– Однако...

– Нет. Никаких "однако". Конечно, ты за это хватишься. Ты рад будешь восстановить эту ограду. Ну, а я хочу порушить все к чертовой матери, понимаешь? Все. Не только стену, но и эту развалюху вместе с деревьями – все, что рассыпается от старости. И все загнать. Муниципалитет давно уже ищет место под общественный парк. Что ж, вот оно! Да ты сам погляди, старина... Этот домишко – он точь-в-точь как замок... рассыпается, куда ни ткни... Ты когда-нибудь заходил сюда?.. Милости прошу.

Он пнул ногой в дверь, и та распахнулась.

– Входи! Я посвечу.

Луч фонаря выхватил из темноты покрытый пылью пол, какую-то дряхлую мебель. С наших одежд стекала вода. Сен-Тьерри топнул ногой.

– Все насквозь сгнило! Топни я посильнее, мы провалились бы в подвал. Скажи честно, стоит ли все это ремонтировать?

Фонарь потух, и Сен-Тьерри будто исчез. Только слышно было, как поскрипывает одряхлевшее сооружение да шумит ветер в кронах.

– Итак, – вновь заговорил он, – вот чего я жду от тебя... Когда ты увидишься с моим отцом, ты пообещаешь ему все, чего он ни пожелает, но будешь тянуть резину... Думаю, это будет не так уж трудно... Разумеется, врач не мог сказать мне: "Он умрет в такой-то день". Но долго он не протянет. А там уже я буду решать. Никто еще не знает, что я намерен делать. Даже Марселина.

– А Симон?

– Симон тоже. Я не собираюсь отчитываться перед шурином. Симон всего лишь мой служащий.

Теперь Сен-Тьерри отдавал распоряжения. Он был хозяином. Но у меня не было желания выказывать полную покорность.

– Одним словом, – спросил я, – вы собираетесь окончательно покинуть Руайя?

– Да. Я намерен купить что-нибудь в Италии... Еще не знаю, где именно... может быть, на берегу Лаго Маджоре.

– А... ваша жена согласится?

– Марселина? Надо думать. Подонок! Распоряжается нашими жизнями... Да если б он специально хотел разлучить нас с Марселиной, он поступил бы именно так... Может, ему стало что-нибудь известно? Да нет, тогда он не стал бы делиться со мной своими планами. Я для него пустое место, вот в чем дело.

– Остается обговорить только одно, – сказал он. – Я бы не хотел, чтобы ты содрал с меня три шкуры. Ломать – не строить.

Уж тут-то он был в моих руках.

– Не тешьте себя иллюзиями, – сухо сказал я. – Во-первых, на это уйдет масса времени. Перевозка грузовиками влетит в копеечку. А во-вторых, участок придется привести в божеский вид. Нельзя же выкорчевать деревья и все так оставить: это будет больше похоже на поле битвы, чем на частное владение.

– Сколько?

– Мне трудно так сразу...

– Ну, приблизительно...

– Несколько миллионов.

– Два?.. Три?..

– Больше.

– В таком случае мне будет выгоднее договориться непосредственно с городскими властями!

Он вышел на крыльцо. Я услышал, как он проворчал: "Ну и собачья же погодка!" Потом повернулся ко мне.

– Надеюсь, это не последнее твое слово. Или, значит, ты делаешь это нарочно, чтобы позлить меня.

– Наведите справки, если не верите. Но на вашем месте я бы не стал искать на стороне... поскольку у вас нет выбора.

Я еще не очень ясно представлял себе, чего хотел этим добиться, но уже испытывал нечто вроде злобной радости, словно схватил его за горло. Я подошел ближе.

– Не вы ли говорили мне, – продолжал я, – что не хотите перечить отцу? Если он узнает...

Сен-Тьерри, уже направившийся было к пролому в стене, остановился как вкопанный.

– Что?!

Он шагнул ко мне.

– Повтори!

Я сильнее сжал в кармане камень с острыми гранями.

– Он может догадаться, – сказал я. – В отличие от вас я не привык лгать...

Сноп света из фонаря брызнул мне в лицо.

