Хрустальное счастье

Через некоторое время Винсен ответил голосом, который постарался сохранить спокойным, почти смирившимся:

– Да, он определенно ближе тебе, чем я мог бы быть.

– Значит, ты даешь свое согласие?

– Ты в нем не нуждаешься, и он тоже. Есть еще что-то, о чем ты хотела бы договорить со мной?

Он услышал гудки на линии, когда она повесила трубку, безусловно, в бешенстве. Положив, в свою очередь, трубку, он оставался какое-то время неподвижным. Неужели его сын был настолько аморальным, чтобы нанести такой удар? Да, он был соблазнителен и мог очаровывать, он мог иметь всех девушек, которых хотел, и не гнушался этим, если верить Алену. Тогда почему он нуждался в Беатрис, которая еще не развелась, которая все еще носила имя Морван-Мейер? Испытывал ли он настоящую страсть к ней, которую никогда не смог преодолеть, или речь шла о мести ему? Но мстить за что? Винсен сделал все, что было в его силах, включая то, что забыл о гордости и опустошил свои счета в банке, чтобы вытащить Виржиля из когтей Мари. Защитить будущее сына было его единственной целью, и даже если он не ждал благодарности, он также не ожидал подобных сюрпризов.

В отчаянии он пересек холл и вышел на крыльцо. У него не было желания идти ко всем во внутренний дворик, он предпочитал остаться один. Он сделал несколько шагов по темной аллее, оперся спиной о платан, прикурил сигарету. Через десять дней отпуск кончится. Он снова окажется в Кассационном суде, работа, которая была его вершиной, ответственность, которая вдохновляла. Он был, скорее, счастлив с тех пор, как Магали согласилась с ним увидеться, он сможет найти время, чтобы снова завоевать ее шаг за шагом так же, как продолжит следить за Тифани и Лукасом. Но Виржиль станет его провалом, бедствием, если подумать, что его старший сын стал его злейшим врагом.

То, что Беатрис над ним насмехалась, мало что значило для него, он не ревновал ее. Конечно, неприятно слышать, что Виржиль был забавным и молодым, каким не был он, но это не вызывало у него ни злости, ни боли обманутого мужа. Лишь мелкий, ничего не значащий укол его гордости. Зато он не хотел провести остаток дней в войне со своим сыном. Надо было его увидеть, поговорить с ним. Устранять разрушения, подписывая чеки, – этого недостаточно, он показал себя слабым: Виржиль заставил его по-своему заплатить.

Фонари на фасаде загорелись, и Ален появился на крыльце.

– Что ты делаешь один в темноте? – он спустился по ступенькам, подошел, остановился в шаге от него и спросил: – У тебя плохие новости?

– Не совсем. Только…

– Магали только что звонила, – прервал Ален, – она забрала Виржиля из аэропорта, он сократил свой отпуск. Успокойся, он не явится сюда, думаю, он останется у матери или пойдет к кому-нибудь из друзей, пока не уедет Сирил, но может ты…

– Он у нее? В Сен-Реми?

Сначала не веря, Винсен испытал такое облегчение, что рассмеялся.

– Стерва! – воскликнул он. – А я последний из придурков. Еще немного, и это превратилось бы в фокус, неловкость, злопамятство, можно продолжать до бесконечности…

– Что ты говоришь?

– Ничего. Я расскажу тебе позже. Знаешь что? Я тебя обожаю!

Спонтанно он притянул Алена за шею и обнял его.

– Если бы тебя здесь не было, я не знаю, что бы со мной стало… Я помирюсь с сыном, согласен он или нет. Который час? Ты думаешь, я могу туда поехать сейчас?

– Дождись завтрашнего утра, только один день. Что тебя так волнует?

– Я не волнуюсь, я весел.

– Спасибо, Господи, это не часто с тобой случается!

Не обращая внимания на его реакцию, Винсен продолжал:

– Ты только что снял камень с моей души, я смогу спокойно развестись.

