Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Быль беспредела, или Синдром Николая II

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Бунич Игорь / Быль беспредела, или Синдром Николая II - Чтение (стр. 10)
Автор: Бунич Игорь
Жанры: Биографии и мемуары,
История

 

 


Ветеран поднял очки на лоб и стал рассматривать фотографию Нади.

— Нет, — наконец изрек он, — не видел такую. Может и была здесь, да столько народа ходит, метро ведь рядом. Все лица примелькались.

Куманин пошел дальше, и, вопреки всем законам подлости, ему очень быстро повезло, если, конечно, это можно назвать везением. Продавец овощного ларька — сравнительно еще не старый человек «кавказской национальности» — поначалу испугался, приняв Куманина за нового участкового, пришедшего за данью. Со старым только наладили сосуществование. Как вдруг появляется новый и дань увеличивается.

Но, разобравшись в чем дело, сказал, что его зовут Алик Хилиев, и, вытерев руки о передник, с интересом стал рассматривать фотографию Нади.

— Видел ее, — сказал он, наморщив лоб. — Когда видел? Вчера и видел вот тут — он показал на скамейку, стоявшую на бульваре около неказистого тополя. Вот тут она и сидела.

— Сидела? — удивленно спросил Куманин.

— Она, она, — подтвердил Алик. — На скамейке сидела. Я еще подумал: «Аи, какая красивая женщина сидит». Хотел банан ей подарить, да бананов не было. Только картошка да свекла.

— Только не надо фантазировать, — перебил его Куманин. — Значит, говоришь, она сидела вот на той скамейке? А что потом было?

— Потом, — Алик вернул фотографию Куманину, — подъехала машина. Она в нее села и уехала.

— Машина? — переспросил Куманин. — Какая машина? Черная «Волга»?

— Зачем «Волга»? — удивился Алик, — на «Волгах» только начальство ездит, на черных. «Жигуленок» подъехал, «шестерка», кажется. Светлого цвета. Она и уехала. Сидела, видно, эту машину ждала, чтобы куда-то поехать.

— Ты вспомни, — продолжал настаивать Куманин. — Она сама в машину села или ее туда кто-нибудь силой затащил? Кто в машине был, заметил?

— Мужчина был какой-то, — ответил кавказец, — немолодой уже. Он из машины вышел, подошел к этой женщине, взял ее сумку, поднес к машине. А она следом за ним, в машину села рядом с этим мужчиной. Тот сумку в багажник ставил. Потом они ехали. Я все видел точно.

— О какой сумке ты говоришь, — попытался уточнить Куманин, — что за сумка с ней была.

— Обыкновенная сумка, — пожал плечами Алик, — большая, для вещей. Тяжелая. Тот мужик тащил ее, корячился.

— А мужика этого описать можешь? — спросил Куманин.

Кавказец задумался:

— Мужик, как мужик, лет пятидесяти, может, больше. Я на него и не глядел. Седой вроде. С этой, как ее… Он провел пальцем по темени.

— Лысиной, — подсказал Куманин.

— Да, да, — закивал Алик, — с плешиной.

— Высокий, маленький, толстый, худой? — вытягивал из кавказца сведения Куманин. — Во что был одет?

— Не помню я, начальник, — кавказцу явно надоел этот допрос, — не глядел я на него. На женщину глядел. Женщина та, которую ты ищешь. И номер машины не заметил, не спрашивай.

Хотя ларечник мог, конечно, что-нибудь, если не соврать, то спутать, тем не менее его рассказ совершенно сбивал Куманина с толку. Во-первых, родители Нади ничего не говорили, что та ушла на работу с тяжелой дорожной сумкой. Незаметно она этого сделать не могла — мать всегда провожает ее на работу. Кроме того, сумку, если предположить, что в ней были какие-то Надины вещи, нужно было собрать заблаговременно, что также не прошло бы незамеченным. Если бы Надя собиралась куда-нибудь уезжать, то, наверняка, предупредила бы родителей. Сумка была тяжелой — неизвестный мужчина, по словам ларечника, тащил ее к машине с видимым усилием. А как же Надя дотащила ее от дома? Куманин спросил Алика, не видел ли тот, как женщина подошла к скамейке? Одна она была или нет? Кавказец ответил, что заметил ее уже сидящей на скамейке. А сумка стояла на земле у ее ног. Как она тут появилась, он не видел.

Во-вторых, если верить ларечнику, Надю никто не похищал. Она куда-то укатила, судя по всему, совершенно добровольно с человеком, который по описанию, мало походил на какого-нибудь героя-любовника.

При этом все произошло на пути Нади в интернат, а если быть совершенно точным, то в пяти минутах ходьбы от него. Все это было более чем странно. Судя по тяжелой сумке, Надя не собиралась вообще являться на работу, но тем не менее дошла практически полностью до места работы. Если она с кем-то договорилась уехать, то опять же, принимая во внимание тяжелую сумку, она могла попросить этого человека на «Жигулях» подобрать ее где-нибудь поближе к дому, а не переть с тяжелой сумкой до самого интерната.

Стоп! А взяла ли она сумку из дома? Это еще вопрос. Ларечник заметил ее сидящей на скамейке с сумкой у ног. Но сумку мог кто-то привезти или принести из другого места. Откуда? Конечно, из интерната. Что могло находиться в принесенной из интерната для дошкольников сумке? Разумеется, детские вещи. Детские вещи для Алеши Лисицына. Значит, Надя знала, где он находится? Но ведь только накануне она приходила к нему и просила помочь разыскать ребенка.

Куманин шел по бульвару в направление интерната, продолжая размышлять. Конечно, нельзя было исключать и того что Алик-ларечник все перепутал или просто выдумал, чтобы «пофартить менту». Если все-таки он не соврал и не нафантазировал, то сумку мог принести кто-нибудь из интерната. Какая-нибудь приятельница Надежды, с которой они вместе работают. Но вот набить сумку дефицитными детскими вещами, а то и продуктами и пронести ее через вахту, чтобы передать ее «опальной» воспитательнице, мог решиться далеко не каждый, разве что, какая-нибудь близкая подруга. Вряд ли, особенно зная обстановку в интернате вообще и отношения Нади с директрисой, в частности. Попадись кто-нибудь (и Надя в первую очередь) с этой сумкой, ему конец. Петухова раздует дело и обязательно привлечет следственные органы, дабы выявить моральный облик того, кто пишет на нее жалобы. Им будет не очиститься никогда, какими бы благими намерениями сотрудницы не руководствовались. Значит, сумку могли вынести не иначе, как по разрешению самой Петуховой, не исключено, что это сделала она сама. Тогда и Петухова, хотя и выглядела очень напуганной, рассказала ему далеко не все, что знала. Получается, что и она, и Надя находились в каком-то непонятном сговоре, если не сказать, в союзе, который, правда, не мог скрыть обоюдную неприязнь, временами переходящей в ненависть, как это нередко случается у женщин.

Если это так, то зачем тогда вечером Надежда приходила к нему?

Знала ли она, что утром следующего дня ей предстоит путешествие на «Жигулях» с туго набитой дорожной сумкой? Хотела ли она обеспечить себе какое-то дополнительное прикрытие или просто потрепать еще раз нервы Алевтине Ивановне?

В этот момент идущий по бульвару Куманин оказался как раз напротив интерната. Он хотел было нанести еще один визит директрисе и сразу попыталась взять ее «на понт», задав вопрос о тяжелой сумке, которая та вчера передала Шестаковой, но, по здравому размышлению, решил этого не делать. Пока не делать. Доказательств у него нет, а факты, основанные на показаниях Алика-ларечника (никак, кстати сказать, не зафиксированные), и фактами-то можно было назвать с большой натяжкой. Решив почему-то, что Петухова никуда не денется, коль у него лежит собственноручно написанное ею объяснение (являющееся одновременно и доказательством нарушения подписки о неразглашении), Куманин развернулся обратно к метро, чтобы съездить к родителям Нади.

Николай Кузьмич и Лидия Федоровна жили недалеко от дома Куманина-старшего, где прошло Сережино детство, на 3-й Парковой улице (Куманины жили на 5-й Парковой). Нужно было доехать на метро до станции Измайлово либо до Первомайской, а затем немного пройти пешком. Можно было заодно зайти и к отцу, вынуть почту и полить цветы, как тот просил перед своим неожиданным отъездом. Спускаясь в метро на станции «Электрозаводская», Куманин усмехнулся, вспомнив, что генерал Климов дал ему вполне конкретное задание: найти место захоронения последнего царя и его семьи, а вместо этого он в служебное время ищет свою пропавшую любовницу, пусть даже бывшую. В старое время, если бы кто-нибудь рассказал ему об этом, он не поверил бы. Следовательно, в какой-то степени правы те, кто утверждают, что во всем советском обществе, включая и КГБ, идет процесс разложения. Впрочем, Куманин знал, что то, чем занимается он, используя служебное время в личных целях, это цветочки по сравнению с занятиями других сотрудников их необъятного ведомства. Скажем, про куратора консерватории, говорили, что он по-тихому вымогает дань у музыкантов. Приятно улыбаясь, он мог предложить: «Или вы, Михаил Аронович, половину своего гонорара за зарубежные концерты будете отдавать мне или больше никогда за границу не поедете. Ну как?» (А если этот самый Михаил Аронович взъерепенится и начнет качать права, то тут же сядет за незаконные валютные операции, за попытку загнать за границу скрипку Страдивари или, в крайнем случае, за мужеложство). Один лихой куратор в Ростовской области собирал дань со всех действующих храмов, угрожая в противном случае закрыть их как «опиум для народа». И кормил таким образом все руководство своего управления. А когда погорел из-за собственной жадности и стал «колоться» перед московской комиссией, то в тот же день скоропостижно скончался в камере изолятора временного содержания от острой сердечной недостаточности. О таких случаях, которые со временем обрастали подробностями, как снежный ком с горы, на Лубянке рассказывали со смехом и иронией, но без всякого возмущения. «Сами виноваты, что зарвались. Брали бы поменьше, и никто никогда не узнал бы», — так, по слухам, отреагировал Крючков на очередной региональный скандал. И никто еще не понимал, что КГБ попала уже в черную паутину непробиваемого рэкета, который должен был если не сорвать, то значительно затормозить движение страны «по рыночному пути в сторону общечеловеческих ценностей», как однажды не без гордости выразился Михаил Сергеевич.

На фоне всего этого нарушения, которые позволял себе оставшийся без присмотра майор Куманин, напоминали шалости невинного младенца, притворяющегося, что спит, чтобы без помех позабавиться с погремушкой.

Мысли Куманина снова вернулись к Наде, и он подумал, что, в сущности, ничего о ней толком не знает. Со времени их романа прошло более пяти лет, в течение которых он о ней не слышал практически ничего. Он не знал даже того, что Надя закончила вечерний педиатрический институт. О том, с кем она общается, какие у нее отношения с коллегами по работе, чем она живет — обо всем этом он мог только догадываться. А образ влюбленной в свое дело образцовой воспитательницы дошкольного заведения закрытого типа был, по большому счету, создан им самим со «слов потерпевшей», если выражаться языком официальных протоколов. «Станция Измайловский парк, — проскрежетал динамик в вагоне. — Следующая станция — Измайлово».

Дверь Сергею открыла заплаканная Лидия Федоровна. Николай Кузьмич дымил папиросой на кухне. По их лицам можно было подумать, что они оба вернулись с Надиных похорон. Куманин, как мог, успокоил стариков.

Ни в каких сводках за последние сутки по убийствам и несчастным случаям Надя не проходила. У него есть данные, что Надя жива и здорова, просто была вынуждена срочно уехать и не смогла об этом предупредить родителей. Конечно, это плохо, но переживать так не надо. Я уверен, что все образуется. Кстати, не брала ли Надя в то утро, уходя на работу, какую-нибудь сумку или чемодан? Оказывается, нет, не брала. Только обычную женскую сумочку и полиэтиленовый мешочек — обязательная принадлежность всех советских женщин, которые никогда не знают, что им подвернется в магазинах в течение дня.

Хотя Куманин говорил одними общими фразами, не будучи сам уверен ни в одном из сказанных утешений, Лидия Федоровна немного успокоилась и сделала предположение, может отъезд Нади как-то связан с ее диссертацией.

— Диссертацией? — удивился Куманин. — Надя пишет диссертацию?

В этом он убедился, когда Николай Кузьмич положил перед ним на стол толстенную папку, в которой оказались вступление и три первые главы диссертации на соискание ученой степени кандидата медицинских наук на тему «Патологические изменения детской психологии при воспитании в дошкольных заведениях закрытого типа». Соискатель: врач-педиатр Шестакова Н. Н.; руководитель: профессор Иванько А. Д. Ее руководитель жил где-то за городом.

Помимо отпечатанных на машинке и грубо выправленных страниц, в папке лежали две магнитофонные кассеты. Полистав страницы, Куманин убедился, что основой будущей диссертации должно было стать исследование поведения Алеши Лисицына, русского, пяти с половиной лет, сироты.

Становилась ясной, по крайней мере, одна из причин отчаяния Надежды по поводу пропажи мальчика — у нее отняли возможность завершить диссертацию. Отогнав от себя столь циничные мысли, Куманин попросил разрешения у родителей Нади взять папку с собой буквально на три дня. Возможно, из текста станет ясно, куда и к кому она могла уехать.

— Кстати, — поинтересовался он, — а этому профессору Иванько вы звонили? — Куманин указал пальцем на титульный лист диссертации. — Он значится ее ученым руководителем. — По словам Алика из овощного ларька, Надю сопровождал до машины человек лет пятидесяти с лысиной.

Оказалось, как это часто бывает, что профессор Иванько только числился в ученых руководителях, а общалась Надя с каким-то доцентом, ведущим работы соискателей в заочной аспирантуре. Родители видели его пару раз, когда он подвозил Надю на машине до дому и поднимался к ним попить чаю. Имя у него странное — Феофил. Лет тридцати пяти. Живет за городом, и телефона у него, кажется, нет.

Куманин хотел спросить, не было ли у Нади с этим Феофилом романа, что могло бы много объяснить, но посчитал неудобным. Разыскать этого доцента будет не очень трудно, и тогда все выясниться само собой.

Николай Кузьмич ушел в другую комнату и вернулся оттуда с фотографией в рамке, видимо, стоявшей на столике или туалете в надиной комнате. На фотографии была изображена Надежда, улыбающаяся, с мальчиком лет пяти на руках, в котором Куманин сразу же узнал Алешу Лисицына. Рядом стоял мужчина высокого роста, с длинными, почти до плеч волосами, русой бородкой и довольно странным выражением лица. Это, по словам родителей, и был Феофил. А где фотографировались, этого они не знали.

Выходит, либо доцент Феофил (хотя; он больше напоминал свободного художника из так называемого «культурного подполья») посещал интернат, либо Надя таскала Алешу в заочную аспирантуру, где училась. Фоном на фотоснимке сложил куст с черной смородиной. Таких кустов, насколько помнил Куманин, около интерната не было, да и около института тоже. Правда, детей куда-то вывозили на лето, но сейчас и было лето, а дети сидели в городе. Возможно, снимок сделан за городом, там, где живет Феофил? И Надя ездила туда вместе с Алешей Лисицыным? Впрочем, если она изучала поведение Алеши для своей диссертации, в этом не было ничего удивительного. «Надо было поинтересоваться у Петуховой — разрешены подобные вольности с детьми или нет?» Чутье подсказывало Куманину, что нужно разыскать этого Феофила, хотя он никоим образом не соответствовал описанию, данному продавцом овощного ларька.

— Сережа, — прервала его мысли Лидия Федоровна. — Ты думаешь, что все в порядке? Надя жива?

— Думаю, да, — ответил Куманин. — Если бы с ней что-нибудь произошло в городе, даже в области, мне стало бы известно. Думаю, мы ее найдем.

В КГБ всегда говорили «мы», давая понять слушателю, что он имеет дело не с каким-то рыцарем-одиночкой, а с мощной и разветвленной организацией, от которой не могут укрыться никто и ничто.

Хотя и Куманин сказал «мы», он в данном случае никакой организации не представлял, занимаясь, говоря оперативным языком, «незаконными импровизациями». За эти импровизации, стань они известны начальству, ему могло здорово влететь. Его могли даже выгнать из органов, ибо то, что прощалось желторотому лейтенанту (и то не всегда), майорам уже было непозволительно. «В нашем деле нет ничего хуже самовольных действий с использованием служебного положения», — поучал седовласый полковник в школе КГБ, где Куманин проходил годичную переподготовку после окончания института. Это было не только устное правило. Структура КГБ — с ее системой подчиненности, распределением обязанностей, строгой отчетностью о проведенной работе, постоянной слежкой друг за другом, системой контроля — совершенно исключала возможность каких-либо импровизаций со стороны сотрудников, независимо от ранга. Уникальность ситуации Куманина заключалась именно в том, что, будучи откомандированным в распоряжение генерала Климова, он выскочил из-под опеки многочисленных инстанций, которые были обязаны контролировать его действия. Так он получил немыслимую для его положения свободу. Никто не знал (и не имел права знать) суть того задания, которое ему поручил генерал. И хотя это задание даже самому Куманину казалось странным, если не сказать нелепо-смешным, оно открывало возможности, о которых всего неделю назад он не мог и мечтать. И произошло это потому, что единственный человек, имеющий право отдать ему, майору Куманину, приказы — генерал Климов — неделями вращался в каких-то заоблачных высотах, откуда такие маленькие люди, как Куманин, попросту не видны. Правда, с этих высот, как с Олимпа, могли ударить громы и молнии начальственного гнева с непредсказуемыми последствиями. Но, если вспомнить, что ему приказал Климов, исчезая куда-то вместе с Горбачевым, то придраться было не к чему. А Климов приказал изучить совершенно секретный микрофильм, полученный из архива. Чем он, хотя и не весь рабочий день, все же добросовестно занимался. Непрокрученной пленки осталось мало, и, даже если генерал неожиданно появится прямо сегодня, в чем Куманин сильно сомневается, ему будет что доложить. Конечно, «прапорщица» Светлана расскажет генералу об исчезновениях Куманина из управления в разгар рабочего дня. Но и на этот случай Сергей придумал кучу оговорок, свидетельствующих «о его разумной инициативе в рамках полученного приказа».

Но, если говорить серьезно, Куманин хорошо отдавал себе отчет в том, что расслабился он именно благодаря полученному от Климова заданию. Он не мог отделаться от ощущения, что его оторвали от важных дел и заставили заниматься неизвестно чем. «Найти захоронение Николая Второго!» Если бы наверху действительно хотели это узнать, то могли сделать это мгновенно. Те люди, что расстреливали царя и его семью в Екатеринбурге, просто не могли не отметить в своих рапортах место захоронения. Расстреливая любого адвоката или лавочника в так называемые времена красного террора, не говоря уже о более поздних годах Большого террора и совсем близких временах Перманентного террора, исполнители обязаны были фиксировать место захоронения. А тут расстреляли главу государства и не знают, где закопали! Чтобы кто-то в это поверил — «Нема дурных». Пусть это место по каким-то причинам держится в секрете, но не от Горбачева же? Нет таких секретов, которые не могли бы быть доступны ни Крючкову, ни Чебрикову, ставшему ныне членом Политбюро. Один телефонный звонок — и через пятнадцать минут документ, составленный во времена Ивана Калиты, лежал бы у них на столе, причем подлинник. А тут поручают дело какому-то майору, которого, несмотря на все предписания, ни в одном спецархиве фактически не пускают даже на порог. И это дело находится, по словам Климова, на контроле у самого генсека! Смешно. От всего этого веяло такой несерьезностью, что у Куманина пропадало всякое желание проявлять рвение и инициативу. А таинственное же исчезновение Нади вообще отодвинуло проблему царского захоронения куда-то на второй план. Если начальство решило для каких-то своих целей использовать его, как говорится «втемную», то пусть оно руководит его шагами. Идти по минному полю можно, получив приказ, но плутать по нему по собственной инициативе глупо. Появится Климов, он ему доложит свои соображения по этому вопросу. А пока тот отсутствует, он попытается разыскать Надю или хотя бы место, где она скрывается. Глядя на фотографию, с которой радостно улыбалась Надя и волосатый Феофил (не улыбался только Алеша Лисицын, восседавший на руках у Нади), Куманин почувствовал что-то среднее между завистью и ревностью, хотя и считал, что все чувства к Наде давно растворились во времени.

Он попросил у Надиных родителей разрешения на время взять эту фотографию. Отказавшись от предложенного чая и пообещав им позвонить, как только узнает о Наде что-либо новое, он еще раз попытался успокоить стариков, но те все же заметили, что у него в голосе не было достаточной уверенности.


II

В Управление Куманин решил сегодня не возвращаться и поехал прямо домой. По дороге вспомнил, что хотел зайти к отцу, чтобы вынуть почту и полить цветы. Дав себе слово зайти домой к отцу в самое ближайшее время, Сергей решил не возвращаться обратно. Придя домой, он включил телевизор и, к некоторому удивлению, снова увидел Горбачева, машущего шляпой с трапа самолета в обществе своей супруги и полковника Медведева. Сначала Куманин решил, что идет повтор вчерашнего репортажа о прибытии генсека в Москву, но ошибся. Оказывается, М. С. Горбачев снова куда-то улетал. Диктор давал необходимые пояснения: «Сегодня Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Верховного Совета СССР Михаил Сергеевич Горбачев отбыл из Москвы в Бонн с официальным визитом по приглашению федерального президента ФРГ Рихарда Вайцзеккера. Вместе с Михаил Сергеевичем Горбачевым отбыли сопровождающие его в поездке член Политбюро ЦК КПСС, министр иностранных дел СССР Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе, секретарь ЦК КПСС Александр Николаевич Яковлев, заместитель Председателя Совета Министров СССР Иван Степанович Силаев. В аэропорту товарища Михаила Сергеевича Горбачева провожали члены Политбюро товарищи Зайков, Лигачев, Медведев, Никонов, Рыжков, Слюньков, Чебриков, кандидаты в члены Политбюро ЦК КПСС товарищи Бирюкова, Власов, Лукьянов, Маслюков…»

Куманин выключил телевизор. Из всего увиденного можно было сделать вывод, что генерал Климов в Союз еще не возвращался, а ждет генсека в Германии. Следовательно, у него есть еще, по меньшей мере, пара дней почти полной независимости. За это время нужно попытаться выйти на след Надежды, который, как убеждал себя Куманин, неизбежно приведет его к Алеше Лисицыну, похищенному, если верить директрисе, из интерната куманинскими коллегами.

Перекусив, Сергей раскрыл папку с Надиной диссертацией. Во вступлении она отмечала, что за последние роды на свет появляется все больше детей с патологическими отклонениями в психике от тех норм, которые годами считались усредненными для нормально развивающегося ребенка. Полюса патологии: от полных идиотов, чей мозг так и не удается подключить к работе, до совершенно непонятных «вундеркиндов», чей мозг работает с гораздо большей интенсивностью, чем у нормальных детей, но крайне избирательно. Ребенок четырех-пяти лет может подробно рассказывать, скажем, о реформах Бисмарка, но при этом не знать имени собственных родителей и много другого, что обычно легко усваивается детьми этого возраста. Подобные случаи встречаются значительно реже первых Проявлений полного идиотизма с отсутствием фактически каких-либо адекватных реакций на окружающую обстановку необходимо рассматривать в том же русле и с применением тех же методик не как исключения, а как частные случаи общего поражения центральной нервной системы. «Поскольку случаи избирательной интенсивной работы мозга редки и практически научно не описаны, исследование одного из них и является предметом предлагаемой диссертации, она ставит своей задачей доказательство того, что те непонятные причины, блокирующие нормальную деятельность мозговых цепей, вместе с тем возбуждают еще непознанные центры головного мозга, аномальные как по объему, так и по сути хранящейся там информации», — читал Сергей. Он даже потряс головой, как боевой конь. Если бы ему кто-нибудь сказал, что Надежда способна писать столь мудреные вещи, в жизни бы не поверил. Как интересно все получается! Живем рядом, а в сущности, ничего друг о друге не знаем. Ведь не вчера Надя начала интересоваться всеми этими проблемами! Он всегда думал, что ее главное занятие — вытирание соплей малышам и сажание их на горшки, и потому удивлялся, как можно такую работу пламенно любить. Теперь стало немного понятно то странное отношение к нему с ее стороны. Кем он был в ее глазах? Чекистом? А что такое чекист? Возможно, что-то среднее между дворником и участковым? Так, кажется, Герцен определил понятие «жандарм». Правда, тогда участковых не было, лишь квартальные, но это детали. «Исследование подобных аномалий, — продолжал соискатель Шестакова Н. Н. писать введение к своей диссертации, — дает прежде всего возможность создания рабочей гипотезы о том, что вся или большая часть информации, накопленная человечеством в процессе эволюции и исторического развития, хранится в человеческом мозге с самого рождения, но блокируется в силу пока еще не исследованных причин. И здесь речь идет не о передаче информации от родителей детям и так далее на биологическом или генетическом уровне, а о наличии огромного объема информации в мозгу как данности, заложенной в человеческое существо. Эта информация включает в себя обширные, хотя и не полные сведения из многих (а, возможно, и всех) областей человеческих знаний. Однако то, что вся эта информация, заложенная в человеке при рождении, блокирована и что ему для жизнедеятельности и созидательной работы необходимо заново накапливать объем информации, т.е. начинать с нуля, говорит об общей аномалии развития людей и ставит долгосрочную задачу по выявлению этого феномена. Тщательное исследование блокировочных механизмов головного мозга и их функциональной связи с общим развитием организма может создать надежную методику разблокировки мозговых цепей, что даст возможность возвращения к нормальной и полноценной жизни тысячам больных детей».

Далее шла так называемая закрытая часть, которая должна храниться в первом отделе института. В этой «закрытой» части была представлена статистика рождения детей с отклонениями и патологией умственного развития по РСФСР (данных по СССР не было или они считались совсекретными) за последние пять лет. Правда, конкретные цифры отсутствовали, график говорил о проблеме не менее красноречиво. Кривая, беря свое начало на довольно средних показателях в 1985 году, ракетой уходила вверх, достигнув к 1989 году космических высот, как на диаграмме роста благосостояния трудящихся в ходе выполнения текущей пятилетки.

Далее Надежда, как положено в диссертации, касалась истории вопроса. Однако мировая статистика за истекшие три века, когда стали формировать научные методики регистрации и описания подобных явлений, вытесняя религиозные интерпретации, содержит достаточное количество фактов, дающих возможность предварительного обобщения». Затем шли многочисленные примеры, начиная от какого-то Каспара Хаузера, обнаруженного под Нюрнбергом в мае 1828 года, который потряс многих ученых своими знаниями, несмотря на свой возраст, и вскоре погиб при таинственных обстоятельствах, и кончая Лючией Эбобер — маленькой девочкой, инициировавшей в 1916-1917 годах так называемое Фатимское чудо. Будучи совершенно неграмотной (она никогда не посещала школы), Лючия не только говорила на нескольких иностранных языках, но и свободно ориентировалась в хитросплетениях тогдашнего международного положения, обостренного полыхающей первой мировой войной.

«Свободно оперируя названиями стран и городов, фамилиями и должностями государственных и военных деятелей, как современных ей, так и ушедших в историю, неграмотная португальская пастушка 10 лет от роду, никогда не покидавшая пределов своей глухой деревушки, произвела настоящий фурор в мире серией политических и экономических прогнозов. К сожалению, католическая церковь поспешила пресечь ее пророчества, заперев Лючию в монастыре. Ее единственным корреспондентом стал римский папа, который получал откровения Лючии в запечатанных конвертах, которые до сих пор хранятся в секретных архивах Ватикана. Меняющие друг друга на ватиканском троне папы и слышать не хотят о рассекречивании указанных документов. Девочка не подвергалась медицинскому обследованию и закончила свою жизнь в монастыре. Ее таинственный дар Церковь интерпретировала со своей точки зрения, исключающей саму возможность научного подхода…»

О подобных явлениях Куманин не только нигде не читал, но даже не слыхал. Он с любопытством пробежал довольно большой перечень детей, родившихся в разных частях мира с непонятными патологиями. Оказывается, в США жила девочка, родившаяся в Калифорнии, которая в пятилетнем возрасте заговорила на древнеиндонезийском наречии. Всего в мире в различных университетах и научных центрах насчитывалось не более пяти-шести специалистов по древним наречиям Индонезийского архипелага. Все они съехались в Калифорнию, прослышав об этом чуде, чтобы разоблачить мистификацию. Однако, услышав речь пятилетней девочки, которая не только свободно говорила на этом языке, но еще и поправляла их произношение и грамматику, ученые мужья были поражены. При этом малышка, обладавшая столь феноменальным даром, не могла толком запомнить собственное имя и имена своих родителей.

Затем следовало описание бразильского мальчика, который с годовалого возраста перемножал в уме семизначные цифры, извлекая корни любой степени, а в возрасте трех лет решал сложнейшие математические задачи, не зная при этом названия города, в котором живет.

В заключительной части введения указывалось, что соискатель — врач-педиатр Шестакова Н. Н. — в течение ряда лет работала в дошкольных заведениях закрытого типа (интернатах), проводя тщательный научный анализ развития детских патологий. Отмечалось, что представляемая работа основана главным образом на наблюдениях за поведением воспитанника интерната Алеши Лисицына, пяти с половиной лет, обладавшего очень редкими и мало изученными аномалиями психики…»

Далее шел темный лес, по крайней мере для Куманина: какие-то графики, таблицы, непонятные формулы, анализы крови, все эти РОЭ, лейкоциты, гемоглобины, данные о давлении, анализы мочи и прочее, включая рост, вес, объем легких, невропатологический анамнез и многое другое, в чем неспециалисту разобраться было совершенно невозможно. Если бы подобная диссертация по каким-то причинам попала в КГБ официальным путем, то ее немедленно отдали бы на экспертизу в подходящий по профилю НИИ, чтобы получить стандартный ответ на вопросы: представляет настоящая работа научный интерес или нет, использовались ли в работе данные или выводы, противоречащие марксистско-ленинской теории познания, не впал ли автор в формализм или идеализм и сильно ли пострадает наука, если автора придется изъять из общества, скажем, лет на пять-десять?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25