Кир Булычев

Вас много – я одна

* * *

По сути своей эта история забавна – в такие обычно и попадает Корнелий Иванович Удалов. Но для действующих лиц она смешной не показалась...

Смиряясь со своей участью, Удалов все же считал, что стыдно и обидно помирать в такой тесной и маленькой камере смертников, какой ему казалась спасательная капсула. А капсула эта уже выработала свой ресурс и намеревалась отключить системы жизнеобеспечения, о чем откровенно сообщила искалеченному Удалову. Однако тот не услышал угрозы, так как впадал в беспамятство. Потом он спохватился и попросил капсулу отложить казнь, потому что не успел завершить некоторые ценные мысли, касавшиеся жизни города Великий Гусляр. Словно додумав, он мог зафиксировать их на золотых скрижалях в память потомкам... Затем Удалов вновь потерял сознание, что неудивительно. А пока он находился в забытьи, капсула к собственному удивлению зафиксировала материальный объект, который вдруг очутился в пределах ее досягаемости. Оказалось, что он не только реален, но и снабжен сигнальной системой, которая сообщала: «Добро пожаловать. Мы поможем». Капсула сообщила Удалову, которому и дела уже не было до сигналов, что происхождение объекта неизвестно, конструкция полая, внутри положительная температура...

Из последних сил капсула долетела до объекта и отключилась. Но прежде чем ей пришлось рассыпаться, она сумела передать погибающего Удалова длинным манипуляторам встреченного объекта. Манипуляторы бережно перенесли Удалова внутрь. Капсула взорвалась безопасным, но ярким фонтаном титановых искр. Объект, который мы будем далее называть «Избушкой», продолжил свой полет.

Удалов узнавал об Избушке постепенно, по мере того как выздоравливал, хотя, как утверждала сама Избушка, бывшая разумным кораблем, шансов на выздоровление у него не было. И это было не столько последствием катастрофы, постигшей лайнер «Окружность», сколько результатом длительного путешествия в спасательной капсуле, которая рассчитана лишь на перенос человеческого тела с погибшего корабля на какой-нибудь соседний.

Придя в себя, Удалов был несколько удручен стерильной чистотой и пустотой Избушки. Серебристые, матовые стены были лишены украшений, светильники были круглыми, мебель почти отсутствовала, а если надо, то выдвигалась из стен или пола, там же пропадала за ненадобностью. Еда, хотя Удалов далеко не сразу почувствовал в ней потребность, возникала в углублениях стола, а сами углубления появлялись как раз перед обедом. Впрочем, Удалов, когда стал передвигаться, освоил лишь центральную, главную комнату Избушки, двери в остальные помещения не открывались.

– Почему? – спросил Корнелий Иванович.

– Вам туда не нужно, – ответила Избушка. Голос у нее был негромкий, увесистый и солидный – учительский, но звучал он не снаружи, а внутри удаловской головы.

– Я горжусь вами, – сказала как-то Избушка. – В моей практике еще не встречалось такого сложного, безнадежного случая. Поздравляю вас, Корнелий Иванович.

– А шрамов не останется?

– Смешной вопрос, – заметила Избушка. – Какое вам дело до шрамов, если вам давно уже пора на пенсию.

– Вы не представляете, – улыбнулся Удалов, – какой скандал мне закатит Ксения, когда увидит неучтенные шрамы.

– Ах, как это смешно! – засмеялась Избушка. – Она их считает?

– Не сами шрамы интересуют Ксению, а личность, которая их мне нанесла.

– Я могу вам дать справку, – сказала Избушка.

Они летели к Бете Кита, возле которой Удалову можно было пересесть на рейсовый корабль, идущий к Солнечной системе.

– А вы не можете свет немного прибавить? – сказал Удалов. – Живем в полумраке, даже зеркала нет.

– Такого слова в словаре не имеется, – сказала Избушка.

Разумеется, зеркала самой Избушке не нужны. Но на ней же бывают пассажиры!

– Пассажиры бывают редко, – призналась Избушка. – Нас раскидали по космическим трассам несколько лет назад, но спасать некого. Потому что почти всегда при космических крушениях никого не остается в живых. Спасти же человека и еще вернуть его в приемлемое состояние – замечательная тема для диссертации.

– Ах, вы еще и диссертации пишете! – воскликнул Удалов, которого начало тяготить пребывание в утробе. Выздоравливая, он обнаружил, что принципиальной разницы между спасательной капсулой и Избушкой нет, к тому же капсула была родная, земная, хоть и умственно неполноценная. А здесь ты сидишь в утробе вполне сознательного существа, а психология его – космически чуждая!

– Я ищу аналоги в вашей лексике, – ответила Избушка. – Для того чтобы спасти попавшего ко мне человека, я должна в совершенстве изучить его язык. Так что, пока вы были еще в бессознательном состоянии, я проникла к вам в мозг и изъяла из него всю информацию.

– А не повредила?

– Наш лозунг – не навреди. Ассоциация домов спасения еще не покалечила ни одного пациента. Впрочем, в вашем мозгу не обнаружилось ничего, достойного изучения или зависти.

– Обидно, – признался Удалов. Хотя хвала или хула Избушки его мало трогала. У них здесь совсем другие правила жизни.

Ему хотелось почитать или, по крайней мере, посмотреть телевизор. Ему желательно было попробовать нормальной пищи, картошечки, например, а не сиропов неясного вкуса или протертых медуз в башлыке из цветной капусты, которая вовсе не капуста, а гребешок пахотки восковой... Ему хотелось снять наконец липучие перчатки оттенка лягушачьего живота, которые защищали от вредных воздействий недавно восстановленную кожу.

– Хотите, я усыплю вас? – спросила Избушка. – Чтобы путешествие к родным пенатам не казалось вам таким долгим и утомительным.