– Ты пьян! Пьян в стельку!

– Потуши! – заорал я.

Конечно, я был пьян. И чувствовал себя голым, беззащитным, словно пациент, распластанный на операционном столе.

– Черт побери, да выключишь ты или нет?

Левой рукой я схватил его за запястье. Фонарь упал, осветив нас снизу. Мне показалось, что он занес кулак. Моя правая рука с зажатым в ней куском кварца устремилась вперед сама по себе. Готов поклясться, что она рванулась без моего ведома, как спущенный с цепи хищник, что она инстинктивно выбрала место для удара. В плече отдалась боль. А потом не было ничего, кроме распростертой тени и света, вырывавшего из ночи замшелую плиту крыльца, сочащийся влагой ствол дуба и несколько струек дождя. Сердце мое билось с какой-то торжественной неторопливостью. Я был как в огне, несмотря на дождь, обильно орошавший мне лицо и руки. Сен-Тьерри не шевелился. Истина уже начинала брезжить в моем оцепеневшем мозгу. Я по-прежнему сжимал в руке фиолетовый камень. Положив его в карман, я подобрал фонарь.

– Сен-Тьерри, – позвал я. – Хватит, поднимайтесь!

Но я уже знал, что он никогда не поднимется. Я присел возле него. На виске у него была огромная кровавая рана – в близком свете фонаря она выглядела ужасно. Под носом широкими полосками застыли две вытекшие из ноздрей струйки крови, напоминая плохо приклеенные фальшивые усы. То была маска смерти, страшная и гротескная. Сомнений быть не могло...

Я выключил фонарь и тяжело поднялся. Я убил его. Да, я убил его! Не я сам, а нечто во мне, часть меня убила его. Вины я не чувствовал. Мозг стал работать удивительно ясно, с какой-то отрешенностью от всего окружающего. Марселина, наши тревоги, наши надежды... все это принадлежало прошлой жизни. Теперь и я был подобен мертвецу. Не пройдет и часа, как Симон кинется на поиски Сен-Тьерри. Он неизбежно придет в парк. Утром меня арестуют. Да, арестуют. Тут уж ничего не попишешь. Хотя... на меня наверняка никто не подумает. О нашей встрече Сен-Тьерри никому не сказал. Естественно будет предположить, что на него напал бродяга, проникший в парк через пролом. Чтобы навести на мысль об ограблении, мне достаточно вытащить у него из карманов все ценное; Я принялся на ощупь обшаривать его карманы, осторожно, словно опасаясь его разбудить. Там не оказалось ничего особенного: золотой портсигар, зажигалка, которую я хорошо знал – ее подарила ему Марселина, флакончик с таблетками, бумажник, платок... Небогатая добыча! Роль мародера давалась мне легко: ведь я не собирался ничего оставлять себе, все будет уничтожено. Я только пытался, сам в это не веря, обезопасить себя, выиграть время. Впрочем, к чему это, раз я не собираюсь спасаться бегством. Однако противоречия меня не смущали. Больше всего меня беспокоило то, что тело останется под дождем. Может, втащить его внутрь павильона? Если бы у меня хватило сил, я, наверное, сделал бы это. Но я был измотан. Меня начинала пробирать дрожь. Я выбрался из парка через пролом.

