ПЕСНИ СИРЕН НА ТРИДЦАТИМЕТРОВОЙ ГЛУБИНЕ

Повинуясь безрассудному порыву, Лиз решила в ближайший уик-энд навестить свою семью вместе с Гудрун.

Идея сама по себе была, несомненно, плоха, однако смутное чувство необходимости побуждало ее к этому.

К большому удивлению Лиз, молодая маргиналка охотно приняла приглашение. Итак, в субботу утром, на рассвете, они пустились в путь. По этому случаю Лиз вывела из гаража старенькую «БМВ», повидавшую уже нескольких владельцев. Она пользовалась ею крайне редко.

— Я думала, ты откажешься, — заметила Лиз, как только они выехали на автостраду.

— Почему? — отозвалась Гудрун. — Для меня — это словно поездка в парк с аттракционами. Наша столько рассказывала мне обо всем… чердак, статуи в парке… Ну прямо семейный Диснейленд… Все это приводило ее в восторг.

— Она никогда не приглашала тебя туда?

— Нет, у нее было одно желание: порвать с родителями. Ей хотелось жить вольной птичкой… Наша не раз повторяла это. Дочь богачей, она воображала себя несчастной. Когда у нее не было настоящих проблем, она выдумывала их. Наша обожала плакаться, глядя на свой пупок.

Лиз судорожно сжала пальцы на руле.

— Мы никогда не были богаты, — возразила она. Гудрун издала губами непристойный звук.

— А для меня, уличной, вы были супербуржуи, да! Я очень любила Наша, но, по правде говоря, она на 99 процентов была непокорной, на 1 процент — неотразимой. Не умри Наша, думаю, мне удалось бы исправить ее.

— А что ты с ней делала?

— Я купила ее, как покупают маленькую фарфоровую фигурку, потому что она красивая, дорогая и хрупкая. Она может легко разбиться; а еще с нее постоянно надо стирать пыль. В моей семье из всех безделушек были только пепельницы со старыми окурками, поняла? Наша — это мой собственный предмет роскоши.

— Что она находила в тебе?

Гудрун рассмеялась:

— Во мне есть все, кроме серьезности. Я — твоя оборотная сторона. И это ей нравилось, черт побери! Ты еще не поняла, что она боялась тебя? Ты все за нее решала, командовала… Из-за тебя от нее убегали друзья.

Лиз стиснула зубы.

«Перестань подражать Эстер Крауц, — сказала она себе. — Не старайся ничего выведать. Это бесполезно.

Гудрун узнала лишь одну грань Наша, а ведь у нее были и другие…»

Следующие десять километров Лиз молчала, обдумывая вопрос, готовый сорваться с губ: «Вы спали вместе?»

Она уже сожалела, что затеяла это безрассудное предприятие. Но надеялась воспользоваться этой вылазкой, чтобы с пристрастием допросить свою попутчицу, выбить наконец сведения, которых ей так не хватало.

— Перестань мучить себя, — вздохнула Гудрун. — Наша умерла вовремя. У нее не было никакого таланта — ни певицы, ни музыкантши. Эта девчонка была как пластилин для лепки. Она все равно досталась бы какому-нибудь подонку, делающему порнофильмы или что-то вроде этого. Дочери богачей не приспособлены к нравам улицы. Они считают себя умными, потому что учились, а на самом деле они развратнее проституток! Знаю я многих шлюх, окончивших университет. И тебе известно, что я ничего не выдумываю. История с метро… спасла ее, быть может, от более унизительной участи… Я часто говорю себе: по крайней мере она умерла чистой. Напрасно ты забиваешь себе голову, я не запачкала ее. В этом я уверена.

До конца поездки они больше не вымолвили ни слова. Лиз не была в Ольденбурге более шести месяцев. Она сократила свои визиты, поняв, что ее вторжения отвлекали родителей от их милых привычек. Несколько раз у Лиз возникало впечатление, что мать с нетерпением ждет ее отъезда, желая продолжить невольно прерванную деятельность.

— Мой отец болен, — сообщила она, увидев в конце дороги крышу большого обветшалого дома. — Вот уже три года он теряет память. Не удивляйся, если слова его будут бессвязны или он примет тебя за кого-то другого.