Играя, он потрепал Алена по волосам, прежде чем отпустить.

– В первый раз, когда я с тобой о ней говорил, я сказал, что ее зовут Беатрис, а ты мне ответил, что ее также могли звать Бекасин, это было предзнаменование! Я думаю, ты мой ангел хранитель…

– Конечно, нет!

– Да, да, ты всегда им был, даже когда кричал.

– И ты никогда не спрашивал себя, почему?

Вопрос застал Винсена врасплох, и он тщетно пытался ответить, потом покачал головой.

– Есть определенная причина?

Ален пожал плечами и изобразил жест беззаботности.

– Не бери в голову, – сказал он. – Кровная связь, может быть? Давай, иди спать, завтра великий день…

Он отошел от Винсена, слегка потрепав его по плечу, и направился к гаражу.

– Не забудь выключить свет! – крикнул он не оборачиваясь.

Когда Магали открыла жалюзи маленькой комнаты для гостей, Виржиль поморщился от солнца и закрыл голову подушкой.

– Вставай! – бросила ему мать громким голосом.

– У меня отпуск, – пробурчал он.

– Возможно, но внизу твой отец, и он тебя ждет.

Молодой человек разом выпрямился, посмотрел на нее, чтобы убедиться, что она не шутит, потом спросил не очень уверенно:

– Это ты попросила его приехать?

– Естественно, нет.

Она ободряюще ему улыбнулась, прежде чем покинуть комнату. На лестничной площадке она на секунду остановилась перед огромным зеркалом, рассмотрела себя без пристрастия. Винсен приехал, когда она еще красилась, что не оставило ей времени нанести помаду. Тем хуже, она подкрасится в галерее, но не могло быть и речи, что галерея откроется позже, она всегда была очень пунктуальна. Магали устремилась к винтовой лестнице, по которой в спешке спустилась на высоких каблуках.

– Ты никогда не падала? – спросил Винсен с упреком.

Он спокойно ждал в одном из кресел Кноль, а когда она проходила мимо него, схватил ее за руку.

– Когда я тебя снова увижу, Маг?

Нагнувшись к нему, она слегка коснулась его щеки кончиками пальцев, провела по морщинке до рта. Она не могла вспомнить, когда он в последний раз называл ее уменьшительным именем.

– Позвони в галерею. Ты мне расскажешь…

Прежде чем он смог отреагировать, она уже удалилась. Она взяла свою сумку со стеклянной консоли, схватила связку ключей и хлопнула дверью. Со вздохом недовольства он поднялся с кресла и сделал несколько шагов по ковру. Обстановка была для него слишком современной, но тем не менее хорошо подобранной. Хотя дом и был маленьким, внутри было одинаково хорошо как зимой, так и летом. В любом случае, Магали выбрала совсем другую атмосферу, нежели в Валлонге, здесь она действительно была у себя дома. Жан-Реми, скорее всего, давал советы, помог ей в выборе стиля, что позволило избавиться от прошлого, и ей удалось прийти к отличному результату.

– Папа?

Неуверенный голос Виржиля заставил его обернуться. Его сын стоял на последней ступеньке, с босыми ногами, одетый в обтягивающие джинсы и белую футболку, его волосы были еще мокрые после наскоро принятого душа. Выделяющиеся на фоне загорелого лица зеленые глаза непреодолимо напоминали взгляд матери. Винсен внимательно на него посмотрел, с удивлением отмечая перемены. По крайней мере, одна вещь, в которой Беатрис не врала.

– Здравствуй, Виржиль. Твоя мать приготовила нам завтрак, я думаю…

Они дошли в молчании до кухни, немного смущенные, и сели с обеих сторон стойки на высокие табуреты из черного дерева.

– Ты сократил свой отпуск? – с осторожностью начал Винсен.

– Я не люблю Париж, и у меня не было ни малейшей причины там оставаться. Кстати, я видел твою жену вчера.

