14. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ. (Чхеидзе)

По правде сказать, я и сам еще не был уверен в своей правоте. Просто не давала мне покоя одна фраза в протоколе служебного расследования.

«– Неужели вы по весу не определили, что кобура пустая?

– Я плохо себя чувствовал.»

…Конечно, микроинфаркт – не шутка. Но все же, мог ли человек, проработавший в милиции два десятка лет и чуть ли не ежедневно носящий кобуру с оружием на поясном ремне, не заметить, что она пустая? Это равноценно тому, чтобы плотник не обратил внимание, что его топор без топорища… Стало быть, рассуждал я, пистолет мог исчезнуть у Чехоева из-под подушки. Ведь утром его так же терзала сильная сердечная боль, но он сразу же обратил внимание на необычно легкий вес кобуры!

Поэтому я попросил начальника местной милиции поднять, если они имеются, документы на Чехоева-младшего, которому было тогда тринадцать лет. Успел я заметить, что Шелаури при этом поморщился. И через пару часов понял – почему. Имелись в райотделе документы на Чехоева-младшего… Последние года три он пьянствовал, развелся с женой, нигде не работал. Был замечен в актах мелкой спекуляции. Короче говоря, тип, согласно материалу, данному мне Шелаури, вырисовывался неприятный. По Чехоеву-подростку никаких компрометирующих сведений не было. Это могло объясняться и тем, что был он тогда тихим мальчишкой, и, конечно же, тем, что его отец работал в милиции… И такое случается, увы. Но портрет нынешнего бездельника и мелкого деляги давал основание полагать, что ему и в отрочестве были свойственны не самые нравственные поступки.

Повторяю, пока я лишь интуитивно вычленил Чехоева-младшего как возможного виновника исчезновения оружия. Но Шимановскому мое предложение показалось тоже интересным.

– Слушай сюда. Если, используя нынешние данные об одной чехоевской спекулятивной акции, вызвать его на допрос?

– И спугнуть?

– Кого?

– Действительно, кого?..

– Но вызвать его, Степа, имеет смысл только в том случае, если он никуда не выезжал в интересующие нас дни. Ну, а если выезжал, то это… сам понимаешь, Степа, что это может означать…

И Шимановский, взглянув на часы, заторопился:

– Пора на съемку. Бывай, князь. И побрился бы, что ли…

Я взял бритву, полотенце, у овального зеркала над раковиной намылил себе щеки. И Шелаури, возникший на пороге с черной папкой под мышкой и с пакетом в правой руке, отразился в зеркале – как на экране забарахлившего телевизора. Без того длинный и худой, как журавль, он казался еще длинней.

– Бреешься, дорогой?

«Догадлив», – подумал я устало.

Шелаури расположился за узким, как линейка, столом. Развернул пакет. В нем была кипа фотографий.

– Местный фотограф коллекционирует портреты всех горожан, снимающихся у него. У него единственное ателье в городе. Так что тут все интересующие тебя, дорогой. А это списки тех, кто уезжал и кто вернулся.

– Плюс-минус…

– Никаких «минус», дорогой. Тут даже те, кто выехал на машине, на телеге и на арбе. Данные поста ГАИ.

«А он действительно толковый мужик», – тепло подумал я.

– Но сначала позавтракаем…

Шелаури развернул газету и накрыл ею фотографии и папки. Затем вышел в коридор и крикнул:

– Самед!

В номер вошел огромный старшина с небольшим картонным ящиком и невозмутимо начал вынимать из него разнообразную снедь.

– Слушай, дорогой, – сказал Шелаури после того, как мы выпили по бокалу легкого бодрящего вина и закусили его индюшатиной, – слушай! Ты даешь мне поручения. Я их выполняю. Но честно ли это? Ты знаешь, для чего они нужны. А я ломаю себе голову…

– Я тоже ломаю, Сандро…

– Так почему не вместе нам их поломать? Я знаю тут каждого. Понимаешь? Каж-до-го. Ты же бродишь в Цунтинском ущелье!