К счастью, машина стояла довольно далеко от ворот, так что я мог без опаски включить фары. Быстро развернувшись, я погнал в Клермон. О Клавьере я вспомнил, только выехав на площадь Жод. Если Клавьер заговорит, пиши пропало. Охватившее меня волнение было настолько сильным, что я был вынужден остановиться у кромки тротуара. Клавьер... Он знает, что я ненавижу Сен-Тьерри, что я должен ему деньги, что я любовник его жены... Когда он узнает о смерти Сен-Тьерри, он сразу догадается о моей к этому причастности. Что делать?.. Пойти и все ему рассказать?.. Он живет в двух шагах отсюда. Я взялся было за ручку дверцы. Но я и вправду безумно устал. Мне просто необходимо было лечь и уснуть... Об остальном – расследовании, Клавьере – я не хотел больше и думать. Я тронулся с места и направился к собору. Прежде всего Клавьер связан профессиональной тайной. А потом, будь у меня намерение убить Сен-Тьерри, разве пошел бы я исповедоваться к врачу? Этот довод не лишен убедительности. Нет, Клавьер, как и все прочие, не должен меня заподозрить. Я отыскал свободное место, поставил там автомобиль и пошел через площадь, по которой хлестали ветер и дождь. Я еле тащился. Ноги подкашивались от усталости. Уже войдя в прихожую, я посмотрел на часы: пять минут одиннадцатого. Мне казалось, будто эта ночь длится столетие, а она едва началась. Я направился прямиком к бутылке и сделал изрядный глоток, чтобы согреться, потом снял промокший до нитки реглан. Выкинуть столь приметный камень нельзя. И служанка, и секретарша тотчас обнаружат его пропажу. Я положил его в раковину и пустил струю горячей воды. После этого я вытащил из другого кармана вещи, взятые мной у убитого, и бросил их в ящик, которым пользовалась секретарша. Два поворота, и ключ перекочевал на кольцо моей связки. Разберусь с этим завтра. В наступившей тишине стал слышен шум льющейся воды. Она уносила кровь, топила в себе мое преступление, смывала пятно с совести. Я разделся и полез под обжигающий душ. Облачившись в пижаму и халат, я раскурил трубку. Камень отмылся. Я тщательно вытер его и вернул на прежнее место, на стол. Каждый день он будет у меня перед глазами. Каждый божий день!.. Значит, я надеюсь? А ведь надеяться я не хочу. Потому что убийство не должно оставаться безнаказанным, потому что я мерзавец, потому что так было бы слишком просто... Некто стоит у вас на дороге; один удар в висок – и проблемы как не бывало. Я уселся в кресло. Должны же быть какие-то следы, указывающие на мою причастность. Давай подумаем. Со стороны Сен-Тьерри – никаких. Он сам позаботился о том, чтобы наша встреча осталась в тайне. Что даст осмотр трупа?.. Тоже ничего. Со стороны Клавьера? Тут я спокоен. Элиана? Сен-Тьерри звонил ей, но разговор этот был лишь одним из множества других; если меня начнут расспрашивать по этому поводу, я отвечу, что Сен-Тьерри попросил меня составить смету восстановительных работ, планируемых его отцом. Невероятно! Я почти убедил себя в том, что не подвергаюсь ни малейшему риску. Более того, Марселина стала вдовой, стала свободной! Смогу ли я скрыть от нее?.. Глаза неудержимо слипались. У меня не было сил даже добрести до кровати, только мысль, взяв разбег, продолжала работать. Марселине я внушу ужас, если когда-нибудь... Вот где таилась опасность. Потому что ей тоже известно, что я ненавижу ее мужа, что я ему задолжал... Но она любит меня, она во мне уверена. Разве может закрасться ей в душу хоть малейшее подозрение?.. Она будет настолько потрясена известием о смерти мужа, что не обратит никакого внимания на мое поведение, на мою реакцию. К тому же наша встреча состоится во всеобщем переполохе, который эта ужасная смерть не замедлит произвести в замке... Не говоря уже о старике, который на этот раз уже вряд ли выдержит. Вслед за сыном – отец... Я покажусь лишь на краткие мгновения, чтобы дважды принести свои соболезнования. А Марселина достаточно консервативна для того, чтобы строго блюсти траур. Прекрасно ее зная, я был заранее уверен, что пройдет самое меньшее несколько недель, прежде чем она согласится встретиться со мной в Париже или в окрестностях Клермона. Этого времени мне вполне хватит, чтобы влезть в новую шкуру, освоиться со своей невиновностью, дать зарубцеваться порезам души. В сущности, Сен-Тьерри был отвратительным типом. Разумеется, я виноват, и крепко. Но я усматривал для себя столько смягчающих обстоятельств! И чувствовал себя настолько раскрепощенным! Это он душил меня, это из-за него я начал пить! Теперь с пьянством будет покончено. Почему бы на днях не лечь в клинику, как посоветовал Клавьер? Если у него и появятся подозрения, это послужит для него лучшим доказательством моей невиновности. И я выйду оттуда с обновленной кровью, с обновленным мозгом, навстречу новой жизни. Я женюсь на Марселине. Продам свое дело и устроюсь на новом месте – может быть, в Париже. Я осуществлю самые честолюбивые замыслы юности. Марселина не откажется стать моей помощницей. Благодаря состоянию Сен-Тьерри я сумею...

