Один — «Союзпечать» — находился примерно метрах в двадцати от станции метро. Чуть дальше стоял табачный киоск, украшенный эмблемой фабрики «Ява-Москва», далее овощной. И почти у самого интерната притулилась будочка «Мосгорсправка». Если что-то с девушкой случилось, то, скорее всего, именно на этом отрезке пути. Завтра нужно будет пройтись по этим ларькам, показать фотографию Нади и порасспрашивать людей. Может кто-нибудь и видел. В наше время ничего нельзя сделать незаметно, всегда найдется скучающая у окна старушка, иногда даже с биноклем, способная сорвать все планы и преступников и органов.

Если завтра генерал Климов не появится в управлении до обеда, решил Куманин, то во второй половине дня он займется частным расследованием. Звонить еще раз родителям Нади он не решился. Если бы Надя появилась дома или откуда-то позвонила, они бы сами сообщили ему об этом.

Поужинав купленными в буфете сардельками и стаканом ряженки из пакетика, Куманин снова перечитал объяснение директрисы интерната и взглянул на фотографию Алеши Лисицына. Он все еще не мог отделаться от впечатления, что уже где-то видел этого мальчика, но где? «Что же надо было натворить его родителям, чтобы целая бригада КГБ примчалась в интернат и изъяла оттуда этого ребенка, поскольку мальчик в таком возрасте ничего сам натворить не мог». То, что среди побывавших в приюте сотрудников КГБ был милиционер, Куманин во внимание не принимал — у него самого в кабинете висела на всякий случай милицейская форма, В известных обстоятельствах на людях эта форма действует успокаивающе, и это позволяет сотрудникам в штатском спокойно делать свою работу.

И что значит «мальчик не помнит своих родителей»? Ребенок, может быть, не помнит, но милиция-то должна была что-то установить?

«Возможно, придется съездить к коллегам в Ростов Великий, где нашли ребенка, и узнать подробности его появления на Ярославском шоссе».

В начале первого Куманин завалился спать, посчитав, что утра вечера мудрее. Ему приснилась Надя с ребенком на руках. Она стояла спиной к нему, головка ребенка лежала на ее плече. Куманин не видел их лиц, но сообразил, что Надя держит на руках именно Алешу Лисицына. Сергей позвал ее, но она никак не отреагировала, тогда он крикнул: «Надя!», но та медленно прошла сквозь стену и исчезла. Куманин бросился к стене, стараясь найти дверь. Он метался вдоль стены, ощупывая ее руками, но выхода не находил. Им овладела паника. Помещение, казавшееся большим, превратилось в маленькую каморку. Стены наступали на него. Ему почудилось, что они сейчас раздавят его. Он закричал во сне и проснулся.

Светящиеся стрелки будильника показывали половину шестого утра. Куманин лежал на спине, глядя в сереющий прямоугольник окна.

«Блин! Как же он вчера не додумался до этого?» — Надю увезли люди Климова. Им же был нужен педиатр для ребенка!

Но почему именно Надю? Во-первых, она уже работала с Алешей Лисицыным и довольно хорошо его знала как воспитательница и врач. Это позволяло обойтись без новых людей, которых надо было бы вводить в курс дела. То, что Климова не было в Москве, ровным счетом ничего не означало. Он принадлежал к числу тех людей, которые могут даже из могилы отдавать приказы своим подчиненным. Во-вторых, Надя — идеальная «находка». Не замужем, своих детей нет. Есть родители, но они могут неожиданно исчезнуть или скончаться, как это произошло, скажем, с родителями стрелявшего в Брежнева (по личному приказу генерала КГБ Цвигуна) лейтенанта Ильина. Складывается очень интересная картина. Догадки могли бы сделать честь дедуктивным способностям майора Куманина, если бы он мог ответить на вопрос, кто за всем этим стоит? Зачем бригада КГБ арестовывает в интернате пятилетнего малыша, а затем среди белого дня похищает в центре города его воспитательницу?

Без ответа на эти вопросы (а ответов не было) вся построенная Куманиным логическая цепочка выглядела, как занятная сказка, не более того. Расскажи он ее кому-нибудь, любой задал бы ему вопрос: «Зачем им понадобился ребенок?».

Когда-то существовала аббревиатура ДВН — Дети Врагов Народа, — в число которых попадали дети до двенадцати лет. Начиная с двенадцатилетнего возраста, гражданин СССР подлежал полной уголовной ответственности, вплоть до расстрела.