Он сам в этом признался, как если бы хотел от этого поскорее избавиться.

– Я знаю. Она была очень рада сообщить мне об этом.

– Рада? Почему?

Пространным жестом он уклонился от ответа и лишь пошутил:

– Когда ты лучше узнаешь женщин…

Вынужденное молчание разделило их на несколько мгновений, первым заговорил Виржиль, но слишком быстро и подчеркивая каждое слово.

– Мне надо поговорить с тобой о Сириле; я думаю, ты пришел для этого!

– Не только… Расскажи мне о себе тоже.

– Ну, хорошо, все связано, эта драка не освободила меня от него, а наоборот – я думаю о нем все время.

Молодой человек, нервничая, схватил себя за волосы, опустил глаза на свою мятую футболку. Напротив, его отец был как обычно элегантен, в безупречной небесно-голубой рубашке, вокруг него распространялся легкий запах одеколона, на его запястье были надеты очень плоские часы.

– Я бесконечно сожалею, что был так жесток, – сказал он решительно. – И тем более по отношению к Тифани…. Я ее очень люблю, она должна меня ненавидеть, это естественно. Что касается тебя, я поставил тебя в безвыходную ситуацию, из которой ты великолепно выбрался, как и обычно… Нет, извини меня, это не черный юмор, и, конечно же, это не критика, это было бы неуместно, но я хочу сказать, что ты настолько… в общем, быть твоим сыном не так просто, ты ставишь слишком высокую планку. У меня всегда было впечатление, что я тебя расстраиваю, а история с Сирилом была тогда худшим, что я мог сделать.

– Ты все еще его ненавидишь?

– Что ты хочешь услышать? Конечно же, нет! Я не могу ненавидеть человека, которому испортил жизнь, я не монстр! Я…

Он резко замолчал, кусая губы. Винсен не сделал ничего, чтобы ему помочь, ограничившись тем, что подождал, пока тот успокоится.

– Я знаю все подробности от Алена и от мамы. Я знаю, что благодаря тебе у меня нет судимости, ни ареста на мою зарплату, что у тебя больше ничего нет в конторе Морван-Мейер, но что ты позаботился о том, чтобы не очень задеть Лукаса. Но даже ему я не осмеливаюсь звонить…

– А должен бы…

– Нет, это выше моих сил.

– Ты ошибаешься. Я думаю, он рад был бы тебя слышать. Ты по-прежнему его старший брат.

– О чем ты говоришь! Он живет с Тифани, он видит Сирила каждое утро… Он, правда, изуродован?

– Можно сказать и так.

Виржиль схватился руками за голову и молчал некоторое время.

– Это будет мой крест до конца моих дней, – с усилием сказал он. – Тяжело постоянно чувствовать себя виновным, быть обязанным уезжать, как только семья приезжает в Валлонг… В последний раз, когда ты мне звонил, и это было не вчера, вопрос стоял только о деньгах…

– Не упрекай меня в этом, – тихо сказал Винсен. – Это самое срочное, надо было, чтобы этим кто-то занялся.

– Но никакие деньги мира не вернут ему того, что он потерял! – взорвался Виржиль. – Если бы все произошло наоборот, если бы он меня так изуродовал, я убил бы его, как только вышел бы из больницы! Я не понимаю, почему он не ищет меня с ружьем! На его месте…

– Твоя сестра ему помешала, но в любом случае это ему не свойственно. Ты жесток, а он очень уравновешен, и всегда таким был.

– Уравновешен настолько, чтобы жить с тобой под одной крышей? Это не святоша, как он может смотреть тебе в лицо?

– Мари все это затеяла, не он. Она действовала в его интересах, она была хуже львицы, защищая его, и она была права, любая мать поступила бы так же. Что касается жизни на авеню Малахов, этого хочет твоя сестра… Возможно, он предпочел бы больше уединения. Сирил добрый юноша, у него этого не отнимешь.

