В заключение выступили мы с Ворошиловым. Наши указания, а также все ценные предложения, высказанные на совещании, легли в основу специального приказа по тактике действий в предстоящем наступлении.
      Приказ требовал от командиров большой гибкости, инициативы и в то же время рекомендовал ряд оправдавших себя тактических приемов.
      При наступлении на обороняющуюся пехоту, например, предлагалось с фронта сковывать ее огнем спешенных подразделений, а в обход флангов и в тыл бросать конницу. Атаковать в конном строю разрешалось лишь в том случае, если пехота захвачена врасплох и не успеет развернуться для боя или поспешно отходит.
      В случае контратак противника рекомендовалось спешенным подразделениям демонстративно отступать, а главным силам скрытно в конном строю сосредоточиваться на флангах и в удобный момент внезапно атаковать. "Всякий бой, - подчеркивалось в приказе, - должен быть развит в неотступное преследование врага до полного его разгрома или пленения".
      Особое внимание уделялось искусному применению пулеметов на тачанках и конной артиллерии. Приказ требовал широко маневрировать огнем. Конная артиллерия и пулеметные тачанки должны были, используя свою подвижность, в бою менять огневые позиции, чтобы создавать фланговый и перекрестный огонь. Действовать артиллерии надлежало не только в составе дивизионов, но и батарей, взводов и даже отдельными орудиями. Частям предлагалось усилить разведку, повысить бдительность сторожевого охранения.
      Уже на следующий после совещания день полештарм разослал этот приказ во все соединения и в специальные части Конармии. Его тактические положения были изучены в каждом подразделении и стали руководящими в последующих операциях.
      Утром 3 июня поступила директива Юго-Западного фронта. Наша армия получила задачу прорвать польский фронт на линии Новофастов - Пустоваров и стремительным ударом захватить город Фастов. После этого, действуя по тылам противника, Конармия должна была разбить его киевскую группировку.
      Изучив директиву, мы пришли к выводу, что наступление на Фастов явилось бы в лучшем случае ударом во фланг, а вовсе не в тыл 3-й польской армии. При этом Конармия не только не получала оперативного простора, а, напротив, сама могла стать объектом атаки войск противника непосредственно с полосы обороны.
      Мы доложили командованию фронта свои доводы. Оно согласилось с нами и оставило для Конармии прежнее направление удара - на Казатин, Бердичев.
      В разговоре по прямому проводу А. И. Егоров порекомендовал нам укрепить основной штаб Конармии и предложил на должность начальника штаба Л. Л. Клюева. У нас не было возражений против этого назначения. Мы хорошо знали Леонида Лавровича по царицынской обороне, когда он успешно руководил штабом 10-й армии. Клюев - полковник русского Генерального штаба - вступил в Красную Армию в 1918 году. Он отличался исключительным трудолюбием, скромностью и хорошо знал штабную работу. После гражданской войны Леонид Лаврович работал в Военно-химической академии, за крупные военно-научные труды был удостоен ученой степени доктора военных наук.
      В тот же день Реввоенсовет армии издал приказ на прорыв неприятельского фронта.
      Операция намечалась на утро 4 июня. Но выпавший вечером сильный дождь расквасил дороги. Возникло опасение, что войска не успеют выйти в исходные районы к назначенному времени, да и конский состав утомится так, что не в состоянии будет после прорыва неприятельского фронта сделать в тот же день двадцатипяти-, тридцатикилометровый бросок в оперативную глубину противника.
      С разрешения командующего фронтом начало наступления перенесли на 5 июня.
      По нашему замыслу главные силы армии сосредоточивались в мощный кулак на участке Самгородок - Озерна - Снежна шириной 10-12 километров. Оперативное построение войск предусматривалось в два эшелона. В первом эшелоне наступали 4-я, а за ее флангами, уступами назад, 14-я и 11-я кавалерийские дивизии, последняя без 3-й бригады. При этом правофланговой 14-й дивизии приказывалось наносить удар на Самгородок, 4-й, в центре, - на Озерну, левофланговой 11-й - на Снежну. Для развития успеха после прорыва от дивизий первого эшелона требовалось в первый день выйти на рубеж реки Растовица и нарушить железнодорожное сообщение противника между Казатином и Киевом.