Решетчатые ворота парка были открыты настежь. Не в знак гостеприимства, а просто из-за плохого состояния они вообще не закрывались. Въезжая в аллею, Лиз невольно взглянула в сторону мрачной статуи, различимой сегодня под накидкой из плюща и дикорастущей травы. «Великому Ханафоссе перерезает горло неизвестный убийца… Разрезанное горло, поднятая рука с бритвой…»

Гудрун смотрела в ту же сторону.

«Надо же, это странно, — подумала Лиз, — откуда ей известно, что статуи скрываются за этой растительностью? Значит, Наша ей все рассказала?»

Лиз преодолела вспышку ревности. Наша никогда не была разговорчивой с сестрой, и Лиз претило, что та пространно изливала чувства и душу кому-то другому.

У крыльца Лиз затормозила. Мать ее, Магда Унке, появилась на верхней ступеньке… в черном купальнике и нелепой резиновой шапочке. В 62 года это была еще стройная и красивая женщина; она всегда улыбалась. Увидев мать в таком нелепом наряде, Лиз на секунду испугалась, что та тоже сходит с ума.

— Мамочка… — пролепетала она, охваченная жалостью.

Магда Унке не удостоила ее взглядом. Прижав руку ко рту, она словно окаменела от изумления и во все глаза смотрела на выходившую из машины Гудрун.

«Боже! — подумала Лиз. — Она, верно, думает, что перед ней банда наркоманок».

При виде Гудрун так можно было подумать.

— Все в порядке! — поспешно крикнула Лиз. — Это подруга. — Магда Унке, казалось, не слышала ее. Когда она опустила руку, улыбка исчезла, а губы ее дрожали. — Это Гудрун, подруга, — повторила Лиз, взяв мать за плечи, — все в порядке.

Магда вздрогнула.

— О, разумеется! — прерывисто дыша, проговорила она. — Просто я приняла ее за… кого-то другого. Извини.

— Зачем тебе купальник? — удивленно спросила Лиз, чтобы сгладить неловкость. — Ты простудишься.

Магда Унке сухо посмотрела на дочь. Она не любила, когда о ней заботились. «Тогда я чувствую себя старой», — обычно отвечала Магда тем, кого удивляло ее поведение.

— Это моя рабочая одежда, — ответила она. — Я занялась монументальной скульптурой. Сейчас увидишь… Если это тебе интересно.

Отвернувшись от дочери, Магда спустилась по мраморным ступенькам навстречу Гудрун.

— Мы уже где-то виделись, не так ли? — спросила она.

— Нет, мадам, — ответила молодая маргиналка, выдержав ее взгляд. — Я была подругой Наша. Она мне много говорила о вас. — Лиз напряглась. Она предпочла бы, чтобы Гудрун воздержалась об упоминании своей связи с ее сестрой. — Мы вместе музицировали, — охотно пояснила Гудрун. — В метро…

— В метро… да, конечно, — откликнулась Магда. — В таком случае вам понравится моя работа. Речь идет о Наша… и метро.

Все трое вошли в холл. Там ничего не изменилось, вот только обветшалость усиливалась из месяца в месяц. Гудрун чувствовала себя непринужденно… или была лишена любопытства. Она ни разу не взглянула исподлобья; такие взгляды обычно кидают, очутившись в незнакомом месте.

— Мой муж в зимнем саду, — объяснила ей Магда. — У несчастного голова не в порядке, так что ничему не удивляйтесь.

Ощутив комок в горле, Лиз приготовилась к встрече со своим немощным отцом. Рольф Унке всегда был красивым мужчиной. Русоволосый, с ухоженной бородкой и великолепной головой викинга, в молодости он покорил немало женских сердец. Болезнь сделала его похожим на старого друида. Седые волосы спадали на плечи, борода закрывала грудь, так как Рольф упорно отказывался от стрижки. Дни свои он проводил в оранжерее среди желтоватых цветов, которым Магда регулярно позволяла погибать и столь же регулярно заменяла их другими. Теперь Рольф занимался только тем, что вырезал женские силуэты из подписных каталогов и наклеивал их на стены без разбора, кое-как. Магда упрямо уверяла, что это художественный коллаж. Лиз не верила этому. Она уже давно подметила, что отец впадает в преждевременное старческое слабоумие.