– Где? – Озадаченно спросил я.

– В Цунтинском ущелье. Там люди смеются, чтобы через минуту заплакать, а через две минуты снова смеяться. Климат там такой, не обычно переменчивый. И ученые говорят, он на людей влияет таким образом, что у них на душе то кошки скребут, то флейта играет. Незнакомому человеку ни в чем там разобраться невозможно. Потому что цунтинец, разбив бутыль дедова вина, смеется, а купив «Жигули», рыдает, как на похоронах… Ты кушай, дорогой, кушай.

Поскольку я молчал, Шелаури молчал тоже. Похоже, обиделся.

– Ты хоть скажи, что со стариком, Иваном Аршаковичем?

Это был трудный вопрос. По плану, мы должны были ждать и зафиксировать, откуда возникнет слух о его убийстве.

– Не хочешь, не отвечай. Но я уже… знаю, что его убили.

– Знаешь, Сандро?

– Знаю, дорогой. Все уже знают.

Вот тебе и дуля в лицо, Степа!

15. «КОТОРЫЙ РАЗ ЛЕЧУ МОСКВА – ОДЕССА!» (Чхеидзе)

Весть о смерти старика, оказывается, привез почтенный отец семейства Гаджимамедовых – Рустам Эльмирович. Иван Аршакович не делал из своей поездки в столицу никакого секрета. Более того, о его путешествии знали все, поскольку старика пригласили на встречу ветеранов одной из воздушных армий… И самое главное – он условился с Гаджимамедовым встретиться в Москве. Тот ездил к сыну, служившему где-то в Заполярье…

Так бесславно провалилась та часть нашего плана, по которой мы должны были чутко следить, из какого источника возникнет информация о смерти старика.

После ухода Шелаури я разложил на полу около ста фотографий и начал сверять их со списком, составленным им. Оставалось только дивиться энергии начальника местной милиции: против каждой фамилия стояла короткая справка. Кто? Куда? Зачем? – вот явное преимущество работы нашего брата в маленьком городке, где каждый второй родственник каждому первому…

Через два часа, отбросив явно неперспективные имена и фотографии, я поднял с пола и разложил на койке, стуле и столе тридцать фотоснимков. Итак, я сел на корточки перед койкой и стал всматриваться в лица тех, кто уехал и приехал в Энск вчера или сегодня. Приехавшие раньше меня не интересовали, поскольку старик в гостинице был убит позавчера.

Так… Девять из них ездили в Сочи. Время их отсутствия не позволило им побывать в нашей области и в Москве… Семеро летали в Одессу на похороны… Как это я раньше не отсек их?! Так… Только один пропадал столько, сколько понадобилось бы на все их дела. Но он выезжал на своей машине. Вполне возможно, оставлял ее в аэропорту. А возможно и другое: разбил палаточку на берегу моря, да покейфовал себе в одиночестве… И все же запишем: Григорий Петрович Слепнев, заведующий аттракционами в крохотном городском парке. Мирная профессия. Радость пацанят. Стоп!!! Там ведь обязательно должен быть тир!

Только спокойно: никто еще точно не доказал, что в парке стреляли не в тебя, а в журналиста. Вполне возможно, все-таки – ив тебя. И тогда промахнувшийся в тебя не стрелок, а манная каша. Возможно, он вообще решил попугать нас…

Я обвел фамилию красной петлей. Только спокойно. Что у нас дальше… На стуле и столе лежали списки и фотографии тех, кто уехал и еще не вернулся – самая продуктивная, если мыслить строго логически, группа.

Кстати, ни в одном из списков Чехоев-младший не значился. По самым скрупулезным оперативным данным, он вообще не выезжал из города, пьянствуя со своим дружком Мишей Алмазовым, некогда довольно приличным боксером.

Это позволяло мне вызвать его на допрос. Но – только в качестве свидетеля. Да и вызвать его должен был Шелаури. И вести допрос – тоже Шелаури. Я же намеревался до поры посидеть в уголке и послушать их не слишком занимательную беседу.