– Я знаю, я знаю… – вздохнул Виржиль. – Я чуть было ему не написал, но Ален был против.

– Почему?

– По его мнению, в этом есть немного… трусости.

– Хорошо подмечено.

– Нет, вы оба не понимаете. Я не боюсь Сирила, я мог бы броситься к его ногам, это скорее освободило бы меня.

– Тогда что тебе мешает?

– Ты считаешь, что я должен это сделать?

– Ты можешь, по крайней мере, попробовать.

Виржиль резко поднял голову, поймал взгляд отца. Тот думал о том, что Алену удалось вытянуть из Сирила, прижав его к стенке несколько дней назад, об этом «согласен», которое сорвалось у него с губ, вызвав загадочную улыбку Алена. Появлялся маленький шанс, что противостояние повернется не прямиком в бездну при условии, что Мари сначала уведут.

– Ты будешь рядом со мной? – низким голосом спросил Виржиль.

Он вдруг показался величественным, хотя лицо его приобрело выражение обеспокоенного подростка, и это был первый раз, когда он просил о помощи отца.

– Конечно, – заключил Винсен, выражая уверенность, которую не чувствовал до конца.

– Когда мы пойдем туда? Сегодня?

В противоположность тому, что он только что заявлял, все его поведение выдавало тревогу, но также дикую решительность. Он был готов предстать перед Сирилом, взять на себя все последствия юношеской драки, которая плохо кончилась, он не хотел больше прятаться.

– Очень хорошо, – согласился Винсен. – Я вернусь за тобой к одиннадцати.

Так как его сын доказывал свою отвагу, надо было пользоваться, ловить момент. К тому же это было именно то, на что он надеялся, он мог только радоваться, а также устранять трудности.

Из телефонной будки Винсен позвонил в Валлонг, и ему удалось убедить Эрве отвезти Мари на день в Камарг. Только они вдвоем, двое влюбленных, без права возвращения до заката солнца. Потом он заехал за Аленом в овчарню, чтобы поделиться с ним своими намерениями и заручиться его помощью. Немного успокоившись, он прогулялся по улицам Сен-Реми, зашел к цветочнице, где купил огромный букет и отправился к Одетте, которую уже очень давно не видел, та была сильно удивлена его визитом. Добрая женщина не сильно изменилась, ее дом тоже, не считая некоторых неуместных вещей: таких, как электрическая кофеварка и стиральная машинка, которые загромождали отныне ее кухню. Она поспешила объяснить, что Магали ее сильно баловала, что они вместе обедали, по крайней мере, один раз в неделю и что, следовательно, она была в курсе всего. Действительно всего, уточнила она лукаво.

– Твоя смешная вторая свадьба, и только Бог знает, насколько это ее разозлило, все эти истории с твоей семьей, не говоря уже о несчастном Виржиле, которого ты считал прокаженным, но которого я всегда принимала с распростертыми объятьями!

Будучи крайне болтливой, она не дала ему возразить или ответить, вспомнив о том, что он мог бы не просто отделываться поздравительными открытками на Рождество.

– Говорят, что ты не выносишь ошибок, Винсен? С тобой ни у кого нет права совершать недостойные поступки, тем не менее, Магали дала тебе урок, которым ты мог бы воспользоваться. Заметь, в то время я была на твоей стороне, я находила глупым то, что она тебя бросала, но, в конце концов, она отлично справилась. Доказательство – сегодня она поражает всех и тебя в первую очередь!

