Возвращались в город двумя парами.
      Первыми шли Удалов и Минц. Они обменивались идеями, которые рождались в их беспокойных головах.
      Позади следовали Аркадий с Мариной.
      Они не говорили о динозаврах, как будто не понимали значения этой находки. Их разговор состоял из вопросов. Ответы подразумевались.
      – Ты в самом деле из-за меня сюда пришел?
      – А зачем ты постриглась?
      – Ты меня искал?
      – Как ты догадалась?
      А тем временем темнота опускалась на город, но посетить Лебедянского никогда не поздно.
      Лебедянский стал мэром города совсем недавно, победив в отчаянной борьбе шестерых кандидатов, потому что был честным и обещал таковым оставаться навечно.
      Еще подростком он возглавил организацию «Орленок», которая совершала походы по местам боевой славы. Правда, боевая слава давно уже обходила Великий Гусляр, но именно Толе Лебедянскому принадлежит честь открытия в гуслярских лесах братской могилы польских интервентов, замороженных там с помощью гуслярских проводников в начале XVII века. Еще в десятом классе средней школы Толя Лебедянский добился приезда в Гусляр делегации из Зеленой Гуры, откуда и были родом те самые ляхи.
      Затем шустрый подросток пытался добиться слияния Великого Гусляра и Зеленой Гуры в один город-побратим, трижды ездил с этой целью в Польшу и один раз в Москву, где дошел до Андропова, но вся эта эпопея рухнула, когда в пылу общественной деятельности Толя завалил экзамены за восьмой класс и был оставлен на второй год, несмотря на то, что за парнишку вступилась «Эмнести интернешнл», баварская партия Зеленых и пионерская организация в Москве. После порки, ставшей известной всему городу, отец увез подростка в деревню, чтобы там он готовился к переэкзаменовке. Трижды Толя бежал из деревни, но тщетно. Его выслеживали с собаками и снова пороли. А тем временем от небрежения и раздоров в гуслярской организации «Орленок» польская могила была потеряна, город Зеленая Гура побратался с Франкфуртом-на-Одере, а о смелом подростке все позабыли.
      Школу он все-таки окончил и поступил в вологодский институт культуры.
      Здесь не место рассказывать о дальнейших приключениях Толи Лебедянского. Главное проявилось уже в истории с поляками: стремительное восхождение на Олимп и обязательное падение с него в долину. В чем-то Лебедянский был схож с античным героем Сизифом. Всю свою жизнь он вкатывал в гору камень своего жизненного успеха, но в последний момент тот срывался вниз, увлекая его за собой.
      В год окончания института, когда уже пороть Толю было не за что, так как комсомольская работа выручала на любом экзамене, Толя влюбился в самую известную девушку на курсе, дочку второго секретаря вологодского горкома. Оленька тоже влюбилась, и студенты решили пожениться. Но за две недели до свадьбы, когда все другие юные карьеристы умерли от белой зависти, курс отправился в туристический поход. В ночь с субботы на воскресенье студенты пели у костров, выпивали, веселились, купались при луне. Толя не был приучен к алкоголю и потому потерял над собой контроль. Он пошел в кусты обсудить с лучшей подругой Оленьки некоторые детали приближающейся свадьбы. Неожиданно для самих себя Толя и Катерина кинулись друг другу в объятия. А Оленька в поисках жениха услышала стоны и вздохи в кустах и на всякий случай туда заглянула.
      Так Толя остался без невесты, квартиры в Вологде и хорошего места.
      К тому же, чтобы не вылететь из комсомола, он был вынужден жениться на Катерине, потому что та ждала ребенка. Не могла, коварная, дотерпеть до диплома.
      У Катерины жилой площади в Вологде не было, пришлось молодым приехать к отцу в Великий Гусляр. Толя трудился в школе, преподавал обществоведение, ненавидел детей, но учился на них управлять массами.
      Дети его тоже не любили, так что возвращался из школы он с газовым пистолетом и дубинкой. После нападения третьеклассников Катерина купила мужу бронежилет.
      Бронежилет она купила у своего дяди - нашелся родственник в городе! Был он сначала лейтенантом милиции, потом стал охранником у одного бизнесмена. Когда бизнесмена убили, дядя унаследовал его дело. Катерину дядя Веня любил, купил ей джип, чтобы возить детей и бультерьера на прогулку.