Эта мысль вырвала меня из оцепенения, в которое я погружался. Погоди-ка! Возможно ли это? Их планы... вот они уже становятся моими. Ограда уже стала моей оградой. Замок... разрушить или восстановить... это мой замок. Это что, сон?

Давно минуло одиннадцать часов. Там уже наверняка обнаружили труп. Телефон звонил и у врача, и в полицейском комиссариате. Быть может, инспектора уже прибыли на место и приступили к поискам. Но дождь надежно смыл все следы. Марселина – ей уже сообщили – едет сюда в своем "пежо-204". Хотя нет, скорее она предпочла ночной поезд. Она позвонит мне рано утром, не рискуя быть кем-нибудь подслушанной. Остается только ждать. Я проглотил две таблетки и завалился в кровать. Вскоре мне понадобятся все мои силы.

Спал я плохо, то и дело просыпаясь, поэтому, поднявшись, почувствовал себя вялым, как больной, делающий первые шаги. Часы показывали половину восьмого. Должно быть, Марселина выжидала удобного момента. Приняв душ, я сварил кофе. Я проглотил его в кабинете, чтобы не отходить далеко от телефона. Все мои вчерашние мысли куда-то исчезли. В голове была пустота, и в четверть девятого я достал из сейфа бутылку и плеснул из нее самую малость в стакан, поверх двух кусочков сахара. После чего, совершенно машинально, я открыл папку с текущими делами и принялся листать бумаги, то и дело косясь на часы. Без четверти девять пришла Элиана. Я вошел в ее кабинет, отделенный от моего обитой дверью. Помещение я купил в свое время у старого архитектора со вкусами нотариуса. Ничего, через несколько месяцев, когда я устроюсь по-настоящему, кабинеты у меня будут современные, просторные, светлые. План перестройки я уже обдумал. Элиана снимала с машинки чехол.

– Вы нашли мою записку, мсье? Наступило время для первой лжи.

– Да, благодарю вас. Я позвонил Сен-Тьерри. Так, ничего существенного... Что новенького с утра?

– Не знаю. Я еще даже не раскрывала газету. Если желаете посмотреть, она у меня в кармане пальто.

Без излишней спешки я взял "Монтань". Может, в новостях часа что-то уже появилось. Но нет. Там ничего не было. Весть не подоспела вовремя. Оставив газету на уголке стола, я возвратился к себе. Девять часов. Наверное, у старика уже был приступ. Быть может, настает его последний час. Спокойствие! Ясно, что Марселине не удалось мне позвонить.

Пытка неведением. Я попытался немного поработать, но произошло то, чего я боялся. Взгляд мой то и дело устремлялся на злополучный кусок кварца. Этот бугристый камень, которым я пользовался сотни раз, даже не замечая, как он выглядит, уже начинал меня завораживать. Клыки цвета аметиста вспыхивали недобрыми сиреневыми искрами. Камень, казалось, разевал пасть – точь-в-точь как головы чучел хищников, которые грозно ощеривают свои острые зубы. Инстинкт побудил меня выбрать грозное оружие. А ведь ударил я не так уж и сильно. Я попытался было вспомнить, но все становилось расплывчатым, как если бы посредством некоего загадочного механизма моя память за ночь воздвигла преграду между мной вчерашним и мной теперешним. Я видел дождь. Я слышал дождь. Дождь лил в моих воспоминаниях. Я сгреб первые попавшиеся под руку бумаги, ворохом бросил их на столик позади себя и положил сверху пресс-папье. Зазвонил телефон.

– Говорят из замка.

Ага, вон оно, началось!

– Шармон слушает. Это вы, Фирмэн?