— О! Наша! — воскликнул старик, заметив Гудрун на пороге зимнего сада. — Как это мило… Ты принесла мне ножницы с острыми кончиками, о которых я говорил тебе на той неделе? И каталог купальников?

— Ну конечно же, — заверила его Гудрун. — Я сейчас все покажу.

— Ах! — удовлетворенно вздохнул Рольф Унке. — Лиз никогда ничего мне не приносила. Она не умела выбирать хорошие каталоги.

— Папа, — вмешалась Лиз, — я здесь. Это я, Лиз. Рольф Унке едва удостоил ее взглядом.

— Этого не может быть, — возразил он. — Лиз умерла в метро, утонула. Но это не страшно, потому что я не очень любил ее. Она была такая… серьезная. А вы… я вас не знаю… Еще одна санитарка, наверное… Что вы хотите? Колоть мне задницу вашими противными тупыми шприцами?

Рольф разнервничался, жестикулировал, потрясая ножницами с закругленными концами. Магда Унке схватила дочь за руку и вывела из оранжереи. Оставшись наедине с Гудрун, Рольф успокоился.

— Не сердись на него, — вздохнула Магда, надевая старенький голубоватый халат. — Он ведет себя как капризный ребенок. Все его слова не имеют смысла.

— Да нет же, — пробормотала Лиз; от волнения голос ее дрогнул. — Вы всегда считали меня нудной, потому что я не участвовала в ваших «артистических» дурачествах.

Она замолчала, сердясь уже на себя за эти сетования. «Черт побери! — подумала она, — вот я и заблеяла. То-то Эстер Крауц была бы довольна».

Магда не слушала ее. Она казалась рассеянной, охваченной безысходной тоской.

— Только что, — прошептала Магда, — когда вы вышли из машины, я остолбенела. Твоя подруга… эта Гудрун… Я… я приняла ее за Наша.

Лиз пожала плечами.

— У нее такая манера — выдавать себя за кого-либо, — объяснила она, овладев собой. — Она была подругой Наша, и жили они в одной комнате. Думаю, Наша очаровала Гудрун. Поэтому она бессознательно подражает ей. Ты привыкнешь, но я нахожу это несколько странным. Она копирует ее выражения, жесты…

— Да я не о том… — оборвала дочь Магда Унке. — Она похожа на Наша. Внешне.

— Совсем нет, — возразила Лиз. — Они обе блондинки, в этом все сходство.

— Нет, нет! — заупрямилась мать. — Она похожа на нее, но более худая, взрослая… более «изношенная». Однако сходство поразительное. Я как-никак мать и знаю, что говорю!

«Не помню, чтобы ты уделяла нам много внимания, когда мы были девочками, — чуть не возразила Лиз. — Ты слишком дорожила своим временем… Тебя больше интересовали эти „шедевры“, на которые вы с отцом буквально дышали».

Желая сменить тему, она попросила мать помочь ей выгрузить из багажника привезенные продукты.

Как всегда, они испытывали некоторое смущение, находясь рядом, и, будто сговорившись, старались не затрагивать деликатных тем, которые вызвали бы нескончаемые восторги по поводу качества мяса или паштета. Никогда Магда Унке не заводила разговора о профессии Лиз. Похоже, она раз и навсегда уверила себя в том, что старшая дочь служит в канцелярии полицейской службы, занятой переписью утонувших.

Обед прошел ужасно. Сидя на почетном месте, Гудрун идеально имитировала Наша.

Она с таким совершенством копировала ее, что быстро очаровала Рольфа и Магду.

«Она не столько старается походить на Наша, сколько ей удалось вжиться в образ… заставить нас поверить. Даже голос ее изменился».

Чтобы не поддаться всеобщему заблуждению, Лиз напомнила себе, что Гудрун Штрауб получила театральное образование и успешно играла в нескольких спектаклях.

«Ведь у нее есть талант, — думала Лиз, — почему она отказалась от карьеры? Может, вляпалась в какую-нибудь грязную историю?..»

Глядя, как она оживляет образ сестры за десертом, Лиз вдруг поняла, что Гудрун постоянно играет комедию. Это было ее второй натурой. Она переходила от одной роли к другой по десять раз на дню, в зависимости от ее фантазии или обстоятельств. «Я слишком быстро отнесла ее к категории закоренелых наркоманок. А на самом деле абсолютно не знаю, кто она такая. Гудрун не лжет, нет, она превращается в кого-то другого, и все принимают на веру эту метаморфозу. Гудрун улавливает наши желания и подстраивается под них. Она превратилась в Наша, зная, что это мне понравится. Едва взойдя по ступенькам крыльца, она стала своей в доме. Это так же верно, как то, что я еще жива…»

После кофе Рольфа проводили в зимний сад отдохнуть. Магда же скинула халат и направилась в парк. Девушки — за ней. В ее мертвенно-бледном дрожащем теле было что-то патетическое. Нижняя часть купальника глубоко врезалась между ягодицами. В зарослях, там, где когда-то протекал ручей, Магда Унке устроила странный зацементированный бассейн, нечто вроде извилистого водоема с лабиринтообразными излучинами, которые каналами тянулись во всех направлениях. Задохнувшись от неожиданности, Лиз увидела макет сети метрополитена Алзенберга с путями, платформами, станциями… На дне этого необычного аквариума, где мутили воду рыбы грязного цвета, были укреплены уменьшенные модели вагонов. Все это выглядело до жути реально. Не обращая внимания на холод, Магда перешагнула кромку бассейна и по грудь погрузилась в воду.

— Мамочка! — воскликнула Лиз. — Ты схватишь воспаление легких! Вылезай!

— Да замолчи же! Я делаю так уже полгода и ни разу не заболела.

Лиз таращила глаза, устрашившись мысли, что однажды Магда Унке падет жертвой своих художественных экспериментов. Кто придет к ней на помощь, если она вдруг оступится и рухнет в глубину. Уж никак не ее муж, увлеченный своими каталогами.

— Оставь ее, — тихо сказала Гудрун, на секунду перестав играть роль Наша. — Разве не видишь: она придумала эту штуку, чтобы тоже не свихнуться. Не стоит быть вечно разумной. Иногда безумие в гомеопатических дозах помогает не потерять рассудок.

Магда Унке плавала в канале, напоминая великана, резвящегося над вагонами. Время от времени она выныривала, чтобы глотнуть воздуха. Водные растения, прицепившиеся к волосам Магды, делали ее похожей на утопленницу. Не очень-то приятно было на это смотреть.

Лиз встала на колени у кромки бассейна. Отсюда она различала крошечные силуэты внутри вагонов. Маленькие фигурки были нарисованы от руки. Сотни мужчин и женщин ростом не больше мизинца. «Работа сумасшедшей…» — подумала она, сдерживая слезы.

Наконец, выпутавшись из кувшинок, Магда Унке встала на ноги. Между большим и указательным пальцами она держала фигурку, вырезанную из куска резины: маленькая сирена с голубоватым рыбьим хвостом и распущенными золотистыми волосами.

— Узнаешь ее? — отдуваясь, спросила Магда. — Я сама вырезала ее по старым фотографиям. — Лиз наклонилась. Личико куколки было не больше ногтя мизинца, однако сходство поражало — плод замечательной работы миниатюриста. Конечно же, это была Наша!

— Никогда не знаешь, где ее отыскать, — объяснила мать. — Течением уносит… рыбы опять же… Она наполовину полая внутри для того, чтобы плавала на уровне платформ. Иногда никак не найду ее, забивается куда-то, и я шарю, шарю… Сегодня она решила не играть в прятки, позволила без труда найти себя.

— Выходи из воды, мама, ты вся дрожишь от холода.

— А бассейн… — продолжила Магда, устремив отсутствующий взгляд вдаль, — я назвала его «Песни сирен на тридцатиметровой глубине». Приходил один тип из Берлинского музея современного искусства посмотреть на него. Фотографировал… Думаю, они хотят купить его… но ведь бассейн не перевезешь, правда?

— Выходи из воды, — повторила Лиза. — Надень халат и пойдем пить горячий кофе.

— Ладно, — согласилась Магда, — но нужно положить сирену в воду. Таково правило игры.

По возвращении домой Магда Унке сразу исчезла, оставив своих гостей. Работа не позволяет ей бездельничать, сказала она вместо извинения, нужно осуществить столько идей… В ее возрасте необходимо спешить, не растрачивать понапрасну отпущенное время. Магда разыскала на чердаке старые магнитофонные пленки, записанные Наша. Песни маленькой девочки. Ей хотелось проигрывать их под водой через погруженный туда громкоговоритель. Сложновато, конечно, но обдумать следует.

Лиз и Гудрун остались одни в печальном салоне, куда не доходил свет из начинавшего темнеть парка.

— Ты считала ее взбалмошной, но она знала обо всем больше, чем ты, — вдруг заявила Гудрун.

— Что-о? — удивилась Лиз. — О ком ты говоришь?

— О Наша. Она знала, что умрет молодой. Она чувствовала это. Поэтому вовсю пользовалась жизнью. Наша не тратила время на рассуждения, хотела прожить как можно больше за малое время, все уплотнить. Ее понукал обратный отсчет. Она говорила мне, что по ночам слышала в своей голове «тик-так-тик»…

— Хватит! — оборвала ее Лиз. — Это похоже на диалог из телесериала. Ты когда-нибудь перестанешь играть? И потом… раз и навсегда перестань копировать Наша, это становится невыносимым. Хуже того, непристойным, особенно при ее родителях.

Гудрун беззвучно засмеялась.

— Мы часто обе развлекались этим, — мечтательно проговорила она. — Наша становилась мной, а я превращалась в нее. Мы изучали друг друга, критиковали, говорили правду в лицо. Оскорбляли друг друга… Это было забавно. Она хотела играть в уличных девчонок, а я в барышню из приличной семьи. Больше всего мы любили дурачить наших приятелей, выдавая себя друг за друга.

— С трудом верится, что это вам удавалось, вы не очень-то похожи, — с вызовом сказала Лиз, вместе с тем осознавая, что не права.

— Тогда я была получше, — пояснила Гудрун. — К тому же большинство людей не слишком хорошие физиономисты. Миленькая девушка, она и есть миленькая. А глаза мужчин часто упираются в грудь, и их легко водить за нос.

— Вы спали друг с дружкой, Наша и ты? — наконец решилась спросить Лиз.

— Нет, — рассеянно ответила Гудрун. — А впрочем, один или два раза… смеха ради… чтобы посмотреть… Нет, мы не были лесбиянками, ни она, ни я. Нам больше нравилось время от времени спать с каким-нибудь одним мужчиной, передавать его друг другу, не ревнуя, как маленькую собачонку. Вообще-то мы не придавали особого значения сексу. Мы были далеки от этого. Мы жили на одной и той же длине волны… Как сестры-близнецы… Сиамские близнецы.

— Тебе не хватает ее?

— Нет.

— Почему?

Гудрун закрыла глаза. Помолчав, она пробормотала:

— Потому что я не верю, что она умерла. Наша воспользовалась катастрофой, чтобы исчезнуть.

Лиз выпрямилась в кресле.

— Что заставляет тебя так думать?

— Все кончилось тем, что Наша стала бояться меня, как боялась тебя. Она не хотела стать заложницей отношений, даже очень тесных. Но так вот порвать их она не осмеливалась. С какого-то момента я подметила: что-то назревает. У нее не хватало смелости выложить все начистоту. Катастрофа предоставила Наша случай сбежать, раствориться в природе. А сейчас она, должно быть, строит свою жизнь заново. Обучает игре на гитаре в провинциальном музыкальном училище или занимается еще чем-нибудь в этом роде.

Лиз сжала кулаки. Ладони ее вспотели.

— У тебя нет никаких доказательств. Только предположения.

Гудрун приложила руку к груди.

— Я не чувствую ее мертвой… Она всегда здесь, во мне.

— Опять начинаешь играть комедию, — вздохнула Лиз. Гудрун вызывающе рассмеялась, рывком встала и пошла из комнаты, цокая каблуками по паркету.

— Как знать? — бросила она, переступая через порог.

Наспех и молча поужинали. Уставшие родители Лиз не произнесли ни слова. Присутствие двух самозванок явно раздражало Магду, и она весьма нелюбезно показала им еще две комнаты, прежде чем подняться в спальню вместе с супругом. Лиз предчувствовала бессонную ночь. Она вытянулась на постели, уставившись в потолок комнаты, безвкусно обставленной небольшим количеством мебели. Ее бывшая девичья уже не существовала. Провалившаяся кровля сделала ее непригодной для жизни. Бюро, шкаф, библиотека со всем их содержимым куда-то исчезли. Сохранилась лишь комната Наша. В этом фамильном музее были собраны сокровища исчезнувшей девушки, начиная от школьных тетрадок до залатанных штанишек. Лиз остерегалась входить туда, поскольку Магда ревниво оберегала все «экспонаты», проверяя, как они расставлены, с точностью до нескольких миллиметров.

Наверное, часа в два ночи в коридоре послышалось поскрипывание паркета. Кто-то шел, стараясь производить как можно меньше шума. Лиз затаила дыхание.

«Гудрун… — подумала она. —Лишь бы она не вздумала украсть машину и вернуться в Алзенберг, оставив меня здесь».

Боясь стать жертвой дурной шутки, Лиз встала и вышла в коридор. Вскоре она увидела, как загорелся свет в бывшей комнате Наша. Гудрун, в майке и трусиках, со странной тщательностью обследовала все, прикасаясь к каждому предмету, словно к реликвии. Что она искала?

Испугавшись сомнамбулического выражения, изменившего черты Гудрун, Лиз отступила с неприятным ощущением. Ей показалось, что она вмешивается в какой-то тайный обряд.

ГАЛЛЮЦИНАТОРНЫЙ ПСИХОЗ

Эстер Крауц протирала маленькой розовой тряпочкой свои большие очки в черепаховой оправе.

— Случай этой… Гудрун относится к классическим, — вздохнула она. — Думаю, она была очень влюблена в вашу сестру. Чтобы пережить травму от ее исчезновения, Гудрун играет в Наша. Вам понятно?

— Нет, — призналась Лиз.

— Этот процесс имеет точки соприкосновения с магическим мышлением детства, — пояснила психолог, пытаясь скрыть нетерпение. — Он может проявляться эмбрионально, например, когда сын упорно отказывается носить любимый свитер своего скончавшегося отца. Это извращенный способ заставить труп двигаться, вдохнуть в него новую жизнь. Все это, разумеется, символично. Даже обезьяны поступают подобным образом. Когда одна из них умирает, другие поднимают ее и несут на плечах, желая показать ей, что жизнь якобы продолжается, но в новых условиях.

— Я говорю с вами о Гудрун, а вы — о каких-то шимпанзе, — проворчала Лиз.

— Лиз, — отчеканила Эстер, — я знаю, что у вас в голове. Гудрун — это не Наша. Если она знакома с вашим родовым домом, то лишь потому, что ваша сестра описала его ей до мельчайших подробностей. Ваши родители и вы сами стали жертвами иллюзии, особо часто встречавшейся после Второй мировой войны. Почти повсеместно отцы и матери признавали в случайном прохожем павшего сына. Это было самовнушение. Гудрун нуждается в помощи. Ее поведение явно патологическое. Чтобы избавиться от мыслей о смерти Наша, она становится самой Наша. Здесь мы сталкиваемся с раздвоением личности. Вас тревожит то, что Гудрун — хорошая комедиантка, но таковы многие психопаты. Случилось мне лечить одну пациентку, которая в совершенстве имитировала мой голос. Она звонила моей семье, представляясь мной. Однажды позвонила моему мужу и предупредила его, что собирается развестись. Как пациентка сказала мне позже, она сделала это, «чтобы оказать мне услугу».

— Ладно, — сдалась Лиз, — Гудрун — это не Наша.

— Ну и чудненько, — одобрила Эстер Крауц. — Однако она продолжит играть с вами: ведь если ей удастся вас убедить в том, что она и есть Наша, Наша оживет. В этом цель ее действий.

— Она делает это сознательно?

— Временами, без сомнения. Психопаты отличаются ясностью ума с эпизодичными помрачениями. Иначе говоря, они не считаются вполне сумасшедшими, улавливаете?.. Знайте, в течение одного дня вы поочередно говорите с Гудрун, с Наша и с парой Гудрун-Наша… Советую не вмешиваться в эти сложные отношения, вы недостаточно вооружены для этого. Есть риск, что она и вы образуете чету, основанную на взаимном паразитизме.

— Но разве это определение не подходит к понятию самой четы? — насмешливо спросила Лиз, вставая.