      Как-то он сказал Толе:
      – Пора брать город в руки. А то развелось жулья - не перебить.
      Толя согласился с родственником.
      – Я на тебя надеюсь, - сказал дядя. - Придумай программу, понравься народу, будем толкать тебя в думу, а то и выше.
      Так Толя стал сначала членом, потом замом, а вот теперь - мэром города. Честным и бедным мужем богатой и нечестной жены Катерины.
      Уже в выборных чинах он ездил в Вологду на поклон.
      И надо же - встретил свою бывшую невесту. Оленька временно работала уборщицей в детдоме, который спонсировал дядя Веня. А Толя привез туда подарки - старый компьютер, телевизор и мягкие игрушки.
      Оленька постаралась скрыться в коридоре, но зоркий взгляд Толи ее настиг.
      – Что с предком? - спросил он первым делом.
      – На нищенской пенсии, - ответила Оленька.
      Во взгляде ее было что-то собачье, будто не она когда-то застукала Толю, а он ее застал за нехорошим делом.
      Когда мэр Лебедянский вернулся в Гусляр, его вызвал к себе дядя Веня и сказал, что намерен построить небольшой, скромный дворец на холме, поросшем соснами, который именуется почему-то Боярской Могилой.
      – Сделаем, - легко согласился мэр. - Протолкнем участок через инстанции. Только придется платить.
      Он проводил дядю до дверей кабинета и стал думать, как повернуть желание дяди к своей выгоде. Строительство предстоит большое, от пирога недурно бы откусить, но так, чтобы электорат продолжал считать его бескорыстным борцом за народное счастье. Недаром ведь в прошлом месяце был введен бесплатный проезд в автобусе для ветеранов Финской войны и боев на озере Хасан в 1938 году. Такой нашелся, и его фотографировали для газеты.
      В шесть часов пятьдесят минут Толя Лебедянский пошел домой. Машину он отпустил - пускай люди почаще видят, как он один, без охраны, шагает по улицам города. Каждый может подойти, пожаловаться. Правда, чтобы не было провокаций, в трех шагах сзади шли два парня из ближнего окружения дяди Вени и дубинками отгоняли лишних просителей.
      С шутками и улыбками.
      Вечер выдался чудесный. Бывают в августе такие детские, теплые, безветренные вечера, когда даже сама природа купается в лучах заходящего солнца, а руководителям хочется быть добрыми и делать людям только хорошее.
      Никто к главгору не подходил, потому что люди не очень любили, когда парни дяди Вени пускали в ход дубинки.
      Идти до дома было всего минут десять, но мэр не спешил.
      Он вышел на берег реки и сел на скамейку. Скамейки были недавно покрашены, и мэр гордился этим небольшим, но важным достижением.
      Река спокойно несла свои воды, над ней летали стрижи, и когда из воды появлялось рыло щуки или сома, по воде расходились круги. Сейчас бы удочку, подумал мэр, хотя еще ни разу не ловил рыбу. Все дела, дела...
      В последнее время Анатолий Борисович думал вперед.
      Ведь пост мэра в маленьком Гусляре - это не цель жизни. Нет. Надо стремиться к большему. Значит, будем брать Вологду, а потом займемся Москвой. Может, снова поискать польскую могилу и выйти на международный уровень?
      Не надо думать, что Лебедянский не любил денег. Он любил деньги, но еще больше любил власть и себя во власти. Он старался не смотреть в сторону Катерины, которая с благословения своего дяди распоясалась и даже в магазине отоваривалась бесплатно. Но она не знала, что верная старая лошадь - секретарша Лебедянского Марфута - обходила к вечеру точки, ограбленные Катериной, и возвращала ее долги. Об этом было известно гуслярским обывателям, и это вызывало у них добрые улыбки.
      Мэр глубоко ушел в свои думы.
      Охранники уныло курили в сторонке и отбивались от комаров.
      Над рекой поднимался вечерний туман.
      В восемь тридцать, когда начало темнеть, к скамейке подошли четыре человека.
      Охранники оживились. Вытащили дубинки. Зарычали.
