Когда импровизированный митинг закончился, я предложил Чумакову:
      - Отправьте польских солдат в тыл, а сами продолжайте выполнять свою задачу...
      На станции Задворье мы встретили С. А. Зотова с оперативной группой. Он сообщил, что полевой штаб ночью перешел в Буек, связь с основным штабом и штабами дивизий установлена.
      К тому времени две бригады 14-й дивизии переправились в Побужаны и атаковали неприятеля. Противник оставил Каменку и начал отходить на запад.
      Но 4-й и 6-й дивизиям неприятель оказывал ожесточенное сопротивление. Свыше двадцати аэропланов беспрерывно летали над полем боя и бомбили, обстреливали наши боевые порядки. Большую опасность представляли польские бронепоезда. Под прикрытием их огня пехота противника настойчиво пыталась вклиниться в стык между 6-й и 4-й дивизиями. Чтобы ликвидировать эту угрозу и поддержать наступление передовых наших соединений, мы решили ввести в бой Особую кавалерийскую бригаду. Я вызвал комбрига К. И. Степного-Спижарного и приказал ему наступать вдоль железной дороги на Борщовичи.
      Через полчаса бригада выступила. В голове колонны Сибирского полка двинулись и мы вместе с эскадроном Реввоенсовета.
      Трудно было конармейцам пробираться вдоль железнодорожной насыпи. Укрывшийся в выемке бронепоезд обстреливал подступы к станции и деревне, прикрывая засевшую в окопах пехоту.
      Попытка обойти станцию с юга в конном строю кончилась неудачно - лошади вязли в болоте. Тогда я посоветовал комбригу спешить Сибирский полк и направить его севернее дороги, а для поддержки наступления подтянуть артиллерию в боевые порядки.
      Маскируясь кустарником, бойцы Сибирского полка подобрались к выемке и залегли. Вскоре подошла батарея. После первого выстрела вражеский паровоз зачихал и дал задний ход. Воспользовавшись этим, конармейцы бросились в атаку и овладели станцией.
      В это же время Особый полк атаковал в конном строю и захватил деревню Борщовичи. Преследуя отступающего противника, бригада захватила поврежденный бронепоезд, взяла пленных. А к 16 часам с ходу овладела деревней Прусы, всего в 7 километрах от Львова.
      Мы остановились на поросшей мелким кустарником высоте в двух километрах северо-западнее деревни. Отсюда хорошо наблюдались Прусы и железная дорога из Львова на Каменку, перехваченная 4-й кавдивизией. На западе угадывались очертания Львова, пока скрытого от нашего взора высокими, поросшими лесом холмами.
      Южнее шел бой. Вела огонь артиллерия, к небу поднимались черные столбы дыма. Там наступала 6-я дивизия. Успех Особой кавбригады озадачил противника, и, опасаясь флангового удара со стороны Прусы, под прикрытием бронепоездов он начал отходить к Львову.
      Мы уже решили возвращаться в полевой штаб, когда внимание привлекли события, разыгравшиеся километрах в трех севернее. С высоты, в бинокли, мы заметили колонны польской пехоты, двигавшиеся с запада. И тут же из леса появились наши кавалерийские части. Развернувшись, они с ходу бросились в атаку. Я думал, что неприятельская пехота сдастся в плен, как это было утром у деревни Полоничи. Но этого не произошло. Наоборот, пехотинцы пошли против конницы с винтовками наперевес. Они даже не стреляли.
      Бой был скоротечным. Конная масса врезалась в боевые порядки врага, и через несколько минут все было кончено.
      После выяснилось, что это отряд добровольческой группы Абрахама, сформированной из торговцев, чиновников, помещиков и отставных офицеров, попал под удар 4-й нашей дивизии. Не знаю, сколько времени потребовалось для сколачивания этого отряда, но прекратил он свое существование всего за несколько минут. Лишь небольшим группам противника удалось бегством спастись в лесу.