Не спросив его, она подала очень сладкий кофе с молоком, который он заставил себя выпить, в то время как она продолжала, не иссякая:

– Ты хороший, добрый, никто не изменит моего мнения о тебе. Я вспоминаю, насколько тебя обожала твоя бабушка, и следует отметить, что ты был всегда корректен по отношению к Магали несмотря ни на что. Но что за мысль пришла тебе в голову, как ты мог представить, что будешь счастлив в объятиях другой? Ты мужчина одной женщины, Винсен! Я снова вижу тебя молодым, ты пил ее взглядом, ты даже бросил вызов отцу, тебе надо было держаться за нее! А сейчас ты, кажется, стал кем-то важным в Париже? Большим… судьей, так говорят? Ах, Клара сверху должна гордиться… Но я говорю, говорю и до сих пор не знаю, почему ты принес мне цветы.

– Чтобы вы простили меня, что я вами так пренебрег. Я узнавал о вас через детей, тогда как должен был узнать сам.

– Это жизнь, ты ничего с этим не поделаешь, все проходит слишком быстро. Ладно, что ты хочешь, чтобы я сказала Магали просто так, с невинным видом? Потому что в этом причина твоего визита, не рассказывай мне глупостей… Что ты все еще ее любишь? Но она это знает, ну, даже гордится этим! Только, если ты ждешь совета, тогда не совершай два раза одну и ту же ошибку, вот я тебе это сказала. Твоя жизнь в столице, ее здесь. Это правда, что прошло уже двадцать лет, так всегда было. Наслаждайтесь хорошими моментами, уже это будет красиво…

Когда он ушел от нее через полчаса и оказался на солнечном тротуаре, он почувствовал себя столь умиротворенным, что возненавидел себя за то, что не приходил раньше. Одетта разбудила в нем кучу забытых воспоминаний, историй, исчезнувших из его памяти, которые касались времен войны, детства, проведенного в Валлонге вместе с беззаботными кузенами. Время, о котором он с грустью вспоминал, не понимая почему.

Медленным шагом он снова направился к дому Магали. Трудный момент приближался, и он хотел сохранить все свое хладнокровие, которое ему точно понадобится. Чтобы успокоиться, он попытался убедить себя, что его собственная семья не могла быть хуже суда, но он не был в этом уверен.

Как только Эрве и Мари уехали, Ален на мгновение задумался, как себя вести. В доме было слишком много народу, невозможно было всех их устранить, потом ему надо было сообщить Готье и Даниэлю о приезде Виржиля. Сирила надо было куда-то временно увести. София займется молодой сиделкой и малышами, Шанталь составит компанию Мадлен, в то время как Лея, Поль и Лукас отведут подальше Тифани.

Потом добрую четверть часа длилось что-то вроде балета, прежде чем Сирил оказался один в полудреме возле бассейна, Готье сидел возле него и вел бесконечные медицинские разговоры. По другую сторону сетки, в тени дубов, Ален и Даниэль машинально играли в настольный теннис.

Когда Винсен и Виржиль появились из-за угла дома, первым их, однако, заметил Сирил. Он медленно выпрямился, потом встал и ждал, пока они подойдут. Винсен повозился немного с дверцей сетки. Он слишком нервничал, и не смог сразу открыть ее. Потом он обогнул бассейн, все еще сопровождая своего сына.

Сирил взглянул на Даниэля и Алена, которые даже не пытались делать вид, что играют, потом обратился к Готье.

– Что за ловушку вы мне все четверо подстроили?

– Это была моя идея, – сообщил Винсен абсолютно спокойным голосом.

– Тогда замолчи, пожалуйста, и не говори за всех! – ответил Сирил.

В его голосе, очень подавленном, была слышна неосознанная жестокость, которая не обещала ничего хорошего, но он резко повернулся к Виржилю. Воцарилось невыносимое молчание, во время которого лицо Виржиля исказилось до того, что стало мертвенно-бледным несмотря на загар. Наконец он смог лишь произнести:

– Я приготовил… извинения, но…

Остановив взгляд на шрамах Сирила, он покачал головой, сглотнул слюну и не смог продолжить.

– Уйди, Винсен, – сказал Сирил грубо.

Винсен и Готье вместе удалились, вышли за дверь один за другим и присоединились к Алену с Даниэлем.