Существовала и другая аббревиатура — ЧСВН — Члены Семьи Врагов Народа.

Так вот, даже ДВНов, если уж они находились в приютах или детприемниках НКВД, не трогали, давая подрасти до возраста полной уголовной ответственности. Правда, иногда там ДВНы в течение одного-двух месяцев умирали, как мухи в ноябре, но это уже были перегибы начальников на местах.

А сейчас? Неужели у партии есть такие враги, что к его малолетним потомках нужно принимать подобные меры? И потом, зачем тогда для арестованного младенца вызывать персонального педиатра. «Ладно, — вздохнул Куманин, — разберемся. Человек может бесследно исчезнуть в Москве только если его никто не ищет. В противном случае всегда найдутся какие-нибудь следы».

Он встал, принял душ, отжался раз двадцать на полу, затем по привычке, привитой с детства отцом, тщательно заправил кровать, оделся и, прежде чем отправиться на службу, еще раз позвонил Наде. К телефону подошел ее отец, Николай Кузьмич:

— Ночью Лидии Федоровне стало плохо. Вызывали неотложку, сделали укол. Сейчас она спит. Не мог бы Сережа сегодня, если позволит время, заехать к ним? Нужно поговорить.

Куманин пообещал. Потом на скорую руку приготовил кофе, выпил его без особого удовольствия и отправился на службу.

«Совершенно секретно.

20 апреля 1935 года.

По представлению коллегии НКВД за выполнение особо важного государственного задания наградить старшего оперуполномоченного НКВД товарища Лисицына Александра Ефимовича вторым орденом «Красного Знамени». (Указ ВЦИК от 15 апреля 1935 г.)…»

Когда и за что старший опер Лисицын получил первый орден Красного Знамени, было непонятно. Неясно было, за что получен второй орден, но, по крайней мере, точно указана дата получения. Куманин обратил внимание на то, что документы на микрофильме были тщательно прополоты, и это не давало возможности составить полную картину происходившего. Иногда имелись доклады Лисицына, зато отсутствовали ответы руководства, бывало и наоборот: руководство отвечало на какие-то запросы Лисицына, а сами запросы на микрофильме отсутствовали. Оставалось очень много места для смутных догадок.

«Сов. Секретно.

Опер-уполномоченному НКВД

товарищу Лисицыну.

Специалисты уверяют, что 19-го (дополнительного) тома Русского Биографического Словаря под редакцией проф. Половцева в природе не существует. Тов. Лисицын! Неужели вы думаете, что если бы этот том существовал, мы его вам не прислали? Не было такого тома. И примите меры, чтобы там у вас вообще с ума не сходили.

Нарком …Ягода».

Хороша переписка наркома с опером! Было очевидно, что нарком настолько разнервничался из-за какого-то тома словаря Половцева, что перешел с казенно-официального стиля служебной переписки на стиль местечкового общения своего детства.

«Сов. Секретно.

22 апреля 1935 года.

Старшему оперуполномоченному НКВД

Тов. Лисицыну.

Посылаю вам выдержки из протоколов допросов лиц, имеющих отношение к сокрытию ценностей. Проверьте точность показаний. Относительно вашей просьбы отвечаю: мое личное прибытие на ваш объект совершенно исключено. На это, поверьте, есть достаточно веские причины. Однако я еженедельно докладываю о состоянии дел на политбюро (лично товарищу Сталину). Поэтому вам нечего беспокоиться. Товарищ Сталин обещал, что в ближайшее время примет окончательное решение по затронутому вами вопросу. Будьте бдительны и предельно осторожны. Враги нашего народа, мечтающие о реставрации власти помещиков и капиталистов, вновь начали активную борьбу, используя переродившихся членов партии и троцкистов.

Нарком НКВД Генрих Ягода».

Приложение:

«Из протокола допроса обвиняемой Васильевой Лидии Ивановны 28 августа 1934 года.

Вопрос: Ваши дети упоминают о том, что царские ценности действительно вашему мужу Васильеву Алексею были переданы. После смерти вашего мужа эти ценности, безусловно, должны достаться вам. Скажите, где они скрыты?

Ответ: Я не отрицаю того, что ценности царской семьей действительно переданы моему мужу Алексею, который хранил их от меня скрытно и перед смертью мне их не передал, поэтому я не знаю, где они теперь скрыты.