      В тот день против Конной армии вели бои части 5, 6, 12, 13-й пехотных и 1-й кавалерийской дивизий, а также отдельные добровольческие отряды противника, поддержанные бронепоездами к авиацией. Но, несмотря на численное превосходство и упорное сопротивление неприятеля, наши войска продвинулись вперед и к вечеру охватывали Львов полукругом, находясь в 6-9 километрах от города.
      Вернулись мы в Борщовичи уже вечером. Начдив 6 донес, что командир 2-й бригады Д. Д. Коротчаев ранен и отправлен в Буек, но что его ранение, хотя и тяжелое, для жизни опасности не представляет. И. Р. Апанасенко отмечал мужество Д. Д. Коротчаева, умелое командование бригадой, точное выполнение всех приказов и распоряжений.
      Мы с К. Е. Ворошиловым и С. А. Зотовым посоветовались и решили прекратить следствие по делу о допущенной Коротчаевым ошибке в бою под Лопатином и за проявленный героизм наградить его орденом Красного Знамени. Степан Андреевич тут же стал готовить приказ по армии,
      На 19 августа был назначен штурм Львова.
      А ночь накануне выдалась темная, душная. В хате было тесно и жарко. Я предложил Ворошилову отдыхать на свежем воздухе.
      - Что может быть лучше, - весело отозвался Климент Ефремович.
      - А я рекомендую вам отличное место, - предложил С. А. Зотов. - За огородом большая скирда свежей соломы...
      Миновав огород, мы нашли скирду, возле которой расположился и эскадрон Реввоенсовета. По отлогой стороне поднялись наверх, разровняли солому и улеглись.
      Стояла необычайная тишина. Умолкла артиллерия, сотрясавшая окрестности в течение всего дня, не слышно было ни одного винтовочного выстрела. Только где-то далеко, в районе 6-й дивизии, полыхало громадное зарево.
      В стороне проскрипели повозки, стихли голоса часовых, и мы вскоре уснули.
      Утром меня разбудила стрельба. Подняв голову, я осмотрелся. Эскадрона Десятникова у скирды не было. "Куда же бойцы девались? - удивился я и, оглянувшись в сторону речки, увидел, как к нам на скирду по пологому ее скату, согнувшись и озираясь по сторонам, поднимается польский солдат.
      - Руки вверх! - крикнул я, выхватив, из кобуры маузер.
      Поляк поднял руки, потерял равновесие и упал на колени. Широко раскрытыми от ужаса глазами он смотрел на меня и что-то шептал посиневшими губами.
      От моего крика проснулся Ворошилов и тоже схватился за оружие. Это еще больше напугало польского солдата. У него затряслись руки, по щекам покатились крупные слезы.
      - В чем дело, Семен Михайлович? Где наши? - спросил Ворошилов.
      - Лошадей водили поить. Вон от реки возвращаются.
      - Вот комедия. Как же он попал сюда? - Потом повернулся к поляку: Иди-ка, брат, сюда, садись.
      Солдат немного пришел в себя, а когда увидел, что мы убрали оружие, подошел к нам и сел. Рядом с ним присели и мы.
      - Как же ты здесь оказался? - спросил я неожиданного пленника.
      Вначале он отвечал неохотно, потом все-таки разговорился. Рассказал, что принадлежал к отряду добровольческой группы Абрахама, разгромленному накануне 4-й дивизией. Отряду ставилась задача ударить в тыл Конармии, но все кончилось трагически.
      - О, что там было, Езус, Мария! - восклицал поляк, качая головой. Едын остался, - и поднял вверх палец.
      Пленный оказался из торговцев, прежде на войне не был. Только читал в газетах "о храбрых польских солдатах и о трусливых, оборванных, голодных и плохо вооруженных большевистских бандитах".
      - Ну а теперь что вы об этом думаете? - спросил Ворошилов.
      - О, что там было, что там было! Едын остался! - снова принялся он причитать.
      Солдат рассказал, как попал в Борщовичи. Ночью пытался пробраться в Львов, но это не удалось: кругом были красные. К утру подошел к Борщовичам. Когда бойцы Десятникова повели лошадей на водопой, решил, что наши уходят, и зашагал в деревню. Но заметив, что они возвращаются, бросился к скирде, рассчитывая зарыться в солому и дождаться темноты.
      - Прошу, пане офицеры, не стрелять в меня, - взмолился солдат. - У меня жена, дети, старики - мать и отец, - и вынул из кармана фотографию.
      - Никто вас не думает расстреливать. - Я взял из его рук фотокарточку. На ней был запечатлен наш пленный в военной форме с женой и ребенком. Офицеры вам врали, будто мы злодеи, а вы и верите.
      - Что же тогда со мной будете делать?
      - Отправим в тыл. А может, и домой отпустим. Как, Семен. Михайлович? посмотрел на меня Ворошилов.
      - Пусть идет и расскажет о своем приключении да посоветует другим не попадаться на обман подлой пропаганды о большевиках.
      Мы спустились со скирды. Поляк шел за нами, и его глаза радостно блестели.
      - А позвольте спросить: с кем имею честь говорить? Кто вы такие, что даже можете отпустить меня? - торопливо заговорил он, останавливая Климента Ефремовича.
      - Это - Буденный, а я - Ворошилов, - ответил тот и улыбнулся.
      Солдат оторопел. Моргая глазами, он глядел на людей, о которых ему, видно, наговорили много страшного.
      С удивлением смотрели на поляка и подошедшие наши бойцы, недоумевая, как он попал к нам на скирду. Я подозвал Десятникова:
      - Отведите солдата к Зотову и скажите, что мы отпускаем его домой. Пусть обеспечит ему безопасность прохода...
      Пока мы завтракали, пришел С. А. Зотов:
      - Степной-Спижарный прислал шесть человек штатских. Говорят, что делегация рабочих из Львова. Просят допустить к Буденному.
      - Интересно! А ну-ка давайте их сюда!
      Через пять минут к нам вошли шестеро. Поздоровались, пристально осмотрели нас и, убедившись, что мы те, к кому их послали, предъявили документы.
      Из них мы узнали, что это рабочие, главным образом с Львовского железнодорожного узла, трое - поляки, остальные - украинцы. К сожалению, у меня не сохранилось фамилий этих смелых людей, настоящих революционеров-интернационалистов.
      Старший из них - плечистый, в кожаной фуражке и синей засаленной тужурке - имел что-то вроде мандата. В нем говорилось, что делегация рабочих направляется в Конную армию от подпольного повстанческого комитета для согласования совместных действий.
      - Трудящиеся Львова ждут Красную Армию и готовы оказать ей всяческую помощь в освобождении города, - сказал делегат.
      - А как же вы пробрались к нам? Ведь вокруг Львова польские войска.
      Мой вопрос смутил старшего делегата. Он был поляк и, может быть, подумал, что я не доверяю ему. На помощь поспешил смуглый галичанин лет сорока, говоривший на русском языке почти без акцента. После мы узнали, что он долгое время жил в Центральной России, участвовал в революционной борьбе вместе с русскими рабочими.
      - О, пройти к вам оказалось не так сложно, - улыбнулся галичанин, показывая ровный ряд белоснежных зубов. - Мы катили по рельсам тележку со шпалами. Кто обратит внимание на рабочих, ремонтирующих путь?
      - А какую помощь вы смогли бы нам оказать? - спросил Ворошилов.
      - Или мы вам? - добавил я.
      - Видите ли, у нас имеются боевые дружины - около трех тысяч рабочих, правда вооруженных кое-чем: винтовками, револьверами, охотничьими ружьями, бомбами... Мы готовы поднять восстание, но без вашей поддержки оно будет подавлено. В городе и вокруг него много войск Пилсудского, - ответил старший.
      - В восстании могли бы участвовать и все десять тысяч человек, только у нас не хватает винтовок, - вмешался смуглый галичанин. - Вот если бы перебросить нам оружия...
      - А как это сделать?
      - Мы, товарищ Буденный, знаем здесь все тропки, - ответил старший. Ночью можем провести немного ваших войск прямо в город.
      Мы с Ворошиловым задумались. Рабочие предлагали разумное решение, облегчающее выполнение нашей задачи.
      - Хорошо. Реввоенсовет армии обсудит ваше предложение и сообщит вам свое мнение, - встал я из-за стола. - Степан Андреевич, отведите товарищам место для отдыха, позаботьтесь, чтобы их накормили...
      А пока соединения армии продолжали наступать. 11-я и 6-я дивизии теснили противника к Львову. 4-я уже прижимала неприятельские войска к северо-восточным окраинам города.
      Труднее было контратакованным 14-й дивизии и Особой бригаде. Степному-Спижарному пришлось даже оставить западную окраину деревни Прусы.
      Разобравшись в обстановке, мы приказали начдиву 6 И. Р. Апанасенко одну бригаду оставить на занимаемом рубеже, а главные силы двинуть в Борщовичи. Оттуда вместе с Особой бригадой наступать через Прусы и овладеть восточной окраиной Львова. 11-й дивизии и оставшейся бригаде 6-й кавалерийской ставилась задача овладеть Львовом ударом с юго-востока. Части Ф. М. Литунова должны были охватить город с северо-востока.
      Рассчитывая после овладения Львовом двинуться на север, как требовала директива командующего Западным фронтом, мы предложили командующему группой львовского направления И. Э. Якиру не позже рассвета 20 августа сменить Конармию в районе Львова. Специальным приказом Реввоенсовет объявлял благодарность личному составу 45-й стрелковой дивизии за мужество и умелое выполнение боевых задач при совместных действиях с нашими кавалерийскими соединениями. Эта небольшая по численности, но сильная высоким революционным духом дивизия показала себя стойкой и заслужила глубокое уважение конармейцев.
      Хорошо мы узнали и высоко оценили командирский талант начдива 45 Ионы Эммануиловича Якира. Он отлично разбирался в сложных оперативных вопросах, проявлял разумную инициативу, творчески руководил дивизией и группой соединений, мужественно вел себя в самых тяжелых условиях, отличался большой скромностью. Позже мы рекомендовали его на должность командующего 12-й армией.
      Весь день продолжался штурм ближайших подступов к Львову. Бои отличались невиданным ожесточением и кровопролитностью. Конармейцы потеряли счет своим атакам. Но противник держался очень упорно и, не считаясь с потерями, отстаивал каждую позицию.
      Обе стороны несли тяжелые потери. У нас выбыло из строя много командиров и комиссаров. Из всех дивизий тянулись к Буску повозки, перегруженные ранеными. В полештарм пришла горькая весть о гибели прославленного начальника 4-й кавалерийской дивизии Ф. М. Литунова.
      Федор Михайлович находился в наступавших цепях, сам возглавлял атаки то одной, то другой бригады. Стремительный, вездесущий, с обнаженной шашкой в руке, он скакал перед фронтом частей, ободряя бойцов, заражал их своим бесстрашием, непреклонной решимостью и верой в победу.
      Вражеская пуля оборвала его жизнь в момент, когда он ставил задачу на атаку 2-й бригаде и сам был готов первым устремиться вперед. Противник зловеще молчал. Раздался всего лишь один выстрел, и голова Федора Михайловича склонилась, обагряя алой кровью переднюю луку седла и гриву коня. Стоявшие рядом комиссар дивизии В. И. Берлов и командир бригады И. В. Тюленев бережно сняли с седла тело начдива и положили на пулеметную тачанку.
      За свою жизнь я видел немало храбрых людей. Но не у всех лихая отвага сочеталась с организаторским талантом, с умением сплотить десятки, сотни и тысячи бойцов в четко действующий коллектив, подчиненный единой воле. Литунов же был человеком, сочетавшим личное мужество с выдающимися организаторскими способностями. Гибель его была тяжелой утратой не только для нас, но и для всей Красной Армии, так как он по праву считался одним из храбрейших и талантливых командиров среди военачальников, выдвинутых нашей партией из глубинных низов народа.
      Помню, весной 1918 года Федор Михайлович стал одним из первых организаторов борьбы против белоказаков на Дону, вступил в ряды Коммунистической партии. Конный отряд Литунова скоро вырос в полк и под Царицыном вошел в состав 4-й кавалерийской дивизии. В этой дивизии он прошел трудный, но яркий боевой путь, командуя полком, затем бригадой и на польском фронте - дивизией. Незаурядными командирскими способностями, отвагой и железной волей, человечностью и заботой о людях Федор Михайлович завоевал горячую любовь конармейцев. Его авторитет был незыблемым, за ним шли без оглядки.
      Есть люди, о подвигах которых созданы легенды, порой настолько необыкновенные, что герой превращается в какого-то сверхчеловека. О Литунове не слагали сказаний. У него все было обычное, человеческое, присущее простым смелым людям. И поэтому он остался в сердцах людей как живой человек, как солдат революции, стойкий большевик, верный сын трудового народа, за интересы которого отдал свою светлую жизнь.
      Солнце опускалось за львовские форты, когда тело начдива привезли в Борщовичи. Мне и сейчас тяжело вспоминать о минутах прощания. Угасал закат, его отблески последний раз освещали мужественное лицо Литунова, трепетно дрожали на эмали ордена Красного Знамени. Навсегда ушел из жизни человек, имя и подвиги которого оставались с теми, кто продолжал борьбу за торжество Советской власти.
      Мы приказали отправить тело Федора Михайловича в оцинкованном гробу на родину - в Малую Таловую, Веселовского района, Ростовской области. Командование 4-й дивизией было временно возложено на И. В. Тюленева.
      19 августа под стенами Львова погиб и другой верный сын нашей партии, заместитель начальника политотдела Конармии, главный редактор газеты "Красный кавалерист" пламенный оратор и опытный пропагандист И. Д. Перельсон.
      К ночи напряжение боя стало понемногу спадать. Наши утомленные части прекращали атаки и устраивались на отдых. Чувствовалось, что и противник ослабел, хотя окончательно еще не сломлен. Главным препятствием для наступающих оставались бронепоезда с их мощным пулеметным и артиллерийским огнем. Маневрируя и укрываясь в выемках, они были почти неуязвимы. Стало ясно, что, только покончив с бронепоездами, Конармия обеспечит себе победу под Львовом.
      За день наше положение, улучшилось. В центре фронта 6-я и 4-я дивизии отбросили противника на 2-3 километра. На правом фланге 11-я дивизия продвинулась к юго-западным окраинам города, хотя левофланговые части 14-й дивизии оказались немного потесненными неприятельской конницей. В целом Конармия находилась в 5-7 километрах от Львова и охватывала его с трех сторон.
      На следующий день мы решили воспользоваться предложением делегатов львовских рабочих. Условились, что К. Е. Ворошилов во главе спешенной 6-й кавалерийской дивизии ночью двинется к Львову путем, указанным рабочими, чтобы на рассвете при поддержке восставших трудящихся ворваться в город. В это время главные силы армии нанесут удар противнику с северо-востока и юго-востока. Артиллерия обрушится на неприятельские бронепоезда, чтобы парализовать их противодействие.
      Однако нашему плану не суждено было осуществиться. В 21 час 15 минут 19 августа из Буска, из полевого штаба армии, доставили директиву командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского от 17 августа.
      Из оперативной сводки, полученной одновременно с директивой, мы впервые узнали, что на варшавском направлении польские войска перешли в контрнаступление. Утром 16 августа ударная группировка противника из района Люблина атаковала нашу слабую, растянутую на широком фронте мозырскую группу Т. С. Хвесина и отбросила ее. На следующий день она заняла Седлец, Бяла-Подляска, продвинувшись к северу на 80 километров. Выяснилось, что все армии Западного фронта начали отступать от Вислы на восток еще утром 17 августа.
      Для нас стало очевидным, что с движением в район Владимир-Волынского Конармия безнадежно опаздывала не только 19-го, но и раньше, когда получила первую директиву М. Н. Тухачевского. Даже начав движение 16 августа, наши соединения могли подойти к Владимир-Волынскому не раньше 20-го. А к этому времени противник уже продвинулся далеко на восток и занял линию Прасныш Маков - Остров - Бельск - Брест. Разве могла Конармия предотвратить или сколько-нибудь ослабить контрудар неприятеля, если она находилась бы от Бреста в 140 километрах?
      Противник упредил нас своим контрнаступлением. Главком, разговаривая с М. Н. Тухачевским в 1 час 18 августа, заявил, что момент перегруппировки 12-й и Первой Конной армий упущен и надо усиливать Брест с тыла. На следующий день признал это и М. Н. Тухачевский.
      Директивой же от 17 августа командующий Западным фронтом требовал ликвидировать люблинскую группировку врага. 12-й армии он приказывал перейти в наступление на Холм - Любартов, а Конной армии напрячь все силы и во что бы то ни стало сосредоточиться в назначенный срок в район Владимир-Волынский - Устилуг, имея в дальнейшем задачей наступать в тыл ударной группировке противника.
      Перед нами встала довольно сложная проблема. С одной стороны, мы видели, что положение наших войск на варшавском направлении действительно тяжелое, и сознавали всю свою ответственность. С другой стороны, простой расчет времени показывал, что задача, определенная нам директивой, явно невыполнима. Физически невозможно было в течение одних суток выйти из боя и совершить стокилометровый марш, чтобы 20 августа сосредоточиться в указанном районе. А если бы это невозможное и произошло, то с выходом к Владимир-Волынскому Конармия все равно не смогла бы принять участия в операции против люблинской группировки противника, которая, как уже говорилось, действовала в районе Бреста.
      И кроме того, нам непросто было уйти из-под Львова. Уйди мы - и инициатива сразу переходила к противнику, что ставило польский участок Юго-Западного фронта в катастрофическое положение.
      Силы львовской группировки противника, потрепанные Конармией, оставались еще достаточно мощными и активными. А нас по-прежнему никто не сменял. Одни наши малочисленные и измотанные боями 45-я и 47-я стрелковые дивизии были не в состоянии занять весь фронт Конармии. Надо иметь еще в виду, что группа И. Э. Якира действовала с открытым флангом, так как левофланговые войска 14-й армии далеко отстали.
      В сложившейся к 19 августа обстановке, по нашему твердому убеждению, единственно правильным решением было продолжать наступление на Львов и какой угодно ценой овладеть им. Это привело бы к разгрому львовской группировки неприятеля и укреплению Юго-Западного фронта. Больше того, захват Львова создавал угрозу правому флангу и глубокому тылу противника, оперировавшего против наших армий на варшавском направлении. В этом случае белопольское командование неизбежно вынуждалось на переброску значительных сил в Львовский район с севера, что, безусловно, должно было облегчить положение отступавших соединений Западного фронта.
      После овладения Львовом мы рассчитывали создать не менее двух галицийских дивизий, оставить их и группу И. Э. Якира в качестве заслона, а самим двинуться по кратчайшему пути в северо-западном направлении на Рава-Русскую, Красностав, Люблин, имея в виду нанести удар противнику из-за левого фланга 12-й армии.
      Все эти соображения мы решили сообщить М. Н. Тухачевскому и просить его указаний. Из Борщовичей в Буек срочно выехал командир штаба и оттуда в 23 часа 30 минут 19 августа направил в Минск через штаб Юго-Западного фронта донесение следующего содержания:
      "К данному моменту части Конной армии подошли к г. Львов с юго-востока и востока на 6 вер. Противник, накопившийся перед Конной армией в огромных силах в составе 1-й и 2-й кавдивизий, 5, 6, 12 и 13-й пехотных дивизий, одного полка 11-й пехдивизии и гарнизона г. Львова, состоящего исключительно из добровольцев, при 8 бронепоездах, многочисленной артиллерии и нескольких эскадрильях самолетов, оказывает отчаянное сопротивление на всех подступах к г. Львову и даже переходит в контрнаступление, причем противник стягивает к Львову резервы, подвозя эшелонами по железной дороге. За 18 и 19 августа взять г. Львов не представилось возможным, но через два-три дня Львов должен быть занят частями Конной армии. Оставление Конной армией занимаемого участка и замену ее другой частью в данный момент и при данных условиях я считаю абсолютно невозможным и могущим катастрофически отразиться на всем фронте, ввиду того что противник, оперирующий против Конной армии, хотя и понес в боях 17 и 18 августа огромные потери в живой силе, однако не потерял активности и способности в значительной мере повести наступление тот же час, как только Конная армия снимется с боевого участка. Группа же львовского направления, состоящая из 45-й и 47-й пехдивизии, не в состоянии удержать львовской группы противника, причем фланг 14-й армии отстал от нашего левого фланга на 60-70 вер. Донося о вышеизложенном, прошу ваших указаний, как поступить"{97}.
      Все же на случай, если командующий фронтом не согласится с нашим предложением, подготовили приказ на отход армии за реку Буг.
      Всю ночь мы с Климентом Ефремовичем не спали, ожидая ответа из Минска. Он поступил около 6 утра. М. Н. Тухачевский подтвердил директиву о движении Конармии в район Владимир-Волынского.
      Мы сразу же разослали в соединения заготовленный приказ. Он требовал, чтобы после отхода за Буг 4-я дивизия сосредоточилась в селе Руда, 6-я - в Адамах, 41-я - в Побужанах, а 14-я - в Холоюве. Для прикрытия оставленных рубежей каждая дивизия должна была выделить по полку. С подходом частей И. Э. Якира и после смены пехотой эти полки присоединялись к своим соединениям.
      Во второй половине дня мы прибыли в Буек. Надо было позаботиться об обеспечении армии всем необходимым для действий в новом направлении. Начальник основного штаба армии Л. Л. Клюев получил задачу начать переброску материальных средств по железной дороге Ровно - Ковель, а гужевой транспорт с боеприпасами, продовольствием и фуражом выдвигать в Луцк и Владимир-Волынский.
      Утром 21 августа, когда Конармия отошла уже за Буг, поступила телеграмма председателя Реввоенсовета Республики Троцкого Ворошилову. "Общая обстановка требует энергичного и немедленного содействия Конной армии Западному фронту, - писал он. - Поэтому РВС армии должен принять исключительные меры к самому срочному выполнению приказов командзапа по перемене направления действий армии из львовского направления на северо-запад. Обращаю особое внимание Реввоенсовета на то, чтобы занятие самого Львова не отразилось на сроке выполнения этих приказов, для чего должны быть приняты все меры к тому, чтобы занятие большого города не произвело разлагающего влияния на войска"{98}.
      Этот документ - яркий образец противоречивости. С одной стороны, он требовал срочного выполнения приказов командзапа, а значит, и движения к Владимир-Волынскому, с другой - предупреждал, чтобы занятие большого города не разложило Конармию, то есть, по существу, санкционировал взятие Львова.
      В тот же день К. Е. Ворошилов направил Троцкому, члену Реввоенсовета Республики Сталину и члену РВС Западного фронта Уншлихту обстоятельный доклад о причинах задержки с выполнением директивы командования Западного фронта на движение Конармии в район Устилуг - Владимир-Волынский.