Последний предложил вскоре с искусственной беззаботностью:

– Маленькую партию? Таким образом, мы не ходим, не слушаем и убиваем время…

Он бросил мячик Алену, который машинально его отбил, пока остальные двое брали ракетки. Там, на бортике бассейна, обе фигуры оставались неподвижными, как статуи.

– Морваны против Морван-Мейеров? – предложил Готье, вставая рядом со своим братом.

– Цитата по случаю! У тебя талант – сыронизировал Ален.

Даниэль испустил смешок, в котором не было ничего надуманного на этот раз, и даже Винсен немного расслабился. Они, не сговариваясь, принялись играть, пока Готье неминуемо не загасил.

– Ты тренировался в больнице что ли? – Даниэлю было не до игры. – Вы уверены, что молодежь надолго задержит Тифани, и она не придет вмешаться?

– Лукас обещал, что ей придется переступить через его труп, прежде чем убежать, – ответил Ален.

– Внимание! – воскликнул Готье. – Я вижу тучи на горизонте…

Другие последовали за его взглядом и увидели Мари, которая направлялась к ним, позади шел Эрве. К их большому удивлению, она развернулась, чтобы не приближаться к бассейну. Она остановилась в двух шагах от Винсена и скрестила руки на груди.

– Что еще ты придумал, жалкий придурок?

– Извини, я не умею лгать, – пробормотал Эрве, который, казалось, был очень смущен.

– Дай им объясниться, Мари, – сквозь зубы сказал Винсен.

– Ты смеешься надо мной! – вырвалось у нее. – Если будешь так поступать, ноги моей здесь больше не будет!

Это была смешная угроза, она жалела, что произнесла ее, и кусала губы. Эрве, стоявший за ней, слегка коснулся ее плеча, прежде чем удалиться. Ален воспользовался этим, чтобы бросить сестре:

– Не будешь нам судьей? Считай очки, а то такое впечатление, что у нас семейный совет…

– А ты молчал бы! Куда вы дели остальных?

– Все чем-то занимаются.

Она развернулась, удостоверилась, что Сирил и Виржиль все еще не двинулись с места после ее прихода. На этом расстоянии было невозможно услышать, о чем они говорят, ни различить выражения их лиц. Она услышала звук мячика за спиной, ударяющегося о стол и проворчала:

– Двадцать один ноль, партия.

Рука Винсена тут же обняла ее за плечи, потом она почувствовала, как он притянул ее назад.

– Это мой сын, Мари, – прошептал он ей на ухо. – Я просто хочу ему помочь.

Она мгновение сопротивлялась его объятиям, но так как он отказывался ее отпускать, дала себя обнять.

– Ты должен был поговорить со мной об этом!

– Ты послала бы меня к черту…

Он властно отвел ее в тень дубов, посадил на пенек.

– Не двигайся с места, дай ему шанс, – сказал он низким голосом.

Сколько времени ему удастся продержать ее на этом пеньке, помешать ей вмешаться? Ставка была большой, и он добавил:

– Никто не мог примирить наших отцов, но в том, что касается наших сыновей, я отказываюсь от того, чтобы история повторялась. Это не проклятие, этого можно избежать.

Она посмотрела на него немного в ступоре, шокированная тем, что он только что произнес, и совсем не в состоянии ответить ему. У бассейна Сирил и Виржиль продолжали разговаривать, немного ближе Даниэль и Готье снова стали играть, Ален стоял в стороне, повернув голову к холмам, Винсен сел на землю рядом с Мари.

– То есть мы настолько постарели? – спросила она резко. – Я не верю, что ты здесь и даешь мне уроки, в то время как недавно ты был всего лишь мальчиком, который не мог распознать редиску, а это место было всего лишь огородом… Спрятанные трупы, их так поздно раскопали, что они больше не имели такого значения… Я не любила моего отца, в любом случае, я обожала твоего!