Записано с моих слов правильно и мною прочитано.

К сему, Васильева.

Допросил: подпись».

«Из показаний Кирпичникова Александра Петровича, данных на допросах с ноября 1933 года по декабрь 1934 года. На некоторых допросах к обвиняемому применялись специальные методы следствия.

Вопрос: Гражданин Кирпичников, вы арестованы как бывшее приближенное лицо Николая II и обвиняетесь в сокрытии от народа ценностей, лично переданных вам бывшим царем на хранение. Что вы можете показать по существу предъявленного вам обвинения?

Ответ: Я действительно был писарем при Николае II, когда тот уже содержался под арестом в Тобольске. Никаких ценностей от последнего никогда не получал и никому не передавал. Не могу понять, откуда вам подобное известно?

Вопрос: Нам много что известно. Гражданин Кирпичников, я вам советую не запираться, а честно признать свою вину, что даст вам возможность надеяться на смягчение вашей участи. Вы были не писарем, а приближенным к Николаю Романову лицом. Иначе почему между вами происходили секретные беседы с глазу на глаз?

Ответ: Какие беседы, гражданин уполномоченный? Я царя-то видел раза три на прогулке и то издали. Путаете меня с кем-то, гражданин уполномоченный.

Вопрос: Если у вас такая плохая память, гражданин Кирпичников, то я вам напомню. В конце декабря 1917 года, в канун бывшего религиозного праздника Рождества, вы с Николаем Романовым удалились в комнату на втором этаже бывшего дома губернатора в Тобольске и имели продолжительный разговор. Николай Романов сказал вам, что считает вас настоящим русским человеком, православным, готовым умереть за Россию. Вы поцеловали руку бывшего царя и выразили готовность умереть не только за Россию, но и лично за него, т.е. за Николая Романова. Затем бывший царь сказал вам, что происходящее ныне в России является временным помешательством русского народа, что уже бывало в истории, и приводило русскую государственность к временной погибели. Когда-то государство удавалось временно сокрушить татарам и литовцам, позднее — полякам и шведам, ныне — немцам и евреям. Однако у России всегда хватало сил снова подняться и выйти на уготованный ей исторический путь. Вы подтверждаете, что у вас был такой разговор с бывшим царем Николаем Романовым, гражданин Кирпичников?

Ответ: Как вы узнали? Кто мог вам об этом донести?

Вопрос: Вопросы задаю здесь я, гражданин Кирпичников. От НКВД ничего утаить нельзя. Итак, вы подтверждаете, что такой разговор был?

Ответ: Не помню. Было что-то, конечно. Сколько лет прошло…

Вопрос: Я вам напомню далее. Бывший царь сказал вам, что, коль Россия погибла, то он чувствует уже, что погибнет и он, и его семья. Он сказал вам так дословно: «На все воля Божья. Коль погибло царство, которое Дом наш вел 300 лет, то нам негоже это царство пережить». И далее он сказал вам, гражданин Кирпичников, чтобы вы взяли на хранение царские драгоценности и регалии, пояснив, что род его был не владельцем этих сокровищ, а хранителем, а принадлежат они России. И повелел хранить их до тех пор, пока Русь не возродится, так как все ценности эти являются не украшением, а символом русской государственности. Это у вас, гражданин Кирпичников, был не единственный разговор с бывшим царем. Если надо, мы вам обо всех этих разговорах напомним. А пока сдайте доверенные ценности народу. Я вам честно скажу, гражданин Кирпичников, что пока мы вас вроде как бы уговариваем по-хорошему, но вскоре… Наше терпение, понимаете ли, не беспредельно. Хочу вам сказать, что уже самим фактом общения с бывшим Николаем Романовым и сокрытием его валюты вы вполне заслужили высшую меру. А к преступникам такого рода, т.е. к врагам народа, мы имеем полное право принять должны меры… Понимаете? Лучше не усугубляйте своего положения и сдайте всю валюту и другие ценности. Или вы будете продолжать утверждать, что ничего не знаете?

Ответ: Я лично знаю, что всеми ценностями заведовала сама Александра Федоровна, которая и прятала. Основное, я предполагаю, находится у полковника Кобылинского, затем у камердинера Волкова, который якобы находится в Ленинграде, ну и, по-моему, у бывшего священника Васильева. Он сам умер, а его семья — матушка и сыновья — находятся в Омске. У последней семьи часть царских ценностей должна быть. Тем более, что при Колчаке, по личному распоряжению последнего, у него искали шпагу наследника Алексея Николаевича, якобы золотую, но я ее не видел, меня тоже колчаковская полиция спрашивала про царские ценности и не оставил ли Николай II бумаг каких. Но я им ответил, что ничего не знаю и не мог он поручать, так как я был только писарь. Я ничего не знаю и не могу больше добавить.

Протокол прочитан, в чем и расписуюсь.

А. Кирпичников.

Допросил: оперуполномоченный 8 отд. ЭКО НКВД

Шилов».

12 ноября 1933 г.

Дополнительные показания Кирпичников А. П.:

«Признаю, что в своих первых показаниях скрыл от вас, что принимал участие в сокрытии и выносе бывших царских ценностей. В действительности я сам лично перед тем, как уехать царской семье из Тобольска в Екатеринбург, по поручению гувернера Жильяра Петра Андреевича, который обслуживал царевича Алексея, вынес шпагу. Она была из желтого металла, золотая или нет, не знаю, но она блестела. Он меня просил вынести из арестного помещения и передать ее священнику Васильеву Алексею, оную я и вынес, вложив в длинную коробку. Прийдя на квартиру к священнику Васильеву, передал последнему. Где она сейчас — я не знаю. По-моему, она у сыновей… Все подробности о царских брильянтовых ценностях более детально знает некто Иванов Сергей Иванович, который был прислужником при дочерях. Он все прибирал и точно знает, какие именно были ценности и где. Я лично не видел, но слышал из разговора наших служащих, что из Ленинграда была привезена брильянтовая корона, очень дорогая. Но куда он девал, не знаю, я думаю, что или у Волкова-камердинера, или полковника Кобылинского. Об этом должен, мне кажется, знать Иванов Сергей Иванович. Он жил в Тюмени в 1930-1931гг. Что касается жемчужных ожерельев, так я также видел у княжен, но я их не выносил, они мне не поручали, где они — не знаю» Больше я ничего не могу добавить по этому вопросу, в чем и росписуюсь. А. Кирпичников».

22 декабря 1933г.

Дополнительные показания Кирпичникова А. П.:

«Сознаюсь, что на задаваемые мне ранее вопросы относительно какого-то письма, которое я носил Гермогену, сперва я не мог вспомнить, а сейчас вспомнил, что действительно был такой случай. Дело было так: камердинер Чемодуров в марте 1918 года перед увозом романовской семьи в Екатеринбург позвал меня, передал большой пакет с пятью сургучными печатями и велел его передать епископу Гермогену, так как приехавший комиссар предполагал делать какой-то обыск. Я, схватив этот пакет, завернул в газеты и, свободно пройдя через охрану, принес и передал епископу Гермогену. Но последний, когда я ему передавал, сказал мне, что и сам-то находится в таком положении, что вот-вот (его) арестуют… Одновременно передал мне для вручения Николаю Романову письмо на двух листах, которое я принес и вручил Чемодурову, а последний — Николаю Романову. Через несколько дней Чемодуров вернул мне переданное Гермогеном письмо и велел обратно ему передать и сходить за тем пакетом, который передал Гермоген.» Придя, уже не застал Гермогена, потому что он был арестован за тот крестный ход, который устроил по городу. Поэтому мне пришлось обратится к дьякону Демьяну, который мне сказал, что этот пакет находится на горе недалеко от собора, где живет мать с дочерью. Последним и передан на хранение, ибо у этой семьи всегда прятались все секретные документы и даже скрывался сам Гергомен от обысков и арестов. Придя в этот дом к этой семье, которой ни имени, ни фамилии не знаю, и сказав, кто я такой и что мне нужен этот пакет, который хранится, она мне его выдала. Я принес и передал обратно Чемодурову. Больше ничего не знаю…

Вопрос: А что было в том опечатанном пакете?

Ответ: Мне неизвестно.

Вопрос: А царь вам разве об этом не говорил?

Ответ: Может, и говорил. Не помню уже. Бумаги какие-то касательно заграничных банков. И еще чего-то. Не помню уже. Не мучьте больше…

Вопрос: Все в ваших руках. Сами себя не жалеете, гражданин Кирпичников. Вам-то зачем умирать за эти царские короны и деньги? Ваши они что ли? Сдайте все и идите домой к семье. Мы ее тоже выпустим. Так, что стало с этим пакетом? Куда он девался?

Ответ: Я отдал его Чемодурову. Больше не видел.

Вопрос: А короны? Коронационные короны. Где вы их спрятали?

Ответ: О коронах ничего не знаю.

Вопрос: Разве царь не говорил вам: «Сохрани эти короны и пакет, Александр Петрович. В них вся суть России и его будущее»? Говорил он вам так?

Ответ: Не помню, что он говорил.

Вопрос: Очную ставку хочешь? с: Ответ. С кем это?

Вопрос: С Николаем Романовым.

Ответ. Шутите все. Все, что знаю, вам рассказал».

«Не слабо ребята работали с контрой», — подумал Куманин, выключая аппарат, чтобы перевести дух и подумать о прочитанном.

Климова все еще не было, и Куманин крутил пленку, время от времени посматривая на часы, чтобы где-нибудь после часа дня исчезнуть из управления, благо у него сейчас, кроме генерала Климова, никакого начальства не было. Можно было уйти и раньше, но пленка заинтересовывала его с каждым часом все сильнее, заставляя забывать даже об исчезновении Нади.

Куманин ловил себя на мысли, что его интересует не столько сама Надя, сколько факт ее таинственного исчезновения. После того холодного душа, который она вылила на него тогда, в машине, от былого увлечения мало что и осталось. И сейчас он испытывал скорее не беспокойство по поводу пропажи возлюбленной, а возбуждение достаточно опытного оперативника, который понимает, что интуиция его не подведет и что цепь нелепых случайностей вот-вот завершится. Он хотел позвонить Наде домой, прямо из приемной Климова, чтобы узнать последние новости, но передумал. Все внутренние и городские телефоны Лубянки прослушивались спецотделом КГБ. Об этом никогда не говорили, но знали все. Подтверждением тому был тот факт, что начальству становились известными все семейные новости сотрудников, не говоря уже о чем-то другом. Куманин снова включил аппарат.

«Совершенно секретно.

Без даты.

Наркому НКВД

товарищу Ягоде Г.Г.

Кирпичникову А. П. были поручены огромные ценности, которые они должны были скрывать вместе с полковником Кобылинским. Грубая оперативная ошибка, приведшая к расстрелу Кобылинского, в настоящее время, по моему мнению, может быть исправлена только одним способом. Кирпичникова необходимо доставить ко мне, где он, безусловно, скажет все. В противном случае, могу вас уверить, он скорее умрет, чем скажет что-либо определенное. После дачи показаний по совокупности его вины и обстоятельств, целесообразно будет применить к нему высшую меру.

Старший оперуполномоченный НКВД

Лисицын А. Е.».

«Сов. секретно.

7 мая 1935 года.

Коменданту спецобъекта 17 старшему оперуполномоченному НКВД товарищу Лисицыну.

Ваше предложение, конечно, можно принять. Однако, как нам сообщили уральские товарищи, Кирпичников А. П. был три дня назад обнаружен мертвым в камере следственной тюрьмы. Товарищу Самойлову поставлено на вид. Еще надо выяснить, нет ли здесь вредительства.

Генрих Ягода».

Далее следовала, видимо, объяснительная записка перестаравшихся на допросах Кирпичникова уральских товарищей:

«Данные следствия определенно устанавливают злостное укрывательство Кирпичниковым ценностей царской семьи и, если к этому присовокупить, что, будучи в Тобольске во время контрреволюционного восстания местной буржуазии в период 1920-1921гг. и захвата власти, Кирпичников А. П. являлся активным участником этого восстания, боролся против Советской власти с оружием в руках, сражаясь в окопах (с пикой и ружьем), то со всей очевидностью видна цель Кирпичникова не сдавать царских ценностей большевикам, как ненавистной власти…».

«Сов. секретно

Наркому Ягоде Г.Г.

Смерть Кирпичникова, как и смерть Кобылинского, рвет практически все нити следствия. Одной пролетарской ненавистью тут ничего не добиться. Они должны понимать, что речь в данном случае идет о гораздо большем, нежели возвращение государству ценностей на определенную сумму. Последней ниточкой в этом деле является теперь Кобылинская Клавдия Михайловна, которая в прошлом являлась женой Кобылинского — полковника личной охраны семьи бывшего царя Романова. Сама Кобылинская являлась воспитательницей дочерей Романовых.