– Да, мсье.

– Мсье Сен-Тьерри стало хуже?

– Вовсе нет, мсье. Напротив, утром ему полегчало. Он хочет увидеться с вами. Не могли бы вы подъехать к одиннадцати?

Я ничего не понимал.

– К одиннадцати?.. Погодите!

Некоторое время я пытался подыскать благовидный предлог, чтобы отказаться, но, так и не найдя, наудачу спросил:

– Кто сейчас в замке?

– Никого, мсье... Мадам де Сен-Тьерри предупредила, что поедет поездом – она немного устала. Она прибудет в двенадцать десять. А господа – те уехали вчера вечером в автомобиле. Так я передам мсье, что он может на вас рассчитывать?

– Да-да, конечно.

– До скорого, мсье.

Он повесил трубку. Я никак не мог опомниться. "Уехали вчера вечером в автомобиле". Что это могло означать? Только одно: Сен-Тьерри остался в живых.

– Элиана, мне нужно отлучиться по делам. Записывайте, как обычно... Всем, кто спросит, отвечайте, что до шестнадцати часов я занят с клиентами.

В передней я схватил с вешалки еще не совсем просохший реглан. Я чувствовал неодолимую потребность пройтись, убедить себя, что я не сплю. Если Сен-Тьерри не умер, то сейчас он должен был бы находиться в постели, а не в машине. И первой его заботой было бы заявить на меня. Все это не лезло ни в какие ворота. Я знал, моя рука знала, что он умер, – сомнений быть не могло. В кармане я нащупал фонарь. Он освещал рану. Уж он-то не мог лгать! Просто старый Фирмэн мелет вздор. Накануне, перед тем как лечь спать, он видел "мерседес". Поднявшись поутру, он обнаружил, что его уже нет... Но как раз это-то и невозможно. Симон не мог уехать один. Симон наверняка бросился разыскивать зятя. И если не нашел его, то должен был бы продолжать поиски. А если нашел, то поднял бы тревогу. В обоих случаях и он, и машина должны были остаться в замке.

Я зашел в "Круг" и заказал грогу. В замке мне готовят западню. Все заодно! Все готовы броситься на меня! Я увидел разноцветные пятна, проплывающие над бутылками наподобие беспечно прогуливающихся воздушных шариков. Я залпом осушил стакан. Спокойно, Шармон! Ведь Клавьер тебя предупреждал. Берегись белой горячки!

Я сделал крюк, чтобы перед тем, как появиться в замке, проехать мимо обвалившейся стены и павильона. Дорого бы я дал за то, чтобы увидеть там людей в полицейской форме и тем самым избавиться от грызших меня сомнений. Но дорога была безлюдна. Отказываясь верить очевидному, я сбавил ход. Потом я подумал, что уж кто-кто, а я-то имею полное право наведаться в этот уголок парка – надо же мне прикинуть объем работ. Я затормозил у пролома и вылез из машины, держа в руке блокнот и карандаш. Если за мной и наблюдают, то увидят лишь специалиста за работой. Я перешагнул через обломки, заставляя себя беззаботно насвистывать.

Трупа на месте не было. Я чуть было не кинулся прочь. Леденящий ужас свел мне внутренности. Мертвец исчез. Земля впитала кровь. Дождь смыл следы. Ничего! Я притворился, будто делаю пометки, чтобы собраться с мыслями. Но мыслей и так уже было предостаточно – от них кружилась голова. Мысли обступили меня и загнали в угол, как крысу в западню. Сен-Тьерри! Значит, он не умер... Значит, он сейчас в замке... Что делать?.. Я невольно отошел под защиту деревьев. Быть может, раненный, он нашел в себе силы куда-нибудь отползти? Но, насколько хватал глаз, я видел только унылый пейзаж конца зимы. Выбора у меня нет. Надо идти в замок и лицом к лицу встретить правду, какой бы она ни была. Я играл и оказался в проигрыше. Настало время расплаты – прийти и сказать им: "Да, это я". Я сел в машину и доехал до ворот. Перед подъездом "мерседеса" не было видно – он наверняка в гараже. Замок выглядел как обычно. Я проехал по аллее, затормозил, огляделся вокруг, потом медленно одолел каменные ступени и потянул за цепочку колокольчика. Этот колокольчик всегда будил во мне воспоминания о школе: молчаливые ряды парт, страх, что придется отвечать невыученный урок. О, если б я мог вернуться назад, начать все сначала!.. Но дверь уже приоткрылась, и в проеме показалась голова Фирмэна.