16. ПАРТИЯ ВСЛЕПУЮ. (Шимановский)

Сначала седобородые обиделись. Но, поразмыслив и решив, видимо, наказать заезжего хвастуна, – согласились. Я сел к ним спиной и сделал первый ход.

Мы условились, что я буду играть вслепую. Это было необходимо, ибо одной из моих задач было стать немыслимо известным в городке. Понятно, слава мне, мастеру спорта, удостоивавшемуся чести встречаться за шахматной доской с Ботвинником, ни к чему. Но она имела одно позитивное следствие – в этом шахматном городке я мог стать желанным гостем в любом доме. На Кавказе вообще, как нигде, ценят проявление любого таланта. И хотя мой шахматный талант сводился лишь к необходимому минимуму знаний, я полагал, что его будет достаточно для возникновения легенды обо мне.

Увы, первую партию я кое-как свел вничью. Вторую проиграл. И лишь в третьей буквально вымучил победу…

Все же сам факт моей игры вслепую поставил меня в городском клубе на весьма высокую ступеньку почета. Какой-то юноша принес мне целебно холодного вина. А выигравший у меня старик вежливо предложил:

– Не согласитесь еще на одну партию? Только лицом к лицу. И без ограничения времени.

…Сутки, проведенные в городке, вроде бы ничего существенного не дали. И, тем не менее, фактов было достаточно, чтобы поразмыслить над ними. Во-первых, мне удалось выяснить, что в последнюю свою поездку Титаренко занимался исключительно приусадебными участками и землями, отведенными под коллективные дачи. Ведал всеми этими вопросами некто Иса Алигаджиевич, заведующий инвентаризационным бюро. Именно он знакомил журналиста с документами на закрепление земельных участков и строительство дачных домиков. Впрочем, назвать их домиками – значит ничего не сказать. Мне удалось взглянуть на некоторые из интересовавших покойного журналиста: двухэтажные домины, утопающие в зелени садов, окруженные тепличными блоками и ровными грядками. По словам моего давешнего соседа, даже за столом помянувшего Титаренко недобрым «сто червей», журналист объездил около двух десятков (!) таких вот дач.

Во-вторых, Чхеидзе удалось выяснить, что перед отъездом в Москву Иван Аршакович был удостоен посещением упомянутого уже Исы Алигаджиевича, а затем сам побывал у него в гостях. Факт этих встреч между нелюдимым стариком и весельчаком Исой Алигаджиевичем был странен. Обычно они сталкивались лишь в шахматном клубе; но играли между собой редко – класс игры старика был выше…

И все же мне, вроде бы, удалось обнаружить точку пересечения круга А и круга Б. Но этим-то пока все и завершилось. Третий круг не прорисовывался.

– Хорошо у вас, – чисто риторически произнес я, надеясь, что мой партнер по шахматной доске вступит в беседу.

– Вы правы, уважаемый. У нас хорошо… – Он озабоченно встретил мой предыдущий ход и теперь полностью погрузился в обдумывание.

«Надо подыграть», – подумал я, но мой партнер неожиданным ходом исправил свое положение на доске. Да так, что теперь был озадачен я.

– Ей-богу, переселился бы сюда. Купил бы домик… Сколько стоит самый дешевый? – Я спешно рокировался в дальнюю сторону.

– Домик купить можно… Да вот участок – проблема.

– Проблема?

– Конечно… Я все-таки рискну на шах, уважаемый… Принесу в жертву своему азарту слона.

– Но ведь как-то оформляют люди участки?

– Оформляют… Если есть деньги, все оформляют. – Он внимательно посмотрел на меня. – А к чему вам участок? Вы человек городской. Участок нужен тому, кто на нем умеет трудиться. Земля у нас – как золотоносные жилы. Палку воткни, персик вырастет. Лишние два-три метра земли – это тысяча рублей в кармане. Рано местный фрукт и овощ вызревают. Два урожая мать-земля нам дарит.

Я с позором проигрывал. Но разговор оборвал не только по этой причине, а потому, что вокруг нас столпилось много болельщиков… Но вторую и третью партии мне удалось выиграть. И довольно легко – поскольку я полностью отрешился от всех проблем, заботивших меня.

– Я приглашаю вас, уважаемый, к себе домой.

Я согласился. Когда на Кавказе тебя приглашают в дом, отказ равносилен оскорблению.

…А в одиннадцать часов я возвращался в гостиницу чуть ли не бегом. Необходимо было составить запрос в Москву – с тем расчетом, чтобы кто-то отвез его на машине в аэропорт. По телефону передать его я не рискнул. Придя в номер, быстро набросал на листке из ученической тетради: «…А также прошу выяснить по линии УБХСС, так, чтобы запрос исходил из Москвы, нет ли в местной или республиканской милиции данных о нарушениях в Энске земельного законодательства».

17. ДЕЛА ДАВНО МИНУВШИХ ДНЕЙ. (Шелаури)

Я вызвал Артема Чехоева к пяти вечера. Чхеидзе, как мы и уславливались, сел в уголке, а я приступил к допросу.

Чехоев робел: по прошлогоднему делу о спекулятивной перепродаже овчины с ним вел разговор лейтенант Плиев, выгнанный недавно из милиции. После того разговора Чехоева оставили в покое, предупредив, что в следующий раз непременно посадят.

Дело было простое. Он и его дружок Алмазов закупали по договору для геологической экспедиции скот – овец. Простодушный завхоз экспедиции пекся лишь о мясе для геологов. А они мясо сдавали, оставляя себе овчину для перепродажи в пять-шесть раз дороже! Мы быстро пресекли их деятельность. Но до суда дело не дошло.

И вот теперь Чехоев настороженно смотрел на меня; его испитое, обтянутое дрябловатой для такого возраста кожей, лицо пошло пятнами. Я вел допрос уже полчаса. Сколько? Кому? Как? – ответы на эти вопросы лежали в папке с делом. И я чисто автоматически ставил перед Чехоевым вопросы, отмечая, что его ответы сходятся с нашими данными. Да, здорово был напуган тогда Чехоев. Чистосердечно признался. Но все-таки образ жизни не изменил – значит, зря отпустили мы его…

Несмотря на помятый вид, он был красив: той бесшабашной, случайно отпущенной природой красотой, к которой такие люди относятся, как к чему-то незыблемому, не поддающемуся разрушению.

– А овцы, купленные в Дагестане? – Монотонно бубнил я, и Чехоев согласно кивал.

– А пистолет, украденный у отца? – Вопрос этот ошеломил не только Чехоева, но и меня!

Чхеидзе встал и подошел к Артему:

– Ну что, язык проглотил?!

– Какой пистолет… Откуда вы знаете? – Он осекся, поняв, что последними словами дал Чхеидзе основание считать его замешанным в краже.

– Ну? Как он к ним попал? – Чхеидзе спокойно достал из пачки «Примы» сигарету и дал ее Чехоеву. – Не по твоей воле, скажешь, по пал он к ним?

Чехоев смял сигарету. Заплакал. Было неловко и жалко смотреть на него, бьющегося красивой головой о стол.

– Отец убьет меня! Убьет!

И он, лихорадочно нанизывая одно слово на другое, рассказал о событиях десятилетней давности.

…Все десять лет он хранил украденный у отца пистолет в тайничке, оборудованном в кладке погреба на даче. Недели полторы назад пистолет исчез. Вернуть его отцу он хотел еще в ту далекую осень. Но побоялся его гнева: Чехоева-старшего все-таки уволили после этого случая из милиции. Это было, может быть, жестоко, но такова специфика нашей службы. И, хотя официальным основанием послужила его болезнь, все понимали, что она лишь позволила Чехоеву-старшему избежать позора. Сейчас, уже почтенный старик, он работал на крохотном дачном участке, удивляя нас изумительного вкуса виноградом.

Что-то подсказывало мне: Артему Чехоеву ведомо, кто мог взять оружие. Но именно в этом он проявил удивившее нас упрямство. Я вызвал дежурного и велел отвести Чехоева в ИВС, чем несказанно удивил милиционера…

– Знает! Обязательно знает. Боится… – Я сел напротив Чхеидзе.

– Конечно, знает. Конечно, боится. Но кое-что он нам сказал.

– ?..

– То, что пистолет «пропал» полторы недели назад…

18. СНАЧАЛА БЫЛ ХАОС. (Илюхин)

В самолете я отлично выспался. И, может быть, поэтому сразу же почувствовал, что Чхеидзе и Шимановский предельно измотаны. Шли седьмые сутки, как мы включились в это дело.

– Давай, лейтенант, докладывай. Сначала о земельных участках. Отрыли что-нибудь?

– Сам заместитель начальника главного управления БХСС вручил, – я протянул Шимановскому отдельный конверт, – Так и сказал: «Для Шимановского подобрали с третьей космической скоростью. Пусть ценит. Обязательно передай».

Шимановский тотчас же вскрыл конверт. Быстро перечитал две странички, вложенные в него.

– Очень любопытно. Очень… «Отдел инвентаризации райисполкома допустил ряд оплошностей, занизил в отчетностях количество выделенной земли гражданам Саидову, Малыгину, Бабаеву»… И еще доброй дюжине. И документация на частное строительство оставляет желать лучшего, чтобы не сказать больше. Несколько участков было выделено незаконно. Решение аннулировано… Заведующему бюро вынесен строгий выговор… Очень интересно… Так, Илюхин, давай шпарь дальше.

Я, как мог короче, поведал о разговоре Липиеньша с проводницей в вагоне поезда «Адлер – Москва». Один из ее пассажиров, подвыпив, устроил в ресторане дебош. Был оштрафован. Согласно протоколу, составленному работником линейного отделения милиции станции Кромы, им оказался некто Натик Кадыров, проживающий в Энске.

– В списке отъезжающих он не значится, – бросил реплику Чхеидзе.

– Очень интересно… Дальше, – Шимановский потер затылок, – эти застолья… Трещит, проклятая. Я больше не завидую Дионису. Постоянная изжога к тому же…

Дальше я обрисовал словесный портрет некой Ларисы Овчинниковой, которая, по словам специалистов-стрелков, в частности Егорова Л. П., могла бы обставить девять из десяти мужчин в стрельбе из короткоствольного оружия. В 1978 году она, призер зонального состязания, угодила в тюрьму за то, что в городском парке убила из стрелкового спортивного оружия семь зимовавших там уток. Хотела доказать кому-то свою любовь. После освобождения вышла замуж… Спорт бросила. Развелась. Нынешний адрес неизвестен…

– Странный способ доказательства любви, – Шимановский обернулся к Чхеидзе. – Нет ее в твоем списке?

– Нет, – вполне серьезно ответил Чхеидзе.

В дверь гостиничного номера, где мы беседовали, постучали.

– Разрешите? – Весь дверной проем заполнил усатый, как артист Кикабидзе в фильме «Мимино», майор. – О, и товарищ корреспондент здесь? – Он помялся… – Я не вовремя, товарищ Чхеидзе?

– Вовремя, майор. В точку, – ответил за него Шимановский.

Высоченный усач недоуменно посмотрел на Чхеидзе.

– Не удивляйтесь, Сандро… Гурамович, кажется? Я – подполковник Шимановский,

Посмотрели бы вы на майора! Не у каждого встретишь такую выдержку. Шелаури совершенно естественно произнес:

– Жду приказаний, товарищ подполковник, – словно он к таким метаморфозам привык с детства.

– Значит, так… – И Шимановский коротко изложил все события минувших семи суток.