Она могла позволить себе признаться в этом сейчас, когда Эрве не было рядом. Пятеро кузенов, она была сначала старшей – они называли ее «большая» смеха ради, – потом второстепенной, отказываясь быть похожей на Мадлен и не рискуя походить на Клару. Она не была уверена, что станет исключительно успешным адвокатом, но как мать она делала все, что могла, и собиралась продолжать это. Она перевела взгляд с кузена на двух мальчиков, которые только что двинулись.

– Ты, правда, хочешь всем этим заняться, Винсен? Тогда поступай, как хочешь, и я надеюсь, что это была хорошая идея.

Сирил сделал шаг вперед, поднял руку. Он коснулся Виржиля, который отступил, прежде чем свалиться в одежде в бассейн, поднимая брызги. Винсен вскочил на ноги, готовый поспешить на помощь, но голос Алена пригвоздил его к месту.

– Подожди!

Нагнувшись над бортиком, Сирил засмеялся и нырнул в другую сторону, чтобы не задеть Виржиля. Промокшие ботинки коснулись плиточного дна.

– Ну, хорошо, – вздохнула Мари, – будем считать, что у тебя все же получилось…

Они все пятеро долгое время смотрели, как молодые люди плывут, как будто не было ничего важнее, чем это последнее примирение, в котором они молча принимали участие.

Эпилог

Париж, апрель 2001

Церковь Сент-Оноре д'Эйло переполнена, есть даже люди, которым не достались места внутри и которые остались на тротуаре на площади Виктора Гюго, ожидая окончания церемонии.

Семьи молодоженов занимают первые два ряда скамеек. Со стороны Коэн присутствуют только родители и сестра Сары, немного пораженные, что принимают участие в церемонии им не свойственной, и очень взволнованные. Что касается Шарля, Морваны и Морван-Мейеры собрались в полном составе – добрых тридцать человек.

Сирил и Тифани захотели очень красивую свадьбу для своего сына Шарля, который только что прошел конкурс в адвокатуру, показав сногсшибательные результаты. Естественно, того требовали традиции, а возможно, и что-то еще, что может быть исключительным даром оратора, каким обладал его прадед.

Патриарх клана, Винсен, кажется, достаточно взволнован женитьбой своего внука на этой очаровательной девушке, улыбка которой покоряет всех. В свои шестьдесят восемь лет он еще потрясающе выглядит, он самый элегантный член собрания. Но для человека, столь уверенного в себе, как этот знаменитый судья, странно заметить, что его серый взгляд затуманен непрекращающимися слезами. Возможно, у него странное впечатление, что он присутствует на свадьбе своих родителей, которая проходила в этой же церкви семьдесят лет назад? Согласие Юдифи определенно звучало так же громко и ясно, как и то, что только что произнесла Сара.

Рядом с Винсеном Магали держится прямо, величественно. Мари очень крепко сжимает руку Эрве, Даниэль держится за Софию, тогда как Готье и Шанталь тихо переговариваются. В клане теперь есть новые члены, новые дети, но за последние двадцать лет не было ни одной трагедии, не считая гибели Мадлен, пришедшей как избавление.

В третьем ряду, опершись на подлокотник, Ален окружен малышами, которые потребовали, чтобы он сел рядом с ними. Его волосы побелели, у него вид старого цыгана, но молодые клянутся только им. В данный момент он рассматривает профиль Винсена и улыбается своей вечно загадочной улыбкой.

Альбан и Милан, оба без пары, беззвучно ругаются, толкаясь ногами, пока Даниэль, нахмурив брови, не поворачивается к ним.

В тот момент, когда раздаются торжественные звуки органа, молодожены поворачиваются к присутствующим. Шарль Морван обращает радостную улыбку своему отцу, но на самом деле он ищет взгляд деда, это ему он посвящает немое обещание.

Обещание взять факел в свои руки однажды?

Винсен думает о том, что ничто не заменит семью. Так говорила Клара, и она была права.