      – Анатолий Борисович, - сказал профессор Минц. - Нам надо срочно поговорить.
      Охранники придвинулись и хотели отогнать Минца, который слишком приблизился к мэру.
      – Отставить! - сказал Лебедянский. Он хотел поговорить. Не важно, о чем.
      Вперед выступил Удалов.
      – Толик, - сказал он, - ты помнишь дядю Корнелия? Ты же с моим сыном в одном классе учился.
      Это было правдой, хотя, впрочем, все в городе с кем-то учились в одном классе.
      – А как же! - Толик улыбнулся загадочно, почти робко, он такую улыбку репетировал перед зеркалом. - Дядя Корнелий!.. А товарищи - с вами?
      – Со мной. Дело серьезное, международное, - сказал Удалов.
      – Тогда завтра, после одиннадцати. В десять у меня совещание по подготовке к отопительному сезону.
      – Пять минут! - сказал Минц. - Дело в том, что мы нашли динозавра.
      – Неужели? - спросил Толя. Но не улыбнулся. Потому что эти четверо не были похожи на умалишенных и в то же время очень волновались.
      – Мы нашли первого в мире целого динозавра, - повторил Минц.
      – И вернее всего, наш город прославится на весь мир, если мы найдем способ их восстановить.
      – А что с ними случилось? - спросил Толик. - Вы кости нашли, что ли?
      – Представьте себе город Помпеи, - вмешался в разговор Аркадий, - и вам все станет ясно.
      На счастье просителей, Анатолий Борисович две недели как вернулся из Неаполя, где участвовал в Европейской конференции мэров малых городов. В Неаполе ему не понравилось, потому что было жарко и дорого, а итальянки, как на подбор, черные или крашеные, как в Румынии, где Анатолий Борисович тоже бывал на симпозиумах по проблемам малых городов.
      – Помпеи представляю, - откликнулся мэр. - И если вы имеете в виду лупанарий, то я его посетил в составе экскурсии. Никакого впечатления он на меня не произвел.
      – Ну при чем тут лупанарий! - воскликнул Минц, который в Неаполе не бывал, но знал латынь, как и все прочие языки нашей планеты. - Речь идет о трупах в пепле.
      И Минц рассказал Лебедянскому о находке.
      Живое воображение мэра тут же начало рисовать картины динозавров, заточенных в горе. Решили побывать в пещерах с утра. Встретиться в девять, и сразу - к горе.
      Лебедянский попрощался с Минцем и Удаловым за руку, с остальными кивком и, собрав своих мрачных телохранителей, отправился домой.
      Набегая одна на другую, в его голове носились мысли и образы.
      Он понимал, что Минц с Удаловым не солгали. Оттиски живых динозавров ждали своего звездного часа на окраине вверенного Лебедянскому города.
      Дома он велел дочке достать атлас ископаемых животных и принялся листать его, выбирая себе самых достойных динозавров. Будто можно было заказать, каких надо. Анатолию Борисовичу захотелось иметь диплодока тридцати метров длиной и тиранозавра-рекс - страшного хищника мезозойской эры.
      – Ты чего это увлекся, Толик? - спросила жена Катерина, раздавшаяся в бедрах и щеках и не любившая причесываться.
      Иногда Толик с ужасом думал о том часе, когда он станет президентом Российской Федерации и будет вынужден стоять на церемонии инаугурации вместе с супругой. Страшно подумать! Может, пока не поздно, отказаться от поста президента?..
      – Тетя Римма звонила, - сообщила Катерина. Тетя Римма была женой дяди Вени. - Спрашивала, когда начнется строительство.
      – Какое строительство? - спросил мэр, любуясь стегозавром. Надо будет раскопать стегозавра. Славный зверюга!
      – Ну, коттедж на холме Боярская Могила, - напомнила Катерина. - Нам бы тоже присоседиться...
      – Да ты с ума сошла! Я перед народом - как под увеличительным стеклом! Я должен быть хрустальным!
      – Тогда сделай банк и запиши на мое имя, - посоветовала Катерина.
      – Я тут подумал, - сказал мэр, - и решил: не лучше ли нам на холме детский городок устроить? Как у Диснея.
      – Ты мне зубы не заговаривай, - предупредила мужа Катерина. - Ты что, кому-то еще холм решил продать? Сознавайся.