      Сложный маневр предстояло совершить назначенной во второй эшелон 6-й кавалерийской дивизии. В ночь на 5 июня она должна была сдать свой участок в районе Липовца и к утру сосредоточиться в селе Бурковцы. С началом наступления ей приказывалось двигаться на Снежну и быть готовой развить успех любой из дивизий. 6-й конартдив направлялся в район сосредоточения 4-й дивизии, где создавалась артиллерийская группа обеспечения прорыва.
      3-я бригада 11-й дивизии, усиленная всеми нашими бронепоездами, сменяла 6-ю дивизию у Липовца. Ее задача - с рассветом 5 июня под прикрытием всех огневых средств демонстрировать наступление и этим отвлечь внимание противника от направления нашего главного удара. В дальнейшем бригаде предстояло, обеспечивая левый фланг ударной группы, оказать правофланговым частям 14-й армии помощь в овладении Гайсином.
      В резерве оставался Особый кавалерийский полк, который к утру 5 июня сосредоточивался в населенном пункте Татариновка, куда переходил и полевой штаб армии.
      Начальнику воздухофлота армии М. П. Строеву ставилась задача с рассветом 5 июня вести разведку, следить за движением колонн противника в районах городов Бердичев, Казатин, Белая Церковь, Липовец и наносить бомбовые удары.
      Предстоящая операция, и особенно действия в оперативной глубине противника, требовали от соединений большей маневренности. Поэтому Реввоенсовет армии принял решение освободить дивизии от лишнего груза. Разрешалось брать только обозы первого разряда с боеприпасами,
      продовольствием и санитарные перевязочные отряды.
      Обозы второго разряда сводились в отдельную группу и направлялись на станцию Поташ. Здесь предусматривалось пополнить их патронами, снарядами, продовольствием, фуражом из армейских баз, а затем подтянуть к армии либо через образовавшийся прорыв, либо за Фастовской группой. Руководство этим поручалось С. К. Минину и С. Н. Орловскому.
      С утра 4 июня армия начала перегруппировку. Погода стояла отвратительная. Прекратившийся было ночью дождь к утру пошел снова, и не было надежды, что он скоро кончится. Хмурые промокшие бойцы нехотя строились в колонны, покрикивали на лошадей и на чем свет стоит кляли распутицу.
      И все-таки даже непогодь имела свои преимущества. Хоть и неприятно было долгие часы качаться в седле под потоками воды да месить грязь, зато гарантия - польская авиация не нападет. Думалось, и наземный противник в такую погоду был менее бдительным. Дождь обеспечивал нам скрытность передвижения.
      Польское командование, озадаченное затишьем, предприняло разведку боем. В 12 часов крупные силы пехоты и конницы из района Сквиры перешли в наступление против 14-й дивизии. Они оттеснили наши правофланговые части и создали угрозу тылу Конармии. Чтобы ликвидировать опасность, пришлось ввести в бой всю 14-ю дивизию и одну бригаду 4-й. Только к вечеру удалось отбросить противника и продолжать начатую перегруппировку.
      После обеда мы с К. Е. Ворошиловым выехали в 4-ю дивизию, чтобы утром следующего дня лично руководить операцией. Погода по-прежнему была пасмурной. Небо, обложенное сплошными мутно-серыми тучами, поливало землю мелким дождем.
      Сопровождаемые эскадроном Реввоенсовета, мы ехали молча, кутаясь в плащи, придерживая лошадей на размытом проселке.
      Ночевать решили в Татариновке, в пяти километрах от Рыбчинцев, куда к утру должны были прибыть начальники дивизий для доклада о готовности к атаке и для получения последних указаний.
      Татариновка встретила нас тишиной. Она казалась вымершей, не слышалось даже лая собак на околице. Остановились в доме, утопающем в зелени большого сада.