– Все понятно, майор?

– Так точно, товарищ под…

– А теперь забудь, Сандро, дорогой мой хозяин, что я это я. Перед тобой журналист. И точка. Но приказания будут. Осторожно выясни, где был Натик Кадыров предыдущую неделю. Это первое. Не сходится ли словесный портрет Овчинниковой с обликом какой-нибудь женщины в вашем городе. Это второе. Третье. Выпусти Чехоева.

– Чехоева?

«– Да. Посудите сами, друзья мои. Некто, изъявший из тайника Чехоева оружие, о чем Артем прекрасно знает, взял пистолет на дело на всякий случай. Для уверенности. О том, что он будет пущен в ход, – если дело неудачный оборот примет, – он тогда не помышлял. Теперь же, когда на нем висит убийство, он просто обязан убрать изначальное звено из цепочки происшедшего. Ведь только Чехоев ведает, кто взял оружие…

– А, может быть, все-таки не ведает, – Чхеидзе пожал плечами, – предположим и такой вариант…

– Ведает. Если правда, что он хранил пистолет десять лет в тайнике, то ведает…

– Но он же сразу побежит к этому неизвестному, чтобы рассказать ему о допросе.

– Логично. Может побежать. А тот может его спокойно убрать.

– Ну, а если объяснить ему что к чему? – Шелаури впервые нарушил молчание. – Если ему вот так же толково объяснить, что его ожидает, он расскажет все.

– Что ж, веское слово сказал майор. Тут нужно подумать… Но пока – Натик и Овчинникова.

Когда Шелаури вышел, Шимановский спросил Чхеидзе:

– Сколько ты оставил в своей картотеке из уезжавших и вернувшихся?

– Четырех. Плюс еще трое, пока еще не вернувшихся.

– А этот Слепнев из парка, выяснилось, куда он исчезал?

– Нет.

– Так вот, Илюхин. Берись за Слепнева. Ты у нас, кажется, как ревизор минкультовского КРУ проходишь? Вот тебе и карты в руки.

…Больше всего допекало меня солнце. Мы сидели со Слепневым на открытой веранде его дома и пили чачу. После часа беседы о финансовых отчетностях по парку и двух-трех моих реплик, свидетельствующих, что я ценю многие блага жизни, Слепнев, признав во мне своего, сказал:

– Пошли-ка ко мне домой. Там я сам за тебя отчет составлю, а ты попробуешь хорошей чачи. Лады?

Я знал, что ОБХСС считает Слепнева человеком мелкокорыстным. Нередко он клал выручку от аттракционов – качелей и миниатюрного чертова колеса – себе в карман. Рублей десять-пятнадцать, не больше. Но нас он заинтересовал не по этой части: Слепнев исчезал в роковые дни убийства.

Итак, мы сидели на веранде небольшого слепневского домика – очень скромного по местным понятиям – и пили чачу. Я уже знал, что от него чуть было не ушла жена. Связалась с местным подонком. Затем переключилась на другого подонка. Затем вернулась к нему, Слепневу.

– А я кто? Я тоже, стало быть, подонок, раз принял ее… И что ты думаешь, Юрочка? Она опять исчезла недели две назад! Я поехал в Сочи, искал ее там. Бесполезно. Сволочь. Вернулась тощая, как сука после того, как… – и далее он выпалил такую тираду, что, казалось, должны покраснеть ласточки, кружившие над нами.

– А ты бы, Гриша, выдал ей по первое число!

– Выдашь ты ей… Она любому сама выдаст… И люблю я ее, Юра! Чехоева ей простил. Ису простил, паука! А она снова… – Он ударил кулаком по столу. – Снова! Снова!

Я сидел не шелохнувшись. Любовница Чехоева и еще какого-то паука-Исы. Исы… Исы… Уж не Исы ли Алигаджиевича?!

Мне захотелось тут же вскочить с места и броситься в гостиницу, где сидел Чхеидзе. Усилием воли я сдержал себя.