– А, это вы, мсье Шармон.

Он тоже был точно такой, как обычно. Я прошмыгнул в вестибюль, не сводя глаз с лестницы, ведущей на второй этаж: спальня Эмманюэля была наверху.

– Не разрешит ли мсье снять с него пальто?

– Спасибо, Фирмэн. Я ненадолго... Как чувствует себя мсье де Сен-Тьерри?

– Лучше... много лучше.

Он приблизился и понизил голос:

– Он держится одной силой воли. Но, боюсь, надолго его не хватит... Скажу как на духу: мне было бы спокойнее знать, что господа в замке... Это для меня слишком большая ответственность.

– А как долго они будут в отъезде?

С сокрушенным видом Фирмэн развел руками.

– Мсье Эмманюэль не посвящает меня в свои дела... Вчера вечером я попробовал было шепнуть ему словечко. Но он такой же упрямец, как и его отец. Грустно видеть, что они и в такую минуту как кошка с собакой.

– В котором часу они уехали?

– Этого я не знаю, мсье. Служба стала здесь такая тяжкая, что мы стараемся лечь спать как можно раньше. Все это очень прискорбно, мсье поверьте мне. Уже и не поймешь, кто здесь хозяин... Я провожу мсье.

Но и семеня впереди, Фирмэн продолжал свой скорбный монолог.

– Счастье еще, скоро приедет мадам. Когда она здесь, нам всем спокойнее. Что бы мы без нее делали?

Я его почти не слушал. И без того тяжело было освоиться с этой невероятной очевидностью. Фирмэн явно ни о чем не подозревает. Это невозможно, невероятно, неправдоподобно, но бесспорно. Тогда где же Сен-Тьерри? Фирмэн поскребся в дверь спальни, впустил меня внутрь. Больной был один: он сидел, поддерживаемый подушками, иссохшие руки покоились поверх одеяла.

– Здравствуйте, Шармон... Берите стул, садитесь.

В голосе его звучала былая энергия. Взгляд сохранял живость. Я приблизился к кровати, держа в руке стул.

– Как вы себя чувствуете, мсье?

– Не будем об этом... А если повстречаете доктора Марузо, не слушайте его. Между нами, это старый никчемный болтун. Но я к нему привык... Вы виделись с моим сыном?

Вот она, опасность. Старик вперил в меня подозрительный взор, готовый уловить малейшее мое колебание.

– Он звонил мне вчера вечером...

– Ага! Я так и думал... По поводу стены, не так ли?

– Да.

– Ну конечно. Он хочет ее сломать... Что он вам сказал?

– Э-э...

– Не скрывайте от меня ничего, Шармон.

– Он сказал мне оставить все как есть до его возвращения. Потом-де будет видно.

Старик приподнялся на локте.

– Ничего не будет видно... Подойдите ближе, Шармон... Ответьте мне честно... Он говорил с вами только о стене?

Я импровизировал наудачу, все больше и больше чувствуя себя не в своей тарелке.

– Он намекал и на другие проекты, но ничего конкретного не говорил.

Старик откинулся на спину и заговорил прерывающимся голосом:

– Он хочет все переделать. Он не любит этот дом, Шармон. Он не был в нём счастлив. Сейчас от людей только и слышишь: счастлив, несчастлив! Я-то старой закваски... Я привык к постоянству... В общем, слушайте хорошенько... Вы восстановите мне эту стену. Немедленно! Я просил вас сделать прикидку, вы ее сделали?

– Нет еще.

– Так торопитесь. Я хочу, чтобы работы начались раньше, чем вернется мой сын.

Раньше, чем вернется его сын! Я ощущал себя больным в такой же мере, как умирающий старик, если не больше.

– Когда он приедет, мы раз и навсегда поставим все на свои места. А если он вздумает ерепениться, я сделаю приписку к завещанию. Пока еще я тут хозяин. Вы поняли меня, Шармон?.. Вы работаете на меня. На меня одного... Отправляйтесь на место. Сделайте все необходимое. Буду ждать, чтобы вы ввели меня в курс дела... Главное – никаких излишеств. Возведите стену, и ничего более. Благодарю вас.

Он протянул мне восковой желтизны руку, до того худую, что она походила на птичью лапу, и позвонил в колокольчик. Появившийся Фирмэн проводил меня до выхода.

– Как мсье нашел мсье?

– Он вовсе не так уж плох.

– А вот доктор очень обеспокоен. Отстал он от меня только на крыльце. Я залез в машину. Мучившая меня загадка ни на йоту не прояснилась. Что стало с Сен-Тьерри? Возможно ли предположить, что, будучи лишь легко ранен и стремясь во что бы ни стало уехать, он отправился в путь и... Нет, тут что-то другое, но что? Так или иначе, угроза по-прежнему висит надо мной. Она всего лишь видоизменилась. Теперь остерегаться следует не полиции. Тогда кого же? Я тронулся с места и углубился в парк. По крайней мере, я мог быть уверен, что там меня никто не побеспокоит. Каким образом пришла мне в голову эта мысль? Не знаю. Но она вдруг предстала передо мной со всей очевидностью. Сен-Тьерри пришел в себя и, инстинктивно ища укрытия, заполз внутрь павильона... Он был там... Он и сейчас там. Больше ему быть негде.

Выскочив из машины, я побежал к строению. Дверь была закрыта. Должно быть, он захлопнул ее за собой. А вдруг он еще жив? В таком случае, что ж, тем хуже для меня... я подниму тревогу... Не может быть и речи о том, чтобы подло оставить его умирать. Вот где таилась угроза. Все это время я знал, что выдам себя самого. Настоящего убийцы из меня не получится. Никого из меня не получится.

Я открыл дверь и посветил внутрь фонарем. Его фонарем. Там было пусто. Я обшарил все вокруг. Пусто!.. Тут нет никакого укрытия, спрятаться невозможно... А забраться на второй этаж у него ни за что не хватило бы сил. И все же стоит проверить. Я начал взбираться по узкой лесенке – ее разбухшие от сырости деревянные ступени немилосердно скрипели. Наверху никого не было. Я обежал обе комнаты, в которых царило запустение. Сен-Тьерри был прав. Все прогнило и грозило обрушиться. Что же дальше?.. Может, подвал? Я спустился на первый этаж. Результат я знал заранее. Раненый не будет искать спасения в подвале. Дверь, ведущая туда, находилась под лестницей. Свод был такой низкий, что мне приходилось пригибаться и соблюдать величайшую осторожность. Наконец я выпрямился и направил свет фонаря перед собой.

Он был там.

Я не двинулся с места. Все было ясно с первого взгляда. Без сомнения, мертв. Покоится на спине, руки уложены вдоль туловища. Сам бы он не смог спуститься. Сам бы он не принял такую позу. Кто-то нашел его и спрятал здесь... Симон!.. Конечно же, Симон!.. Сколько я перебрал до этого предположений, а до самого простого не додумался... И из всех них оно самое бредовое. У меня задрожали колени. Внезапно меня обуял страх. Это выглядело так, будто Сен-Тьерри убили еще раз. Я повернулся и поспешил подняться наверх. Я закрыл дверь. Где теперь Симон?.. Почему он уехал в "мерседесе" один, никому ни о чем не сказав?.. Может, он прикончил Сен-Тьерри?.. А что теперь делать мне?

