществе трезвости" под эгидою принца Ольденбургского..."
      Среди тех, кто присутствовал на музыкальных вечерах Общества изящных искусств, была и молодая питерская работница Груша. Она видела в те дни Буренина. "Какой редкий человек!-удивлялась Груша.-Барин, а заботится о том, чтобы рабочие развивались, слушали Глинку, Мусоргского, Чайковского". Вскоре Груша узнала, что не устройство концертов было главным делом Буренина.
      Однажды Груша, выполняя партийное задание, поехала на пригородную станцию Дибуны. Ее предупредили, что во время остановки поезда на площадку вагона выйдет господин с цветком в петлице. У него нужно получить пакет. Указали Груше и номер вагона.
      Груша повязалась платком, приняла вид разбитной пригородной бабенки и направилась в Дибуны. Остановился поезд. Как назло на перроне у самого вагона, в котором находился господин с цветком, торчал жандарм.
      К великому своему удивлению, Груша узнала в господине с цветком Буренина, устроителя музыкальных вечеров для рабочих. А Буренин, даже не удостоив жандарма взглядом, подозвал Грушу:
      - Отдайте, голубушка, это письмо Валентине Михайловне.
      И вручил вместе с пакетом новенькую десятирублевку.
      Поезд тронулся.
      - Чего стоишь? Беги, неси письмо,-сказал жандарм. - А то давай адрес. За десятку я и сам сбегаю.
      Груша сразу же спрятала десятку, точно боясь, что у нее отнимут деньги. Это очень рассмешило жандарма.
      - Богатый, видно, барин, - сказал он.- Денег не жалеет.
      - Да, не бедный, - подтвердила Груша.- А уж добрее его я человека не видела. - И прибавила, понизив голос, точно выдавала очень важную тайну:-Этот барин-ухажер нашей барыни.
      Жандарм совсем развеселился, а Груша поспешила распрощаться с ним. В тот же день она доставила пакет по указанному ей адресу, а десятирублевку передала в партийную кассу.
      Прошли десятки лет. Встречая Буренина, старая большевичка Агриппина Ильинична Круглова - Груша, вспоминала перрон на станции Дибуны и "господина с цветком" на площадке пассажирского вагона...
      В годы первой мировой войны Н.