      – Тут все в другом масштабе, - ответил муж, сдвигая брови, как на портрете Чапаева, который висел у него в кабинете. - Тут пахнет всемирной сенсацией. Если Минц прав - твой дядя будет лизать пыль с моих ног.
      Последняя фраза несказанно испугала Катерину. И она поняла, что мужа надо спасать, опередив его легкомысленный поступок докладом дяде.
      – Чувствую, - громко шептала она в телефонную трубку глубокой ночью, когда Толик заснул (ему, конечно же, снились динозавры в шляпах и под зонтиками), - кто-то его шантажирует. Подсовывает ему разную дребедень, чтобы разрушить его светлый образ.
      Дядя приглушенно рычал по ту сторону трубки.

      Утром Лебедянский разбудил Минца и сам примчался за рулем своего скромного «ниссанчика». Дал такой сигнал перед домом № 16, что проснулись все, включая старика Ложкина, который не сообразил, что происходит, но, подчиняясь безусловному рефлексу, бросился к письменному столу и принялся строчить донос на некоторых лиц, которые позволяют себе будить тружеников.
      – Эй! - кричал мэр города. - Вставайте! Наука не прощает бездействия.
      Удалов не смог проснуться, но Минц через пять минут уже сидел в машине.
      – Показывай путь, профессор! - приказал мэр. По дороге к холму он допрашивал Минца:
      – Как будем доставать?
      – Пока не знаю. Думаю над этой проблемой.
      – Надеюсь, никому об этом еще не известно.
      – Никому. Если не считать академика Буерака.
      – Это еще кто такой? - удивился Лебедянский.
      – Открыватель олигозавра, крупнейший специалист по «мелу» в Восточной Европе. Я не мог оставить его в неведении.
      – Мог! - возразил мэр. - Этим ты погубил все наше дело! Он сейчас уже носится по Москве и кричит, чтобы посылали экспедицию.
      – Вряд ли, - усомнился Минц. - Во-первых, Буераку девяносто шесть лет, и он уже второй год не выезжает в Гоби в экспедицию. Во-вторых, он живет в Израиле и не может бегать по Москве. В-третьих, Буерак глухой, и я не уверен, что он понял, о чем речь.
      Слова Минца немного успокоили Лебедянского. Но, конечно же, не до конца. Все-таки нельзя выпускать из виду, что Минц - в какой-то степени лицо еврейской национальности. Такие, как он, нападают на беззащитных палестинцев.
      Занятый размышлениями Лебедянский не обратил внимания на то, что за ним, не отставая и не приближаясь, едет джип «чероки» с гранатометом на крыше.
      Оставив машину у обочины, мэр с Минцем поднялись на холм. Пробравшись в пещеру, профессор зажег фонарь. Мэр был разочарован.
      – Я думал... - сказал он, но не сообразил, как продолжить фразу. Видимо, он думал, что обнаружит почти живое чудовище, а увидел обычную пещеру, не лучше других.
      – Подойдите к стене, - предложил профессор, - проведите по ней пальцем... Что вы чувствуете?
      – Шершавая, - признался мэр.
      – Правильно, это отпечаток шкуры. Уже одного этого достаточно, чтобы наши имена были вписаны золотыми буквами в историю науки.
      Даже если у Лебедянского и были сомнения по поводу динозавров, после слов профессора они пропали.
      Золотыми буквами! В историю! Науки!
      – И это эпохальное открытие, - строго продолжал Минц, - имело место на территории, которая находится под вашей ответственностью.
      Мэр кивал. Он слушал покорно и с пониманием, которое росло в нем с каждой минутой.
      – Человечество ждет, как вы сохраните народное достояние. В наше сложное и трудное время сразу найдутся люди с грязными руками, которым захочется извлечь из сенсационной находки своекорыстный интерес...
      – Понимаю, - вздохнул Анатолий Борисович.
      У входа в пещеру глухо выругался дядя Веня. Он бесстыдно подслушивал разговор Минца с Лебедянским. Про динозавров он ничего не понял, зато уразумел, что его названный зять и протеже намерен передать драгоценный холм под застройку кому-то другому, и вернее всего, этому плешивому профессору. Спелись! Продали! Никому нельзя верить! И если бы Катька не позвонила и не предупредила, считай, что он лишился бы дачного участка. А ведь в этой жизни не деньги важны, а важен престиж. Вот он, Веня, уже пригласил заранее братву на новоселье. Из Тулы, из Питера, даже из Москвы!
      – В тот момент, когда первое из чудовищ, - продолжал Минц, - восстановленное по помпейскому принципу, встанет на площади Гусляра, все самолеты мира полетят в нашу сторону. Спилберг заплатит любые деньги, только чтобы прикоснуться к нашему с вами открытию.
      Мэр зажмурился.
      Минц продолжал разливаться соловьем, потому что понимал: без поддержки Лебедянского динозавров могут погубить, уничтожить или украсть.
      Веня не слышал и не хотел слушать продолжения разговора. Так и не узнав, о чем идет на самом деле беседа, он указал пальцем охраннику Ральфу то место над входом в пещеру, где порода нависала козырьком. Ральф, идеальный охранник, тихо зарычал. Он любил стрелять из гранатомета.
      Тщательно прицелившись в козырек, он выпустил гранату.
      Граната вонзилась куда надо, и козырек рухнул вниз, увлекая за собой тонны породы.
      Через секунду вход в пещеру перестал существовать. Клубилась лишь черная, дурно пахнущая пыль.
      – К ноге! - приказал Веня охраннику.
      Ральф пошел за ним к машине.
      Веня не оглядывался. Он знал: не стоит оглядываться на прошлое. Даже в Библии написано, что жена Лота обернулась (поглядеть не то на Содом, не то на Иерихон) и превратилась в соляной столб.
      Веня не хотел ни в кого превращаться. Ему и так было хорошо.

      Внутри взрыв гранаты ударил по ушам. Минцу показалось, что кто-то шлепнул его по голове тяжелым холодным мешком, полным овсяной каши. Фонарик вылетел из руки и исчез. Пещера наполнилась пылью, воздух в ней стал такой сплющенный, что даже чихнуть удалось не сразу.
      Абсолютная темнота. Абсолютная тишина. Именно так чувствует себя человек после смерти, подумал Лев Христофорович и тут же уловил слабый стон, которого сразу после смерти не услышишь.
      – Кто это? - хотел спросить Минц, но вместо этого промычал неразборчиво, потому что во рту пересохло.
      – Это я, - откликнулся знакомый голос. - Анатолий Лебедянский, можешь звать меня Толиком. Я здесь руковожу.
      Голос в темноте дрожал и срывался. Будто бы Анатолий Лебедянский уже не был ни в чем уверен.
      – Наверное, обвал, - подумал вслух Минц. - Надо же, простоять тридцать миллионов лет и рухнуть именно сейчас.
      – Таких случайностей не бывает, - откликнулся мэр. - Вижу в этом злой умысел.
      – Ну кому это нужно?
      – Тому, кто хочет возвести чертоги на наших костях, - патетически возвестил Анатолий Борисович.
      Наступила тягостная тишина. Потом ее нарушил слабый голос Лебедянского:
      – Мы обречены? Что вы думаете, профессор?
      Как странно мы устроены, подумал Минц. Вот и изменился тон нашего мэра. Он уже не руководит с высоты, он согласен снова стать обыкновенным человеком, отягощенным слабостями и сомнениями.
      – Давайте искать фонарь, - ответил Минц. - Он упал где-то рядом, но мог откатиться. Ползите по полу и водите вокруг руками, поняли?
      – Начал исполнять, - отозвался Анатолий Борисович. - Уже ползу.
      Минц тоже пополз - навстречу Лебедянскому. Правда, ползать было трудно, так как в темноте они двигались зигзагами и никак не могли исследовать всю подозреваемую поверхность.
      Фонаря не было.
      Воздух в подземелье становился все более спертым. Возможно, им грозит удушье, о чем Минц не стал говорить Лебедянскому, чтобы тот не ударился в панику.
      И когда силы и надежды уже оставляли Минца, его пальцы натолкнулись на толстую ручку фонарика.
      «Теперь зажгись, - колдовал Минц, уговаривая фонарь, - только зажгись! Без тебя мы пропали!»