      День подходил к концу. Быстро опустились сумерки. Дождь понемногу слабел, а к полуночи совсем прекратился.
      Поужинав, стали укладываться спать. Ворошилов аккуратно свернул свою видавшую виды кожаную тужурку и положил на широкую лавку. Расстегнув воротник гимнастерки, он прилег и закрыл глаза. Я последовал его примеру.
      Но заснуть в эту ночь не удалось. В комнате было душно, а на душе неспокойно. Казалось, все рассчитано, предусмотрены любые случайности. А получится ли, как задумано? Успеют ли дивизии к утру выйти в исходные районы? И не раскроет ли противник нашего замысла?
      Ворошилов ворочался с боку на бок, а потом привстал и начал растирать большими пальцами рук свои тронутые сединой виски. Это было первым признаком, что у него разболелась голова. Как-то Климент Ефремович рассказывал мне, что головные боли стали донимать с тех пор, как в 1905 году во время одной из забастовок в Луганске жандармы избили его до потери сознания.
      Понимая, как он мучается, я предложил выйти во двор, на воздух. Ворошилов согласился, и мы присели на мокром крыльце, всматриваясь в темноту, прислушиваясь к ночным звукам.
      Прямо против нас, в дальнем углу двора, похрустывали овсом и позванивали удилами лошади. Справа от крыльца раскинулся густой сад, огороженный низким частоколом. Оттуда тянуло туманной сыростью и прохладой. Слева, под навесом, тихо переговаривалась разместившаяся на ночлег группа бойцов.
      Откуда-то издалека прилетел гул артиллерийского выстрела, и как бы отзвуком его раскатилась длинная пулеметная очередь. На западе небосвод озарился багровыми вспышками ракет. И снова все тихо.
      Мы сидели молча. Я думал о бойцах, которые в эту сырую, туманную ночь по раскисшим дорогам и просто без дорог, по лощинам и через темные перелески двигались на новый рубеж, помогая лошадям тянуть по липкой грязи орудия, пулеметные тачанки, повозки. А с восходом солнца, не успев отдохнуть, они пойдут на штурм неприятельской обороны...
      На рассвете прискакал Зотов, мокрый с головы до ног и страшно расстроенный.
      - Что случилось, Степан Андреевич? - удивленный его видом, спросил я.
      - Выкупаться пришлось, - сердито ответил Зотов, стряхивая с фуражки воду. - В тумане да в темноте свалился вместе с конем в грязную яму, будь она неладна.
      Степан Андреевич доложил, что все соединения вышли в исходные районы. Противник, по всему видно, ничего не заметил.
      Наскоро позавтракав, мы с К. Е. Ворошиловым выехали в Рыбчинцы. Отдохнувшие за ночь кони шли бодрой рысцой, гулко шлепая копытами по грязной дороге. Густой туман скрывал широкие лощины, серой пеленой окутывал перелески и разросшийся в низинах кустарник.
      Первые километры проехали в сравнительной тишине, особо не ощущая близости фронта. Но вот с юга, со стороны Липовца, донесся гул артиллерийской канонады, и сразу же на некоторых участках обороны противника в небо взвились ракеты. Это 3-я бригада 11-й дивизии и бронепоезда начали демонстрацию наступления.
      Через полчаса мы были на месте. У деревенской церкви уже ожидали Д. Д. Коротчаев, Ф. М. Морозов и А. Я. Пархоменко. Отсутствовал только С. К. Тимошенко. Его 6-я дивизия форсированным маршем двигалась из-под Липовца в Бурковцы.
      - Ну как у вас дела? - спросил я начдивов.
      - Все идет хорошо, - за всех ответил Коротчаев. - Туман нам на руку. Части занимают исходное положение. Вторая бригада спешилась и продвигается к восточной окраине Озерны. Третью направил в обход этой деревни. Первая бригада Литунова в резерве, здесь, на окраине Рыбчинцев. Дивизионная артиллерия и артдивизион шестой дивизии заняли огневые позиции. Правда, в грязи застряли броневики, которые должны сопровождать в атаке части второй бригады. Послал эскадрон вытаскивать их.