Я вышел из павильона и бегом направился к машине. И лишь там, скрестив руки на руле и уронив на них голову, я дал себе передышку: надо было попытаться понять. Сомнений нет: это Симон упрятал его в подвал. Должно быть, какая-то весьма серьезная причина побуждала их спешить в Италию. Ключ к тайне, видимо, находится где-то там, в Турине или в Милане. Может быть, достаточно показаться в "мерседесе" в Италии, создать видимость, будто Сен-Тьерри все же совершил эту поездку... Если труп обнаружат, если за дело возьмется пресса, возможно, сорвется какая-нибудь архиважная тайная сделка. Я не очень ясно видел смысл всего этого, но наверняка был не очень далек от истины. Раз Симон столь спешно разыграл подобный фарс, ясно, что на счету у него каждая минута... Быть может, там надо составить какой-то документ... или срочно передать подписанный контракт, с чем вполне мог справиться и сам Симон. Кстати, совсем неплохая идея – спрятать труп в подвале павильона, куда уже давно никто не заходит. Во всяком случае, мне-то теперь бояться нечего. Симон понятия не имеет, что Сен-Тьерри назначил мне встречу. Наткнувшись на труп и обнаружив, что бумажник исчез, он сделал совершенно естественный вывод, что убийство – дело рук какого-нибудь бродяги. Отсюда и все, что за этим последовало. Я вне подозрений. Если начнется расследование, ниточка первым делом потянется к Симону. Самому большому риску подвергается сейчас именно он, причем сознательно... Огромному риску, если вдуматься. Ведь если Симона спросят, почему он уехал один, никому не сообщив о своем ужасном открытии, что он сможет ответить? Может быть, скажет, что Сен-Тьерри внезапно покинул его в пути? Может, ему очень важно создать видимость, будто Сен-Тьерри исчез именно по ту сторону границы, а по поводу трупа надеется, что до поры до времени его никто не обнаружит? Поле догадок было столь обширным, что я всякий раз рисковал на нем заблудиться. Но чем больше раздумывал я над этой проблемой, тем яснее видел, что интересы Симона и мои диаметрально противоположны. Раз Симон в некотором роде взял на себя ответственность за исчезновение Сен-Тьерри, пусть сам и выпутывается. Теперь мне только на руку появление трупа на свет божий. Марселина становится вдовой, официально признанной вдовой, благодаря чему в моей жизни наступает перелом. Живой, Сен-Тьерри был непреодолимым препятствием. Мертвый, он еще мог бы не дать нам соединиться, доведись ему бесследно исчезнуть. Значит, пойти за ним, вытащить из подвала, положить там, где он упал тогда? Нет. Не мне следует поднимать тревогу, оповещать обитателей замка и полицию. Кто-то третий – посторонний, вне всяких подозрений человек – должен сделать это вместо меня. Сейчас я пойду к старику и предложу ему одновременно со стеной восстановить и павильон. Цену я назначу до того умеренную, что он с радостью ухватится за мое предложение. И тогда я обращусь к подрядчику, который перед началом работ непременно захочет осмотреть павильон сверху донизу.

Во мне затеплилась надежда. Я был вроде севшей на мель шлюпки, которой приходит на помощь прилив. Воздух свободно входил в мои легкие. Я закурил сигарету. Неплохо было бы еще пропустить стаканчик... После стольких часов кошмара передо мной наконец забрезжил выход. Спасен!.. Правда, остается еще Симон... как-никак он брат Марселины! Ну да он наверняка оставил себе лазейку. Этот парень весьма ловок. Даже слишком!.. Я всегда относился к нему настороженно. Положением сестры он пользовался без зазрения совести. Какую роль играл он при Сен-Тьерри? Нечто вроде прислуги за все, порученец для всяких щекотливых дел. Он-то выкрутится: изворотливости у него хватит на двоих. Я посмотрел на часы. Почти полдень. Вот-вот должна приехать Марселина. Я направился к замку.

– Ну, так как? – спросил старик.

– Со стеной трудностей никаких. Затрат потребуется не так уж много, поскольку можно будет использовать тот же камень.

– Вот и прекрасно. Я и сам об этом подумал, но рад, что предложение исходит от вас.

– К сожалению, не в одной стене дело. Есть еще павильон.

– Павильон? А с ним-то что?

– То, что он разваливается. Какой смысл восстанавливать ограду, если он того и гляди на нее обрушится.