Будучи в городе Тобольске, Кобылинская К. М. принимала непосредственное участие в сокрытии ценностей, принадлежавших семье Романовых. Кобылинскими лично от Николая Романова была получена шкатулка с драгоценностями, коронационные регалии и драгоценное оружие бывшего царя и наследника. Кобылинская К.М. вернулась вместе с мужем из Харбина и была арестована, но позднее выпущена. Примите меры к розыску.

Комендант объекта Лисицын А. Е.».

«Народному Комиссару Внутренних Дел

товарищу Ягоде Г. Г.

Я совершенно не могу понять, почему вы не можете разобраться в такой простой схеме и вынуждаете меня оправдываться. В период с 10 по 12 июля 1918 года меня вообще не было в Екатеринбурге. Сколько уже можно об этом писать? Я приехал в Екатеринбург только 14 июля вместе с Филиппом Голощекиным (что он может подтвердить) и уехал в ночь с 16 на 17 июля. Якова Юровского я до этого не знал и никогда ранее не видел, так что предполагать какие-то сложившиеся с ним отношения необосновано. Действительно, он говорил о каком-то пакете, который я по возвращении в Москву должен был передать товарищу Свердлову. Но никакого пакета он мне не передавал, сказав, что привезет его сам. И я вовсе не выдавал себя за немца. Юровский сам заговорил со мной на немецком языке, и я ему на нем отвечал. Я знаю не только немецкий язык, но также французский, итальянский и английский. Кстати, Юровский и Голощекин между собой говорили не на немецком языке, а на идиш, который похож на немецкий. Я и был выбран для поездки в Екатеринбург именно потому, что хорошо владею немецким языком, так как меня сопровождала команда, понимающая только по-немецки. Я не знаю, что сейчас фантазируют на эту тему, но тогда ни у кого это удивления не вызывало. Соберите нас всех вместе у себя, и, я надеюсь, мы разберемся в таком простом вопросе.

Комендант Лисицын».

«Товарищ Лисицын!

Вас никто ни в чем не обвиняет и не подозревает. Я совсем не исключаю возможности, что Юровский передал этот пакет Свердлову, что позволило им перешифровать всю схему, а в конечном итоге привело к гибели самого Свердлова, а вскоре и Ленина. В революционном порыве они не поняли опасности той адской машины, к которой прикоснулись. Разумеется, сейфы Ленина и Свердлова давно были проверены. Они были набиты золотыми монетами царской чеканки, брильянтами и паспортами на разные фамилии почти всех европейских и южно-американских стран. Все содержание сейфа Дзержинского было передано специальной комиссией ЦК (без участия наших представителей) лично товарищу Сталину. В связи с этим товарищ Сталин считает, что необходимо начать следствие по персональной ответственности всех без исключения лиц, замешанных в этом деле, независимо от тех постов, которые они ныне занимают. Однако, если бы указанный пакет был найден, то вопрос о нем не был бы поднят так остро и на столь высоком уровне. Без сомнения, что в этом случае Кирпичников говорил правду, что вам удалось подтвердить. У Николая Романова не было другой возможности, как забрать пакет с собой в Екатеринбург. Сначала он хотел его спрятать с помощью Кирпичникова, но, разобравшись в обстановке и поняв, в каком ненадежном положении находится Гермоген и прочие лица, которым он еще в какой-то степени мог доверять, затребовал пакет обратно. Пакет был отобран у Романова Юровским, который вначале уверял, что передал его Голощекину, а затем вам. Я лично придерживаюсь мнения, что один из них передал пакет Свердлову. Но не исключено, что оба будут ссылаться на вас, как они ссылаются на Стояновича, пока считали, что он погиб или бежал за границу. Вас они тоже, кажется, считают погибшим. Поэтому все и будут валить на вас. Видимо, вам предстоит несколько бесед, которых в других условиях желательно было бы избежать. Мы пытаемся доказать, что считать виновными поголовно всех, принимавших участие в событиях тех лет, не правильно. Многие были просто обмануты или «не ведали, что творили». Что бы там ни было, товарищ Сталин хочет решительно с этим разобраться, в первую очередь, с Зиновьевым, Каменевым и некоторыми другими, чтобы они, как и их сообщники, не унесли тайну с собой в могилу. Внезапная смерть товарища Менжинского и самоубийство (так в тексте — И.Б.) Кирова говорит о том, что начинается новый этап заметания следов и его необходимо пресечь самыми решительными мерами. Относительно ваших оперативных разработок сообщаю следующее: Кобылинская К. М. была обнаружена и арестована. На допросе показала, что ее муж, расстрел которого мне, как и вам, кажется очень подозрительным, передал на сохранение ценности семьи Романова супругам Печекос: Константину Ивановичу и Аниль Викентьевне. Супруги были достаточно быстро арестованы. Поначалу они все отрицали, но на очной ставке с Кобылинской выяснилось, что полковник Кобылинский передавал ему, помимо всего прочего, какой-то пакет, опечатанный пятью сургучными печатями. Вот краткая выдержка из протокола очной ставки:

«Вопрос: Скажите, гражданка Кобылинская, опознаете ли вы Печекоса Константина Ивановича, бывал ли он на квартире у вас в Тобольске, а также вы у него?

Ответ: Представленный на очной ставке Печекос Константин Иванович является именно тем Печеко-сом К. И., о котором ранее, даны показания. Печекос К. И. у нас на квартире в г. Тобольске бывал. Я лично также бывала в доме Печекоса К. И. вместе с моим мужем Кобылинским, а также и одна.

Вопрос: Скажите, гражданин Печекос, почему вы ранее на предварительном следствии скрыли о том, что вы неоднократно бывали на квартире Кобылинской, и о том, что вы знаете хорошо жену Кобылинского Клавдию Михайловну?

Ответ: Я отвергаю показания Кобылинской, т.к. я у них никогда не бывал и Клавдию Михайловну в г. Тобольске совсем не знал.

Вопрос: Скажите, гражданка Кобылинская, подтверждаете ли вы данные ранее показания о передаче ценностей царской семьи вашим мужем Кобылинским Е. С. Печекосу К. И. для сокрытия?

Ответ: Да, подтверждаю полностью.

Вопрос: Почему вы, гражданин Печекос, скрываете эти ценности от Советской власти, или вы не знаете, что за сокрытие их с вами будет суровая расплата и не только с вами, даже с родственниками в целом?

Ответ: Кобылинским мне был передан один пакет который мною был возвращен ему же обратно.

Вопрос: Скажите, когда вы были у Печекоса К. И., как он выражался в сокрытии ценностей у себя в квартире?

Ответ (Кобылинской): Когда я была у него в квартире, то лично от Печекоса К. И. слышала, что он говорил о сокрытии ценностей у себя в доме и добавил, что спрятано хорошо.

Вопрос: Гражданин Печекос, скажите прямо — получали ли вы ценности от Кобылинского и Николаевой?

Ответ: Не помню, брал ли ценности от Кобылинского и Николаевой».

Дальнейшие следственные действия привели к совершенно неожиданным результатам. Когда следователь спросил Печекоса о пакете, данном ему полковником Кобылинским и возвращенном тому обратно, Печекос К. И. неожиданно ответил, что вспомнил, где он хранит ценности семьи бывшего царя Романова, указав дом, когда-то принадлежавший его брату. Он привел следственную бригаду на пятый этаж дома, показал место в стене, где якобы были замурованы сокровища и, воспользовавшись тем, что внимание работников НКВД было отвлечено простукиванием стены, выбросился из окна пятого этажа. Арестованная вместе с ним его жена, Печекос А. В., покончила с собой в камере, съев разломанную на несколько частей алюминиевую ложку. Через день в камере от сердечного приступа скончалась Кобылинская К. М.

Что вы скажете о возможности заманить, как и Кобылинского, в СССР бывшего воспитателя царских детей Петра (Пьера) Жильяра, проживающего в настоящее время в Швейцарии? Представьте ваши соображения.

Начальник Секретно-политического отдела НКВД М. Кацнельсон».

Куманин откинулся на стуле. «Сюжетик! Если все это можно было бы опубликовать, какой телесериал получился бы. Никакому Семенову и не снилось!» Записка Кацнельсона как бы на секунду приоткрыла перед ним какую-то бездонную, но бурлящую бездну, способную поглотить целые народы и государства.

Болели глаза, и Куманин решил на сегодня с пленкой закончить. Сдавая «прапорщице» микрофильм и расписываясь в журнале, он сказал, что поехал в архив «Октябрьской Революции».

— А если Виктор Иванович появится? — спросила та.

— Если Виктор Иванович появится, — ответил Куманин, — то он меня из-под земли достанет.