Под Ленинградом. Военный дневник

Предисловие

Об авторе: Вольфганг Буфф. «Под Ленинградом. Военный дневник»

В 1994 г. в составе группы немецких ветеранов, приехавших в Санкт-Петербург с Акцией примирения, находился Иоахим Буфф, житель городка Остероде, расположенного у подножия горного массива Гарц. При посещении Приладожья, где в войну велись наиболее ожесточённые и кровопролитные бои, он поинтересовался возможностью найти место захоронения своего брата, унтер-офицера Вольфганга Буффа, погибшего в сентябре 1942 г. у Синявинских высот и захороненного на кладбище 227-й немецкой пехотной дивизии под Мгой. Он показал карту местности того времени и фотографию могилы с инициалами погибшего брата. В разговоре выяснилось, что унтер-офицер Буфф ежедневно писал домой письма, оформляя их в виде пронумерованных дневниковых тетрадей и подробно описывая повседневную жизнь немецких солдат в далёкой России.

Меня это особенно заинтересовало, так как к тому времени я уже имел несколько историй немецких дивизий, воевавших под Ленинградом. Это были описания боевых действий, представляющие несомненный интерес с точки зрения реального отражения событий «с другой стороны». Здесь же речь шла о человеческом восприятии военных будней, где могли быть ответы на вопросы, волновавшие меня: зачем пришёл сюда немецкий солдат? Что он чувствовал, находясь под Ленинградом?

Иоахим Буфф не только нашёл тетради брата, но и, перепечатав, переслал их в Санкт-Петербург. Дневник удалось перевести, после чего в петербургских газетах появилось несколько заметок и откликов на них, в том числе от ветеранов войны и блокадников. Мнение было единодушным: дневник, как документ, сближающий наши народы памятью и трагедией минувшей войны, нужно публиковать на двух языках.

В 2000 г. Народный союз Германии по уходу за воинскими захоронениями издал дневник Вольфганга Буффа «Под Ленинградом» на немецком языке, приурочив публикацию к открытию кладбища солдат вермахта в Сологубовке под Мгой.

Имеется ещё один, неопубликованный дневник Вольфганга Буффа, где описывается начало оккупации стран Западной Европы. Он также представляет несомненный интерес с точки зрения восприятия человека, надевшего военную форму по приказу и вынужденного принимать свою новую обязанность как работу на благо своей Родины. Во всяком случае, так он это воспринимал и, видимо, так это было и для сотен тысяч немецких солдат, которых оболванила машина гитлеровской пропаганды.

О самом Буффе удалось узнать следующее. Родился он 15 ноября 1914 г. в маленькой деревушке Асперден на Рейне, в северо-западной части Германии, в многодетной семье Вальтера и Марты Буфф. Всего у них было девять детей: четверо сыновей и пять дочерей.

Вольфганг был старшим. Именно ему первому пришлось помогать родным, после того как в конце 20-х гг. в Германии разразился экономический кризис, и зажиточная семья Буффов разорилась. Мечтавший об учёбе в университете на факультете теологии, юноша вынужден был пойти работать в магазин по продаже текстильных товаров. Отсюда в 1937 г., в возрасте 23 лет, он был призван на военные сборы, а ещё через два года ему вновь пришлось надеть военную форму и в составе артиллерийского полка 227-й пехотной дивизии (пд) начать «западный» поход по Голландии и Бельгии, где он и оставался до осени 1941 г.

Оттуда по просьбе фельдмаршала фон Лееба дивизия была спешно переброшена под Ленинград в район Синявинских высот. Так судьба Буффа переплелась с судьбой первого из авторов, представленных в данном сборнике. Итогом стала гибель солдата 227-й пд.

С другим автором, Еленой Скрябиной, Буффа объединяет не только многодетная семья и взросление в условиях экономической разрухи, но и их общая любовь к выражению мыслей на бумаге, то есть к писательскому творчеству. В ежедневных письмах семье он прямо говорит: «Моё самое любимое занятие и самая большая радость — делиться с вами мыслями, которые я с большим удовольствием доверяю бумаге».

Письма он писал почти ежедневно в течение 14 месяцев, в тесном блиндаже, при свете свечей и коптящих керосиновых ламп. 1 сентября 1942 г. в ходе Первого Ладожского сражения (немецкая классификация. — Ю. Л.) он погиб, как сказано в боевом донесении, «пытаясь оказать помощь тяжелораненому солдату противника».

Вера в Бога сопровождала его до конца. В одном из последних писем домой он говорит: «Если я когда-нибудь погибну, то меня примет в свои объятья наш небесный Отец». Через полвека останки Вольфганга Буффа были найдены и перенесены на немецкое солдатское кладбище в Сологубовку. Теперь его имя увековечено на одной из многочисленных памятных плит, а в Музее памяти, расположенном в подвале церкви Успения Божией Матери рядом с кладбищем и Парком мира, находится стенд с рассказом о судьбе Буффа.

Ю. М. Лебедев

1941 год, сентябрь

Понедельник, 29 сентября 1941 г.

С большой неохотой мы прощаемся с Пети Рояль (Бельгия. — Ю. Л.), где с небольшими перерывами провели три месяца. Франкоязычное население (валлоны) было по-настоящему дружелюбно с нами, и я думаю, что обе стороны не имели каких-либо оснований жаловаться друг на друга. Везде сожалеют о нашем уходе и, как говорят, ожидают нас вновь через три недели, но этого, видимо, не будет.

Как мы уже давно предполагали, с сегодняшнего дня заканчивается длительный период покоя. Начинается долгий путь наших суровых испытаний. Господи, помоги вынести их!

После завершения последних приготовлений, 30 сентября начинается марш. Была тихая сентябрьская ночь, пикник на лужайке, сопровождаемый шелестом тополей на берегу ручья, который как бы напевал на прощание свою тихую песню.

Вторник, 30 сентября 1941 г.

Погрузка в Брюсселе. Маршрут: Брюссель — Мехелен — Антверпен — Розендаль — Утрехт. Затем пришла ночь, а утром мы оказались в окрестностях Билефельда.

Октябрь

Среда, 1 октября 1941 г.

Минден — Штадтхаген — Ганновер — Ратенов — окружная дорога вокруг Берлина. Сам город мы почти не видели, так как была ночь. На широких полях под Бранденбургом в полном разгаре сбор картофеля, но люди прерывали свою кропотливую работу, когда проносился наш эшелон, и махали вслед.

Четверг, 2 октября 1941 г.

На рассвете мы остановились в Шнайдемюль. Отсюда наш путь лежал через польский коридор до Диршау. Пустынная песчаная местность, луга со скудной растительностью, чахлым сосняком и убогими песчанистыми полями. Дома поляков в большинстве своём деревянные, с плоскими крышами, покрытыми толем. Бедные и некрасивые. В то же время великолепные современные государственные особняки, которые представляют странный контраст с убогими жилищами простого населения. Сегодня большинство населения — немцы, которые нам дружелюбно кивают, работая на своих полях. В прудах и ручьях резвятся знаменитые жирные восточные гуси. Много новых, построенных немцами жилых домов. Почти все населённые пункты имеют немецкие названия.

Великолепная поездка от Диршау до Эльблонга. Примерно на полпути расположен старый немецкий замок Мариенбург. Своеобразный готический стиль каменной постройки, выделяющийся на фоне равнинного ландшафта. К Эльблонгу мы подъезжаем вечером. Отсюда начинается восточно-прусская возвышенность, над которой мы увидели закат солнца.

Пятница, 3 октября 1941 г.

Когда наступил день, то перед нами, окутанная густым туманом, лежала русская земля или, точнее говоря, Литва, чью границу мы пересекли несколько часов назад. Когда прибываешь из Восточной Пруссии в Литву, то сразу пересекаешь границу между Центральной Европой и Востоком. Повсюду простирается пустынная, покрытая скудно растущей луговой зеленью равнина. Время от времени попадаются леса и болота. Повсюду валуны и каменные глыбы, напоминающие о ледниковом периоде и придающие ландшафту ощущение древности, первобытности и неприятного изумления. Чувство, что оказался в другом жизненном измерении.

Жилые постройки выглядят убого. На протяжении более чем 100 км пути до Шауляя никаких крупных населённых пунктов, однако много отдельных хуторов, то есть деревянных домов с островерхой деревянной крышей. Животноводство и отчасти земледелие. Люди дружелюбно провожают наш поезд и часто оживлённо приветствуют. Тауроген — Шауляй (более крупный город). Чем дальше мы продвигаемся на Восток, тем более осенний вид приобретает природа. В бельгийской Фландрии всё было ещё наполнено соком зелени. В Германии мы уже увидели первые краски осени. А здесь, в балтийских странах, лето уже позади. Луга выглядят безжизненными, деревья начинают терять листья, а утром на совершенно вымерших лугах толстым слоем лежит белый иней.

В наших вагонах мы хорошо подготовились к долгой поездке. Один унтер-офицер, трое рядовых и шесть верховых лошадей — вот наша команда, которая на редкость хорошо уживается друг с другом. Наши лошади пока достойно переносят поездку. Это спокойные животные, которые не ссорятся между собой. Они уже привыкли к новой обстановке. Мою лошадь зовут Дженни. Она отличается тем, что целый день жуёт солому, а вечером застывает в спокойной философской позе.

Целый день мы сидим перед открытой дверью, перегороженной железной балкой, смотрим по сторонам или читаем. Иногда играем в карты. Однако приятнее всего познавать обширный ландшафт во всех его различных формах. Чаще всего здесь он дикий и безжизненный, как будто его ещё не коснулась рука человека. На Западе человек — хозяин земли, и едва ли есть место, которое не преобразовано его трудолюбивыми руками. Здесь, напротив, кажется, что пространство господствует над человеком, и его убогие жилища робко вписываются в бесконечные просторы, которые невозможно охватить взором.

В шесть часов вечера становится темно. Когда солнце заходит на западе и луна проливает свой волшебный свет на широкие просторы, мы тихо сидим и смотрим по сторонам. К девяти часам становится холодно. Тогда мы закрываем дверь, делаем из соломы постели и ложимся спать.

Суббота, 4 октября 1941 г.

Тауроген — Шауляй. Литва — широкая, малолюдная страна, покрытая лугами, болотами и лесами. Примитивно расположенные деревянные дома.

Митау — довольно крупный латвийский город, живописно расположенный на реке Аар. К вечеру мы прибыли в Ригу. Большой красивый город на реке Даугава с крупными промышленными и железнодорожными сооружениями. Латвийские деревни и города повсеместно производят более цивилизованный вид.

За ними начинается Эстония, также покрытая озёрами, холмами и прекрасными лесами, которые придают ей более северный вид. Вечером длительная остановка на русском приграничном вокзале. Беседа с ранеными, прибывшими с фронта и направляющимися в Ригу. Они, конечно, нагнали на нас страху. Ночью через реку Лугу дальше в северном направлении через бесконечные леса и безжизненные равнины. Иногда попадаются холмы и озёра. Чудское озеро мы всё же не увидели.

Воскресенье, 5 октября 1941 г.

После хорошо проведённой ночи наступило холодное осеннее утро. Мы запрягли лошадей. К обеду последовала выгрузка в Сиверской, небольшой станции в 60 км южнее Ленинграда. Без каких-либо происшествий совершили марш через несколько небольших селений до деревни С., куда мы прибыли к вечеру и наспех разместились в пустых домах. В светлую лунную и ощутимо холодную ночь я три часа провёл на посту.

Понедельник, 6 октября 1941 г.

В лесу наспех сделан загон для лошадей. Целый день вдали слышится гул канонады под Ленинградом. Видимо, это тяжёлые орудия крепости Кронштадт, с которой сотни русских батарей ведут обстрел. Тем не менее положение города, от которого наши войска отделяют лишь 10 км, более чем сомнительное. Там свирепствуют голод и эпидемии.

Русские высылают гражданское население из города, но мы возвращаем его обратно. Поскольку город должен сдаться из-за голода и нехватки боеприпасов, а не вследствие кровопролитного штурма.

Призыв фюрера к солдатам: «Последняя великая битва, которая должна решить исход войны на Востоке ещё до начала зимы, началась».

Примечание: Буфф получает такого рода информацию из официальных сообщений берлинского радио и из газет. То есть секретное прежде решение Гитлера об умерщвлении Ленинграда голодом теперь объявлено на весь мир. — Ю. Л.

Вторник, 7 октября 1941 г.

Я лежу на соломе в маленькой комнате вместе с другими пятью солдатами. Наше жилище, где кое-как размещено 80 человек, это Дом отдыха железнодорожников, который наряду с другими деревянными постройками, расположен вдоль железной дороги. Некоторые русские, с которыми мы знаками объясняемся, стараются нам во всём помочь, так что нам удаётся запустить генератор для подачи тока на небольшой лесопилке. Заготовив дрова, мы можем хорошо обогреться.

Пока у нас нет особых неурядиц. Фронт удалён от нас на 50 км, и мы слышим только грохот орудий, но готовы к тому, что ежечасно может поступить команда «К бою».

Среда, 8 октября 1941 г.

Первая поездка верхом по русской местности. Несколько лошадей увязли в болоте. Но их удалось сразу же вытащить. Сегодня мою лошадь забрал унтер-офицер В., так как на своём «Фрице» ему надоело ездить. Я вынужден был подчиниться.

Четверг, 9 октября 1941 г.

Я сижу в деревянном домике в лесной деревушке неподалёку от Ленинграда. Сегодня мы пришли сюда по плохим дорогам через безлюдную лесистую местность. Везде следы боёв и длинные ряды немецких солдатских могил. Их украшают белые кресты из молодых берёзовых стволов.

Мы на пути к фронтовой полосе, куда должны прибыть через два дня. Если враг до этого не сложит оружия, то нам также придётся участвовать в этом последнем крупном кровопролитном сражении, о котором сегодня сообщают средства оповещения.

Пятница, 10 октября 1941 г.

Марш через большие леса по плохим дорогам и многокилометровому бревенчатому настилу в сторону Ленинграда. Деревушка с многочисленными деревянными домами и красиво расположенной церковью. Церковь полностью разрушена и с трудом подошла для размещения лошадей. Караул, в состав которого ночью вхожу и я, разместился в деревянной пристройке. Дров здесь достаточно. Рядом живёт деревенский священник со своей семьёй. Когда я оказался в углу его комнаты перед иконой, священник объяснил, что он духовного звания. Дом был чистый и добротный. Себя священник кормит за счёт приусадебного хозяйства. Он производит впечатление добропорядочного крестьянина. К сожалению, мы едва смогли понять друг друга. Я дал ему мою Библию, но он не смог прочесть ни одной буквы. Наконец, увидев рисунки Палестины и Иерусалима, он понял, что это такое.

Суббота, 11 октября 1941 г.

Мы прибыли в Н. — деревушку с финским названием, финскими деревянными домами и знаменитыми банями, где по субботам моются местные жители. В полуразрушенной, без крыши, конюшне нашлось неплохое пристанище для лошадей. Нам же было очень тесно в маленьких двухкомнатных квартирах, так что мы лежали на полу, как селёдки в бочке, а молодая женщина с кричащим младенцем, плача, устроилась в углу. Мы не знали, как её успокоить, так как не понимали русского языка. Чтобы её утешить, мы сделали большой бутерброд с колбасой и со стаканом чая предложили ей. Её муж, работавший в Тосно машинистом, был разорван на куски вместе со своим паровозом. Сейчас она ждёт второго ребёнка. Из-за тесноты мы решили лечь раздевшись. Я в добром здравии, несмотря на долгий переход по пыльным дорогам, лесам и через совершенно разрушенный в результате ожесточённых боёв населённый пункт Тосно. Пока мы не принимали участия в боях. Сегодня выпало немного снега.

Воскресенье, 19 октября 1941 г.

После того как наши орудия закончили стрельбу, у меня появилось немного времени рассказать о прошедших днях.

12 октября, после продолжительного марша по лесам и болотам, через которые был проложен многокилометровый бревенчатый настил, мы прибыли в Петрово, где до этого шли ожесточённые бои. Здесь у нас было первое соприкосновение с противником, вернее, с его самолётами, которые подвергли нас бомбёжке. За исключением четырех убитых лошадей, у нас, к счастью, было ранено только четыре человека, в то время как в соседних подразделениях оказались первые убитые. Самолёты на бреющем полёте появились так внезапно, что мы вначале приняли их за немецкие. Я как раз скакал на лошади, разведывая дальнейший путь, и поздно увидел опасность. Быстро спешился и спрятался за дом. Слава богу, со мной ничего не случилось. На ощутимом холоде в прилегающем к деревне лесочке мы провели ночь. Спал я в палатке. В полдень возобновился налёт авиации противника, в результате чего 12-я батарея потеряла пять человек убитыми.

Дальнейший марш в П., где мы вновь провели ночь в лесу. Вместе с X. мы вырыли щель, укрыв её ветками и присыпав землёй. Несмотря на холодную погоду, мы почти не замёрзли. Вот уже свыше пяти суток, как мы установили орудия на огневой позиции и произвели несколько сотен выстрелов. Мне, как командиру отделения вычислителей, досталось очень много работы, которая требует особой тщательности. Я осознаю это с полной ответственностью. Пока всё идёт хорошо. Наша огневая позиция находится в небольшом лесочке, окружённая елями и берёзами. Кругом леса и равнины. Для сооружения землянки мы используем воронки, где можно стоять согнувшись или только лежать. Сверху устанавливаем настилы из стволов деревьев и земли, которые должны защищать от осколков. В стенках делаем небольшие углубления для разведения огня. Топлива в лесу достаточно, так что мы постоянно поддерживаем огонь. Температура около нуля градусов. В данный момент снег уже тает. Время от времени поступают приказы на открытие огня, и все выскакивают к орудиям. В промежутках я сижу перед планшетом и занимаюсь расчётами. Ночью также приходится выползать из своей «норы», когда пехота просит артиллерийской поддержки или когда установлены новые огневые цели.

Противник находится на удалении нескольких километров. Весь день и ночью с короткими перерывами слышится гул боя. У русских всё ещё немало орудий, и время от времени они обстреливают нашу территорию. Несмотря на то что несколько разрывов были в непосредственной близости, пока всё идёт хорошо. Противник должен отступить, и мы надеемся, что здесь, так же, как и на других участках фронта, мы продвинемся дальше.

Так же, как русские упорно обороняют Ленинград, они ожесточённо дерутся и здесь. Наши многочисленные потери на этом участке свидетельствуют: то, что здесь происходит — ужасно. Пожары, разрушения и немецкие солдатские кладбища вокруг, в то время как потери убитыми на другой стороне не поддаются исчислению. Воля Божья, что снег, как бы из сострадания, укутывает убитых своим покрывалом. Кое-что о подобном я знал из книг о войне на Западе, но здесь, при несмолкающей канонаде фронта и зареве пожаров в огромном городе, видя кровавые вечерние сумерки, явственно осознаёшь величину этого ужаса. Скорее бы пришёл час, когда эта несчастная страна будет освобождена от проклятия и ужаса, которые держат её в своей власти. Я надеюсь, что страшные события последнего акта военной драмы уже близки к завершению.

Понедельник, 20 октября 1941 г.

Вчера мы впервые получили почту. Вам (обращение к родным. — Ю. Л.) не следует особенно беспокоиться. Я в порядке и чувствую себя хорошо. С 25.10 разрешено отправлять в Россию полевой почтой посылки весом до 1 кг. Пришлите мне, пожалуйста, шерстяное бельё и мой красный свитер. Этого пока достаточно, так как я очень надеюсь, что мы проведём здесь не всю зиму. Мне не хватает также маленького небьющегося зеркала для бритья. Хотя здесь редко бреешься, но время от времени это надо делать, не то совсем одичаешь. Перчатки и тёплые нарукавники у меня есть. В остальном всё здесь совсем скудно, но мы выходим из положения. Остро не хватает только фуража и стойл для лошадей, поэтому они погибают в большом количестве. Собранные почтовые марки пошлите, пожалуйста, мадам Дюпо в Пети Рояль и передайте, что я в России и у меня всё хорошо. Я лишь надеюсь, что мы ненадолго в этой негостеприимной стране и жду скорейшей встречи с вами.

Вторник, 21 октября 1941 г.

Вчера и сегодня велись боевые действия. Русские стреляют из всех калибров артиллерии, а мы отвечаем. Их пехота атакует при поддержке танков. Нашим пехотинцам приходится нелегко. Мы стреляем из всего, что находится в стволах; едва удаётся пополнять боеприпасы. Тяжелее всего приходится связистам, которые впереди, лёжа под огнём, восстанавливают повреждения. Русская артиллерия постоянно обстреливает этот участок фронта. Мы собирались сменить позицию, выдвинув орудия к центру этого дьявольского котла, но одна из пушек вышла из строя. Чудом никто из расчёта не пострадал. Сегодня осколком был смертельно ранен унтер-офицер Лютц. Положение серьёзное, но мы надеемся выстоять.

Среда, 22 октября 1941 г.

Сегодня, как и вчера, ожесточённые бои. Русские стремятся всеми средствами при поддержке танков прорвать наши передовые позиции. Наша артиллерия и бойцы с острова Крит (парашютно-десантные полки 7-й авиадесантной дивизии, переброшенные для ликвидации Невского плацдарма. — Ю. Л.) дерутся стойко. Ожидаем подкрепления. Унтер-офицер Хайер, исполнявший обязанности передового наблюдателя, ранен. Командир нашего передового подразделения — образец рассудительности и мужества. Днём и ночью наш участок под огнём артиллерии. Снаряды свистят вокруг нас. Пока чудесным образом никаких потерь.

Пятница, 24 октября 1941 г.

Сегодня утром стало тише. Я сижу в нашей палатке вычислителей и навёрстываю время, чтобы записать кое-какие цифры. Полагаю, что кризис последних дней миновал. Наступление русских захлебнулось, а сейчас поступило сообщение об успешной контратаке. Достойные восхищения действия нашей пехоты. Вздох облегчения прошёл по нашим рядам. Только что вернулся с передовой командир батареи капитан Рихтер. Он слишком измотан, чтобы подробно рассказывать, и сразу лёг спать. Но уже одно его возвращение успокоило нас. Несмотря на возраст (53 года), находясь на самых сложных и опасных участках, ведёт он себя образцово. Ему иногда мешает повышенная нервозность, но, тем не менее, это настоящий капитан, которого должен уважать каждый солдат.

В последние дни холод стал несколько меньше. Ему на смену пришёл дождь со снегом. Дороги оттаяли и покрылись грязью. Водители и лошади, издалека доставляющие нам боеприпасы, делают великое дело. Наши лошадки так страшно исхудали, что их почти не узнать. Но и люди, измотанные и обросшие, отдали последние силы. Наше продовольственное обеспечение по-прежнему достаточное. Пока я ношу лишь часть из тёплых вещей. Здесь нет условий, чтобы можно было хорошо помыться. На нашей позиции вообще нет воды, чтобы побриться. Иногда для этого приходится жертвовать чаем. Речь идёт о выживании. В лесу есть дрова, которыми мы обогреваем землянки. Обстрел со стороны русских на нашем участке, кажется, ослаб.

Сегодня пришло сообщение об отставке трёх советских маршалов: Ворошилова, Тимошенко и Будённого. Может быть, это знак конца сопротивления русских? Или власть Сталина всё ещё не сломлена? Должен же быть когда-то конец этому смертоубийству. Свою главную задачу я вижу в том, чтобы это скорее стало реальностью.

Примечание: В очередной раз Буфф получает ложную информацию о противнике из официальных немецких сообщений. — Ю. Л.

Воскресенье, 26 октября 1941 г.

Сегодня воскресенье. С нашей и с русской стороны активно велась артиллерийская стрельба. В прошедшие дни русские вновь пытались атаковать, но без большого успеха. В минувшую ночь также шли ожесточённые бои. Со всех направлений непрерывно велась стрельба. На рассвете на огневой позиции появился полковник Ф., выразивший капитану и батарее большую признательность за успехи. Меня, как командира отделения вычислителей, также отметили. После обеда, за исключением нескольких выстрелов из наших орудий и появления вражеских самолётов, всё было спокойно. Пришлось много работать над расчётами вместе с моими верными товарищами Маршталлером и Линденом. Завтра утром капитан и унтер-офицер Штегберг вновь отправляются на передовую. Сегодня оба были награждены железными крестами за участие в недавних боях.

Опять слякоть и идёт дождь. Хотя мы и промокли, но зато не страдаем от холода. Мы уже привыкли к жизни в землянках, которые с уютом оборудовали. Когда, тесно прижавшись друг к другу, вместе с Зигбергом и обоими вычислителями мы сидим у окна, то переживаем чудесные часы. Это такие товарищи, которых только может желать сердце. К нам присоединились и маленькие зверьки. Это полевые мыши, которым с нами уютнее, чем снаружи. Они шуршат и пищат вокруг нас, но мы их не трогаем, так как радуемся любому живому существу в этой огромной глуши, в которой, кажется, ничего нет, кроме безжалостной войны. Сегодняшний вечер был спокойнее вчерашнего. Лишь изредка слышен стрекот пулемёта или пушечный выстрел. А так — глубокий покой. Когда после работы я сижу один в землянке вычислителей, это маленькое жилище представляется мне нарядной кельей, где я могу молиться.

Понедельник, 27 октября 1941 г.

Ночь прошла спокойно, и утром не раздавалось ни одного выстрела наших орудий. Вдали слышен фронт. Ночью выпало много снега, который налипает, препятствуя движению. Поэтому первая половина дня была использована для дальнейшего обустройства наших жилищ. В снарядной гильзе мы растопили снег для стирки носков и подворотничков.

Вторник, 28 октября 1941 г.

Вчера пополудни наши орудия произвели несколько выстрелов, но это был самый тихий день из всех, что мы провели на позиции. Вечером я сидел у огня и писал письмо Лоте (сестра Буффа. — Ю. Л.). Ночь прошла спокойно. С утра тоже тихо. На других участках слышен сильный шум боя. Русские, похоже, вновь пытаются форсировать Неву.

У меня несколько просьб. Чего нам в долгие вечера не хватает, так это света. Нельзя ли прислать несколько свечей и батареек? В этой глуши абсолютно нечего купить. Сегодня после обеда вновь было спокойно. Мы сделали лишь несколько выстрелов. Снаружи пакостно. Мокрый снег уже по щиколотку. А с запада дует холодный ветер. Начинаешь ценить свою землянку, особенно после философской фразы Петера, вернувшегося с поста после холодной ночи: «Такая маленькая нора и так много счастья!»

Почта, которая удивительным образом приходит почти ежедневно, сегодня одарила меня особенно щедро. Письма от Лоты и Теклы, марципан от тёти Марии, зелёный сыр от Метхильды, открытки от доктора Шенцеллера и брата Иоахима. Получил также письма из Бельгии. Одно на французском языке от моих квартиросдатчиков Дюпо в Пети Рояль и другое на голландском — от господина ван ден Хоувеля из Антверпена. Сразу же написал ответ. У меня по-прежнему всё в порядке. В последние дни у нас больше не было потерь. Только мерзкая погода и трудности с обустройством. Чувствую себя здоровым, ни разу не простужался, хотя ноги несколько раз замерзали. Снабжение сейчас хорошее и достаточное. Сегодня русские вновь немного стреляли. Но их снаряды ложатся далеко за нами.

Среда, 29 октября 1941 г.

Минувшая ночь вновь прошла тихо. В течение дня мы сделали несколько выстрелов. Капитан вернулся с передовой и сообщил о непонятной полной тишине в окопах русских. Однако мы сомневаемся, что это так. Мы начеку, чтобы встретить новую атаку.

Сегодня по-настоящему морозно. Нежный рассыпчатый снег по щиколотку, а вокруг стоит лес в своём прекрасном зимнем убранстве. Когда вечерняя заря окрашивает небо на западе в пурпурный цвет и начинают мигать первые звёзды, то меня охватывает чувство подобное тому, когда слушаешь церковное вечернее песнопение.

Сегодня нам сообщили, что Сталин, наконец, уехал из Москвы и направился в Сталинград. Там он с английской и американской помощью намерен продолжить сопротивление.

Примечание: Опять Буфф по радио и из армейской прессы получает фальсифицированные сообщения, составленные пропагандистским аппаратом Геббельса. Поскольку никакой другой информации нет, то он всему этому полностью верит. — Ю. Л.

Четверг, 30 октября 1941 г.

Ночь была спокойной, но морозной. Утром холодный северо-восточный ветер. Кажется, что русская зима прочно вошла в эти широты. Самые прекрасные дни осени позади. Эту ночь я провожу в офицерском блиндаже, так как капитан отсутствует, и вахмистр Об пригласил меня туда. С нами третий спутник — лохматая собачонка папаши Рихтера.

После спокойной ночи настоящее зимнее утро с обильным снегом и небольшим морозцем. Растопив снег, я умылся и побрился. Не люблю ходить с длинной бородой, хотя здесь это повсеместная мода. На фронте сегодня до обеда тихо, в небе тоже. Мы ни разу не стреляли. Всё больше признаков, что в этом году снег больше уже не сойдёт. Когда не стреляют, мы собираемся у огня в землянках. Вместе с Линдеманном и Маршталлером мы вспоминаем былое и строим планы на будущее.

Ноябрь

Суббота, 1 ноября 1941 г.

Сегодня утром в 6 часов была небольшая работа для наших орудий, так как русские вновь проявили активность. Действительно, это был живой праздник всех святых. Долго я сидел в капитанском бункере за телефоном. После обеда стало спокойнее, а к вечеру совсем всё стихло. Вновь втроём мы сидели у огня и разговаривали о празднике всех святых.

Воскресенье, 2 ноября 1941 г.

Ночью никто не мешал, а с утра было много дел: укладка боеприпасов, оборудование блиндажа, заготовка дров и т. д. В промежутках — обеспечение стрельбы из орудий. Шеф сегодня один. Я замещал его в блиндаже у телефона, когда он выходил наружу. Ему тоже тяжело. В 53 года это неудивительно. От недостатка света у него болят глаза, от мороза — ноги. Он старается этого не показывать, но я неоднократно слышал, как он, думая, что он один, стонет: «Мне так больно. Я едва ли это выдержу». Длительное пребывание в блиндаже, где можно только сидеть, угнетает. Капитан как-то вышел на воздух размять конечности, попытался помочь в подноске снаряда и упал под его тяжестью. К счастью, без последствий. Бедствием сегодня является отсутствие света. С нетерпением жду свечей и батареек, сколько бы они ни стоили. Днём здесь много работы, а в 16 часов уже темно. Свечей и батареек хватает только на выполнение служебных задач. Поэтому сидим в темноте или полумраке, озаряемые лишь пламенем коптилок.