      "...В момент получения директивы командзапфронта от 15 августа № 0361/сек., - писал он, - армия вела жестокие бои, и снять армию не представлялось никакой возможности, так как противник немедленно же перешел бы в решительное наступление и ударил бы нам в тыл. Боевой участок Конармии занять было некому, как он остается незанятым и в данное время, так как малочисленность сорок пятой и сорок седьмой пехдивизий (группа Якира) не гарантирует прочности положения на этом участке. Реввоенсовет Конармии, изыскивая всяческие средства приступить к немедленному выполнению директивы командзапфронта № 0361 и не найдя их, решил добить живую силу противника на своем участке и, тем обеспечив левый фланг Запфронта и правый четырнадцатой армии, двинуться затем в указанный директивой пункт сосредоточения или же, если будет приказано, прямо на Люблин в тыл наседающему врагу. Ваше и повторное приказание командзапа о выполнении директивы № 0406 обязали нас оставить все и немедленно приступить к ее выполнению, что и сделано двадцатого августа... С отходом Конармии из Львовского района противник получает полную свободу действия не только в восточном, ню и южном направлении.
      В заключение позволю себе заметить, что, по моему глубокому убеждению, основанному на опыте, снятие Конармии с Львовского фронта в момент, когда армия подошла вплотную к городу, приковав к себе до семи дивизий противника, является крупнейшей ошибкой, чреватой значительными последствиями. Я не буду говорить о том, какое моральное действие оказывает подобный отход на армию. Вы это учтете сами, если вспомните огромные наши потери в последних боях, но я должен сказать, что, продолжая бои за овладение Львовом, мы не только служили бы магнитом для противника, "о в то же время самой серьезной угрозой тылу его ударной группы, которой мы всегда смогли бы через Люблин нанести сокрушительный удар..."{99}
      Об этом же я несколько позже писал Сталину. Решительно не одобряя поворот Конной армии с люблинского направления на Львов в июле, я вместе с тем считал еще более неверным шагом отвод ее от Львова, когда она стояла под стенами города.
      14. Рейд на Замостье
      1
      Ночь на 21 августа провели в Буске, в доме священника, на редкость добродушного и гостеприимного. Нас даже удивили его симпатии к большевикам. Узнав, что у нас плохо с продуктами и совершенно нет мяса, он сам предложил кое-что имевшееся в его хозяйстве из живности.
      Утром мы с К. Е. Ворошиловым выехали верхом в Радехов, куда еще ночью переместился полевой штаб армии. В пути решили осмотреть двигавшиеся по той же дороге части 6-й кавалерийской дивизии.
      Погода выдалась пасмурная. Моросил нудный дождик. Хмурыми были и лица людей. Чувствовалось, что настроение у них подавленное.
      - Как, орлы, дела? - обратился я к проезжавшим мимо бойцам.
      - Были орлы, да крылья подрезали, - буркнул светловолосый здоровяк с фиолетовым шрамом на щеке.
      По рядам прошел глухой ропот. Мы тронули лошадей и поехали рядом с колонной.
      - Что так невеселы? Или забыли, что вы конармейцы?
      - Куда нас ведете, товарищ командарм? - вопросом на вопрос ответил тот же светловолосый.
      - Куда-то по приказу свыше! - сверкнул белками глаз ехавший рядом с ним худой, скуластый парень.
      Другой, широкоплечий, с пропитанной кровью повязкой на шее, без обиняков сказал:
      - Мы вам верим, но тут творится что-то неладное. Жестом я приказал раненому выехать из строя. Двигаясь дальше, мы с ним продолжили разговор.
      - Бойцы пали духом и недовольны, - прямо заявил он. - Зачем отходим от Львова? Ведь взяли бы его! А то сколько крови пролито, и все зазря.
      Что ответить ему? Как объяснить события, которые волнуют всех конармейцев? После небольшого раздумья я сказал: