Фотографии, на которых женщина целовала цветного мальчишку лет двенадцати. Три бумажные салфетки, пропитанные дезодорантом. Плохая машинописная копия порнографической новеллы с пометками редактора и чеком от издателя. Отпечатанный типографским способом бланк с названием лаборатории медицинских анализов и текстом: «Я, нижеподписавшийся Кендалл Нортон экс-Н3, специалист в области серологии, гематологии и биохимии, произвел анализ крови Коры Луизы-Патриции экс-НЗ (имя женщины, вписанное черной пастой, не поместилось в предназначенной для этого графе), заключающийся в стандартном подсчете кровяных телец, не содержащих примеси паразитарных расовых элементов». Вторая фраза на листке гербовой бумаги сообщала: «Результат предбрачного медосмотра положительный».
      Чини закрыла сумочку. Куртка мотоциклиста с левой стороны топорщилась над бумажником, раздувшимся от содержимого. Там лежал сложенный в несколько раз лист глянцевой бумаги, расползающейся на сгибах, путевой лист трехлетней давности и флакон с антималярийным препаратом. Чини знала наизусть содержимое документа: «Университет г. Тампа. Ректор университета подтверждает присвоение ученой степени по психологии масс-медиа Кенжи (Смиту) Блюнайфу…». Чини просунула пальцы в кожаную перчатку; прижатые растягивающимся металлическим браслетом часов, несколько листочков коки оставили похожий на синяк отпечаток на коже мотоциклиста. Она подумала, что сегодня не станет открывать молнию на правом сапоге, где продолжала мяться бумага, покрытая мелкими буковками, которыми были написаны три рассказа: «Евнух», «Вид больного города в разрезе» и «Off»… Здесь же - письмо с вежливым отказом из редакции какого-то авангардного журнала. Чини почувствовала озноб, хотя струйка пота пробежала у нее между лопатками… Осторожно, словно опасаясь укуса гремучей змеи, она прикоснулась кончиками пальцев к промежности манекена. Ткань в этом месте казалась натянутой, словно под ней находился скрытый от глаз комок энергии. Дурманящий голову запах исходил от огромного кольта, торчавшего из кобуры на бедре. Чини ни разу не осмелилась потянуть за язычок кожи, удерживавшей с помощью кнопки кольт. Когда-нибудь… может быть…
      Иногда она задавалась вопросом, были ли настоящими патроны, заполнявшие барабан, точно так же, как иногда задумывалась, поместил ли скульптор неродившегося ребенка в живот попавшей под мотоцикл беременной женщины. Нужно было расстегнуть несколько пуговиц и застежек-молний, чтобы увидеть, появится ли из-под одежды шрам от удаления аппендикса или родимое пятно на изгибе каучуковой плоти.
      Может быть, скульптор даже скрывал в глубине искусственных тел какую-нибудь опухоль или осколок снаряда?
      Неожиданно дождь громко забарабанил по стеклу окна, и Чини встряхнулась, с усилием избавляясь от овладевшего ею гипнотического оцепенения. Каждый день ей нужно было пересечь полгорода, и все только для того, чтобы провести десяток минут в музее. Почему? Она сама не знала ответа. Может быть, ее притягивали эти поддельные и все же такие реальные существа…
      Она направилась по диагонали через зал к эскалатору. На мгновение стеклянная стена зала отразила ее облик. Светлые волосы, собранные в вертикальный шиньон, короткое розовое ситцевое платье. Кусочек пластыря на сгибе руки, наклеенный так давно, что вокруг него кожа покраснела от начинающейся экземы…
      Через несколько минут она вышла из здания музея. Ее каблучки глубоко погружались в желатиноподобный асфальт тротуара и отрывались от него с неприятным чмокающим звуком. Она шагала быстро, с опущенной головой, стараясь не смотреть на склон холма справа от нее. Как многие дети, она старалась отмечать ритм своих шагов словами. На этот раз это было: «Бо-лезнь… Бо-лезнь… Бо-…».
      Неощутимо, скрытно болезнь изменяла глубинное равновесие города. Каждый день возрастало количество потерявших чувствительность. Любой горожанин, от генерального директора до домохозяйки, мог неожиданно осознать, что частично лишился тела, оказавшись внутри оболочки без веса, без реальности. Это было похоже на сенсорную ампутацию, на приговор, превращавший человека в бесплотного духа. Тело становилось другим, незнакомым, безразличным. И все же существо продолжало шевелиться, двигаться по воле хозяина, подобно чудовищной марионетке. Но многие жесты при этом лишались всякого смысла. Впиться зубами в виноградную гроздь, смешивая сладость сока с горечью косточек, блуждать рукой между бедер девушки теплой ночью в укромном уголке парка, закрывать глаза, натягивая на голову черную простыню ночного неба… Пропала любая чувствительность: осязание, прикосновение, поглаживание не доставляли никакого удовольствия тем, кто когда-то любил понежиться между свежими простынями… Теплота кожи, влажность губ, эластичная нежность женского живота - все это отныне ничего не значило для неловких бесчувственных рук, лишенных способности к былой точности и силе движений. Попытка написать что-нибудь в блокноте завершалась сломанным карандашом, протыкавшим несколько страниц с такой силой, словно на руку обрушилась неимоверная тяжесть.
      Потерявшие чувствительность выделялись на улице своими резкими движениями и неловкой походкой. Их легко можно было узнать по тому, как они то волочили ноги, то вдруг с силой обрушивали их на тротуар, а еще по оцепенению, с которым они держали туловище, как будто закованное в стальную кольчугу. Или по странному неестественному наклону головы - будто по улице бредет повешенный…
      Появление людей, потерявших чувствительность, пробуждало у детей инстинкт жестокости. Они часто преследовали больных, с негромким хихиканьем втыкая им в спину иголки или бросая в них оперенные стрелки, потом часами торчавшие из плеча или ягодицы, не причиняя при этом пострадавшему ни малейшего беспокойства.
      Жалкие марионетки, они очень быстро превратились в бесплатное развлечение для сохранивших здоровье горожан.
      Первоначально многие из них, будучи не в состоянии выдержать свою увечность, сводили счеты с жизнью сразу же после выхода из больницы; другие держались только благодаря лошадиным дозам галлюциногенов. В любом случае для них все кончалось кровавой оргией в попытке компенсировать зрительными ощущениями ставшее недоступным чувство боли. Чаще всего покончивших с собой «бесчувственников» находили перед зеркалом: они лежали на полу среди инструментов, достойных мясницкой или пыточной камеры инквизиторов.
      Теперь же, благодаря резкому возрастанию числа зараженных, ситуация изменилась. Любое общество самоорганизуется медленно, пока не выработает новые правила и новый образ жизни, новую философию. В городе, когда-то проповедовавшем культ наслаждения и немедленного удовлетворения любых желаний, возникновение новой столь же могучей силы не могло не вызвать многочисленных изменений.
      В путанице и столкновениях мнений начали вырисовываться две партии: «жуиров» и «бесчувственников». Каждый из числа избежавших заражения и зараженных видел в своем антиподе источник фундаментального зла, олицетворение всего негативного, извращенного. Словом, антихриста!
      Количество апологетов летних увлечений и солнечных культов резко уменьшалось. Пляжи опустели, купальники развевались на веревках для просушки. Заброшенные бассейны стали похожи на водоемы в скверах, где поверхность воды покрывает множество опавших листьев. По утрам нередко можно было видеть на стенах зданий еще влажные плакаты, расклеенные ночью сторонниками «сенсорной пустоты». «Дематериализованное общество есть общество духовного возрождения». Полицейские в желтых касках сжигали плакаты, не снимая, огнеметами.
      Для оппозиции исчезновение ощущений мало-помалу становилось средством достижения духовного идеала. Начинался мистический крестовый поход. «Избавиться от гонки за наслаждениями, - провозглашали листовки. - Освободить человека от оболочки плоти, добиться появления духовного существа, единственным наслаждением которого станут удовольствия разума и морали…»
      Чини, хотя и безнадежно «нормальная», прекрасно понимала доводы оппозиционеров. Она никогда не считала свое тело единственным источником получения удовольствия. Секс всегда оставлял ее неудовлетворенной, а сам акт каждый раз казался ей бессмысленным и гротескным. Что касается спорта, то она ненавидела господствовавший в нем дух соперничества, культ силы, презрение к слабым, шовинизм… Она считала спорт школой ксенофобии.
      И она знала, что не одинока. Среди представителей незараженной части населения уже стала применяться операция на головном мозге, позволявшая избавиться от участков коры, отвечавших за ощущения боли и удовольствия. Она даже подумывала, не проделать ли ей самой такое же…
      Реакционная партия резко возражала против подобной вивисекции, называя ее «производством безмозглых». Не проходило дня, чтобы на экране телевизора не появился кто-либо из представителей клана «нормальных» или «жуиров», пытающийся напугать зрителей апокалиптическими картинами будущего бесчувственного мира…
      По его словам, все оказывалось бесполезным. Когда понижаются сексуальные тенденции, единственным - и обязательным - способом воспроизводства становится искусственное осеменение. Девушки, едва отпраздновавшие восемнадцатилетие, тут же получают красную карточку с надписью: «Пригодна для осеменения». Понятия семьи, родства превращаются в абстракции. (Здесь оратор воодушевлялся и снимал очки, словно стараясь установить более тесный контакт со зрителями.) Так вот, восклицал он, даже если исчезнут ощущения голода и холода, их последствия сохранятся. Что же касается болезней, то исчезновение их симптомов приведет к тому, что их перестанут воспринимать как угрозу для жизни. И государство, новое государство, немедленно воспользуется ситуацией, чтобы увеличить продолжительность трудового дня, повысить производительность труда рабочих, не способных почувствовать усталость… Операция на мозге для незараженных быстро превратится в обязанность. Возможно, она будет применяться для всех новорожденных. Не исключено даже, что начнется отстрел животных, не подвергшихся операции и проявляющих неприличную способность ощущать что-либо. Например, какого-нибудь кота, развалившегося на солнце и мурлыкающего от удовольствия…
      Чини только пожимала плечами перед подобной промывкой мозгов, хотя многие верили всему, что им проповедовали с телеэкрана. В результате сформировалась обстановка страха и ненависти, весьма благоприятная для вспышки волнений и начала гражданской войны…
      Было поздно, дождь промочил насквозь тонкую ткань платья, прилипшую к телу девушки. Ее знобило, ледяные струйки стекали по спине и обнаженным бедрам. Она решила вернуться в лагерь, во влажный кокон коричневого спальника. А завтра…
      3.
      В середине мая вспыхнула война. Многие предсказывали ее, но мало кто верил, что она начнется. Это была война за территории, неизбежное последствие как происходящих в городе событий, так и его расположения. С севера его ограничивало море, с юга - исключительно глубокое ущелье; справа и слева над городом нависали гранитные скалы, справиться с которыми не смогла бы никакая взрывчатка. Компьютерам, вынужденным плести все более и более густую сеть туннелей на ограниченной площади, пришлось в конце концов начать борьбу друг с другом с целью захвата туннелей противника.
      Возвращаясь домой 31 мая после очередной попойки у Эми, Джордж, побежденный алкоголем, рухнул на скамью в каком-то из скверов. Он был вырван из своего состояния криками взволнованных чем-то мальчишек.
      «Мы видели его, - объяснил ему, не ожидая вопросов, один из мальчишек. - Мы видели его! Это был тот еще тип! Он сидел на скамье возле конной статуи на площади и выглядел очень странно…» Другой добавил: «У него была совсем прозрачная кожа: можно видеть все его потроха!». Третий сообщил, что у странного незнакомца на спине была третья рука. Похоже, он был ранен, потому что вскоре упал на землю и рассыпался на мелкие кусочки.
      Джордж выбрался из толчеи и заторопился к площади, стараясь не потерять равновесия. За спиной он услышал смех и издевательские шуточки мальчишек. На скамье возле статуи Джордж увидел только тонкий слой пыли, уже почти полностью развеянной ветром. Он долго размышлял, действительно ли ребята видели одного из подземных бойцов, одного из неведомых мутантов, порожденных таинственным рециклированием, или же они просто подшутили над ним.
      Некоторое время никаких новостей о подземном конфликте не поступало. Никто не мог сказать, продолжался ли он вообще.
      Однажды утром Эми позвонила Джорджу, и через полчаса он уже поднимался по ступенькам желтого автобуса. Молодая женщина тут же передала ему бинокль, и он заметил оставленные его окулярами красные круги возле глаз Эми.
      - Смотри! - воскликнула она. - Взгляни, что происходит там, недалеко от фонтана Сен-Эрмин.
      И он увидел.
      Это был прорвавший асфальт кратер диаметром в три или четыре метра, через который периодические спазмы извергали наружу какие-то предметы. Он походил на анальное отверстие, выбрасывавшее отходы жизнедеятельности…
      Через неделю можно было насчитать не менее шести или семи таких кратеров, прорывавших тротуары или мостовые и выбрасывавших останки самых разных предметов: стульев, холодильников, лестничных маршей… Джордж догадался, что компьютеры освобождаются от материалов, которые они почему-то не в состоянии переработать…
      Если только… Если только эти полурастворенные или полурасплавленные предметы не появляются в результате неудачной переработки. Почему бы не предположить, что материя, постоянно подвергающаяся разложению и повторному использованию, достигла наконец полной нестабильности, и любой воссозданный из нее предмет в состоянии сохранять приданную ему форму лишь очень непродолжительное время?
      Джордж подошел к груде выброшенных предметов и осмотрел их. Все они были незавершенными, расплывчатыми, нестабильными.
      Утюг быстро становился совершенно иррациональным комком металла, кухонная табуретка таяла за десяток-другой минут, превращаясь в лужицу фосфоресцирующей жидкости. Можно было подумать, что молекулы, из которых состояли эти вещи, самопроизвольно разъединялись, отходили друг от друга. И это происходило само собой, без участия рециклирующих устройств компьютеров.
      8 июня Джордж был резко вырван из сна очередным звонком Эми.
      - Иди на пляж, скорее! - истерично кричала та в телефонную трубку. - Ты только посмотри, что там происходит!
      Поспешно натянув на себя джинсы и майку, он помчался босиком под аккомпанемент отвратительных чавкающих звуков по асфальту, превратившемуся в неприятно вязкую массу. Он остановился только на кромке воды, весь в поту, толстый и дурно пахнущий. В тридцати метрах над пляжем сверлящий агрегат одного из компьютеров пробил стенку, вывалился наружу, словно поезд, выскочивший из туннеля, и разбился на песке, на границе гряды из пены и выброшенных волнами водорослей. При падении агрегат увлек за собой несколько продолжавших его комнат непривычных очертаний.
      Городская полиция организовала оцепление вокруг углубившейся в песок массы металла, и Джорджу не удалось осмотреть останки.
      В последующие несколько дней изуродованный каркас не проявлял ни малейших признаков жизни. Когда бдительность охраны несколько ослабела, мальчишки начали пробираться к останкам и понемногу растаскивать их, в первую очередь, интересуясь содержимым шкафов и сервантов жилой части. С помощью мелких банкнот Джорджу удалось осмотреть некоторые добытые предметы. Все они носили следы молекулярной нестабильности. Через неделю, когда он прогуливался по берегу, ему удалось найти в груде водорослей, принесенных морскими течениями, странный предмет, оказавшийся при внимательном изучении чем-то вроде небольшой подушки, но изготовленной из человеческой кожи. Теперь, когда оцепление было снято, ему удалось без особого труда забраться в развалины разбившегося жилья, сорвав наложенные стражами порядка печати.
      Через несколько минут он нашел то, что искал. Это была статуэтка, изображавшая мужчину лет сорока, вырезанного из древесины твердой породы с потрясающим реализмом. Лежа на постели, он обнимал одной рукой великолепную женскую особь, но уже из красного дерева. В этой же квартире в ванной он обнаружил стиральную машину, заполненную человеческими внутренностями, уже затронутыми разложением.
      Этой ночью он не смог заснуть. В его голове теснились тысячи вопросов. Можно ли расценить это падение со скалы как осознанный акт, самоубийство компьютера, который внезапно понял, что он потерял власть над своими изделиями? Или это была всего лишь ошибка в ориентации, вызванная дефектом радара? Он не смог найти логичного объяснения даже после того, как три дня спустя еще одна головная часть компьютерного устройства вместе с жилыми помещениями разбилась на том же пляже, метрах в двадцати от первого.
      На этот раз он не обнаружил никаких искажений, в уцелевших комнатах не было ничего, кроме белого зернистого порошка, очень похожего на готовые супы из супермаркета.
      - Похоже, что эта масса полностью обезвожена, - пробормотала Эми, цепляясь за руку Джорджа. - Надо попробовать добавить к ней воды…
      - Ты хочешь приготовить из этого суп?
      - Почему бы и нет?
      - Не забирайте все, оставьте и нам что-нибудь! - крикнул мальчишка, проникший в квартиру во главе ватаги, запасшейся пластиковыми пакетами. - Мы тоже хотим попробовать!
      Вернувшись в автобус, Эми высыпала порошок в аквариум, в котором когда-то содержались рыбки, и залила его небольшим количеством теплой воды. Она подождала, но ничего не произошло.
      Вечером разыгрался ветер, проникший в пробитые в скале туннели и поднявший тучи белой пыли. Вскоре порошок выпал на город, покрыв липким слоем крыши и мостовые.
      В полночь зазвонил телефон. Это была Эми. «Это невероятно, - кричала она, захлебываясь от возбуждения. - Ты знаешь, что я нашла в аквариуме? Три пальца, три человеческих пальца!»
      Положив трубку, Джордж представил, что может случиться, если пройдет дождь. Окажется ли город усеянным человеческими внутренностями? В одной луже сформируется глаз, в другой рука или нога. А в бассейне вокруг фонтана на главной площади будут бултыхаться человеческие головы… Если порошок образует пленку на поверхности водоемов, из которых качают воду для снабжения города, то можно будет представить, как в желудке человека, выпившего воды из-под крана, сформируется ухо или какой-нибудь другой орган. Эти мысли заставили его злорадно ухмыльнуться.
      Но дождя в последующие дни не случилось.
      На заре Эми позвонила в последний раз, сообщив об отъезде.
      - Автобус сейчас в полном порядке. Я нашла двух парней, согласившихся помочь мне… Отличные ребята, они не только починили автобус, но и установили систему лебедок и блоков, чтобы спустить автобус в один из туннелей, пробитых в скале компьютерами. Мы трогаемся в полдень. Я несколько дней собиралась сказать тебе об этом. Если хочешь… У нас хватит продуктов на четверых…
      Джордж отказался, сам не зная почему. Возможно, из-за этих новых компаньонов Эми. Или же потому, что был не в силах бросить Энну. Перед тем как положить трубку, Эми сказала серьезным тоном:
      - Не забывай, Джордж: кочевники!
      На этом разговор оборвался. На следующий день он поднялся к обрыву над морем, но площадка уже опустела. Он попытался представить, как огромный двухэтажный желтый автобус продвигается, переваливаясь на камнях, по проложенным компьютерами подземельям, и по спине его пробежал холодок.
      В течение следующей недели на пляже разбилось еще несколько компьютеров. Если точнее, то семь.
      «Крысы покидают корабль, - подумал Джордж. - Похоже, мы скоро пойдем ко дну».
      Море быстро унесло мелкие обломки, но на пляже остались сверлящие агрегаты компьютеров, глубоко ушедшие в песок, из которого они торчали, подобно пням чудовищных деревьев.
      Через некотрое время выяснилось, что в них сохранилось достаточно жизни, чтобы поглощать кислород из воздуха. Вскоре вокруг них образовалась смертельная для всего живого зона.
      Некоторые полагали, что таким образом покалеченные компьютеры защищаются, но Джордж считал, что они стремятся быстрее свести счеты с жизнью. Они засасывали кислород, чтобы их внутренности быстро проржавели.
      Как бы там ни было, но зона вокруг разбитых компьютеров вскоре стала местом паломничества для всех городских самоубийц. Не проходило недели, чтобы спасателям в кислородных масках не приходилось проникать на кладбище компьютеров и подбирать посиневшее тело очередного отчаявшегося горожанина.
      Все эти дни Джордж упорно ломал голову, пытаясь разобраться в ситуации. «Под городской территорией не так уж много места, - думал он. - Самых слабых выбрасывают на пляж, если только… Да это, скорее, побежденные в подземной войне, решающие сделать себе харакири. Но, может быть…»
      Ни один из вариантов полностью не устраивал его. Он понимал, что вряд ли когда-нибудь выяснится вся правда о происходящем под землей.
      10 июля Эми снова позвонила ему. Она сообщила, что их компания подобрала беднягу, некоего Арна Сивелко, спасшегося из квартиры, расположенной где-то на гораздо более низком уровне. У них все в порядке. Они посещали развалины…
      Накануне она обнаружила полуразрушенную гостиную, в которой два манекена из розового мрамора сидели друг против друга за шахматной доской из человеческой кожи, на которой суетились живые фигурки. Чем дальше они продвигались, тем чаще встречались обратные метаморфозы. Цветы всегда были из пластмассы, тогда как обои - из женской или детской кожи, судя по ее нежной структуре. В зимних садах трава была нейлоновой, но в платяных шкафах висели аккуратно связанные из соломы свитера. Ковры были сотканы из человеческих волос, но волосы на теле то и дело попадавшихся трупов были из голубой шерсти.
      Джордж скептически воспринял эти сведения, испытав при этом легкое чувство зависти. Но, возможно, Эми была, как всегда, под градусом… Он молча положил трубку.
      Следующий звонок прошел впустую, он практически ничего не расслышал. Очевидно, автобус спустился слишком низко, и Джорджу так и не удалось понять ни единого слова.
      После этого телефон больше не звонил ни разу.
      Однажды ночью Джорджу приснился сон. После того как последний компьютер бросился в море, каждый дом оказался связанным с обрывом длинным туннелем, куда свободно врывался морской ветер. Привыкшие к новинке морские птицы, обычно планировавшие над морем, заполнили бесконечные коридоры, чудовищно усиливавшие их пронзительные крики. Ненастными вечерами ветер с воем носился по галереям, оглушительно хлопал дверями, врывался в гостиные и спальни, разбрасывая газеты, книги, салфетки и занавески. Буря поднималась из земных недр в сопровождении сильного запаха ила и гниющих водорослей. Вместе с ней в жилье залетали морские птицы. Они метались по комнатам в вихре белых перьев, сбрасывая на пол все, что могло упасть. Они не только больно клевали хозяев, но и покрывали пометом ковры и полированную мебель. Квартиры превращались в подобие птичников.
      Иногда, в спокойные минуты, Энна спускалась в подвал и блуждала по подземным галереям.
      Однажды Джордж проснулся в тот момент, когда увидел во сне, как Энна, добравшись до наружного отверстия туннеля, с коротким криком рухнула в морские волны.
      Через месяц он был вынужден признать очевидное. Поскольку за это время ни один компьютер не выбрался на поверхность, можно было надеяться, что город скоро вернется к нормальной жизни. Но визит в архивы мэрии позволил ему выяснить, что под землей все еще оставалось 244 компьютера, так что вряд ли можно было ожидать быстрого улучшения ситуации. Короче говоря, все оставалось по-прежнему.
      4 августа Джордж записал на последней странице дневника: «Альтернативы нет, все будет продолжаться как раньше, до тех пор, пока электронные мозги не придут к общему выводу: должно совершиться нечто апокалиптическое, вроде остывания Солнца или столкновения Земли с космическим телом. Короче говоря, нечто, приводящее к полной гибели жизни. Что будет потом? Может быть, они сами собой отключатся от электросетей, поскольку им больше не нужно будет заботиться о «выживших»? Или они сначала подвергнут разложению все живое, что им попадется в городе? Не остается ничего другого, как только ждать. Учитывая скорость, с которой теперь эволюционируют компьютеры, финал может наступить как через год, так и в следующем месяце… Может быть, жребий уже брошен, и ржавевшие на пляже компьютеры принадлежат к умеренной фракции, ратовавшей за отключение от сети в связи с отсутствием жильцов? Но что тогда замышляют их оппоненты?».
      Джордж пытался прикинуть, какова будет реакция муниципалитета, если он опубликует свои выводы? Но надежды на публикацию не было: любой издатель сразу же побежал бы в мэрию с доносом.
      Поднимавшие тревогу во все времена были жертвами репрессий, столь же жестоких, сколь и бессмысленных.
      Идея приобрести грузовик или автобус, как Эми, и покинуть город была полнейшей утопией. Городская полиция создала непроницаемый кордон вокруг города, не только перекрыв все автомобильные дороги, но и закрыв доступ к морю и горам. Полицейские, не колеблясь, уничтожали с помощью базук всех беглецов. Иногда их бронированные лендроверы налетали на какого-нибудь несчастного, заподозренного в попытке к бегству, и сжигали его на месте, облив напалмом. Ничто не могло заставить их остановиться, и никто не мог считать себя в безопасности, даже достигнув границ соседнего государства. Говорили, что коммандос, подчинявшиеся лично мэру, преследовали осмелившихся покинуть город по всему континенту. Эта охота могла продолжаться и год, и больше; так или иначе, любой беглец рано или поздно оказывался жертвой «несчастного случая»… Что же касается тех, кто ударился в бегство, оставив в городе близких, то репрессии по отношению к ним были невероятно жестокими, будь то женщины или дети. Единственно терпимым властями способом бегства был метод, выбранный Эми: уйти в подземелья. Но Джордж весьма сдержанно относился к такому варианту самозахоронения. Одни мысли об этом вызывали у него нечто вроде головокружения, в котором в равных дозах смешивались клаустрофобия и агорафобия.
      Первого сентября Джордж остановил все часы в доме, вытащил на лужайку кресло-качалку и начал медленно покачиваться, глядя на море.
      Вот так-то…
      Я знаю, что кресло-качалка продолжало раскачиваться со скрипом на следующий день, а также послезавтра и все последующие дни.
      А затем…
      Затем я могу представить себе, что Энна погибла, оказавшись жертвой рециклирующего компьютерного терминала, коварно проникшего в ее тело во время сна. Что Джордж наконец решился приобрести автобус и отправился вслед за Эми. Что они в конце концов были подвергнуты рециклированию, когда случайно оказались в зоне битвы между компьютерами.
      После этого произошла инверсия, и теперь их плоть слагает кузов и двигатель автобуса, за рулем которого находятся Джордж и Эми из желтого металла…
      Что Джордж в глубине подземного мира стал верховным главнокомандующим армии мутантов и теперь готовится к окончательному штурму города.
      Но, возможно, он блуждал по лабиринту туннелей в безрезультатных поисках Эми, пока не умер от жажды и голода?
      Что касается Энны, то почему бы ей не убежать вместе с юным любовником?
      Может быть, весь город давно не существует, сметенный с лица Земли катаклизмом, порожденным еще в давние времена перфорированной картой?
      Но все это выдумки, стремление искуственно драматизировать ситуацию, существующую только в романах, к тому же достаточно банальных. Можно поспорить, что Энна до сих пор бродит по коридорам своего дома, не решаясь спуститься в подземелья и постоянно откладывая схватку, которая так никогда и не состоится, а Джордж все еще покачивается в своем дряхлом и раздражающе скрипучем кресле-качалке… А Эми оказалась в тупике, где ей пришлось бросить автобус, и сейчас она выбралась к обрыву, откуда продолжает смотреть на море в бинокль своими утомленными глазами…
      Что же касается города…
       Перевел с французского Игорь НАЙДЕНКОВ
      © Serge Brussolo. Vue en coupe d'une ville malade. 1981. Публикуется с разрешения автора.
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

30.07.2008