      И фонарик зажегся. Как ни в чем не бывало. Словно лежал на полке в шкафу и ждал момента поработать.
      «Спасибо», - сказал фонарю Минц.
      – Теперь мы выберемся отсюда? - спросил Лебедянский. - Скажите мне правду!
      – Посмотрим, - ответил Минц и принялся водить лучом фонаря по стенам.
      Стены были на месте, за исключением той, в которой недавно зияла дыра наружу. Эта стена сдвинулась, сплющилась под давлением потолка. Именно потолок и претерпел самые большие изменения. Он опустился, лишенный поддержки, косо лег, упершись углом в пол, и потому пещера уменьшилась втрое, а высота ее - в несколько раз. Теперь в ней даже выпрямиться толком было нельзя.
      Минц подобрался к бывшему выходу. Он был завален настолько сильно, что и не стоило пробовать разобрать осыпь.
      Лебедянский догадался, что диагноз неблагоприятен, и сразу начал канючить:
      – Что же прикажете, до смерти здесь оставаться? Нет, вы мне ответьте, вы меня сюда завлекли, вы несете ответственность за мою безопасность!
      – Помолчите!
      – А знаете ли вы, что я вхожу в элиту области и даже всей России? Знаете ли вы... у меня же семья есть! Любимая жена, дети, теща! Неужели вы хотите оставить их сиротами? Нет, признайтесь, вы этого хотите?
      Минц игнорировал стенания, водя лучом фонарика по стенам и питая слабую надежду на то, что найдет какое-нибудь другое отверстие. Ничего не обнаружив, он принялся выстукивать стены рукояткой фонарика. А вдруг где-то рядом есть другая пещера?
      Но стены отзывались одинаковым глухим звуком, показывая, что за ними нет никакой пустоты.
      Минц устал и уселся у стены, вытянув вперед ноги. Фонарь он выключил.
      – Зачем вы потушили свет? - рассердился Лебедянский. - Неужели не понимаете, что мне страшно?
      – Мне тоже, - сказал Минц. - И к тому же обидно.
      – Обидно?
      – Отыскать целого динозавра, и на твоих глазах он гибнет!
      – Какой еще динозавр? Куда он гибнет?
      – Так нет его больше! Разрушили!
      – Как вы можете думать о пустяках! Немедленно продолжайте искать выход. О динозаврах мы поговорим после.
      – Боюсь, что никакого «после» не будет.
      И Минц произнес эти слова таким тоном, что мэр ударился в жалкий плач.
      Так прошло еще несколько минут. Дышать становилось все труднее.
      Всхлипывания Лебедянского звучали все тише...
      И тогда в почти полной тишине далекий и слабый, словно шуршание кузнечика, ползущего по скатерти, сороконожки, бегущей по палой листве, послышался звук: тук-тук!
      Минц кинулся к стене и постучал в ответ. Пауза.
      Снова стук снаружи.
      Вернее, не снаружи, как сообразил Минц, а изнутри холма. То есть кто-то заточен так же, как и они?
      – Что? Кто там? - спросил Лебедянский. - Меня нет!
      Минц снова постучал.
      И тут товарищи по несчастью поняли его. Они обрушили на стену мощную серию ударов. Минц отвечал им короткими очередями, постепенно приближаясь к тому месту, где перегородка или перемычка между камерами была самой тонкой.
      Минц лихорадочно старался вспомнить азбуку Морзе, которую изучил, когда в молодости служил на флоте коком. Но кроме сигнала «SOS», ничего вспомнить не смог - память уже подводила гения.
      Видно, собеседники не знали даже такого простого сигнала. Они колотили бессистемно.
      Лебедянский лишь вяло стонал, а потом сообщил Минцу, что умирает, но стонать не перестал, Минц ничем не мог помочь главе города и поэтому поднял с пола осколок камня и принялся царапать им по стене, надеясь когда-нибудь процарапать в ней отверстие.
      Но люди по ту сторону стенки были лучше вооружены. По крайней мере после недолгого молчания они вернулись к стене, и послышались ритмичные уверенные удары.
      Это продолжалось не меньше получаса. К тому времени воздуха в пещере почти не осталось, и Минц, чтобы не тратить его понапрасну, улегся на пол и закрыл глаза.