– Этот Иса – местная шишка в райисполкоме, он ее в Адлер возил, в ванной с шампанским купал! Она мне сама говорила, Лерка…

– Врет, Гриша… Лера – это Лариса?

– Валерия… Валерия Сацкова… А фамилия, Юрочка, какая уцепистая?!

(Я разочарованно вздохнул. Нет, не Овчинникова. Так, дорогой мой, не бывает…)

А солнце палило нещадно, словно наказывая меня за то, что я выдавливаю из чужой беды оперативные данные для розыска. И мне было стыдно. Шимановский, когда я докладывал ему о встрече, понял это.

– Ничего не поделаешь, Юра. Главное – это хорошо, что тебе было стыдно, поверь мне. Сколько ты в розыске? Четвертый год… Что же делать, Юра…

Он сильно сдал, Вадим Сергеевич. Прошлую ночь, предшествующую моему прилету, они с Чхеидзе пешком отправились на дачу Чехоевых, кое-как разыскали ее. В подвале действительно один кирпич в кладке легко вынимался, открывая узкое пространство тайника… Затем пешком добирались до города. А потом прилетел я…

– Итак, сначала у нас был хаос. Вполне библейское начало. Теперь же мы видим возникшее из него нечто, – сказал Шимановский.

– Я не вижу этого нечто, Вадим, – сказал Чхеидзе.

– Ты имеешь в виду конкретно подозреваемых? Но есть то, о чем говорил нам заместитель министра: «Выявляйте позицию. Жизненную позицию тех, кто попадает в поле вашего зрения. Их позиция – это мотивы преступления. Главное – позиция». Что мы имеем? Титаренко явно использовал свои командировки, чтобы «доить» местных деляг. Ты смотри: он не написал ни одного материала в связи со своими «поисками истины». Обходился мелкой, неожиданно попавшей к нему в сети рыбешкой. А приезжал-то по делам ого-го! Скупка шерсти… Перепродажа овощей… Наконец, последнее – незаконно выделенные земельные участки и частное строительство непонятно на какие шиши. Ведь видел он, что «домик» Бабаева, например, построен на тысяч пятьдесят, не меньше. А Бабаев получает сто десять рублей в месяц! Прошел бы профессионал-фельетонист мимо такого факта? Нет! Да он и не прошел мимо. Он просто замолчал это.

Шимановский перевел дух. Утер салфеткой свою сверкающую лысину.

– Он обошел и объездил в последний приезд два десятка земельных участков, выделенных, как мы теперь знаем, незаконно. Замолчал он и этот факт… Теперь – некто Иса Алигаджиевич. Скромненький домик. Старенький «Москвич». Ангел. Но на совести этого «ангела» – покровительство тем, кто незаконно владеет земельными участками и кто, бог знает, на какие деньги отгрохал дачи в два этажа. Впрочем, владельцы этих дач работают, как лошади, – этого не отнимешь. Но земли-то у них – поместья! А липовую документацию на эти поместья составляет и оформляет Иса Алигаджиевич, так упорно возникающий на нашем горизонте. Что же, даром в петлю лезет? Это, братцы, и есть позиция, ее реальное выражение. Вот тебе и герои, Стенан. Вопрос другой, где между ними связь? Вот это, конечно, вопрос. Так на то мы и профессионалы, а, Илюхин?!

19. «ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ!» (Илюхин)

…Когда Чехоева отпустили, я все еще бился над проблемой, как мне познакомиться с ним. Он тем временем вернулся домой и оттуда не выходил. Все же предложение Шелаури о том, чтобы рассказать Чехоеву, как «поработал» украденный им пистолет, Шимановский отверг. Сошлись на том, что чем больше загадок встанет перед Чехоевым, тем растерянней поведет он себя. А это позволит нам обозначить круг его знакомств. Однако он прочно засел дома. И вот уже полдень, а Чехоев и носа не кажет. Должно быть, он буквально решил исполнить приказание Шелаури: