Разделяющий нож (№1) - Приманка

Еще двое глиняных людей поднялись с пола, словно приветствуя тех, что захватили Фаун. Девушка подумала, что сейчас все они набросятся на нее и разорвут, как стая собак, окружившая кролика. Кролик кролика... хоть Фаун в этом вполне уверена не была, ей показалось, что самый маленький из глиняных людей когда-то был кроликом.

– Подведите ее сюда, – сказал Голос.

Слова прозвучали более отчетливо, чем бормотание глиняных людей, но тон, которым они были сказаны, заставил Фаун почувствовать себя так, словно ее кости растаяли. Она внезапно обнаружила, что не в силах повернуться в сторону этих ужасных звуков. Голос словно лишал ее способности думать... «Пожалуйста, отпустите меня пожалуйста отпустите пожалуйстаот...»

Человек-медведь схватил ее за плечи и наполовину потащил, наполовину понес в заднюю часть пещеры – к длинному неглубокому углублению в скале. И повернул ее лицом туда, откуда раздавался Голос.

Это могла бы быть еще одна глиняная тварь, пусть и более крупная, более высокая и массивная. Формой она напоминала человека – голова с двумя глазами, носом, ртом, ушами, широкая грудь, две руки, две ноги. Однако кожа чудовища не походила на шкуру животного, не говоря уже о человеческой коже. Фаун представила себе ящерицу или какое-то насекомое, а может быть, каменную пыль, смешанную с птичьим пометом. Волосы отсутствовали. На голом черепе виднелось что-то вроде гребня. Существо было нагим и, по-видимому, этого не осознавало; странные выпуклости в паху не походили ни на мужские, ни на женские гениталии. Двигалась тварь странно – как слепленная ребенком из глины фигурка, а не живое существо из плоти и костей.

У глиняных людей были глаза животных, и казались они ужасно опасными. Этот же... у него были человеческие глаза на лице, которое не могло присниться Фаун и в самом страшном сне. Нет, такой кошмар мог привидеться разве что Дагу... Глаза загнанного, измученного человека, и все же, несмотря на всю переполняющую их боль, столь же лишенные милосердия, как скала. Точнее, как камнепад.

Злой ухватил Фаун за платье и приподнял, так что они оказались лицом к лицу, и долго, долго смотрел на нее. Теперь уже Фаун плакала, не стыдясь слез. Как бы ей хотелось, чтобы на помощь пришел Даг... да хоть кто-нибудь! Она охотно согласилась бы снова оказаться во власти разбойника-насильника. Она готова была молиться любому богу, дать любое обещание... «Отпустите меня отпуститеменя...»

Медленным целенаправленным движением Злой другой рукой задрал Фаун юбку, сдернул панталоны на бедра и провел когтями по животу.

Боль была такой ужасной, что Фаун на мгновение подумала, что у нее распорот живот. Она невольно судорожно поджала колени и завизжала.

Из ее многострадального горла вырвался, правда, не вопль, а хриплое шипение. Фаун наклонила голову, ожидая увидеть льющуюся кровь и вываливающиеся внутренности, но на бледной коже ее живота отпечатались лишь четыре еле заметные царапины.

– Отпусти ее! – рявкнул чей-то голос откуда-то справа.

Злой повернул голову и медленно моргнул. Фаун повернулась тоже. То, что чудовище отпустило ее, оказалось полной неожиданностью, девушка упала на пол пещеры и ободрала ладони о камни, но тут же вскочила.

В темноте она разглядела Дага: он сражался с тремя... нет, со всеми пятью глиняными людьми. Один из них упал с перерезанным горлом, но остальные навалились на Дага. Даг почти исчез под хрипящей грудой. Топот, треск, вопль Дага, путаница ткани и дерева, блеск металла заполнили пещеру. Один из глиняных людей сорвал протез с левой руки Дага и заломил руку Дагу за спину, словно пытаясь оторвать и ее.

Взгляды Дага и Фаун встретились. Правой рукой Даг всадил свой большой стальной нож в ближайшего глиняного человека, словно тот был деревом, где нож мог бы торчать до следующего употребления, потом, разорвав тесемку, сорвал с шеи кожаный мешочек.

– Фаун! Смотри!

Она не сводила глаз с летящего к ней мешочка и, к собственному изумлению, поймала его в воздухе. Никогда в жизни она ничего не ловила... Еще один глиняный человек кинулся на Дага.

– Ударь! – прорычал Даг, снова скрываясь под грудой тел. – Ударь Злого!

Ножи. В мешочке оказались два ножа. Фаун вытащила один. Он оказался костяным. Волшебные ножи?

– Которым? – отчаянно вскрикнула Фаун.

– Острием! Куда угодно!

Злой начал двигаться – в сторону Дага. Чувствуя себя так, словно ее голова плывет где-то в трех футах над ее телом, Фаун всадила костяной нож глубоко в бедро твари.

Злой повернулся к девушке, взвыв от неожиданности. Фаун показалось, что от этого звука у нее раскололась голова. Злой схватил ее за шею и оторвал от пола; его ужасное лицо судорожно скривилось.

– Нет! – вскрикнул Даг. – Другим!

Одной рукой Фаун все еще сжимала мешочек; другая рука была свободна. У Фаун оставалась, может быть, одна секунда до того, как Злой сломает ей шею, как ломает шею цыпленку поваренок. Она выхватила из ножен второй клинок и ткнула им куда-то вперед. Клинок уперся во что-то – должно быть, ребро, – потом соскользнул и вошел глубже, хоть всего на пару дюймов. И тут нож треснул. Ох, нет...

Фаун падала, падала с огромной высоты. Земля нанесла ей болезненный удар. Девушка, шатаясь, поднялась на ноги; все вокруг нее вертелось.

У Фаун на глазах Злой начал разваливаться. Куски плоти опадали с него, как падающие с крыши сосульки. Чудовищный визг чудовища делался все выше и выше, пока не стал вообще недоступен человеческому уху, оставляя после себя пульсирующую боль в голове.

И все кончилось. Перед Фаун громоздилась куча мерзко пахнущей желтой грязи. Рядом с ней лежал первый нож, тот, что с синей рукоятью, который не сработал. Тишина стояла такая, что Фаун подумала: уж не оглохла ли она.

Но нет: справа донеслось шарканье. Фаун резко повернулась, собираясь схватить нож и кинуться на помощь. Магия, заключенная в ноже, может быть, и подвела, но острое лезвие сохранилось. Однако те три глиняных человека, что все еще были на ногах, больше не пытались разорвать Дага на части. Напротив, они, подвывая, обратились в бегство. Один в отчаянной спешке сбил Фаун с ног, хотя явно не имел никаких враждебных намерений. На этот раз Фаун так и осталась на четвереньках, ловя ртом воздух. Ей казалось, что ее тело должно было бы перестать дрожать от полного изнеможения, но запас дрожи никак не иссякал. Фаун пришлось стиснуть зубы, чтобы они не стучали, как у замерзающего насмерть человека. Живот у нее болел.

В десяти футах от Фаун, раскинув ноги, на земле сидел Даг; рот его был открыт, и дышал он так же тяжело, как она сама. На лице его было написано потрясение. Левый рукав его рубашки был оторван, и лишенная кисти рука кровоточила. Должно быть, Дага сильно ударили по лицу: один слезящийся глаз уже заплывал.

Фаун шарила вокруг, пока ее рука не коснулась зеленой рукояти другого ножа – того, который сломался в теле Злого. Только куда же делся Злой?

– Прости... прости... я его сломала, – запричитала Фаун. Слезы текли у нее по носу и попадали в рот. – Прости...

– Что? – Даг изумленно посмотрел на Фаун и медленно пополз к ней, опираясь на одну руку и прижав другую к груди.

Фаун дрожащей рукой показала на нож.

– Я сломала твой волшебный нож.

Даг непонимающе вытаращился на зеленую рукоять, словно видел ее впервые в жизни.

– Да нет, все в порядке... Так и должно было случиться. Они, когда достигают цели, ломаются. Когда им удается научить Злого, как умирать.

– Что?

– Злые бессмертны. Они не могут умереть. Даже если разорвать Злого на тысячу клочков, суть Злого просто скроется в другой норе и восстановит себя, сохранив все свои знания и тем самым став вдвое опаснее. Сами по себе Злые не могут умереть, так что приходится разделять с ними смерть.

– Не понимаю.

– Я тебе все объясню, – выдохнул Даг, – потом.

Он перекатился на спину. Его всклокоченные волосы слиплись от пота, глаза цвета сассафраса, прищурившись, смотрели в потолок.

– Отсутствующие боги... Мы сделали это! Готово... Это сделала ты! Что за неразбериха... Мари меня убьет. Сначала, правда, расцелует. Расцелует нас обоих.

Фаун поднялась на колени и обхватила руками живот.

– Почему первый нож не сработал? Что было не так?

– Он не был заряжен. Прости, я не подумал... в спешке. Дозорный определил бы на ощупь, который нужен. Ты, конечно, не могла различить... – Даг повернулся на левый бок и протянул руку к ножу с синей рукоятью. – Это мой, для меня, когда придет время. – Его рука коснулась ножа и отдернулась. – Что за?.. – Приоткрыв губы и внезапно насторожившись, он снова осторожно протянул руку к ножу. На этот раз он отдернул ее не так резко, но безумная радость у него на лице угасла. – Странно. Очень странно.

– Что такое? – бросила Фаун. Боль и растерянность сделали ее голос резким. Все ее тело болело, голова, казалось, была наполовину оторвана, в животе волнами накатывала боль. – Ты ничего мне не объясняешь, вот я и делаю глупости, только я тут ни при чем.

– Ох, я думаю, что на этот раз при чем. Таково правило. Почет получает тот, кто совершил, независимо от того, как совершил. Поздравляю тебя, Искорка. Ты только что спасла мир. Мой отряд будет просто счастлив. – Фаун подумала было, что Даг безжалостно смеется над ней, но хотя слова его казались дикими, ровный голос звучал совершенно серьезно, а глаза смотрели ласково... без намека на насмешку.

– Может, ты просто свихнулся, – ворчливо сказала Фаун, – поэтому-то и городишь бессмыслицу.

– Неудивительно, если я свихнулся, – с готовностью согласился Даг. Он с кряхтеньем встал на колени, опираясь на правую руку, и подвигал подбородком, словно разминая онемевшее лицо, и заморгал, как сова. – Мне нужно убраться подальше от этой мертвой грязи. Она ужасно оскверняет мой Дар.

– Твой... что?

– Это я тоже объясню тебе потом, – вздохнул Даг. – Объясню все, что только захочешь. Я перед тобой в долгу, Искорка. Весь мир перед тобой в долгу. – Немного подумав, он добавил: – То есть многие люди. Это ничего не меняет.

Даг протянул было руку к уцелевшему ножу, потом помедлил, и выражение его лица стало отсутствующим.

– Не окажешь ли мне услугу? Возьми нож и неси его с собой. Рукоять и обломки другого тоже. Их следует похоронить как подобает.

Фаун старалась не смотреть на его культю – розовую, припухшую и, похоже, причинявшую боль.

– Конечно, конечно. Они не сломали твою... штуку для руки? – Фаун заметила в нескольких футах от себя кожаный мешочек и поползла за ним – она не была уверена, что уже сможет держаться на ногах. Фаун собрала обломки в свой оторванный рукав, а уцелевший нож сунула в ножны.

Даг потер левую руку.

– Боюсь, что так. Предполагалось, что так протез сниматься не будет. Дирла все поправит, она умеет работать с кожей. Такое случается не в первый раз.

– С твоей рукой все в порядке?

Даг еле заметно улыбнулся.

– Она тоже так уж легко не отделяется, хоть человек-медведь и старался. Ничего не сломано. Ей просто нужен отдых.

Даг рывком поднялся на ноги и постоял, расставив ноги и покачиваясь, пока не убедился, что снова не упадет. Прихрамывая, он обошел пещеру, подняв сначала свой сломанный протез, который он повесил на плечо за ремешки, потом свой большой нож. Вытерев его своей перепачканной рубашкой, Даг сунул нож в ножны. Оглядев пещеру и убедившись, что больше ему ничего не нужно, он вернулся к Фаун.

Резкие судороги, когда девушка попыталась подняться, согнули ее пополам. Даг помог ей встать на ноги. Фаун сунула кожаный мешочек и узелок из оторванного рукава себе за пазуху. Держась друг за друга, Фаун и Даг похромали к выходу из пещеры.

– Как насчет глиняных людей? Они не нападут на нас снова? – со страхом спросила Фаун, когда они ступили на тропу, идущую по краю мертвого ущелья.

– Нет. Все кончается со смертью Злого. К глиняным людям возвращается их звериная суть, только от подобий человеческих тел им никак не избавиться. Обычно они в панике убегают. Ничего хорошего бедняг, впрочем, не ждет. Мы из милосердия убиваем их, когда удается. Иначе они быстро и мучительно гибнут.

– Ох...

– Те люди, разум которых Злой захватил, приходят в себя – окутывающий их туман рассеивается.

– Злые и людей порабощают?

– Когда их сила возрастет... Думаю, этот мог уже завести людей-рабов, хоть он и был еще на первой стадии.

– И они... освободятся? Где бы ни находились?

– Иногда освобождаются, иногда сходят с ума... Бывает по-всякому.

– От чего это зависит?

– От того, что они делали. Они ведь все помнят, понимаешь ли.

Фаун не была так уж уверена, что понимает, да ей не особенно и хотелось.

Воздух был теплым, но заходящее солнце светило сквозь голые ветви, как будто зима странным образом смешалась с летом.

– Этот день длится как десять лет, – вздохнул Даг. – Мне нужно поскорее покинуть эту отравленную землю. Мой конь слишком далеко, чтобы я мог его позвать. Пожалуй, мы возьмем этих. – Он показал на двух лошадей, привязанных к дереву у ручья, и повел Фаун по извилистой тропе. – Не вижу никакой сбруи. Ты сможешь ехать без седла?

– Обычно могу, только сейчас я чувствую себя совсем больной, – призналась Фаун. Ее все еще трясло, она чувствовала себя замерзшей и грязной. Глубокий вдох вызвал новую судорогу. Это было нехорошо, что-то шло неправильно. Фаун думала, что уже избавилась от страха, израсходовала запас на год вперед, но теперь начала сомневаться.

– Ах... Как ты думаешь – ты будешь чувствовать себя лучше, если я посажу тебя перед собой?

У Фаун мелькнуло неприятное воспоминание о том, как она ехала с разбойником сегодня утром... неужели только сегодня утром? Даг прав, день больше похож на десятилетие. Не надо глупить. Это же Даг – он совсем другой. Вообще-то Даг не похож ни на кого, кого Фаун встречала в жизни. Фаун сглотнула.

– Ага... я... наверное...

Они, спотыкаясь, добрались до лошадей. Даг провел рукой по спинам коней, что-то беззвучно напевая себе под нос, отвязал одну и отпустил, сняв с нее веревку. Лошадь потрусила прочь, явно обрадованная возможности покинуть безжизненное ущелье. Вторая была стройной гнедой кобылой с белыми чулками и звездочкой во лбу. Даг привязал к ее узде веревку, чтобы сделать поводья, и подвел к лежащему на земле бревну. Он все время пытался что-то делать левой рукой, морщился и только тогда вспоминал, что лишился протеза, и это заставляло сердце Фаун странно сжиматься.

– Ты сможешь сесть сама, или тебя подсадить?

Фаун стояла, бледная и дрожащая.

– Даг... – прошептала она испуганно.

Он резко обернулся и с вниманием склонился к ней.

– Что?

– У меня кровотечение.

Он снова подошел к девушке.

– Где? Они поранили тебя? Я не заметил...

Фаун сглотнула и подумала, что, не будь ее лицо зеленым там, где его не покрывали синяки, оно стало бы пунцовым. Еще тише она выдохнула:

– Между... между ног.

Ликование, то и дело появлявшееся на лице Дага с тех пор, как был убит Злой, исчезло, словно стертое тряпкой.

– Ох... – И ему, что самое поразительное, не потребовалось, слава богу, никаких объяснений... у Фаун уже не оставалось ничего – ни слов, ни храбрости, ни идей.

Даг сделал глубокий вдох.

– Нам все равно нужно уйти отсюда. Эта земля смертоносна. Я должен отвезти тебя куда-нибудь. Мы просто будем двигаться быстрее, вот и все. Тебе придется мне помочь... мы будем помогать друг другу.

После двух довольно неуклюжих попыток им обоим удалось наконец взгромоздиться на гнедую кобылу, которая, к счастью, оказалась кроткой и покладистой. Фаун сидела, свесив ноги на одну сторону, положив голову на плечо Дагу и обвив рукой его шею, так что Даг правой рукой мог править лошадью. Он щелкнул языком и послал лошадь рысью к выходу из ущелья.

– Держись за меня, – прошептал он в волосы Фаун, – не отпускай, слышишь?

Мир вокруг кружился, но ее ухо слышало ровное биение сердца Дага, и Фаун печально кивнула.

5

К тому времени, когда они добрались до разграбленной фермы, и юбка Фаун, и штаны Дага пропитались ярко-красной кровью.

– Ох, – смиренно прошептала Фаун, когда Даг помог ей слезть с лошади, – прости...

Даг спокойно, как он надеялся, поднял бровь.

– Что? Да ну, это всего лишь кровь, Искорка. Мне в жизни пришлось иметь дело с большими ее количествами, чем найдется во всем твоем теле. – Проклятие, именно в теле девчонки этот красный потоп и должен бы оставаться. «Не сметь паниковать!» Дагу хотелось взять Фаун на руки и внести в дом, но он сомневался в том, что у него хватит сил. Ему нужно продолжать двигаться, иначе его собственное избитое тело задеревенеет... так что он правой рукой обхватил Фаун за плечи и, предоставив лошадь собственной судьбе, помог девушке подняться на крыльцо.

– Почему так случилось? – проговорила Фаун так тихо и жалобно, что Даг усомнился: говорит она это ему или самой себе.

Даг заколебался. Да, она совсем молоденькая, но ведь...

– Разве ты не знаешь?

Фаун подняла на него глаза. Синяк на левой половине ее лица приобрел лиловый оттенок, царапины подсохли.

– Знаю, – прошептала Фаун. Говорить твердо она заставляла себя только усилием воли. – Но ты знаешь так много... Я надеялась, что у тебя может найтись другой ответ. Глупо с моей стороны.

– Это с тобой сделал Злой... попытался сделать. – Мужество изменило Дагу, и он отвел взгляд. – Он украл жизненную силу твоей малышки. Он использовал бы ее для своего следующего превращения, но мы успели его убить. «А я не успел помешать... Проклятие, всего пять минут! Если бы я появился на пять минут раньше!» Да, только если бы однажды он появился раньше всего на пять секунд, у него бы была цела левая рука, а еще если бы он быстрее скакал по той дороге и был не таким усталым... Хватит! Если бы он добрался до логова намного раньше, он мог совсем не увидеть Фаун.

И что случилось с его разделяющим ножом в той ужасной неразберихе? Он ведь был пуст, а теперь – Даг мог бы в этом поклясться – он оказался заряжен, а такого не должно было произойти. «Эх, старый дозорный, разбирайся со своими бедами по одной, иначе собьешься с пути». Нож мог подождать. Фаун не могла.

– Тогда... тогда слишком поздно... чтобы спасти... что-нибудь.

– Никогда не бывает слишком поздно спасти что-нибудь, – строго сказал Даг. – Просто это может оказаться не то, чего ты хотела. – Обычно именно такие слова самому Дагу после нанесенного ему увечья требовалось слышать постоянно, только какое отношение они имели к теперешней беде Фаун? Даг попробовал еще раз, понимая, что ни его собственное, ни ее сердце не выдержит неопределенности. – Ее мы потеряли, тебя – нет. Твоя главная забота теперь – выжить сегодня ночью и набраться сил. А дальше посмотрим.

Сумерки сгустились, и в кухне царил унылый полумрак, но все же Даг разглядел, что беспорядок там был не такой, как раньше.

– Сюда, – сказала Фаун. – Не ходи по пролитому варенью.

– Ага, вижу.

– Тут есть несколько огарков свечей – на очаге и еще где-то. Нет, нет, там я лечь не могу – я запачкаю перины.

– Мне они кажутся самым подходящим местом – лежат ровно, Искорка. В чем я уверен, так это в том, что тебе необходимо лечь. – Дыхание Фаун было слишком быстрым и поверхностным, кожа слишком липкой, а аура обрела нехороший серый оттенок, что, как знал Даг по собственному печальному опыту, говорило о серьезных повреждениях.

– Ну ладно. Только найди что-нибудь... чтобы положить сверху.

Сейчас явно был неподходящий момент, чтобы спорить с женскими чудачествами.

– Хорошо.

Даг раздул еще не погасшие угли, подбросил щепок и зажег два огарка; один он оставил рядом с Фаун, а со вторым торопливо отправился на поиски. Ему смутно помнилось, что в ящиках шкафов на втором этаже еще оставались какие-то вещи. Дозорному полагалось быть изобретательным. Что больше всего нужно Фаун? Выкидыш – достаточно естественное явление, даже если его причина в этом случае совершенно неестественна; Даг был более или менее уверен, что женщины обычно переносят их достаточно легко. Лучше бы было, конечно, если бы они больше рассказывали или если бы Даг слушал более внимательно. Фаун нужно лежать – это он помнил. Устроить ее поудобнее? Звучит как жестокая шутка... Спокойнее! Наверняка ей будет приятнее оказаться чистой... по крайней мере сам Даг, поправляясь после тяжелой раны, бывал благодарен, когда его мыли.

«Что ж, раз не можешь устранить главную проблему, займись чем-нибудь другим. И кому из вас это поможет больше?»

Спокойнее. Нужно полотенце и не загаженный, если повезет, колодец.

Поиски заняли больше времени, чем Дагу хотелось бы; ему пришлось, стиснув зубы, согласиться с тем, что пока Фаун останется лежать прямо на этом проклятом полу... В конце концов Даг нашел платье, которое, правда, было Фаун велико, несколько старых заплатанных простыней, чистые тряпки для прокладок, мыло и воду. В момент мрачного озарения Даг нашел способ преодолеть смущение девушки: он попросил ее обмыть ему руку, как если бы нуждался в помощи.

Фаун все еще трясло; она относила озноб за счет пережитого страха, но Даг знал, что причина этого, как и ледяной кожи и блеклой ауры, в другом. Чтобы облегчить состояние Фаун, он укрыл ее всем, что только нашел в доме, и развел жаркий огонь. Последний раз, когда Даг видел женщину, свернувшуюся в такой комок, был, когда клинок проткнул одну из дозорных почти до позвоночника... Он нагрел в очаге кирпич, обернул его тряпкой и приложил к животу Фаун; это, к его радости, кажется, помогло: дрожь прекратилась, а аура просветлела. Наконец, чистая и прибранная, как положено больной, Фаун отодвинула немного кирпич, согревшись, и посмотрела на сидящего с ней рядом на полу Дага.

– Для себя-то одежду ты нашел? – спросила она. – Хотя, наверное, должно очень повезти, чтобы нашлось что-то тебе по размеру.

– Еще не смотрел. У меня есть запасная одежда в седельной сумке. Правда, сумка там же, где мой конь. Если мне выпадет удача, мой отряд найдет Копперхеда и приведет сюда. Хорошо бы, чтобы они уже начали меня искать.

– Если бы ты что-то для себя нашел, я могла бы завтра выстирать... Мне жаль, что я...

– Искорка, – хрипло прокаркал Даг, наклоняясь к девушке, – не нужно извиняться передо мной.

Фаун съежилась. Даг взял себя в руки.

– Понимаешь, уж очень противно выглядит плачущий дозорный. Я и так уже весь слезливый и сопливый. А если прибавить ко всему синяк вокруг глаза, то этого хватит, чтобы тебя затошнило. И тогда придется убираться снова, а нам это ни к чему. – Даг щелкнул Фаун по носу – пусть это и было совершенно неуместно в отношении женщины, которая только что спасла мир, зато настроение Фаун улучшилось, она даже слабо улыбнулась. – Ладно, по этой части мы многого добились. А как насчет еды?

– Не думаю, что смогу сейчас есть. А ты давай подкрепись.

– Тогда попей. И не спорь со мной. Я точно знаю: после потери крови нужно много пить. – И кровотечение все еще продолжается... Сколько это может длиться?

При обследовании с помощью огарка свечи поразительных находок в подвале Дагу попалась коробка сушеного сассафраса, и, не будучи уверен в качестве колодезной воды, он приготовил для них обоих отвар. Оказалось, что ему ужасно хочется пить, и он показал Фаун пример, осушив подряд две кружки. Фаун послушно, как наивный юный дозорный, сделала то же самое. «И почему это они всегда делают все, что им скажешь?» Кроме тех случаев, конечно, когда не делают...

Даг уселся рядом с Фаун, привалившись к стене и вытянув ноги, и не спеша стал прихлебывать напиток.

– Я смог бы больше сделать для твоих... внутренностей – обычные штучки дозорных с использованием Дара, – если только...

– Дар, – перебила его Фаун, приподнимаясь и глядя на него серьезными глазами. – Ты обещал рассказать мне о нем.

Даг глубоко втянул воздух, гадая, как объяснить это крестьянской девчонке, чтобы она поняла его правильно.

– Дар... Это способность чувствовать все вокруг – любое живое существо, где оно находится, в каком состоянии... Да и не только живое существо, хотя они светятся ярче всего. Никто на самом деле не знает – то ли мир порождает Дар, то ли Дар порождает мир, только именно Дар высасывают из живых существ Злые, чтобы насытиться, и именно потеря Дара убивает все вокруг логова. Посередине действительно скверного места, опустошенного Злым, не только все, что когда-то было живым, умирает, даже скалы не могут сохранить свою форму. С помощью Дара Стражи Озера как раз и чувствуют жизненную силу.

– Это магия? – с сомнением спросила Фаун. Даг покачал головой.

– Не в том смысле, какой придают этому слову крестьяне. Нельзя получить что-то из ничего. Просто такова глубинная суть мира. – Даг в ответ на откровенно непонимающий взгляд Фаун попытался объяснить доходчивее: – Мы используем слова, которыми обычно описываем зрение, осязание и другие чувства, но на самом деле Дар на них совсем не похож. Это вроде того, как ты определяешь... Вот что, закрой-ка глаза.

Фаун озадаченно подняла брови, но послушалась.

– А теперь... Где низ? Покажи.

Палец Фаун показал на пол, и большие карие глаза открылись, все еще сохраняя недоуменное выражение.

– Как ты это узнала? Ты ведь ничего не видела.

– Я... – Фаун заколебалась. – Я чувствовала. Чувствовала всем телом.

– Вот и Дар на это похож. – Даг снова отхлебнул из кружки – теплый напиток успокаивал его горло. – Люди – самые сложные и самые яркие существа, которых видит Дар. Мы видим друг друга, если только не ограничиваем Дар, чтобы не отвлекаться. Это вроде того, как если прикрыть глаза или завесить фонарь плащом. И еще ты можешь... Стражи Озера могут уравнять свою жизненную силу с жизненной силой другого человека. Если удается уравнять в точности – почти что проникнуть в другого человека, – тогда можно поделиться силой, восстановить ритм, заживить рану, остановить кровотечение... вообще не дать пострадавшему соскользнуть в холодную темноту. Вернуть другого к равновесию. Я сделал такое с мальчишкой-дозорным... о боги, неужели это было всего прошлой ночью?

«Саун... Ах, нужно перестать думать о нем как о Сауне-Ягненке, иначе это как-нибудь сорвется у меня с языка, а он мне такого никогда не простит. В бою разбойник огрел его молотом, сломал ребра, ушиб сердце и легкие. Мне удалось сразу же влить в него жизненную силу, заставить танцевать со мной. Вышло довольно грубо, но я спешил...»

– Он бы умер? Если бы не ты?

– Э-э... может быть. Если он так решит, я спорить не буду: вдруг удастся, пока он под впечатлением, отучить его наконец от этих его замахов с плеча. – Даг ухмыльнулся, но тут же снова стал серьезным. Еще питья... проклятие, оно кончилось... – Беда в том... У тебя повреждена матка, я вижу это как дыру в твоей ауре. Только я не могу уравнять свою жизненную силу с твоей и помочь, потому что у меня-то матки нет. Такого органа у меня нет, и нет соответствующей жизненной силы. Будь тут Мари или одна из девушек, они, наверное, смогли бы помочь. Только мне не хочется оставлять тебя одну на восемь, а то и двенадцать часов – кто знает, сколько времени потребуется, чтобы их найти и привезти сюда.

– Нет, нет, не надо! – Фаун вцепилась в ногу Дага, потом смущенно отдернула руку. Она снова свернулась клубком, и Даг задумался: насколько сильные у нее боли? Очень сильные, решил он.

– Хорошо. Выходит, придется справляться по-крестьянски. Ты знаешь, что в таких случаях делают женщины на фермах?

– Ложатся в постель, я думаю.

– Твоя мать или сестры ничего тебе не рассказывали?

– Сестер у меня нет, а все братья старше меня. Матушка научила меня многому, но она не повитуха. И она всегда так занята... Я просто думаю, что тело ежемесячно очищает себя, хотя некоторые женщины при этом чувствуют себя плохо. По-моему, все в порядке, если крови немного, но плохо, если кровотечение сильное.

– Ладно, так скажи мне, как обстоят дела с тобой, хорошо?

– Хорошо, – с сомнением ответила Фаун.

Выражение лица девушки стало замкнутым и сосредоточенным. Она словно мучительно, лишившись Дара, пыталась расслышать, где ее тело фальшивит, или напрасно высматривала внутри себя тот, другой огонек, который так ярко горел только сегодня утром, а теперь погас. Пожалуй, решил Даг, Фаун была слишком молчалива с того момента, как они выбрались из логова. Это заставляло его тревожиться и отчаянно искать выход.

Даг подумал, не стоит ли ему приписать себе нескольких сестер, чтобы поднять свой авторитет.

– Знаешь, я ведь очень опытный дозорный, – выпалил он в напряженной тишине. – Я однажды принял роды на дороге у Мертвого озера. – Тут он усомнился, что в данных обстоятельствах о том происшествии стоило рассказывать, но было слишком поздно менять тему. – Ну, не одной рукой, конечно, тогда у меня были еще обе руки, только все равно я был очень неуклюжим. К счастью, это был четвертый малыш у той женщины, и она была в состоянии говорить мне, что делать. Так она и поступила – не стесняясь в выражениях. Ей не очень-то понравилось, что приходится обходиться моей помощью. Как только она меня не обзывала! Ее ругательства я берегу как сокровище – они очень пригодились мне, когда пришлось учить уму-разуму бестолковых молодых дозорных. Мне тогда было двадцать два, и я ужасно гордился своим подвигом, словно сам родил младенца. Скажу тебе честно: ни одного разбойника я не боялся так, как той женщины.

Рассказ вызвал у Фаун слабую улыбку, как Даг и надеялся. Вот и хорошо, что он не стал придумывать несуществующих сестер: ведь Фаун могла спросить, как их зовут, и тут воображение могло ему изменить. Веки Дага стали такими тяжелыми, словно кто-то незаметно привесил к ним свинцовые гири. Комната начинала неприятно кружиться.