      - Третья бригада осталась у Липовца, - доложил Ф. М. Морозов. Остальные здесь. Первую спешил и двинул в обход Снежны с юго-запада, а вторую нацелил на северную окраину. Не могу использовать автоотряд имени Свердлова - машины буксуют.
      - А твои где? - повернулся к Пархоменко Ворошилов.
      - Головная вторая бригада выдвигается к юго-восточной окраине Самгородка. Главные силы идут туда же по большой дороге из Горобеевки. Противник проявляет беспокойство: местность освещает ракетами, периодически ведет огонь из Самгородка.
      Потом мы вместе с начдивами поднялись на колокольню, надеясь рассмотреть положение дивизий и передний край обороны противника. Но увидеть ничего не удалось. Туман, словно дымовая завеса, закрывал все вокруг. Только когда стреляли вражеские батареи или в небе вспыхивали ракеты, на мгновение выступали смутные очертания высот.
      Противник вел огонь вслепую. Мне вспомнилось, как два дня назад на допросе пленные показали, что польское командование если и ожидает наступления Конной армии, то только на липовецком направлении, где в последние дни активно действовали наша самая многочисленная 6-я кавдивизия и бронепоезда. А вообще среди неприятельских войск ходили слухи об отходе красной конницы к станции Поташ. Вероятно, противник заметил перемещение обозов второго разряда, и это ввело его в заблуждение.
      Словом, все говорило за то, что наступление будет для него неожиданным. Конная армия, словно сжатая пружина, изготовилась для нанесения сокрушительного удара.
      Посоветовавшись, мы с К. Е. Ворошиловым решили начинать атаку. Вместе с Д. Д. Коротчаевым и А. Я. Пархоменко отправились в 4-ю дивизию.
      Миновав притихшую деревню, оказались на холме, вблизи артиллерийских позиций артгруппы. Туман начал редеть, и на широком ржаном поле стали видны полки 2-й бригады И. В. Тюленева. Совсем недавно М. И. Калинин вручил им Почетные Красные знамена ВЦИК.
      Спешенные эскадроны под покровом тумана без выстрелов приближались к восточной окраине Снежны. Вначале все шло тихо. Но потом послышались беспорядочные выстрелы. Очевидно, конармейцы натолкнулись на боевое охранение противника.
      Из Рыбчинцев вышли три броневика 32-го автобронеотряда А. Ю. Войткевича. Набирая скорость, они устремились к эскадронам. Как только броневики поравнялись с передовыми цепями наступающих, бригада И. В. Тюленева с криком "ура" поднялась в атаку. Левее наступали полки 3-й бригады А. А. Чеботарева.
      Казалось, никто и ничто не может остановить эту стремительно надвигавшуюся на врага лавину. Но противник не дрогнул. Из Озерны ударила артиллерия, тут же застрочили пулеметы, раздались винтовочные залпы. Прижатые ливнем свинца, наши цепи залегли, а затем стали откатываться назад, в рожь. Только броневики, лавируя между столбами вздымаемой разрывами земли, продолжали огневой бой, прикрывая отход.
      Почти то же самое произошло и в 11-й дивизии. Бригада, атаковавшая юго-восточную окраину Снежны, смяла боевое охранение противника и устремилась к его окопам, но, встреченная в упор сильнейшим ружейно-пулеметным огнем, отскочила назад, залегла и завязала перестрелку. Попытка другой бригады ворваться в Снежну в конном строю также успеха не имела.
      Итак, атака захлебнулась. Противник выдержал наш первый натиск. Орешек оказался более крепким, чем мы думали. И все-таки я ни на минуту не сомневался в окончательном успехе.
      Решили очередную атаку подготовить огнем артдивизионов. Условились, что К. Е. Ворошилов останется здесь и будет руководить наступлением 4-й и 11-й дивизий, а я отправлюсь в 14-ю.
      Вскочив на коней, мы с А. Я. Пархоменко поскакали на север. За нами следовали полуэскадрон ординарцев и связные.
      Километрах в двух от Рыбчинцев, в лощине у небольшого ручья, заросшего мелким ивняком и осокой, заметили около сотни всадников. Это оказался эскадрон 2-й бригады дивизии Пархоменко, выдвинутый сюда еще ночью. Промокшие и озябшие, с серыми, небритыми лицами, бойцы, съежившись, сидели на понуро опустивших головы лошадях.
      - Откуда здесь лучше виден противник?
      - А вот с той высотки, товарищ командарм, чуток левее ветряка, показал рукой командир эскадрона.
      Действительно, от ветряной мельницы была видна вся местность впереди. Осмотрев позиции неприятельской пехоты перед собой, я перевел бинокль левее, на лощину, полого спускавшуюся к ручью прямо против только что встреченного эскадрона 14-й дивизии. И вдруг среди кустов в туманной дымке заметил всадников на светло-серых лошадях. Они стояли неподвижно, словно изваяния, метрах в десяти друг от друга, растянувшись в цепочку на всю ширину лощины. "Стык между частями или опорными пунктами", - осенила меня мысль.
      - Ручей здесь топкий? - повернулся я к командиру эскадрона.
      - Нет.
      На карте же это место значилось болотистым. Видимо, потому и не оборонялось противником, а только контролировалось.
      - Александр Яковлевич, где же ваша дивизия? Давайте ее сюда быстрее, медлить нельзя ни минуты.
      - Должна сейчас подойти, - ответил Пархоменко, прощупывая взглядом лесок восточнее Самгородка, из которого как раз начали выходить колонны конницы. - Да вот и она.
      - Быстрее развертывайте! - крикнул я и, круто повернув коня, поскакал назад.
      Меня подгоняло стремление ворваться в лощину и удержать ее до подхода 14-й дивизии. Желание использовать благоприятный момент было настолько велико, что я решил сам повести в атаку оставшийся внизу эскадрон и своих ординарцев.
      - Эскадрон, шашки к бою! За мной, в атаку - марш, марш!
      И вот мы перед польскими всадниками. Их немного. К тому же наше неожиданное появление ошеломило улан, и они нервно дергали поводья, стараясь повернуть лошадей и ускакать.
      Одного из зазевавшихся я настиг и столкнул с седла. Решил взять живым и уточнить у него, не ошибочно ли мое предположение о стыке. Мой конь проскочил вперед, а когда я остановил его, сзади раздался выстрел. Стрелял вышибленный из седла улан, но не попал. Тут же последовал еще выстрел, и снова мимо.
      Подняв коня на дыбы, я бросил его на поляка и тупой стороной шашки выбил у него карабин. Обезоруженный улан присел, прикрыв голову руками и ожидая второго удара. Я попытался было допросить его, но от страха он совсем ее мог говорить.
      Подъехал мой адъютант Петр Зеленский.
      - Передай пленного ординарцам, а сам быстрее гони к Литунову. Пусть ведет бригаду сюда.
      Прошло несколько томительных минут. Было ясно, что мы нашли слабое место в обороне противника, и следовало как можно быстрее использовать это. А 14-й дивизии все не было.
      Но вот наконец показались конники. Впереди вместе с комбригом Григорием Бондаревым скакал Пархоменко. Шла, значит, 2-я бригада. Перевалив через ручей, она покатилась на меня, сверкая сотнями клинков и оглашая лощину мощным "ура".
      Я выехал навстречу и шашкой указал Пархоменко путь на север, в обход Самгородка. С востока уже атаковала 1-я бригада 14-й дивизии, которую вел комбриг Алексей Корниенко.
      А от Рыбчинцев во весь опор мчалась резервная 1-я бригада 4-й дивизии. Я узнал ее по фигуре Литунова. Он скакал метрах в двадцати впереди полков, размахивая над головой клинком.
      20-й полк бригады под командой донского казака Петра Чекунова недалеко от меня стремительно развернулся фронтом на юго-запад и, выравнявшись с 19-м полком Петра Стрепухова, понесся к окраине Озерны.
      Бригада катилась так быстро, что я начал опасаться, как бы она с ходу "е попала в полосу, обстреливаемую нашей артиллерией. Но, к счастью, взрывы стали перемещаться на окопы противника против левого фланга 4-й дивизии.
      Участь Самгородка была решена. Пришла пора возвращаться в Рыбчинцы. Я направился к Коротчаеву, осматривая в бинокль поле боя. Здесь всюду кипели ожесточенные схватки. Спешенные бригады И. В. Тюленева и А. А. Чеботарева при поддержке двух бронеавтомобилей штурмовали позиции противника. Бойцы бросали на проволочное заграждение верхнюю одежду, доски, бревна, связанные из сучьев маты. Другие рубили колючую проволоку шашками, рвали ее прикладами, растаскивали руками. В ряде мест заграждения были уже преодолены, и в окопах шла ожесточенная борьба. Тут и там слышались взрывы гранат, беспорядочная стрельба.
      Противник сопротивлялся упорно и умело, пуская в ход штыки, которых наши бойцы не имели. И все-таки выдержать натиск красноармейцев было уже невозможно. Если бы польские солдаты своевременно это поняли, многие из них сохранили бы жизнь. Но, охваченные яростью, они бешено отбивались, сражаясь даже в полном окружении без всякой надежды выстоять.
      Полки 2-й бригады 4-й дивизии овладели польскими позициями и, круто завернув правый фланг, начали отбрасывать неприятеля на юг, под удар атаковавшей с юго-запада 3-й бригады. К тому времени и одна из частей 11-й дивизии, обойдя Снежну с запада, в конном строю устремилась в тыл противника. Кольцо вокруг Снежны и Озерны замыкалось. Прорыв медленно, но неотвратимо расширялся.
      И тут в поле моего зрения попала группа польских всадников. Они выехали из леса в полутора километрах северо-западнее Озерны. Вначале я решил, что уланы принадлежат к какой-нибудь разбитой в бою польской части. Но сразу же понял, что ошибся. Вслед за первой группой из леса стала выходить и разворачиваться в боевой порядок крупная кавалерийская часть. Это, как мне после стало известно, была бригада генерала Савицкого.
      Противник явно намеревался атаковать 4-ю дивизию во фланг. Чтобы предупредить Коротчаева, послал к нему Зеленского с двумя ординарцами.
      Продолжая наблюдать за уланами, я вскоре увидел, как блеснули сотни клинков и бригада перешла на галоп. А почему же медлят наши? Успеют ли они перестроиться для контратаки?
      Пока тревожные мысли проносились в голове, произошло то, чего я никак не ожидал. Из окопов, очищенных от противника, где не должно было остаться ни одной живой души, вдруг застрочил пулемет. Длинная очередь резанула по неприятельской коннице. Упал один улан, другой, третий. Несколько лошадей поднялись на дыбы и рухнули на землю. Боевой порядок атакующих расстроился, часть улан повернула назад.
      Замешательство поляков еще больше усилилось, когда от Озерны навстречу им выскочила бригада Литунова.
      Но пулемет, неожиданно застрочивший, также неожиданно и умолк, хотя большая часть вражеской конницы оставалась еще в зоне досягаемости огня. "Что случилось?" - подумал я и, повернув коня, поспешил к пулеметчику. Мне захотелось увидеть его и выразить благодарность за инициативу и героизм.
      Через несколько минут мы были у окопов. Кругом, куда достигал взгляд: в окопах, в воронках, на колючей проволоке, - иногда полузасыпанные землей, лежали трупы людей, валялись исковерканные винтовки и пулеметы, карабины и артиллерийские орудия.
      Объехав разрушенный блиндаж, я оказался у пулемета и остановил коня. Рослый белокурый боец лежал без движения. На его теле, казалось, не было неповрежденного места. С перебитыми ногами, в изодранной одежде, он посиневшими руками намертво вцепился в рукоятки пулемета и так замер, уронив голову на скомканную фуражку.
      Соскочив с коней, мы с ординарцами в скорбном молчании склонились над телом героя. Стоявший напротив меня молоденький боец молча слизывал языком набегавшие на обветренные губы крупные слезы.
      К сожалению, документов у героя пулеметчика не оказалось и выяснить его имя не удалось. В кармане его обнаружили лишь небольшой кусочек ржаного черствого хлеба, завернутого в обрывок газеты "Красный кавалерист".
      Я приказал похоронить его с воинскими почестями...
      Вскоре встретился с К. Е. Ворошиловым. Не слезая с коней, мы по-братски обнялись и расцеловались, радуясь успеху армии.
      Ветер разогнал жидкие облака. Выглянуло солнце и стало щедро поливать промокшую землю жаркими лучами. А впереди то справа, то слева вспыхивали и угасали крики "ура", изредка рвались снаряды, торопливо стучали пулеметы. А потом там, где только что происходила схватка, появлялись санитарные линейки.
      Наши войска, развивая наступление, двинулись в тыл киевской группировке противника. За Снежной виднелись колонны 4-й дивизии, уходившие на запад. К Самгородку тянулись обозы 14-й дивизии, наступавшей на Карапчеев.
      Подъехал С. А. Зотов, доложил, что полештарм "на колесах" и готов двинуться за армией.
      - Обозы первого разряда уже пошли за своими соединениями, - добавил он с несвойственной ему поспешностью.
      - Где дивизия Тимошенко? - спросил я.
      - На подходе к Озерне. Тыл армии обеспечен надежно, - ответил начальник полевого штаба и снова: - Ну так что, поедем?
      - Нет, Степан Андреевич, подождем подхода шестой дивизии и двинемся впереди нее. А пока отдайте распоряжение начдивам, чтобы выделили команды для отправки в тыл раненых, для похорон убитых и сбора трофеев.
      - Пленных много набирается. Как с ними поступим? - спросил Зотов.
      - Тяжелораненых отправьте в тыл, в госпитали, а здоровых и легкораненых следует отпустить, - подсказал Ворошилов.
      7. В тылу врага
      1
      Конная армия устремилась в тыл вражеских войск, захватывая по пути небольшие гарнизоны, обозы, технические и комендантские подразделения. Наше продвижение было настолько внезапным и ошеломляющим, что застигнутые врасплох польские солдаты и офицеры сдавались в плен без сопротивления.
      К вечеру 5 июня соединения вышли в оперативную глубину обороны противника на 25 километров, к реке Растовица. 14-я дивизия заняла Карабчеев, 4-я - овладела Ягнятином, а 11-я - Ружином.
      Реввоенсовет армии вместе с полевым штабом и Особым кавполком остановились на ночь в большом селе Молчановке.
      До рассвета мы с К. Е. Ворошиловым и С. А. Зотовым изучали донесения дивизий и данные разведки.
      Обстановка оказалась весьма сложной. Продвинувшись далеко на запад, Конармия оторвалась от соседей. Нам не ясно было положение 12-й, 14-й армий и Фастовской группы. В довершение всего прекратилась связь с фронтом и своим основным штабом.
      Предшествовавший наступлению тяжелый двухдневный марш по непролазной грязи под непрерывным дождем и напряженный бой во время прорыва неприятельского фронта сильно измотали наши войска. Им требовался хотя бы небольшой отдых. Но мы не могли позволить себе этого. По сведениям, добытым нашей разведкой, неприятель вел перегруппировку войск в районе Липовца и Сквиры, а также спешно перебрасывал крупные силы в Казатин и Белую Церковь.
      Значит, следовало стремительно идти в тылы белополякам, не давая им опомниться и организовать оборону на выгодных рубежах. Чтобы предотвратить фланговые удары вражеских бронепоездов и нарушить железнодорожное сообщение между Киевом и Казатином, 14-я кавдивизия получила задачу взорвать пути на станции Попельня, а 11-я - на станции Чернорудка.
      И вот с утра 6 июня армия устремилась вперед, чтобы овладеть районом Нехворощ - Пятигорка - Вчерайше. Уже к полудню 2-я бригада 14-й дивизии, разгромив до двух рот противника, ворвалась на станцию Попельня. Находившийся там неприятельский бронепоезд "Генерал Довбор-Мусницкий" успел уйти в сторону Казатина. По пути он на всех парах влетел на станцию Бровки, тоже занятую 14-й дивизией. Сильным огнем выбил наши подразделения и, зацепив стоявший в Бровках эшелон, тронулся дальше. Однако ускользнуть ему не удалось. 4-я кавалерийская дивизия к тому времени овладела Вчерайше и разобрала железнодорожный путь. Бронепоезд налетел на поврежденный участок. После короткого боя команда его - 4 офицера и 100 солдат - сдалась. В качестве трофеев конармейцам достались 4 орудия, 16 пулеметов, 30 вагонов с мукой, сахаром, боеприпасами.
      Успешно развивались события и на нашем левом фланге. 11-я дивизия, выбив небольшие силы противника из сел Белиловка и Дергановка, к полудню вышла к железной дороге Фастов - Казатин и, взорвав ее, продолжала наступать.
      В этот день пришлось принять бой и 6-й дивизии, двигавшейся во втором эшелоне. В районах Чехова и Снежны она разгромила пехотный батальон поляков, который пытался закрыть брешь в своей обороне.
      Вечером в полевом штабе во Вчерайше допросили пленных. Выяснились любопытные подробности. Оказывается, польское командование, полагая, что после прорыва мы на некоторое время задержимся, создало две ударные группировки - в Липовце и Сквире. В их задачу входило стиснуть Конармию с флангов и разгромить.
      Утром 6 июня сквирская группа, в которую входили части 7-й пехотной и кавалерийской дивизий генерала Карницкого, начала (наступление на Самгородок. Одновременно липовецкая, состоявшая из частей 13-й пехотной дивизии и кавбригады генерала Савицкого, повела атаку через Погребище на Озерну и Снежну. Но и тот и другой удары пришлись по пустому месту. Не удалось неприятельскому командованию задержать Конармию. "Как вода смыкается, покрывая уходящий на дно камень, - писал после Клеберг, - так и польский фронт восстанавливается в тылу красной конницы. Но Буденный мало об этом заботится. Он достиг своей первоначальной цели; он в тылу польских позиций и в настоящее время не видит перед собой ни одной части противника, способной его остановить. Он тщательно избегает всякой задержки, уклоняется от всякого боя, стремясь прямо к своей основной цели: с одной стороны - к Житомиру, главной квартире командующего Украинской группой армий, с другой к польским войскам, прикрывающим район Киева"{23}.
      Довольно ценные показания дали пленные с бронепоезда "Генерал Довбор-Мусницкий". Они сообщили, что город Казатин основательно укреплен и обороняется крупными силами. В его гарнизон входят и части, переброшенные из состава 6-й польской армии.
      Один из офицеров несколько дней назад побывал в Житомире, где стоял штаб украинского фронта поляков. Он показал, что туда приехал маршал Пилсудский, взявший в свои руки руководство всеми войсками на Украине.
      Большинство сообщений пленных подтвердили местные жители. Один рассказал, что наблюдал, как в сторону Казатина двигались эшелоны с войсками. Другой видел на улицах Казатина много пехоты, артиллерии и танков.
      Очень важными для нас были данные о том, что в полосе нашего наступления польское командование стремится создать голодную зону, подчистую забирая у крестьян продовольствие и фуражное зерно.
      - Денег за продукты и фураж не платят, говорят, что рассчитается Петлюра, - рассказывали местные жители.
      Изучив данные разведки и сопоставив их с показаниями пленных и рассказами местных жителей, мы уяснили обстановку. Но по-прежнему неизвестно было положение соседних армий, отсутствовала связь с Реввоенсоветом Юго-Западного фронта.